Дело Уоллеса

Команда замерла. Сержант Эдвардс, констебли Дрисколл и Миллер, двое сыщиков в мятых костюмах – все смотрели на Голдмана. Его лицо было серым от усталости, но глаза горели холодным, неумолимым огнем. Он взял записку двумя пальцами, словно касаясь чего-то заразного, и поднял ее перед лицом Эдвардса.

«Сержант Эдвардс», – голос Голдмана был низким, резким, резал тишину. – «Ваша задача номер один. Этот звонок.» – Он ткнул пальцем свободной руки в записку. – «Всё. Каждая. Мелочь. Всё.»

Он шагнул ближе к сержанту, впиваясь в него взглядом.

«Где звонили? Установить точный таксофон. Когда? Не "около восьми", а минута в минуту. Сверить с журналами телефонисток, с показаниями кворума в клубе. Кто конкретнопринимал звонок? Грин? Или кто-то еще? Допросить каждого, кто был в помещении. Описать голос звонящего. Высота, тембр, акцент, манера речи. Торопливый? Спокойный? Сдавленный? Любые детали, которые они вспомнят. Шум на фоне? Скрип двери? Шаги?»

Голдман бросил записку на стол. Она легла рядом с увеличенной фотографией почерка.

«Опросить всехоператоров, работавших вчера на центральной станции в этом районе. Могли ли они отследить звонок? Зафиксировать номер? Маловероятно, но проверить. Обойти все таксофоны в радиусе мили от шахматного клуба. Искать свидетелей. Кто видел человека, звонившего вчера около восьми вечера? Одежда, рост, походка, время. Сопоставить с заявлениями.»

Он сделал паузу, давая приказу врезаться в сознание.

«И самое главное: Кто, кроме самого Уоллеса, знал, что он будет в шахматном клубе в понедельник вечером? Его обычный график? Кому он мог сказать? Коллеги? Друзья? Соседи? Клиенты? Составить полный список. Допросить каждого. Устанавливать алиби каждого на время звонка.»

Голдман обвел взглядом комнату, его глаза метали искры.

«Эта записка, сержант, – он снова указал на клочок бумаги, – это либо наша пуля в обойму против Уоллеса, либо…» – его голос стал ещё более строгим, – «его щит. Докажите, что "Куалтро" – это миф, созданный Уоллесом. Найдите дыру в его алиби, созданную этим звонком. Или найдите самого "Куалтро". Но найдите. Это приоритет номер один. Ясно?»

«Так точно, инспектор!»– Эдвардс выпрямился, лицо напряжено, в глазах – решимость. Он схватил блокнот, начал записывать, раздавая взглядом поручения констеблям. – «Дрисколл, Миллер – таксофоны и свидетели вокруг клуба, немедленно! Я беру клуб и операторов!»

Команда сорвалась с места. Шаги застучали по полу. Голдман остался один в зловонной полутьме гостиной. Он подошел к месту, где лежала Джулия Уоллес. Темное пятно на ковре казалось бездонным. Он посмотрел на записку, лежащую на столе под увеличительным стеклом. Ключ к клетке. Или замок на ней. Время покажет. Но Голдман знал: разгадка убийства началась с этого звонка в понедельник вечером. И он намерен был докопаться до правды, звонок за звонком, свидетель за свидетелем.

Сержант Эдвардс шагнул в Городской Шахматный Клуб на Кальдерстрит ровно в 11:00. Воздух внутри был спертым, пропитанным запахом старого дерева, табака и пыли. Тишину нарушал только стук шашек на одной из досок и тиканье больших настенных часов. Герберт Грин, секретарь клуба, человек с аккуратной сединой и встревоженными глазами, сидел за своим столом у входа. Он заметно напрягся, увидев полицейского.

Мистер Грин? «Сержант Эдвардс, уголовный розыск. По делу Уоллесов». Грин кивнул, нервно сглатывая.

«Я уже говорил с инспектором Голдманом прошлой ночью… "Ужасная трагедия". Нужны детали, мистер Грин. "О звонке. Снова. Минута в минуту". Эдвардс достал блокнот.

"Вчера вечером, понедельник, 19 января. Звонок для мистера Уоллеса". Грин глубоко вздохнул, стараясь собраться.

«Да. Было около четверти восьмого. Я точно смотрел на часы над камином». Он указал на большие часы на стене. «19:15».

«Мужской голос спросил: "Могу я поговорить с мистером Уоллесом?" Я ответил: "Его еще нет, он обычно приходит позже". Тогда звонящий сказал: "Пожалуйста, передайте ему сообщение". И продиктовал четко: "Визит к мистеру Р. М. Куалтро завтра вечером на Менлав Гарденс Ист, 25, в половине восьмого". Я записал слово в слово».

«Вот на этом блокноте». Грин потянулся к простому блокноту в клетку, лежащему на столе, открыл его.

На странице, датированной 19 января, аккуратным почерком было выведено: «Для Mr Wallace: Mr R.M. Qualtrough. 25 Menlove Gdns East. 7:30 pm tomorrow».

«Вы уверены, что он сказал именно «Гарденс Ист»?». – пристально глядя на запись, спросил Эдвардс.

«Абсолютно,». – Грин постучал пальцем по «Gdns East» в своем блокноте.

Он произнес четко: "Менлав Гарденс Ист, двадцать пять". Я записал так, как услышал. Странно, конечно, ведь такой улицы нет. Если бы он сказал "Авеню", я бы так и написал. Но он сказал "Гарденс Ист".

«Голос?». – перебил Эдвардс.

«Обычный мужской голос. Средний по высоте. Без выраженного акцента. Вежливый. Четкий, дикторский даже. Ни хрипоты, ни шепота. Просто… обычный голос. Больше ничего не припоминаю. Ни шума, ни фоновых звуков. Звонок был чистый».

«Вы передали записку Уоллесу?».

«Да. Он пришел, как обычно, около без двадцати восьми. Я тут же передал ему записку.».

«Он прочитал, показалось, удивился. Спросил, точно ли адрес "Гарденс Ист". Я подтвердил».

Эдвардс кивнул, делая пометки.

«Алиби держалось. Но слишком гладко.».

«Мистер Бид был здесь?».

«Сэмюэль Бид? Говорили, он дежурил вчера. Сэм?».

«Да, он здесь. Сэм!». – Грин позвал.»

«Из глубины комнаты, от стола с шашками, поднялся пожилой мужчина с жидкими седыми волосами и нервно подрагивающими руками. Он подошел, беспокойно оглядываясь».

«Мистер Бид? «Сержант Эдвардс. Вы были здесь вчера вечером, когда пришел звонок для мистера Уоллеса?»

«Да… да, был. Я дежурил у стола регистрации с Гербертом.».

«Вы видели или слышали сам звонок?».

«Сам звонок? Нет. Телефон на столе у Герберта. Он взял трубку, говорил. Я был рядом, слышал только его часть разговора. Что-то про "Уоллеса нет", потом "да, запишу". Видел, как он записывал в блокнот».

«Бид показал на блокнот Грина».

«А когда пришел мистер Уоллес? Вы видели?».

«Видел. Герберт передал ему записку. Тот прочитал… и выглядел озадаченным. Потом он подошел ко мне, показал записку. Сказал: "Странный адрес, Сэм, "Менлав Гарденс Ист". Такой есть?"».

Я ответил, что не знаю, что это звучит неправильно. Он кивнул.».

«Я точно сказал ему, что других звонков для него не было. Только этот».

«Сам звонок вы не слышали? Голос звонящего?».

«Нет, сержант. Только Герберта. И потом Уоллеса, когда он говорил со мной.».

Эдвардс закрыл блокнот. Свидетели подтверждали версию Уоллеса о звонке и получении записки. Голос «Куалтро» оставался призраком – обычным, неузнаваемым. Запись Грина была материальным доказательством, но она же фиксировала ошибку («Гарденс Ист»), которая работала на версию Уоллеса о заманивании. Нестыковка. Тупик. Алиби пока держалось. Эдвардс почувствовал холодок раздражения. Эта записка была крепким орешком. Надо было копать глубже: телефонистки, таксофоны, всё кто знал график Уоллеса. Ответ был где-то там. Но пока «Куалтро» оставался неуловимым, как ливерпульск

Сержант Эдвардс ступил на шумный, пропахший озоном и табаком этаж Центральной Телефонной Станции Ливерпуля. Гул десятков голосов, щелканье коммутаторов, звон сигнальных лампочек – здесь кипела работа. После долгих объяснений с начальником смены, предъявления документов и ожидания в душном коридоре, ему наконец разрешили доступ к журналам и операторам, работавшим в понедельник с 19:00 до 20:00.

Начальник смены, суровый мужчина в очках, провел его мимо рядов девушек, сидевших перед огромными панелями с гнездами и шнурами. Их руки двигались с феноменальной скоростью: «Номер, пожалуйста?», «Соединяю», «Занято». Эдвардс почувствовал головокружение от масштаба задачи.

«Вот журналы вызовов за тот час для района Кальдер-стрит, 25, – сказал начальник, указывая на толстую папку. – Но учтите, сержант, это только входящие на сам клуб. Звонок дляУоллеса мог прийти на общий номер клуба. Мы фиксируем факт вызова на номер, а не кому именно звонили внутри помещения».

Эдвардс кивнул, понимая ограничения. Он начал с журналов. Лист за листом, строка за строкой. Время, номер вызывающего абонента (если удалось установить), номер назначения, длительность. В 19:15 на номер Шахматного клуба поступило три звонка. Два – с известных номеров (магазин, частный дом). Третий – С ТАКСОФОНА. Время: 19:15. Длительность: 2 минуты 10 секунд. Номер таксофона: КИОСК №17, УГОЛ БОЛД-СТРИТ И ДЮК-СТРИТ.

«Болд-Стрит и Дюк-Стрит! – Эдвардс чуть не вырвал лист. – В двух шагах от клуба!»

Теперь нужно было найти оператора, которая обрабатывала этот конкретный вызов. Начальник смены созвал девушек, работавших в ту смену на секторе, куда входил киоск №17 и Шахматный клуб.

Пять операторов, усталые, любопытные, выстроились перед сержантом. Эдвардс показал запись в журнале.

«Девушки, это критически важно. Понедельник, примерно 19:15. Вызов с таксофона Киоск №17 (Болд-Стрит, Дюк-Стрит) на номер Шахматного клуба на Кальдер-стрит. Длительность около двух минут. Кто из вас обрабатывала этот вызов? Что-нибудь запомнилось? Голос звонящего? Шумы?»

Девушки переглянулись, напряженно вспоминая. Работа монотонная, звонков сотни…

«Кажется… это была я, – осторожно сказала одна, русоволосая, с усталыми глазами. – Мэри Кларк. Я помню этот киоск, он часто барахлит. Но звонок прошел нормально».

«Что запомнилось, мисс Кларк? Голос? – Эдвардс затаил дыхание.

Мэри нахмурилась, закрыла глаза на секунду.

«Голос… мужской. Не старый, не молодой. Обычный. Без акцента, насколько я могу судить. Говорил четко. Вежливо. Попросил соединить с Шахматным клубом. Я спросила: «Номер, пожалуйста?» Он сказал номер клуба. Я соединила. Больше ничего не слышала. Разговор был на линии».

«Никакого волнения? Шепот? Фоновые звуки? Шаги? Шум улицы?»

«Нет, сержант. Звонок был чистый. Спокойный. Обычный деловой звонок. Таких много. Только…»

«Только что?!» – Эдвардс наклонился.

«Только он сказал «Соедините, пожалуйста» очень… ровно. Без эмоций. Как будто читал по бумажке. Но это может быть просто вежливость».

«А внешность? Вы же видели его через окошко киоска?» – почти выкрикнул Эдвардс, зная, что это последняя надежда.

Мэри Кларк покачала головой, с сочувствием глядя на него:

«Сержант, мы не видим абонентов. Мы видим только сигнальные лампочки и слышим голоса в наушниках. Только голос. И номера. Больше ничего».

Эдвардс спросил остальных операторов. Они либо не помнили тот конкретный вызов, либо подтверждали: ничего необычного. Голос был «обычным мужским». Никаких примет. Никаких следов.

Сержант поблагодарил девушек и начальника смены. Он вышел на улицу, в слякоть и промозглый ветер. В руке он сжимал драгоценную, но почти бесполезную запись: Звонок 19:15, Киоск №17, Болд-Стрит/Дюк-Стрит -> Шахматный Клуб. Длит: 2 мин 10 сек. Оператор: М. Кларк. Приметы: Голос мужской, обычный, спокойный, четкий. Визуального контакта нет.

Он знал, что следующим шагом будет штурмовать окрестности этого киоска, искать любого, кто мог видеть человека в телефонной будке в 19:15 в понедельник. Но надежда таяла. Призрак «Куалтро» звонил с самой оживленной улицы в самое людное время – и растворился, не оставив ничего, кроме обычного голоса в наушниках оператора. Идеальное алиби Уоллеса держалось.

Сержант Эдвардс едва сдерживал нетерпение. Информация о звонке с таксофона Киоск №17 на Болд-Стрит была прорывом. Конкретное место. Конкретное время. Это сужало круг до нескольких улиц и давало реальный шанс найти свидетелей. Он бросил все силы на поиск: патрульные получили четкие указания.

«Обойти всетаксофоны в радиусе полумили от Шахматного клуба и от дома Уоллеса на Кромвель-стрит! Особенно людные места: вокзалы, главные улицы, входы в пабы. Узнать у киоскёров, продавцов газет, барменов, прохожих – видел ли кто мужчину в будке в понедельник между 19:10 и 19:20? Запомнился ли кто? Любая зацепка!»

Работа закипела. Констебли носились по городу, опрашивая, сверяя номера будок. И вот, поздно вечером 22 января, один из них, запыхавшийся констебль Робертс, ворвался в импровизированный штаб в доме Уоллеса, где Эдвардс изучал карту.

«Сержант! Нашел!» – Робертс вытер пот со лба. – «Таксофон A52. Угол Уайтчепел-стрит и Тэмпл-Корт. Буквально в двух шагах от Северного Вокзала! Там адское движение – трамваи, извозчики, толпы народу к поездам. Рядом пивная «Золотой лев», табачная лавка, пара магазинчиков. Место – проходной двор!»

Эдвардс вскочил, схватив шинель. «Точно A52? Тот самый киоск?»«Точно, сержант! Номер совпадает. Операторша говорила про отличную связь там – видимо, провода новые. И да, кто угодно мог заскочить туда позвонить, раствориться в толпе за секунду».

Через десять минут Эдвардс стоял перед таксофоном A52. Классическая красная телефонная будка. Угол Уайтчепел и Тэмпл-Корт. Даже сейчас, поздним вечером, вокруг кипела жизнь: грохот последних трамваев, выкрики носильщиков с вокзала, гуляки из «Золотого льва». Фонари освещали грязный тротуар. Будка казалась идеальной маскировкой.

Эдвардс зашел внутрь. Запах дешевого табака и влажного дерева. На стенках – царапины, цифры, неприличные надписи. Он представил человека, стоявшего здесь в понедельник в 19:15. Спокойный, четкий голос в трубку: «Соедините с Шахматным клубом, пожалуйста…» Кто он? Почему выбрал именноэту будку?

«Близко к клубу?» – размышлял вслух Эдвардс, выходя на улицу и оглядываясь. – «До Кальдер-стрит минут пять пешком. Удобно. Или… близко к дому Уоллеса?» Он мысленно прикинул маршрут от Кромвель-стрит. Не близко, но и не далеко. Трамвай ходит. «Или просто случайность? Увидел свободную будку на бегу?» Но что-то подсказывало ему, что выбор был неслучайным. Оживленность места гарантировала анонимность. Здесь звонящего никто не запомнил бы. И никто – увы – не запомнил.

Он подозвал констебля Робертса, который опрашивал хозяина табачной лавки неподалеку. Тот лишь развел руками: «Ничего, сержант. Никто не помнит человека у телефона в тот вечер. Слишком много народу».

Золотая жила информации о таксофоне уперлась в стену людской невнимательности. A52 был идеальным местом для призрака по имени Куалтро. Эдвардс ощутил холодную злобу. Ключ был здесь, в этой красной будке. Но замок не поддавался. Почему здесь? Ответ на этот вопрос мог быть последним пазлом. Или последней ловушкой.

Сержант Эдвардс действовал быстро и жестко. Он бросил патрульных и сыщиков на штурм окрестностей таксофона A52. Инструкции были четкими: «Опросить всех – лавочников, барменов, уличных торговцев, даже постоянных клерков, идущих с работы. Мужчина средних лет. Возможно, в шляпе и пальто – как полгорода. В будке между 19:10 и 19:15 в понедельник. Звонок короткий, 2 минуты. Кто видел?»

Он сам возглавил опрос, двигаясь от двери к двери по Уайтчепел-стрит и Тэмпл-Корт. Результаты, пришедшие к вечеру 22-го и утру 23 января, замораживали кровь своей бесполезностью.

Владелец табачной лавки «Сигарный Рай» (прямо напротив будки), мистер Бертон:«Сержант, честное слово, у меня тут проходной двор! – Бертон развел руками, указывая на оживленный тротуар. – В семь вечера – пик: народ с работы, на поезд, в паб. К будке очередь иногда. Кто там был в понедельник? Господи, да хоть десять человек! Все в шляпах, все спешат. Никого конкретного не припоминаю. Извините».

Бармен паба «Королевский Дуб» (50 ярдов от будки), Гарри:Гарри вытер пивную кружку, кивнул в окно. «Будку вижу. Частично. Но в понедельник, сэр… – Он поморщился. – После футбола «Эвертон» выиграл. Здесь было полно их фанатов. Шум, песни, толчея у стойки. Я еле успевал наливать. Кто болтался у телефона? Ноль внимания. Простите».

Продавщица цветочного киоска (угол Тэмпл-Корт), миссис Элтон:«Цветы? Да, сержант. Но я в шесть вечера уже закрываюсь. К семи и след простыл. Не видела ничего. И не слышала. Улица шумная».

Уличный торговец газетами (постоянное место у входа на вокзал), старик Джо:Джо поправил кепку, его голос был хриплым от холода. «Будка? Ага, народ толпится. Вечно кто-то есть. В понедельник… – Он задумался, почесав щетину. – Дождь моросил. Туманчик поднимался. Все кутались, воротники подняты, шляпы на глаза. Спешили. Как прикажете кого-то разглядеть? Не припомню никого подозрительного или запомнившегося. Обычная толпа».

Эдвардс выслушивал доклады своих людей. То же самое. Никаких четких примет. Никаких подозрительных наблюдений. Ни одного полезного описания. «Мистер Куалтро» совершил идеальное преступление уже на этом этапе: он растворился в вечерней толпе у вокзала, как призрак. Ни глаз, ни памяти, цепляющихся за его образ.

Сержант стоял на углу Уайтчепел и Тэмпл-Корт, втиснутый между спешащими прохожими и грохотом трамвая. Его взгляд метался от красной будки к карте в его блокноте. Холодная ясность наступила вопреки разочарованию. Место. Вот единственная зацепка.

Он ткнул пальцем в карту.

«Смотрите: Будка A52. Здесь. – Он провел линию вниз по Уайтчепел. – Офис «Пруденшиал» Уоллеса на Кэстл-стрит?

Пятнадцать минут неспешным шагом. Или пять минут на трамвае. – Его палец прыгнул в другую точку. – Дом Уоллесов на Кромвель-стрит? Десять-двенадцать минут пешком через центр. Или короткая поездка».

Он посмотрел на своих людей, собравшихся вокруг.

«Звонивший выбрал этоместо не случайно. Оно в самом сердце его обычной территории – между работой и домом. Он знает этот район как свои пять пальцев. Знает толпу. Знает, что здесь его не запомнят. Это не приезжий. Это местный. Или человек, тесно связанный с этим районом. Сужаем круг: все, кто мог быть в этом квадрате между 19:10 и 19:15 в понедельник и знал график Уоллеса. Перепроверяем алиби всех из списка контактов Уоллеса именно на этот временной промежуток. И снова давим на соседей по Кромвель-стрит – кто видел Уоллеса уходящим вечером во вторник? Во что он был одет? Мог ли он успеть сюда перед трамваем?»

Зацепка была тонкой, как лезвие бритвы – не образ человека, а образ его привычек. Почему здесь? Потому что здесь он чувствовал себя невидимкой. И это, возможно, была его единственная ошибка. Эдвардс надеялся, что этого хватит. Холодный ветер с вокзала гнал по улице мусор и сомнения.

(23 января)

Пока Эдвардс бился над таксофоном, Голдман сосредоточился на другом ключевом вопросе: Кто, кроме самого Уоллеса, знал, что он будет в шахматном клубе в понедельник, 19 января, около 19:30-20:00?

Это был узкий круг:

Члены Шахматного Клуба: Постоянные посетители понедельничных вечеров (Мэк, Пэрри, Бид, Бартоломью, Грин и др.). Они ожидали его прихода, это было рутиной.Джулия Уоллес: Муж обычно говорил ей о своих планах. Она знала, что он уходит в клуб по понедельникам.Коллеги по "Пруденшиал": Те, с кем он общался в понедельник днем. Могли ли они знать о его вечерних планах? Маловероятно, если он сам не говорил.Близкие знакомые/Соседи: Кому Уоллес мог случайно обмолвиться? Соседи (Джонстоны) – маловероятно. Уоллес был неразговорчив.

Голдман лично допросил основных членов клуба:

Джон Мэк (противник Уоллеса в партии): "Да, Уоллес приходил по понедельникам почти всегда. Это было известно. Но номер клуба? Ну… он есть в справочнике. Или можно спросить у телефонистки".Ричард Пэрри (казначей): "Номер клуба? Да, он не секрет. Любой член знает. Или позвонив по справочнику. Уоллес? Да, он был завсегдатаем понедельников".Сэмюэль Бид: "Все знали, что понедельник – клубный вечер. Номер? Написан на двери. И в телефонной книге".Фред Бартоломью: "Конечно знали. Он же постоянный. Номер клуба? Думаю, многие могли знать, кто интересуется".

Вывод Голдмана: Знание о том, что Уоллес будет в клубе в понедельник вечером, не было секретом. Оно было доступно десяткам людей – членам клуба, их знакомым, любому, кто заглянет в телефонный справочник или просто знает расписание клуба. Номер клуба тоже не был тайной. Это резко расширяло круг подозреваемых в инсценировке звонка. Но одновременно усиливало подозрения против самого Уоллеса: он лучше всех знал свое расписание и номер клуба. Он мог позвонить сам.

(23 января, Вечер)

Во время допроса Ричарда Пэрри Голдман уловил нотку… напряжения. Пэрри, казначей клуба, человек средних лет с аккуратной внешностью, казалось, слишком старался быть полезным и детализированным.«А вы, мистер Пэрри, не помните, не говорил ли кто-то в клубе в тот вечер о звонке "Куалтро" до прихода Уоллеса? Или не видели ли вы кого-то подозрительного возле клуба?»

«Нет, инспектор, – поспешно ответил Пэрри. – «Все было как обычно. Странный звонок? Да, мы потом обсуждали его с Уоллесом и другими, когда он получил записку. Адрес "Гарденс Ист" всех удивил. Уоллес был озадачен. Я даже сказал, что такой улицы нет. Но кто мог позвонить… понятия не имею.» – Он помолчал, затем добавил: – «Хотя… Уоллес сам мог… ну, вы понимаете… Это же так удобно для алиби.»

Голдман заметил легкое волнение Пэрри, когда тот упомянул "Уоллес сам мог". Было ли это искренним подозрением или попыткой направить следствие? Голдман знал, что Пэрри и Уоллес были знакомы, но не близки. Мог ли Пэрри быть "мистером Куалтро"? У него был доступ к информации о клубе и Уоллесе. Но мотив? И главное – мог ли он физически совершить убийство? Пока это была лишь слабая гипотеза. Голдман мысленно поставил галочку напротив имени Пэрри, но основное подозрение оставалось на Уоллесе.

(23 января, Поздний Вечер)

Результаты расследования звонка были противоречивы:

Подтверждено: Звонок был. В 19:15. С таксофона A52 у Северного Вокзала. Оператор запомнила приглушенный мужской голос.Подтверждено: Знание о присутствии Уоллеса в клубе и его номера не было эксклюзивным. Не найдено: Личность звонившего. Свидетелей у таксофона. Улик, напрямую связывающих звонок с Уоллесом или с кем-то еще.Необъяснимо: Зачем так тщательно скрывать голос? Зачем таксофон? Это говорило о предумышленности и желании замести следы.

Для Голдмана тупик в поисках "мистера Куалтро" лишь укреплял его уверенность в вине Уильяма Уоллеса:

Слишком Удобно: Звонок идеально создавал алиби и мотив для "заманивания". Но реальное убийство требовало физического проникновения в запертый дом, что алиби не объясняло.Способ: Использование таксофона и приглушение голоса – это классические приемы человека, который боится быть узнанным, но которому нужно создать видимость внешней угрозы. Как бы поступил настоящий убийца, желающий заманить Уоллеса? Скорее всего, просто позвонил бы откуда-то, не скрываясь. Инсценировщик же скрывается.Знание: Только Уоллес мог быть абсолютно уверен, что записка будет передана именно так (Грин запишет "Гарденс Ист", что вызовет путаницу), и что он сам придет в клуб именно в это время.Отсутствие Альтернативы: Никаких следов реального "Куалтро" или другого подозреваемого с мотивом убить Джулию не найдено. Все улики вели обратно в дом на Кромвель-стрит.

Голдман стоял у окна в опустевшей гостиной Уоллесов. На полу еще виднелся зловещий контур мелом. Записка Грина лежала на столе в прозрачном пакете. "R.M. Qualtrough. 25 Menlove Gardens East. 7:30 pm". Эти слова, вероятно, были написаны под диктовку самого Уоллеса, когда он звонил с таксофона A52, прикрывая трубку ладонью, чтобы исказить голос. Он создал идеальную ловушку. Для себя? Нет. Для следствия. Но Голдман чувствовал – петля затягивается. Звонок "Куалтро" был не алиби Уоллеса, а его самым изощренным орудием и, возможно, роковой ошибкой.

Он подозвал сержанта Эдвардса и сказал: "Готовьте документы. Завтра утром официальный арест Уильяма Герберта Уоллеса по подозрению в убийстве Джулии Уоллес. Основание: инсценировка звонка 'мистера Куалтро' для создания ложного алиби и мотива. И продолжайте искать те части решетки. Они нам еще понадобятся в суде."

Тень "мистера Куалтро" сгущалась, но теперь она имела конкретные черты – черты тихого, вежливого страхового агента с аналитическим умом, который переиграл сам себя. Расследование звонка не оправдало Уоллеса. Оно его погубило. В глазах инспектора Голдмана вина была доказана логикой обстоятельств, даже без ножа в руке.

Глава Восьмая Ливерпуль, дом Джонстонов. 24 января, 8:15 утра.

Холодный рассвет пробивался сквозь щели в занавесках, рисуя бледные полосы на кухонном полу. Уильям Уоллес сидел за столом, неподвижный, как изваяние. Его руки обхватывали чашку с остывшим, недопитым чаем. Лицо было землисто-серым, веки опухшими от бессонницы и слез, которые он больше не мог пролить. Тишину разорвали резкие, тяжелые шаги за дверью. Твердый стук. Миссис Джонстон, бледная, открыла.

На пороге – инспектор Голдман и сержант Эдвардс. Шинели темнели от талого снега, лица были высечены из камня. За ними, как мрачные тени, стояли два констебля. Воздух в маленькой кухне мгновенно сгустился, стал ледяным и тяжелым.

Голдман шагнул вперед, сняв фуражку. Его голос, низкий и неумолимый, как удар гонга, разрезал тишину: