Стена и Молот

– Теперь, Элеонора Робертовна, что вы считаете нужным сказать.

Кореянка встала, взяла стопку листов и протянула одной из девчонок.

– Юля, да? Раздай, пожалуйста, лапочка.

Юля Коломиец взяла листки и пустила их дальше. Каждый оставлял себе один, и остальное передавал соседу.

– Здесь режим лагеря и наше с вами расписание. Обратите внимание – мы встречаемся каждый день в полвосьмого утра. Организационная встреча, корректировки. Завтра с утра у нас уже первая встреча перед заездом. В восемь утра у нас подъём, так что все мы уже должны быть готовы. – Элеонора Робертовна привстала, привлекая внимание. – В лагере у нас есть правила. Так как лагерь подростковый, то подростки тащат сюда всё, что считают нужным. Я имею в виду сигареты и алкоголь. При обнаружении нужно немедленно конфисковывать, без разговоров. Также игральные карты… Мы должны заинтересовать детей спортом, природой и учёбой. Играми на свежем воздухе. Тут ни у кого вопросов нет?

– Так, ещё… – Она строго сжала губы. – После отбоя, по возможности следим, чтобы не было беганья по домикам и палаткам. Чтобы ни мальчики к девочкам, ни наоборот. Вожатым после отбоя нужно проследить, чтобы все их подопечные лежали в кроватях. Понятно, что всякие шуры-муры между подростками должны быть сразу остановлены. Ну и, думаю, что нашим вожатым это нет необходимости это говорить, но в других лагерях были печальные случаи, когда сами вожатые крутили отношения с подопечными. Это совершенно неприемлемо, тут уж… сами понимаете. – Она взяла паузу и обвела глазами присутствующих.

– Ещё, – она продолжила, – в лагере могут быть инциденты с воровством. Особенно детдомовские привыкли тащить всё, что плохо лежит. Некоторые воруют просто по привычке, на всякий случай. Не все, конечно, но тут тоже надо быть острожными. Особенно с телефонами. Связи здесь нет, так что телефоны будут у детей лежать в сумках, а это значит, их оттуда легко забрать. Поэтому всем ребятам мы предложим сдать телефоны на хранение либо мне, либо Валерию Вадимовичу. Даже лучше, только ему, он ведь у нас за всю технику отвечает.

Валерий Вадимович сидел, и с отрешённым видом кивал, пяля глаза в пространство.

– Первый заезд начинается завтра. Он продлится три недели. Потом ещё один. Итого, два заезда. Возможно, будет третий, но это решается. Там уже придётся захватить часть сентября. Пока так. Ну вот… – она ещё раз обвела глазами зал. – Вопросы есть?

Кто-то из рядов поднял руку. Кажется Данил.

– А разбивка вожатых по отрядам и сами списки отрядов?

– Да, это сейчас мы раздадим. Списки формируются так, чтобы в каждом отряде были и мальчики и девочки разных возрастов. Мы так делали в прошлых сезонах и были неплохие результаты. Детям в первые дни было скучно, даже жаловались, но потом все сдружились. Тут есть и большая возможность для вашего педагогического влияния: старшие учатся помогать младшим, к девочкам, как слабому полу, мягче относиться… Чтобы вожатых слушались.

– Да уж, современные детки-то. Он них дождёшься. – Это, кажется, рыхлый москвич ляпнул.

– А вот ваша задача и будет это привить детям. Объяснять и показывать собственным примером. – Отпарировала Элеонора Робертовна. Мы вам детдомовских побольше дадим – тренируйтесь. Представляете, какой материал для кандидатской будет? Во! – она показала оттопыренный большой палец.

– Да уж, спасибо. Удружили, нечего сказать. – С кислой миной пробормотал москвич.

– А! Ещё! – вдруг вспомнила Элеонора. – Всем вам после обеда будут розданы футболки. У вожатых они будут синего цвета. Их надо носить всегда, чтобы дети издалека видели, где вы находитесь. Можно надевать сверху на одежду с длинным рукавом, если вдруг, похолодает, но всегда иметь их на себе. Все меня слышат? Детям тоже дадут футболки: у мальчиков будут розовые, а у девочек зелёные.

– Наоборот. – Вдруг прорезался из нирваны Валерий Вадимович.

– Что? – кореянка обернулась на него.

– Наоборот, говорю. – Голос у него оказался зычный и глубокий. Оказывается, он сидел и слушал очень внимательно. – Розовой цвет мальчишкам? Вы серьёзно?

– Ах да, точно. Наоборот. Девочкам – розовый, мальчишкам – зелёный. Логотип везде один и тот же: «Летний лагерь. Приморские зори. 2008».

– Не затаскают за три недели-то? – это шутник Артём впервые сказал что-то здравое.

– Не знаю, вот приучайте, чтобы стирали. Как там, в армии… подворотничок пришивать новый, да? – она смотрела на Николая. Коля, растерявшись от неожиданности, скривил губы и неопределённо мотнул головой, то ли «да», то ли «нет». Их в училище этой ерундой заниматься уже не заставляли.

– Так, ни у кого больше вопросов нет? – опять включилась в общий диалог директриса. Вечером всем раздадим футболки и списки, а сейчас тогда – все на обед! Я лично, к обеду уже давно готова. – Она молодцевато ухмыльнулась, вставая из-за стола. – Потом всех разведём по комнатам, и будет свободное время. Располагайтесь, принимайте душ, осваивайтесь, в общем. – Она первая покинула зал. За неё потянулись остальные.

Их кормили под синим тентом, прямо во дворе. Блёклая тётя Тая уже расставила приборы, и тарелки с нарезанным хлебом и салатом. Девчонки из «этих» с шумом столпились вокруг неё, радуясь и обнимая.

– Тёть Тая, приветствуем! – парни тоже подошли к ней. – Чем сегодня порадуете? Ваш фирменный суп? Как вы тут без нас?

Коля выходил вместе со всеми. Он тоже давно был готов к обеду. Но дело осложнялось тем, что сейчас надо будем обедать вместе с «этими» – с баптистами. Это в поезде можно было отвернуться зубами к стенке и не замечать их, а тут с ними придётся не только обедать, а провести как минимум полтора долгих месяца. С ними придётся общаться и работать. Коля шёл и думал, как ему себя с ними вести.

– Все садимся. – Элеонора Робертовна бегала вокруг, приглашая к столу. – Игорь Семёныч, ну где вы? Мы сейчас вымрем, как динозавры!

Появился сторож, который нёс большую кастрюлю с супом. Он поставил её на стол и отошёл.

– Семёныч, садись вместе с ними. – Это уже Данил крикнул сторожу, как старому знакомому.

– Я потом, потом, – замахал руками сторож, уходя к себе.

– Коля, садитесь! – Элеонора Робертовна легонько подтолкнула Колю к столу. Коля послушно сел, а рядом сразу же уселся этот «опытный» Данил, а напротив, плюхнулся Марк. Чуть сбоку стали садится девушки. Кажется, баптисты окружалиего. Коля сжал челюсти, «… как тараканы» – вспомнил он мужика из поезда.

– Давайте помолимся и поблагодарим Бога за пищу и за милость Его? – вдруг услышал Коля над самым ухом! Он остолбенел. Все баптисты вдруг встали. Коля скосил глаза. Кто-то ещё дёрнулся и встал, а кто-то остался сидеть.

– Боже, благодарим Тебя за хлеб насущный, что подаёшь нам на всякий день. Освяти сию пищу и пребудь вместе с ними. Аминь.

– Аминь. – Хором сказали баптисты и сели.

Коля сидел и не знал, что ему делать. Влип он, что ни говори. А между тем все вокруг загомонили, застучали ложками, стали брать хлеб и передавать друг другу пиалы с салатом. Коля тоже взялся за ложку.

– Впервые с верующими, да?

Коля повернул голову. На него улыбаясь, смотрел Данил.

– Ну, так… – Коля неопределённо повёл плечами.

– Не бойся, мы не кусаемся! – весело хохотнул, сидевший напротив, Марк.

Коля нахмурился, наливаясь злобой.

– А я и не боюсь. – Медленно и веско сказал он, тяжёлым взглядом глядя на Марка. – Даже если бы и кусались, – с расстановкой добавил он, не отводя от него взгляда.

Марк затушевался и опустил глаза.

– Николай, ну он же по-доброму, – примирительно сказал Данил.

Коля медленно перевёл взгляд на него. Воздух звенел в ушах, и кулаки сжимались сами собой.

– И я. По-доброму. – Так же медленно и с угрозой произнёс он, буравя Данила взглядом. Тот только вздохнул и принялся молча ковырять ложкой в супе. Девчонки, до этого весело переговаривавшиеся, тоже замолчали и смотрели каждый в свою тарелку.

Коля принялся за еду. Аппетит был испорчен. Видимо, не только у него. Он чувствовал, что перегнул палку, что не нужно было отвечать так враждебно, но ничего с собой не мог поделать. Его отношение всё равно рано или поздно прорвалось бы наружу. Так уж пусть лучше рано. Чтобы сразу были расставлены точки над «i». Работать он с ними будет – это как в армии: кто его знает, с кем придётся завтра служить. А вот дружить, никто не заставит. Нет уж, увольте. Он машинально глотал ставший безвкусным суп, как будто выполнял приказ: велено есть, значит, надо есть. Рядом также молча ели «эти».

Его поселили вместе с узбеком Мансуром. Коля этому только обрадовался, лучше уж с ним, чем с кем-то из баптистов. Тот только улыбнулся, пожал Коле руку маленькой сухой ладошкой и куда-то ушёл. Коле выпало жить в самом крайнем домике. Если смотреть от двери, то справа почти сразу стоял забор и буйная зелень кустов и деревьев. Какие-то вьющиеся растения похожие на лианы обвивали кусты и забор. А дальше, в глубине лагеря виднелся ряд домиков для девочек и «очаг культуры» за кустами. У них в домике был свой туалет с раковиной. Наверное, так было во всех домиках для вожатых. Деревянные сортиры были для детей. Коля улыбнулся – офицерам зазорно восседать в одном гальюне с рядовыми. Он мельком заглянул в мужской туалет, да, всё стандартно: ряд дырок в дощатом полу, и никаких тебе перегородок. Ну что ж, тем лучше для него, для Коли.

Вечером им выдали футболки и списки их групп. У Коли стояли две пустые строчки, заполненные от руки – для детей из интерната. Потом был ужин. Коля специально сел после остальных, выбрал место в стороне от баптистов. За обедом он не обратил внимания, а сейчас увидел, что директриса и Элеонора сидят отдельно, за соседним столом, также за ним, чуть поодаль сидел этот Валера, который по технике, а рядом ковырялись в тарелках американец, Наталья и хорошенькая фельдшер Алина.

Он ещё раз сходил в душ перед сном. Та конструкция возле скважины и вправду оказалась летним душем. Вода была тёплая, нагретая летним солнцем. Коля насухо вытерся и пошёл к себе в домик. Солнце уже садилось, становилось темно, и Коля почувствовал, что устал. Сказывалась и дорога и нервы. Он пошёл через лагерь напрямик к своему домику. Мимо спортплощадок и столовой. За столом под тентом что-то обсуждали баптисты.

– Доброй ночи! – пожелал ему кто-то. Коля, не оборачиваясь, прошёл мимо.

Несмотря на усталость, сон всё не шёл. Когда Коля закрывал глаза, его начинало качать как на поезде. Сколько ж он ехал сюда этими поездами? Не мудрено. Он ворочался на кровати. Рядом, у стены тихонько сопел пожилой узбек Мансур. Коля снова закрывал глаза, и его опять начинало качать. Он вспоминал сегодняшний день, такой длинный. Тяжёлые мысли об отце и баптистах бередили душу.

Он плохо помнил отца до того, как тот вернулся из тюрьмы. Смутные блёклые обрывки: вот отец курит у подъезда. Вот лежит, кажется, пьяный, на диване. Работает чёрно-белый телевизор. Кто-то приходит к отцу. Отец уходит с ними. Ругается мама. Потом Коля сидит на пластмассовой розовой лошадке, а дома ходят милиционеры в форме и что-то ищут. Смутно, расплывчато, как в старом сне.

А потом отец вернулся. Вернулся совсем другим. Коля уже ходил в школу… Говорил, что в тюрьме покаялся. Он был другим, правда… он уже не пил, не курил, не ругался с мамой. Он возил Колю в зоопарк, гулял с ним, делал уроки. Он что-то постоянно чинил дома. Даже сам готовил. Коля помнил, как отец как-то вкусно запекал мясо с картошкой. У мамы так не получалось. Всем нравилось. Даже маме. Дома стало хорошо. Папа был такой, как Коля хотел. Он разговаривал с Колей, обсуждал с ним его маленькие дела. Только вот отец каждую неделю уезжал в Дятьково. Каждое воскресенье. Там были эти баптисты. Он как-то хотел взять Колю, но мама заругалась и не позволила. А потом… это было зимой. Что-то случилось, Коля не знал. Что-то страшное случилось с отцом, что он напился и бросился под поезд. Коля плохо помнил похороны. Хорошо только помнил, как мать, рыдая, говорила кому-то «а его ноги они тоже в гроб положили»… и опять рыдала. Коля пытался воссоздать в памяти папино лицо, но получался только некий размытый облик. Словно бы даже в памяти, он был далеко, и в своих воспоминаниях Коле как будто приходилось вглядываться через толстую стеклянную стену, мучительно узнавая и не узнавая отцовские черты. Он и в памяти был далеко. За стеной. Фраза «баптисты сгубили», въелась в Колино сознание, как ржавчина въедается вглубь металла. Ни вымыть и ни вычистить. Можно только прикрыть. На время.

Глава 5. Заезд.

Молодости не свойственно слишком долго грустить. А Коля свою порцию печальных переживаний за прошедшие дни хватил с лихвой. Поворочавшись и в итоге, всё-таки уснув, Коля проснулся в бодром и ясном расположении духа. Уже рассвело. Узбек Мансур спал, спрятавши бороду под простынкой, а за окном щебетали птицы, и разгорался новый день. Было ещё только без четверти семь. Коля вскочил, натянул штаны, почистил зубы, затем выпил кружку воды и выскочил на улицу. Два круга по боковым дорожкам лагеря в медленном разогревающем темпе, затем два быстрых. Потом ещё два круга, то убыстряясь, то замедляясь. Потом турники.

Чувствуя, как радостно бежит по жилам кровь, а мышцы наливаются приятной горячей тяжестью, Коля вдруг спросил себя, а чего, собственно случилось? Неужели совсем ничего нельзя изменить? Он даже остановился и сел на скамейку поражённый этой новой мыслью. Так. Он ударил начальника училища в ответ на оплеуху. Очень плохо и вообще не допустимо. Но его не судили, а просто по-тихому выперли из училища. А он почти всё закончил, почти все экзамены сдал… Так, ну товарищ генерал покипит-покипит, да отойдёт, наверное. Не век же ему злиться. Ну, придёт Коля к нему с повинной, прощения попросит. Бейте, скажет, если хотите, всё стерплю. Надо сначала преподавателей найти, с ними поговорить. Ну не двоечник же он. И залётов за ним до этого особо не было. Пусть они словечко замолвят. Ну, или снова последний год отучиться. Ну, ведь что-то же можно сделать? Не может быть, чтоб вот так раз, и всё! Надо и вправду приехать и поговорить с преподами, из тех, кто понормальнее. Пусть прощупают почву, походатайствуют. Что-нибудь да получиться. Конечно!

Окрылённый новыми мыслями Коля сбегал в тот же летний душ и бегом вернулся в комнату.

Из своих домиков уже выходили вожатые и тянулись в конференц-зал на утренний митинг.

– Рассаживаемся, рассаживаемся! – сухонькая и бодрая Элеонора Робертовна, казалось, никогда не выключалась из своего порывистого режима. – Она, как курица цыплят собирала вожатых, хотя все пришли вовремя, и все уже были в синих футболках. Только Коля сидел в тельняшке. Окрылённый новыми мыслями и надеждой, он как бы хотел сказать злодейке-судьбе: «нетушки, я всё ещё десантник! Снимать тельняшку рано. Ещё побарахтаемся».

– Николай, а синяя майка!? – Элеонора укоризненно смотрела на него.

– Сейчас одену. После обсуждения. – Коля с готовностью кивнул.

– Не забудьте. – Элеонора Робертовна села за стол.

Последней вошла директриса. Она была серьёзна и собрана. Она села и кивнула кореянке – начинайте, мол.

Та встала. – Внимание! Вчера все походили по лагерю и вокруг? Все видели тропинку к пляжу? Вчера мы это выпустили из внимания. Пляж не большой, но очень красивый. У нас морской отдых и каждый день, по погоде, разумеется, мы будем организованно ходить купаться. Смотрите, чтобы дети сами тайком туда не бегали. Также, пожалуйста, обратите внимание, чтобы никто не лазил за забор за домиками для девочек. Ни дети, ни взрослые. Там кусты и обрыв, можно легко сорваться вниз. Меня все слышат?.. Сейчас Валентина Викторовна и часть вожатых поедут за детьми в Находку. В десять часов там сбор, перекличка и где-то, через час автобусы будут здесь. И так как связь в лагере не ловит, то я прошу всех вожатых к десяти сорока, как штык, быть на площадке. Все должны быть в наших фирменных футболках. – её взгляд скользнул по Николаю. Он один сидел «не по форме». – Сейчас будет завтрак, и все, кто едет встречать заезд, пожалуйте в автобус. Остальным неплохо ещё раз ознакомиться с распорядком и быть наготове…

На завтрак была яичница с сосисками, гренки и чай. В этот раз Коля опять сел не глядя, и у него с правого борта оказались баптисты. Опять была молитва, но в этот раз к нему никто уже не лез с разговорами. Вот и хорошо. Коля только слышал, как за соседним столом американец, кажется, хвалил еду и заявлял, что это, мол, «америкэн стэндарт брэкфэст»… «вэри тейсти» и вообще тут типа всё почти как дома.

– Слышь, Андрюха! – это неугомонный Артём обращался к москвичу. – Саймону нравится. Как в родной американщине, говорит!

– Мирканци понаихалы и уси наши сосиски зъилы! – на украинский манер ответил ему полноватый Андрей, не менее бойко расправляясь со своими сосисками. Кто-то хмыкнул рядом.

– А шо ни зъилы, то пиднадкусалы. – в тон ему добавил Артём.

Коля быстро доел, залпом выпил свой чай и встал из-за стола. Он хотел ещё до приезда детей успеть на пляж.

Ворота были открыты, а вчерашний «пазик» стоял, пыхтя мотором. Хрюша, лениво шевеля хвостом, провожала нескольких вожатых залазивших внутрь. Щенок прыгал рядом. Микроавтобус с директрисой уже выехал. Коле ехать было не надо, что ж тем лучше – меньше суеты. Как говориться: «солдат спит, а служба идёт». А Коля – солдат, и он всё равно вернётся в ряды, не так, так этак. Он ещё не знал точно как, но в том, что это будет, он был уверен. И эта уверенность наполняла его спокойной силой.

Тропинка от ворот брала резко влево, сначала вдоль забора, а потом по широкой дуге уходя в лес. Коля прошёл быстрым шагом между деревьев и буквально минут через пять оказался на пологом скате. В середине большой скально-песчаной промоины дорожка спускалась на пляж. Коля остановился, перед тем как сбежать вниз,любуясь. Светло жёлтый, почти белый песок, казалось, змеился с тропинки и разливался широкой скатертью у изумрудной воды. Слева, омываемые волнами, дыбились светло-серые валуны, кривым полукругом образуя как бы маленький огороженный бассейн; за ними шла линия песка и вдруг обрывалась выдающейся в море скалой, которая неправильной лестницей уходила в сторону лагеря, постепенно превращаясь в тот крутой обрыв с которого, чуть было не упал Коля. А с правой стороны, полоска пляжа резко упиралась в отвесную тёмную серо-чёрную скалу со светлыми пятнами какой-то другой породы. Скала высилась обгрызенными краями и уходила высоко вверх, резко обрываясь плоской площадкой на самой вершине. Коля всмотрелся – пожалуй, туда можно было залезть. Вот если так, осторожно по тем уступчикам… ага, там как будто даже своеобразная лесенка. Надо будет сходить, глянуть, но сначала…

Коля быстро сбросил с себя одежду и, оставшись в одних трусах, с разбега бросился в море. Тело выгнулось от восторга бурлящей прохлады. Он нырнул, проплыл под водой, потом вынырнул и поплыл кролем. Резко развернувшись, он снова нырнул и открыл глаза под водой. До дна было не близко. Песок и гряды камней. Водоросли. Набрав воздуха, он опять нырнул, вытягивая руку и поднимая какой-то камешек. Глаза еле ощутимо защипало. Коля почувствовал на губах вкус солёной воды. Теперь хорошо бы попробовать подняться на скалу. Он повернулся и поплыл к берегу. Там по тропинке к пляжу уже спускались две синие майки: Артём и этот пухлый москвич Андрюха.

– Привет! – Артем, дружелюбно улыбаясь, протянул Коле руку. Коля, тоже изобразив подобие улыбки на лице, протянул свою.

– Николай. Можно просто Коля.

– Артём. Можно просто Артём. – Не удержался тот от подкола. – Коля ухмыльнулся. Шутник был в своём репертуаре. Он пожал руку москвичу.

– Андрей. – Сказал тот. Коля кивнул.

Подул ветерок. Коля подёрнул плечами. Он нагнулся и начал натягивать синюю майку на озябшее тело.

– Красиво, а? – спросил Артём, то ли Колю, то ли Андрея. – У нас так только на Триозёрье. Ну и здесь вот ещё… Ляпота.

– Да. – Коля натянул штаны на мокрые трусы и встал рядом любуясь. – Я вообще на море впервые.

– Понятно. А сам, откуда? – спросил Артём.

– Из Брянска. – Коля назвал ближайший к Фокино большой город.

– Ого, из Брянска. – Артём, казалось, удивился.

– Ага, из Дебрянска.

– Точно. – Мотнул Артём барашковой головой. – Так только брянские свой город называют. У нас тут несколько девчонок оттуда.

– Да, слышал уже. – Хмуро бросил Коля. Разговаривать о баптистах ему не хотелось.

Они немного помолчали, глядя на море.

– А на ту скалу можно залезть? – спросил Коля.

– Данька говорит, что можно. Он лазил. Там вверху пятачок есть метра три на четыре, где-то… а с него ещё, по камешкам, чуть вверх, расщелина есть узкая, а вот за ней есть большая площадка, и вид отпадный.

– Ладно, пойду я. – Коле, почему-то не хотелось лазить при них. Потом, когда один будет…

– Слушай, Коль, – остановил его Артём, немного смущаясь. – Разреши наше недоумение, а? С каких это пор десантники практику в пионерских лагерях проходят.

– Ну, это кого как распределят. – Ухмыльнулся Коля. – Кого в ясли, кого в детсад, а кого в лагерь. Меня вот в лагерь. – Коля развернулся и пошёл вверх по тропинке. Он слышал, как сзади захрюкал, смеясь, москвич Андрюха.

Солнце уже ощутимо припекало. Становилось жарко. По всей видимости, Коля первый пришёл к площадке. Рановато. Остальных вожатых ещё видно не было. Коля не удержался и с камуфляжными штанами обул берцы вместо кроссовок, чтоб, значит, сразу было понятно, кто он. Футболка-то хоть и синяя, да под ней не училка, под ней десантник. Он десантник и точка. Ничего не в прошлом. Фигушки – мы ещё побарахтаемся. Его так распирало, что захотелось что-нибудь отчебучить. Пройтись по площадке на руках, сделать на турнике солнышко, или выполнить боевую связку поражая воображаемого противника. И ещё заорать во всю дурь: «Выше нас – только звёзды!» – слушая как эхо шарахается между сопок. – «Круче нас – только яйца!». – Во все лёгкие. Или сигануть куда-нибудь с разбега. Коля заозирался – ещё кто-нибудь увидит из окна, посмеётся. Между кухней и белым штабом был проход с протоптанной травой, уходящей за кухню, а сразу прямо перед забором зеленел большой куст. Перед ним стоял фигурный пенек, изображающий какого-то сказочного героя с плоским срезом головы: то ли лешего, то ли гнома. Коля примеривался взглядом – если прямо отсюда взять разгон, потом, оттолкнувшись от головы пенька прыгнуть вперёд, перебирая ногами, то он точно сможет перелететь через забор. Или нет? Да сможет. Давай, Молот, вперёд! За ВДВ!

И, взяв с места разбег, Коля полетел, еле касаясь носками земли. Окружающее пространство словно бы туннельно сузилось, мелькая по бокам яркими смазанными прочерками, а впереди был только пень и куст. Уже в полёте Коля усилил инерцию движения, отталкиваясь от головы лешего, и рванул вперёд и вверх! Пьяное ощущение полёта ударило в голову. Он взмыл и полетел над большим кустом и забором, перелетая их… и приземляясь в середину другого куста. Ломая ветки ногами Коля с треском падал в мешанину зелени, в переплетение веток и каких-то ползучих растений, когда вдруг что-то большое и живое резко рвануло из-под Колиных ног, подсекая и отталкивая его. Коля, нелепо махая руками, по инерции заваливался лицом вперёд, ничего не видя перед собой и только слышал, как кто-то быстро убегает прочь, продираясь через кусты.

Коля, недоумённо хлопая глазами, вылез из зарослей. Что это только что было? Он стоял и тупо смотрел в ту сторону, куда убежал человек, на которого он только что приземлился. Да, вроде бы, это был человек. Он отёрся рукой – на лицо налипла паутина. Коля топтался, отряхивая себя и оглядываясь вокруг. Кажется, он ничего себе не порвал. И штаны и майка были целы. Кто это сидел здесь, и зачем? Странно.

Он повернулся к кусту, осматривая место своего приземления. В середине куста была как будто утоптанная площадка. Некоторые ветки были подрезаны, обломаны и сложены внизу. Среди веток белел окантовкой маленький бумажный квадратик. Коля поднял его – это была старая выцветшая полароидная фотография. На ней, с куклами на руках, стояли две девочки, одетые в шортики, колготки и какие-то рубашечки. Коля распрямился и отодвинул ветку перед лицом. Сразу за забором, как на ладони, была видна вся площадка лагеря.

*****

Четыре больших туристических автобуса пропылив по грунтовой дороге, один за другим въезжали на территорию. Семёныч зафиксировал ворота и стоял почти по стойке смирно. Все вожатые, включая Колю, стояли в линию с табличками на шестах. Только Хрюша и её радостный щенок носились от автобуса к автобусу, облаивая, то один, то другой. Микроавтобус с директрисой проехал вперёд и остановился возле «штаба», а большие автобусы один за другим встали в ряд перед кухней.

– Ну, всё, пошла жара! – пробубнил Андрей. Он стоял рядом с Колей и держал табличку «отряд 8». Табличка в Колиных руках гласила: «отряд 7». С первого по четырнадцатый, по порядку они стояли на некотором отдалении друг от друга в синих майках вдоль синей же стены столовой палатки. Некоторые держали в руках по две таблички – тех вожатых, что поехали встречать детей. Внезапно ожили динамики, раскиданные по всему лагерю, из которых бравурно бахнуло: