Стена и Молот

До Москвы он доехал на электричке. Столица оглушила шумом, толкучкой вокзала и метрополитена, потом был другой ж.д. вокзал – Ярославский. Сумку он взял всё ту же, что отдали ему ребята. Вещи тоже остались почти те же. Мама ещё напихала чего-то, ну и дала ему с собой большой пакет с едой. В поезде, наконец-то, Коля отоспался. Это был плюс. Зато потом, глядя, как проплывают тоскливые километры, Коля не знал чем себя занять. Болтать с попутчиками ему было муторно, совершенно не хотелось рассказывать о себе, а сидеть наедине с собственными мыслями тоже было тяжело. Это был минус. Вот так и маялся Коля-Молот, а время всё не лечило и не лечило.

Когда Коля шёл обратно в свой отсек, он уже внимательнее оглядел соседние места. Да, четыре девушки: длинные юбки, длинные волосы, без косметики и из-за этого как бы немного похожие друг на друга. Парнишка в брючках и в рубашке с коротким рукавом, тоже казался их родным братом. Они как раз закончили убирать со стола остатки еды, а парень копался в сумке. Коля прошёл мимо. Какая-то смутная неприятная ассоциация пронеслась в Колиной голове и опустилась в грудь. Что-то тревожное и садящее душу. Коля сразу не разобрался – в последние дни его душу столько саднило и тревожило, что там, казалось, живого места уже не оставалось. Но это чувство было какое-то старое, оно было как будто там, в нижних слоях души, гораздо глубже свежих ран.

Коля зашёл к себе в отсек и достал пакет с продуктами. Оба, и мужик, и его тётка были сосредоточенно заняты семечками. Коля сходил за кипятком к титану и разложил свою нехитрую снедь.

За перегородкой вдруг послышался гитарный перебор и четыре девичьих голоса запели:

В тихий вечер склоняю, я колени в тиши,

И Тебя призываю, о Властитель души..

Ты приди в мою душу, тихо свет Свой пролей.

Я Твой голос услышу, Твоё Слово – елей.

Коля замер, не донеся заваренную лапшу до рта. Девушки выводили мелодию очень красиво. Замер, прислушиваясь и весь вагон. Даже вечно галдящие дети и те, казалось бы, остановились и слушали. Иногда на перекатах мелодии прорывался и голос парня. А молодёжь пела дальше:

Все заботы земные, отошли далеко.

И в минуты ночные мне бывает легко…

Знаю я, Ты ответишь, на вопросы души

Приходи в тихий вечер, О, Иисус приходи…

Последние две строчки повторялись, и тогда отчётливее прорывался голос парня. Он немного басил, оттеняя нежные девичьи голоса. Да, песня была красивая, но кто бы Коле ответил на вопросы души?… Он быстро доел лапшу и выпил стакан кваса. За перегородкой допели песню и сразу же затянули следующую.

Если ждёт тебя дорога в неизвестный край

На прощанье у порога думу не гадай.

Слово доброе послушай и совет прими.

В этом мире гибнут души, ты свою храни.

Ты свою храни…

Песня тоже была красивой, но в этот раз основную мелодию вёл парень, а девушки пели фоном и повторяли последнюю строку в каждом куплете. Коля поневоле заслушался, его как раз ждала дорога в неизвестный край. Кто-то подошёл ближе и уселся на боковушке в проходе. Мамаша, выносившая детский горшок и возвращавшаяся назад, так и осталась стоять, держа его в руках и слушая пение. Два пацана подростка из отсека справа, которые до этого увлечённо возились с фотоаппаратом, тоже оставили своё занятие и, пройдя на боковые места, внимательно слушали. Слушал и Коля.

Если ждёт тебя дорога в неизвестный край.

В спутники себе тревогу ты не выбирай…

Легко было сказать, или даже спеть – не выбирай себе тревогу. Это не ты тревогу выбираешь, а она тебя. Коля её тоже не выбирал. Или выбирал? В тот самый момент, когда…

– Эй, потише там! Люди отдыхают, а они распелись! – это Колин сосед громко гаркнул, перекрывая пение.

За перегородкой сразу замолкли.

– Ладно, хорошо. – Раздался голос парня. – Если мешаем, то прекращаем.

– Баптисты. – Мужик, поймав Колин взгляд, боднул головой в сторону соседнего отсека. – Везде пролезут, как тараканы.

– Не мешаете! Не мешаете! Пойте ещё! – сразу несколько голосов раздалось в ответ. Даже мамаша с горшком и та присоединила свой голос, а подростки перебрались поближе, и, кажется даже, примеривались сфотографировать поющих.

– Тишина должна быть. – Пробурчал мужик, уже существенно тише. Но он явно был в меньшинстве.

– Спойте ещё! – Кричал кто-то. – Я никогда такого не слышал.

– Да, да! Пойте ещё. – Казалось, что просил весь вагон. Но Коля уже не слушал. Старая рана вдруг раскрылась, и забытая боль полезла наружу. Он, закаменев лицом, отвернулся, полез на свою полку и отвернулся лицом к стене.

– Ну, что ж… Если вы хотите, то мы ещё споём. – Ответил вагону парень. И, словно бы по его знаку, молодёжь снова запела песню с того момента, с которого её оборвал Колин сосед.

Если ждёт тебя дорога в неизвестный край.

Не суди упавших строго, лучше поднимай.

Может статься сам в бессилье где-то упадёшь,

Ослабеют сердца крылья, веру надорвёшь..

Веру надорвёшь…

Но Коля уже не слушал. Баптисты… Точно. Вот, что ржавым гвоздём дёрнуло по сердцу. Баптисты. Это они сгубили папу. Да, всё верно. Не надо развешивать уши и верить им, и Колин отец тому подтверждение. Это из-за них мать осталась вдовой, а Коля со старшей сестрой – сиротами. Они потом, как говорила мама, пытались прийти на похороны, и подлезть к ним со своими проповедями, но мама с соседкой тёть Милой их прогнали. И правильно. Довольно было одного загубленного отца. Коле было всего восемь лет, когда его не стало. Сестра-то уже школу закончила к тому времени и на первом курсе училась в Брянске. А Коля был ещё маленький. Он только помнил, что папы долго не было, а потом папа вернулся, стал жить с ними. И всё было хорошо, только мама ворчала иногда. А потом папы не стало. «Баптисты сгубили» – это мамино выражение Коля слышал много раз. Папа. Это была его самая большая потеря в жизни. А теперь ещё вот и эта – училище. И рядом ехали эти самые… которые сгубили. Они что-то пели ещё, но Коля уже не слушал. Он закрыл глаза и твердил себе «завтра». Завтра окончится этот утомительный, как зубная боль, путь через всю Россию. Завтра он, наконец-то, выйдет из поезда и начнёт что-то делать. Пусть инструктором, пусть вожатым, лишь бы чем-нибудь заняться и переключить хоть на какое-то дело налитую чугуном душу и голову. Бездействие смертельно утомило его за эти дни, потому что влекло с собой мысли, одну горше другой. Особенно, когда рядом были «эти»…

Незаметно стемнело. Утихли певцы за перегородкой. Девчонка соседка расстелила внизу постель и легла спать. Пузатый мужик примостился на второй полке напротив Коли. А Колины мысли опять потекли по привычной дорожке. Коля ворочался и в сотый раз думал, что было, если бы он не врезал тогда генералу. Он ведь, правда, не хотел, он не собирался ничего такого делать. Ну отчитал бы его генерал… Ну, впервой, что ли? Нет. Когда старший по званию разносит, то это вообще дело обычное. Почти как милая семейная сцена. Ну, подумаешь, оплеуху выдал он Коле. Да хоть сто оплеух. Тот, в общем, по-отцовски выдал. Подумаешь. Что он, от старших лещей не получал никогда? Да, получал и ещё как. Ошарашен был, да. А как в ответ ударил и не помнил совсем. Ведь не собирался, не хотел. И в мыслях не было. Или это злость на рукопашника выскочила таким образом? Как плата за унижение. Носил-носил в себе и вдруг – рраз! Как пистолет со взведённым курком – от любого движения может бахнуть. Вот и у него бахнуло. Только по генералу. «Нашёл, кого бить!» – хмыкнул дядя Гриша тогда в отделении. Да, вроде бы Коля ему что-то такое рассказывал. Что же он творил тогда ночью? Где-то пил… Да, это он помнил. Куда-то ходил, кричал чего-то. Какое-то мельтешение лиц и ночных улиц… Потом эти пустые дни в Фокино. И мысли… Вот сейчас ребята парадом идут на выпуске. По сигналу, проходя мимо родителей, гостей и зевак они, чеканя шаг, вдруг выкидывают мелочь, зажатую в кулаке. Тучи монеток взвиваются над головами. А малышня потом подбегает и с радостным визгом собирает блестящие кружочки. А потом из казарм будут выкидывать телевизоры и магнитофоны. Прямо из окон – бабах! «Древняя традиция!» – с серьёзным видом твердили выпускники новоприбывшим курсантам. «Ещё государь наш Пётр Первый завёл этот славный обычай. Все телевизоры и видаки купленные вскладчину курсантами – в окна!». Главное, было говорить с самым серьёзным видом. Никаких улыбок, с Петра Первого так пошло и точка. Если новичок пытался что-то бебекать, что, мол, тогда и телевизоров-то не было, его награждали тумаком – выпускники-офицеры могли себе такое позволить – и категорически советовали учить историю. А Коля парадом не прошёл, а Коля видаки из окон не кидал. А Коля ехал в дальние дали, на край света, в какую-то там Находку.

Он проснулся, когда уже ярко светило солнце. Кондиционер незаметно заработал ещё вчера вечером и Коля во сне натянул на себя простыню. Открыв глаза, Коля обнаружил, что народ в вагоне суетливо ходит туда-сюда, мужик-сосед со своей тёткой с собранными сумками стоят в проходе, готовые выйти, а соседка-девчонка снизу тоже куда-то делась. Все постели, кроме Колиной были собраны, и в вагоне была разлита обычная суета, которая всегда предшествует массовому выходу из поезда.

– Чего, приехали? – спросил Коля у мужика.

– Ну да, Находка уже, – быстро ответил тот.

Коля спрыгнул с полки, достал сумку и начал торопливо собирать свои пожитки. А за окном уже мелькали маленькие дома, какие-то шлагбаумы, бетонные заборы и длинные кирпичные здания. Поезд ощутимо сбавлял ход.

– Станция Находка! Станция Находка! – кричала проводница, проходя по вагону. – Кто не сдал бельё, сдаём. Стоянка поезда три минуты.

Надо же, чуть не проспал. Коля быстро сорвал простыню с матраса, схватил в охапку наволочку и пододеяльник, и, проталкиваясь через стоящий в проходе народ, поспешил в купе проводницы. Эх, хорошо бы умыться, но поезд уже шипел и содрогался, останавливаясь перед серым зданием вокзала. В окне мелькали лица людей пришедших встречать пассажиров. Толкаясь назад, за своей сумкой, Коля успел мельком увидеть, что пацаны с фотоаппаратом сидят на своих местах и не выходят, их сумки как стояли под столом, так и стоят, а их отец ещё пьёт утренний чай. Не выходили, также и молодые баптисты, кто-то ещё из пассажиров тоже сидел на местах, дальше по проходу. Коля схватил сумку, быстро пошарил взглядом по своей полке – не забыл ли чего – и поспешил на выход.

– Находка – пыль да водка! – сплюнул седоватый высокий мужик в джинсах, выскакивая на перрон перед Колей.

Находкинский вокзал ничем не отличался от многих десятков уже виденных Колей станций. Типовое серое здание, разводка путей и даже бабка продающая семечки была типовой. Неизменный атрибут каждой станции, их, наверное, выпускают на тех же конвейерах, на которых клепают эти убогие здания с заплёванными перронами. Коля стоял на асфальте, оглядываясь по сторонам. Его должны были встречать. Сзади тихо постукивая колёсами, ушёл его поезд, увозя пацанов и баптистов. Коля скривился при мысли о них. Пусть себе едут. Скатертью дорожка. С «этими» ему точно не по пути. Он смотрел, как рассасывается народ, выходя со станции и садясь по машинам, смотрел, как прошёл дядька в трико и оранжевой жилетке на голое тело. Смотрел как бабка пыталась впарить семечки какому-то забулдыге, отирающемуся возле входа в здание вокзала. Никто Колю не встречал.

Он зашёл в здание вокзала, прошёл через рамку металлоискателя, который не подал никакого признака жизни, посмотрел в закрытые окошки кассы. Куда теперь? Коля потоптался в пустой комнате и снова вышел на перрон.

– Это Находка, ведь? – растерянно уточнил он у бабки с семечками.

– А? – насмешливо отозвалась она. – Не, это Париж. Семечек, вон лучше купи. Смотри какие.

Коля отвернулся и медленно пошёл в обход здания. Может быть за зданием, при выходе в город будут стоять? В сопроводительной бумажке было написано, что будет встречать автобус и человек с табличкой «Приморские Зори». Где же она, кстати, бумажка-то эта? Кажется, он оставил её в московском поезде. Поворачивая за здание вокзала, Коля чуть было не налетел на забулдыгу.

– Браток, – опередил его тот, проникновенно морща испитое лицо – мне до Арсеньева… выручи пятьдесят рублей, а?

Коля молча обошёл его.

– Ну, на пиво, а?

Коля прошёл под какими-то навесами и вышел наружу. Большая парковка, впереди большой круговой перекрёсток, справа остановка автобуса, а слева ларьки. За ларьками виднелись ряды маленького рынка. Париж, блин. Никто Колю не встречал: никаких табличек, ни даже автобусов в поле зрения не наблюдалось. Здрасссьте, приехали. Коля подождал ещё немного, потом обошёл площадку, посмотрел на ассортимент ларьков и заглянул на рыночек. В ларьке с надписью «Свежая выпечка» он решил расспросить продавщицу.

– Здрасьте. – Он немного замялся. – А где тут лагерь у вас?

– В Волчанце ближайший, – ответила та, с ленивой улыбкой разглядывая Колю. – А что, не терпится?

Коля уловил издёвку в её словах.

– Мне в лагерь ваш. – Скомкано пытался пояснить Коля. – Мне… туда надо…

– А мне туда не надо. – Хамовато ухмыльнулась продавщица.

У Коли свело скулы. Ловить тут было нечего. Он отошёл от ларька и принялся ходить по рынку. Он попытал счастья ещё раз у мужичка носившего пустые коробки в машину.

– Не знаю я никакого лагеря, – грубо буркнул тот.

Коле очень захотелось от души дать ему пинка. Что за люди?! Уже четвёртый человек подряд, подумал он, отходя от ларька. Ладно, поправился он, третий. Забулдыга не в счёт.

Пройдя мимо пустых рядов, Коля снова оказался на дороге. Надо как-то связаться с дядей Гришей и выяснить, куда ж тут ехать-то. Сейчас утро – Коля посмотрел на часы – скоро девять. Надо будет купить местную сим-карту. Колин телефон, по мере его продвижения, столько раз пикал и просил подключиться к роумингу, что Коля его в итоге отрубил и сунул куда-то на дно сумки.

Коля шарил глазами по улице, думая куда пойти. Впереди, через дорогу, стояли частные дома, справа виднелся сляпанный наспех забор, за которым высились недостроенные здания, у края дороги в закутке возились двое мужиков, что-то перегружая из-под обтянутого тентом кузова грузовичка в зелёный микроавтобус.

– Доброе утро. – Коля подошёл к ним. – А где тут у вас симку купить можно, подскажите.

Они выпрямились, глядя на Колю. Один был низкий, лет пятидесяти, седоватый с вислыми усами и грустным изломом чёрных бровей. Другой был моложе, высокий и жилистый, с чёрной недельной щетиной и угрюмым отталкивающим лицом, одетый в чёрные джинсы и тёмную рубаху.

– Здравствуйте, – тихо, словно бы нараспев, поздоровался тот, что был с усами. – Вы приезжий, что ли?

– Да, вот, только что с поезда. – Коля был рад уже тому, что его с ходу не отшили. – Мне бы с домом связаться.

– Это надо в центр ехать. Не знаю, открыто ли. К десяти должны открыться. Я могу подвезти вас, если хотите. – Тем же печально-певучим тоном ответил вислоусый мужик.

– Спасибо. – Коля кивнул. Это была просто фантастика какая-то. Нормальный человек. Неужели.

– Тогда, может, вы мне про лагерь что-нибудь сказать сможете. – Осмелел Коля. – Я тут в лагерь приехал.

– Что за лагерь?

– Как это… «Приморские зори», кажется.

– Да, знаю. – Кивнул вислоусый. – Это перед Новолитовском поворот по грунтовке. Знаю. Лагерь для подростков. Он сделал ударение на первой «о».

– Вот, мне бы туда. – Добавил Коля, не веря своей удаче.

– Ну, тогда это к нему. – Вислоусый повернулся ко второму – высокому, который продолжал что-то носить из грузовичка.

– Хазрет. – он обратился к высокому. – Тебе там по пути… Докинь человека до поворота, а?

Тот хмуро посмотрел на Колю и еле заметно кивнул.

– До поворота. – Буркнул он.

– Сади-ись. – Вислоусый показал на грузовик. – Он тебя до съезда довезёт, а там по грунтовке пешком несколько километров пройти надо будет. Но ты не заблудишься, там одна дорога на лагерь и всё.

– Ага. Спасибо. – Коля, подхватив сумку, подошёл справа к грузовику. Но справа был руль. Грузовичок был японский. Коля обошёл его и сел на сиденье. С другой стороны, за руль, уже садился этот хмурый Хазрет.

Коля за последние десять дней так привык быть в поезде, что езда на грузовике его напугала. Будто маленький мальчик внутри пищал – «пустите домой, в поезд». Нет, внешне он, конечно, молча сидел и смотрел в окно, отвернувшись от нелюбезного водителя, но в внутри он удивлялся собственным движениям души. Опять в жизни случился резкий поворот, опять он покинул одну среду, и резко, без подготовительных прелюдий, оказался в другой. И несёт его куда-то, несёт.

А за окном мелькали дома и машины, на улицах ходили люди… Грузовичок ещё раз повернул и выехал из города. Теперь они ехали по прямой. Мимо замелькал лес, одинокая заправка, ещё лес. Потом дорога пошла резко в гору, сужаясь и закручиваясь серпантином. Грузовичок несогласно тарахтел, а водитель Хазрет злобно смотрел прямо перед собой, давил на газ, и не говорил Коле ни слова. Ну и не надо. Ни сват, ни брат. Довезёт и ладно. Все они тут чокнутые что ли, в этой Находке?

Наконец, они одолели подъём, проехали большой пост ГАИ, и дальше грузовик покатился вниз. Теперь надо было притормаживать, и тормозные колодки громко протестовали против этого. Потом снова замелькал лес, иногда сквозь него виднелись дачные домики, понатыканные по склонам сопок, то тут, то там. Потом пошли поля, затем опять сопки. По Колиным ощущениям, они отъехали километров на пятнадцать. Впереди показалась бурная речка и мост. Вдруг водитель резко свернул с асфальта вправо на грунтовку и остановился. Колю качнуло.

– Здесь, – коротко буркнул Хазрет.

Колян подхватил свою сумку и вылез из машины. Грузовичок сразу же взял с места, и попылил по грунтовой дороге, которая уходила к реке. Коля стоял на большой развилке, на высохшей, разъезженной глине и песке. Справа стеной стояла жёлтая сопка, у которой был срезан целый бок. По одной дороге уехал грузовик, а вторая огибала искалеченную сопку и уходила за неё дальше в лес. Стало быть, Коле было туда.

Глава 3.Лагерь.

Лес, который со стороны казался плотной зелёной стеной, по мере Колиного продвижения вглубь, как бы раздвигался и давал ему простор для взгляда. Деревья росли не так уж и близко друг от друга. Коля присмотрелся: почти всё сплошь дубы. Иногда мелькали то ли сосны, то ли кедры – Коля не умел их различать.

Он шёл и думал, что за короткое время снова поменял стихию. Училище – автобусы – Фокино – поезда – грузовик. Теперь лес.

Дорога петляла между деревьев и не думала заканчиваться. Она, то шла в гору, то спускалась к большим размытым пятакам земли и глины, то шла по краю, такого же заросшего дубами и кустарником, обрыва. Внезапно перед Колей, заполошно крича, пробежала какая-то большая коричневая курица, а за ней как горох, светло-коричневого цвета, на дорогу посыпались курята поменьше. Они все быстро скрылись в кустах на другой стороне.

– Твою ж… дивизию! – Коля от неожиданности сбился с шага. – Фф-фу. – Он вытер пот со лба и пошагал дальше. Кажется, это были фазаны. Точнее, фазаниха с фазанятами. Тут, кстати и тигры водятся, вспомнил Коля. Стало немножко неуютно. Вряд ли так близко от города. Хотя уже и не близко. Он точно уже углубился километра на три в лес, и продолжал шагать дальше. Кто его знает? Ещё одна стайка фазанят пробежала вдоль дороги и скрылась в высокой траве. Чуть погодя Коля начал испытывать сомнение – однако, той ли дорогой он идёт? Кого тут спросить? Фазанов, разве.

Дорога сделала ещё один поворот и вдруг внезапно, как в сказке перед Колей открылся совсем другой вид. Лес резко кончился и остался сзади, а дорога выбежала к широкой поляне с домиками и палатками. Далее, за постройками, как мог видеть Коля, снова зеленели деревья, а за ними выше и дальше, вспучиваясь бугром,… ярко синело море. Море. Коля смотрел во все глаза. Он ещё никогда не видел моря. Не доводилось. Дорога сбегала с пригорка и подкатывалась к большим белым решётчатым воротам. Над воротами красовалась большая яркая фанерная надпись: «Летний лагерь Приморские Зори»; и чуть ниже: «Добро Пожаловать». Всё, теперь сомнений не оставалось – он добрался. Коля облегчённо сбежал к воротам.

И вправо и влево уходил зашитый зелёным металлическим листом забор. Сразу за воротами стоял домик оббитый белыми выцветшими досками. Коля подошёл к воротам. Створки были обмотаны провисшей цепью, на которой висел замок. Никого из людей видно не было.

– Эй, есть кто живой! – Коля постучал по квадратным трубам воротины. В ответ сразу же раздался звонкий завывающий лай и к воротам потрюхала небольшая лохматая собака добродушного вида. Почти сразу же открылась дверь белого домика, и к воротам озираясь, быстро подошёл небритый дядька в застиранных камуфляжных штанах, в такой же тельняшке и в резиновых тапочках на босу ногу.

– Ты кто! – Резко, без предисловий начал он. – А ну вали отсюда! – он подошёл и прижал лицо вплотную в решётке, разглядывая Колю.

– Да я…

– Пошёл отсюда, я сказал! – непререкаемым тоном рявкнул небритый, прижимаясь плотнее к белому железу. Казалось, что он хочет высунуть голову и укусить, да только решётка ему мешает.

Тут Коля понял, что он уже очень устал от местного хамства. Пора было начать разговаривать с аборигенами на их языке. Он, коротко выдохнул, и от души влепил подошвой берца по воротине. Створки шатнулись внутрь, зазвенев натянутой цепью. Мужик, охнув, отлетел к домику, и нелепо взмахнув руками, сел задом в пыль. А Коля тем временем перекинул сумку через забор, резко, с места взлетел на ворота и через миг приземлился уже на той стороне.

Мужик сидел, держался за лоб, молчал и только пялил на Колю глаза. Коля, не спеша поднял сумку, отряхнул её от пыли, повесил на плечо, потом вразвалочку подошёл к дядьке. Лохматая псина вертелась рядом, виляла хвостом и обнюхивала дядькину голову.

– Что, нормально разговаривать не умеем? – Коля сверху вниз смотрел на мужика.

– Умеем. – Икнул мужик.

– Я в лагерь. – Коротко пояснил Коля. – Работать здесь буду. Показывай, где у вас тут что.

– А, да? Х-хорошо. – мужик торопливо вставал. – Так бы сразу и сказал, зачем драться-то? Мне-то откуда знать, кто ты. Вот-вот.. пойдём, щас всё покажу.

– Сюда, сюда. – Он торопливо семенил, маня Колю за собой. За белым домиком шёл длинный навес со столами, казанами, кастрюлями и какими-то большими чёрными пакетами. Стояли блестящие баки для воды, упаковки с одноразовой посудой и ещё чем-то там. В глубине под навесами было помещение, по всей видимости, кухня. После навесов, на некотором отдалении, окружённый кустами, стоял большой добротный каменный дом, тоже покрашенный в белый цвет.

– Элеонора Робертовна! Элеонора Робертовна! – прокричал небритый. Дверь дома распахнулась и оттуда выглянула пожилая худенькая кореянка в ярко-синей футболке. В руке у неё были какие-то бумаги.

– Элеонора Робертовна… Вот, – показывая на Колю, торопливо, заговорил мужик. – Пришёл, сказал, что по работе. Ну я и… – Он оглянулся на Колю. – … впустил его.

– Здравствуйте! – Кореянка смотрела внимательно и строго. – Как ваша фамилия?

– Молотов Николай.

– Да, всё верно. – Элеонора Робертовна пошелестела бумагами. – А вы один что ли?

– Да.

– А почему не с остальными?

– Не встретились мне остальные пока что. Вот, сам дошёл.

– Ладно. – Женщина перевела взгляд на сторожа. – Хорошо, Игорь Семёныч, как автобус появится, откройте ворота.

– Помню, помню, Элеонора Робертовна. – Ответил тот удаляясь.

– Так, хорошо. – Она стояла и улыбалась, глядя на Колю. – Вы молодец, что добрались. Давайте я покажу вам, где вещи положить, где помыться и перекусить. Где ваша комната пока не скажу, потом уточним. Автобус с остальными вожатыми приедет чуть позже, а после обеда будет «ориентейшн».

*****

Солдату между хлопотами и баней нужно всегда выбирать баню, ну или хотя бы душ. Коля сразу, как только бросил сумку, последовал этой старинной солдатской мудрости. В этот раз был только душ, но зато с горячей водой. Коля вспомнил, как он в пути пытался помыться из краника в туалете поезда. Получилось плохо – грязно, мокро и без толку. А ещё духота эта… Баня в лагере была тоже, как ему мельком сказала эта сухонькая Элеонора. Но она пока была закрыта. Но и душ с дороги был счастьем. Он с удовольствием помылся, надел чистую тельняшку, поменял сопревшие носки, и вместо чёрных берцев надел лёгкие кроссовки. Штаны он одел такие же форменные, только чистые, из нового комплекта.

Кроме сторожа и кореянки на кухне нашлась ещё и повариха – невнятная тётка в платочке со снулым взглядом. Она дала Коле несколько варёных яиц, кучу хлеба и салат из морской капусты.