Дело Уоллеса

"Возможно," – произнес Голдман, вынимая отвертку. Его лицо оставалось непроницаемым. – "Но требует значительного усилия. И точного попадания. Или… невероятного везения." – Он поднял фонарь выше, осматривая края прорези. Искал свежие царапины, задиры, следы от другого инструмента. Затем луч скользнул по латунной дверной ручке, по косяку вокруг замковой планки. Дерево было старым, потертым, покрытым сетью мелких царапин и сколов. Ничего явного, свежего. Ничего, что кричало бы о вмешательстве. – "Фиксация состояния," – приказал он резко. – "Дверь целиком. Замок крупным планом. Задвижка. Ручка. Косяк. Фотографии со всех ракурсов. Отпечатки?"

Сержант Эдвардс уже был в работе. Он посыпал дверную ручку мелким темным порошком, аккуратно сдул излишки специальной грушей. Поверхность осталась гладкой, лишь с легкой дымкой. Ни одного четкого отпечатка.

"Безнадежно, сэр", – констатировал сержант. Его голос звучал устало. – Ночь была сырая, туман висел до утра. Дерево впитало влагу, металл запотел. Все размазано. Как и на ручке передней двери.

Голдман кивнул, будто ожидал этого. Он взялся за ручку черного хода. Дверь открылась с тихим скрипом. Он шагнул на кухню и щелкнул выключателем. Мутный свет лампочки под потолком залил помещение.

Его глаза, холодные и методичные, начали сканирование. Чистота почти стерильная. Деревянный стол, вымытый до блеска. Раковина – один кран слегка подкапывал: кап… кап… кап…– ритмичный звук нарушал тишину. Буфет из темного дерева. Ни единого признака борьбы. Ни опрокинутого стула, ни сдвинутой скатерти, ни разбитой посуды. На кафельном полу – только несколько влажных следов от грубых подошв. Джонстон и Уоллес. И их собственные, только что оставленные.

Голдман подошел к столу. На нем стояла тарелка, накрытая сверху другой, чуть меньшего диаметра, вверх дном. Он приподнял верхнюю тарелку. Под ней – порция тушеного мяса с картофелем. Холодное. Застывший жир белел по краям. Совершенно нетронутое.

"Обед," – констатировал он вслух. Голос был тихим, но в тишине кухни звучал отчетливо. – "Холодный. Не тронут. Значит, не села за стол. Или не успела." – Он отставил тарелку и подошел к буфету. Открыл дверцы. Полки – стопки тарелок, чашек, стаканов. Все выстроено ровно, по линеечке. Ни одной чашки не сдвинуто с места. Он выдвинул ящик стола. Столовые приборы – ложки, вилки, ножи – лежали в своих отделениях. Тряпки для уборки, аккуратно свернутые. Никаких открытых шкатулок, выдвинутых ящиков до конца. Ни малейшего намека на поиск. Ни признака хаоса.

"Деньги? Ценности?" – пробормотал он, оглядывая замершую кухню. Его взгляд скользнул по стенам, по полу под столом, по углам. Пусто. – "Ни следов обыска. Странно. Очень странно для ограбления." – Тишина сгущалась, нарушаемая только мерным кап… кап… кап… из раковины. Идеальный порядок. Идеальная тишина. И труп в гостиной. Контраст был леденящим.

(23:30 – 00:30)

Голдман толкнул дверь в гостиную. "Резкий, металлический запах крови, смешанный со сладковатой вонью газа (хотя газовый кран на стене уже был перекрыт), ударил ему в нос, словно физический удар." Он инстинктивно задержал дыхание и замер на пороге. "Даже для него, повидавшего за двадцать лет в угрозыске всякое, картина была откровенно шокирующей. Его лицо, обычно каменное, на мгновение исказилось гримасой отвращения и профессионального шока."

Тело: Джулия Уоллес лежала на боку, лицом к потухшему камину, свернувшись в плотный клубок, почти в позе эмбриона. Но это было единственное, что хоть отдаленно напоминало что-то человеческое. Голова… Головы, как таковой, не было. На ее месте было кровавое месиво из раздробленных костей, разорванной кожи, темной запекшейся крови и сероватого вещества. Судя по характеру ран – глубоким вмятинам, переломам черепа, разлетевшимся осколкам кости на ковре – нанесено было не менее одиннадцати ударов. Сильных. Яростных. Один удар был такой чудовищной силы, что пробил черепную коробку насквозь, оставив зияющую дыру."

Кровь: Ее было невероятно много. Огромная, почти черная лужа пропитала толстый ковер под телом и вокруг него, расползаясь темными языками. Кровь затекла под низкий диван, под книжный шкаф. Брызги, похожие на ржавые звезды, покрывали каминную полку на высоте полутора метров от пола. Они были на стене рядом с камином, на маленьком столике с безделушками. Объем крови говорил о том, что смерть наступила быстро от потери крови, но не мгновенно. Сердце билось еще какое-то время, возможно, минуту или две, после первых сокрушительных ударов, выкачивая жизнь из разрушенного тела через чудовищные раны."

Макинтош: Эта деталь бросалась в глаза своей противоестественностью. Поверх головы и плеч жертвы был натянут старый прорезиненный плащ, макинтош. Он был пропитан кровью насквозь, прилип к волосам (тем, что еще остались) и открытым ранам, частично маскируя невообразимые повреждения черепа. Ткань слиплась с плотью и костью." – "Сфотографировать тело как есть, с плащом, – приказал Голдман, его голос звучал хрипло. – Все ракурсы. Только потом аккуратно снять его для осмотра ран." – "Зачем? Чтобы не видеть лица жертвы в момент ударов? Чтобы скрыть источник брызг? Или сам убийца пытался защититься от фонтанных выбросов крови? Деталь была ключевой и безумной."

Орудие: Оно лежало рядом с телом, в луже крови. Тяжелый железный прут, примерно в метр длиной, конец его был густо обмазан темной кровью, волосами, кусочками кожи и белесыми осколками кости. Сержант Эдвардс, надев резиновые перчатки, осторожно поднял его пинцетом за чистый конец. Голдман подошел к камину. Решетка, обрамлявшая очаг, была повреждена. Один вертикальный прут был грубо выломан из своего гнезда в чугунном основании-оголовке. Голдман наклонился, осмотрел место слома. Свежий скол металла." – "Вот откуда, – пробормотал он. Но тут же его взгляд замер. Сам оголовок решетки, от которого отломился прут, и остальные прутья… их не было. Нигде в комнате." – "Ищите недостающие части решетки, – резко приказал он Эдвардсу. – Тщательно. Под мебелью, за шкафами." – "Зачем убийце уносить тяжелый, громоздкий, окровавленный чугун? Это не имело смысла."

Выкрученный газовый кран: Голдман подошел к стене, откуда шел запах. Кран на газовой трубе, питавшей рожки над камином, был вывернут до упора. Газ давно перекрыли, но запах оставался." – "Инсценировка, – констатировал он вслух, холодно. – Плохая. Запах крови перебивает газ. Или пытался вызвать взрыв?" – "Он покачал головой. – Концентрация в таком объеме помещения… маловероятно. Скорее всего, хотел запутать следствие. Создать видимость несчастного случая, утечки газа. Работа дилетанта."

Отсутствие борьбы: Несмотря на ужас нанесенных увечий, комната выглядела относительно опрятно. Кресла и диван стояли на своих местах. Вазы на каминной полке и столиках – целы. Книги на полках аккуратно расставлены. Лишь небольшой столик рядом с креслом у камина был чуть сдвинут с места, как будто его задели. Картина складывалась: Джулию застали врасплох. Возможно, она сидела в этом кресле у камина или стояла рядом. Первый удар был оглушающим, сбивающим с ног, калечащим. Он лишил ее возможности крикнуть или оказать сопротивление. Остальные удары наносились уже по лежащей, беззащитной жертве."

Деньги (повторно): Голдман медленно обошел комнату. Его взгляд скользил по поверхностям, заглядывал в углы. – Обыскать, – приказал он Эдвардсу. – Все ящики, шкафчики, книги. Ищите наличные, ценности." – "Сержант методично принялся за работу. В ящике того самого сдвинутого столика он нашел немного медной и серебряной мелочи – пенни и шиллинги. Потом его внимание привлек книжный шкаф. За рядом книг в кожаном переплете он нащупал сверток. Развернул. Там лежали аккуратно сложенные банкноты. Фунты стерлингов. На сумму несколько фунтов – значительные деньги в разгар Великой Депрессии. Деньги были нетронуты." – "Вот они, сэр, – Эдвардс показал купюры Голдману. Тот лишь мрачно кивнул."Это было категоричным доказательством: убийца не искал денег. Ограбление исключалось. Мотив был другим.

Вход/Выход:Голдман подошел к парадной двери. Щеколда на внутренней стороне была задвинута. "Заперто изнутри." Черный ход, как они уже установили, был заперт на задвижку, которую с трудом, но смог сдвинуть Джонстон. "Окна гостиной – Голдман проверил каждое – плотно закрыты изнутри на шпингалеты." "Никаких следов взлома на рамах или стеклах." "Рамы старые, но крепкие." Он подошел к окну, выходящему в палисадник, провел пальцем в перчатке по внутренней стороне рамы. "Пыль. Ни свежих царапин, ни повреждений." Вопрос висел в зловонном воздухе комнаты, тяжелый и неразрешимый: "Как убийца вошел? И главное – как он вышел, заперев за собой обе двери изнутри?" Это была не просто загадка. "Это казалось невозможным."

(00:30 – 01:30)

Тело Джулии Уоллес, бережно укрытое простыней, вынесли через черный ход. Голдман отдал последние распоряжения по осмотру дома – обыскать каждый сантиметр, включая чердак, подвал, задний двор, мусорные баки – и направился к соседям, Джонстонам. В их кухне царила гнетущая тишина, нарушаемая только тиканьем часов и сдавленным дыханием человека за столом.

Уильям Уоллес сидел на том же кухонном стуле, где его оставили. Перед ним стоял стакан с водой, уровень ее почти не изменился. Он выглядел так, словно его били: лицо землисто-серое, запавшие глаза за толстыми стеклами очков казались огромными и абсолютно пустыми. Глубокая прострация сменила первоначальный шок. Он казался на десять лет старше. Голдман сел напротив, положил на стол блокнот, но ручку пока не доставал.

– Мистер Уоллес, – начал инспектор. Его голос был ровным, профессионально бесстрастным, без капли нарочитого сочувствия, но и без обвинительного тона. – Я инспектор Голдман из уголовного розыска. Мне необходимо задать вам вопросы. Прямо сейчас. Это критически важно. Вы понимаете?Уоллес медленно поднял взгляд, встретился глазами с Голдманом, затем так же медленно кивнул. Без слов.

– Расскажите мне все, что вы делали сегодня. От момента, когда вы ушли из дома утром, и до того момента, когда вы вернулись вечером и обнаружили… ситуацию. Каждую деталь, какую вспомните. Время, места, имена. Все.

Уоллес начал говорить. Его голос звучал монотонно, безжизненно, словно он зачитывал давно заученный отчет. Он методично изложил:

Утро (~7:45):

Уход из дома. Обычный распорядок.

Офис "Пруденшиал":

Сдача вчерашних отчетов. Получение новых заданий на день. Проверка адреса "Menlove Gardens East" в городском справочнике – отсутствие записи.

Токстет и Эдж-Хилл:

Посещение клиентов (миссис Бэйнс, мистер Дженнингс). Особо отметил визит к миссис Фаррелл и ее рассказ об ограблении – как будто это было важно.

Обед (~13:00):

Обед в столовой на Маркет-стрит. Один.

Возвращение домой (~15:00):

Короткий визит домой. Разговор с Джулией. Спросил, звонил ли кто-нибудь домой вечером 19-го (как просил "Куалтро"). Ее ответ – нет звонков. Ее состояние – обычное, немного усталое. Ушел.

Валласи (~15:30 – ~17:30):

Короткие визиты к нескольким клиентам в этом районе.

Поездка на трамвае (~18:00):

Сесть на трамвай до района Менлав-авеню. Найти"Menlove Gardens East" не удалось.

Магазин (~18:30):

Зашел в магазин на Менлав-авеню, спросил у продавца (мистер Кремо) про "Menlove Gardens East". Тот подтвердил – такой улицы нет. Спросил про №25 по Menlove Avenue – клиент там не жил.

Поиски (~18:30 – ~20:30):

Безуспешные поиски нужного адреса по Menlove Avenue и окрестностям. Бродил по улицам.

Возвращение (~20:45):

Приехал на трамвае обратно, подошел к дому. Запертая дверь. Пошел к Джонстонам.

Он называл имена, примерное время, адреса. Он упомянул записку от Грина, достав ее из кармана и положив перед Голдманом на стол. Бумага была помята. Он подчеркнул абсурдность звонка "Куалтро": неуверенность звонящего в адресе, ложь о звонке домой, несуществующая улица. И закончил фразой, которая прозвучала почти как обвинение: – Меня заманили туда, инспектор. Намеренно. Чтобы Джулия осталась одна. Чтобы… это случилось.

Голдман слушал Уоллеса, не записывая ни слова. Его проницательный взгляд не отрывался от лица собеседника, и чем дольше звучал размеренный, детализированный рассказ, тем сильнее в сознании Голдмана росло чувство неладного. Алиби Уоллеса было безупречным, слишком идеальным. Каждая деталь работала на его версию, но в рассказе были очевидные трещины.

Мужчина задумался о двух версиях: "заманивание" и "запертый дом". Если целью было заманить Уоллеса подальше, чтобы убить его жену, то как убийца смог войти и выйти, заперев двери изнутри? Рассказ Уоллеса не давал ответа на главную физическую загадку места преступления – он просто игнорировал ее.

Маршрут Уоллеса вечером (с 18:00 до 20:45) был долгим и проходил по оживленным районам. Продавец Кремо подтвердил визит Уоллеса около 18:30, но кто видел его до и после этого? Кто видел его во время двухчасовых "блужданий"? Окно возможностей между 18:00 (когда он уходил из центра) и 18:30 (когда он появился в магазине) было особенно подозрительным. Времени было достаточно, чтобы совершить убийство.

Реакция Уоллеса на тело жены была странной. Он не бросился к ней, не кричал, не плакал. Его первая фраза была: "Они убили ее", что звучало как констатация факта, возможно, известного ему заранее. Это не было реакцией потрясенного мужа.

Голдман знал, что Джулия страдала хроническим нефритом, лечение которого стоило денег. Их брак соседи описывали как "тихий" и "прохладный" без особой теплоты. Мотивом могло быть освобождение от больной жены и связанных с этим расходов. Голдман мысленно отметил: "Срочно проверить страховые полисы Уоллеса".

Записка, найденная на месте преступления, была краеугольным камнем алиби Уоллеса. Но что, если он сам ее инсценировал? Он мог позвонить в шахматный клуб вечером 19-го, изменив голос и назвавшись "Куалтро", зная, что Грин запишет и передаст ему сообщение. Это объясняло бы ложь о звонке домой и несуществующий адрес.

Наконец, исчезнувшие части решетки. Зачем убийце уносить тяжелый, окровавленный чугун, если не ради ограбления? Возможно, эти части были слишком явной уликой, и если это действительно Уоллес, он планировал избавиться от них позже. Но когда? Он вернулся с соседями, и если это он, то вещи должны быть где-то рядом. Спрятаны во дворе? В доме? В сумке, которую он мог унести утром? Этот вопрос висел в воздухе, вызывая у Голдмана все больше сомнений.

Голдман наконец достал ручку и блокнот. Записал несколько ключевых моментов. Потом задал вопросы, острые как лезвие, но спокойным тоном:

«Мистер Уоллес, вы были в хороших отношениях с женой?»Голдман наблюдал за его руками, дрожавшими на коленях.

«Да… – ответил Уоллес, но голос его дрогнул. Он отвел взгляд. – Она была… больна. Мы заботились друг о друге. Как могли.»

«Кто, кроме вас, знал, что миссис Уоллес будет одна дома вечером? Конкретно.»«Только… я. И, возможно, те клиенты, которых я планировал посетить вечером… если я им говорил… И этот… "Куалтро", если он настоящий…»

«В доме хранилось какое-либо оружие? Тяжелые инструменты? Кроме кухонных ножей.»«Нет. Только… химикаты в моей маленькой лаборатории в подвале. Для фотографии. Но ничего… смертельного.»

«Каминная решетка. Часть ее пропала. Два прута и основание. Вы знаете, где они могли быть? Вы их куда-нибудь убирали? Чистили?»«Нет! В голосе Уоллеса впервые прорвалось что-то, похожее на искреннее недоумение и даже испуг. – Я… я даже не понял сразу, что этот прут… что он от нашей решетки. Я увидел его… рядом… и не сообразил. Где остальное… понятия не имею.» – Он бессильно развел руками.

Голдман кивнул, закрыл блокнот. Его лицо ничего не выражало. Но в голове уже складывалась картина. Картина идеального убийства. И единственный человек, для которого это "идеально" работало, сидел перед ним, дрожащими руками поправляя стакан с водой, который так и не поднес ко рту.

(01:30)

Холодный воздух ударил в лицо, как умывание ледяной водой. Голдман вышел из душной кухни Джонстонов, достал короткую трубку, набил ее крепким табаком, чиркнул спичкой. Пламя осветило его жесткое, непроницаемое лицо на мгновение. Он затянулся глубоко. Дым, едкий и знакомый, заполнил легкие, но не прояснил мыслей. Его мозг, отточенный годами, работал с холодной точностью механизма, раскладывая факты.

Алиби. Хитроумное. Плетеное из деталей, имен, временных меток. Почти безупречное. Но дыры в нем зияли для опытного взгляда. Мотив.Призрачный, но ощутимый: больная жена, дорогое лечение, прохладный брак, возможная страховка – классика. Возможность.Она была. Окно между визитами в Валласи (~17:30) и отъездом на трамвае (~18:00). Полчаса. Достаточно, чтобы добраться домой быстро, сделать страшное, убрать самые явные следы, уйти. Или – вернуться сразу после последнего визита, пока Джулия не успела опомниться. Реакция. Не крик ужаса, не рыдания. Спокойствие. Фокусировка на замках. "Они убили ее". Слишком… контролируемо. Запертый дом. Либо гениальная, почти невероятная инсценировка, которую еще предстояло разгадать, либо неразрешимая загадка, бросающая тень на все остальное. Исчезнувшие части решетки. Громоздкие, кровавые. Куда? Зачем? Макинтош на голове. Абсурдный, сюрреалистичный жест насилия. Все сходилось в один узел, тугой и колючий. Все указывало на человека в доме соседей.

Голдман поднял глаза. Дом Уоллеса стоял, как темный укор, освещенный теперь резким светом полицейских фонарей. Окна гостиной, откуда вынесли тело, зияли пустотой. А за другим окном, в теплой кухне Джонстонов, сидел человек. Убитый горем муж? По всем внешним признакам – да. Сгорбленный, посеревший, с пустым взглядом. Но инстинкт, тот самый, что не раз выводил Голдмана на верный след, настойчиво шептал где-то в глубине черепа: Не верь виду, Герберт. Не верь слезам, которые могут и не пролиться. Не верь идеальному алиби, которое слишком старательно выстроено. Этот тихий, вежливый человек с манерами клерка и головой, привыкшей к расчетам… в нем что-то не так. Он был либо невероятно несчастной жертвой чудовищного, изощренного заговора, сплетенного кем-то с почти демонической жестокостью… либо самым холодным и расчетливым убийцей, которого Голдман встречал за долгие годы.

Инспектор резко стряхнул пепел с трубки, затем швырнул тлеющий окурок на мокрый булыжник двора и раздавил его каблуком с характерным скрежетом. Звук был резким, окончательным.

"Сержант Эдвардс!"

"Здесь, инспектор!"

"Мистер Уоллес остается здесь, у Джонстонов. Немедленно поставить у его дома круглосуточный пост. Двое человек. Он никуда не уходит. Ни на минуту. Понятно?"

"Понял, сэр."

"Завтра с первым светом – полный обыск его дома. Каждый сантиметр. Особенно подвал, эту его лабораторию. И сад. И мусорные баки. Ищите все: одежду со следами, орудие, 'эти недостающие части решетки'. Куда они могли деться? Осмотри каждый куст, переверни каждый камень."

"Будет сделано."

"Второе. Найти этого продавца, Кремо, с Менлав-авеню. Доставить в участок. Тщательно допросить. Время визита Уоллеса, его состояние, 'точные' слова. Зафиксировать."

"Слушаюсь."

"Третье. Установить и опросить 'всех' клиентов, кого Уоллес посещал сегодня. От первого до последнего. Проверить время его визитов. Минута в минуту. Особенно – временной промежуток между последним визитом в Валласи и его появлением на трамвайной остановке. Кто видел его? Где он был в эти полчаса?"

"Ясно, инспектор. Установим маршрут, проверим."

"Четвертое. Страховка. Узнать немедленно, была ли застрахована Джулия Уоллес. На какую сумму. И кто бенефициар. Тихо. Без шума."

"Есть."

"И пятое. Узнать о них. Об их жизни. От соседей, знакомых. Как жили? Ссорились? Деньги? Болезнь жены? Все. Любая мелочь."

"Понял, сэр. Все будет исполнено."

Голдман еще раз медленно обвел взглядом фасад дома. Тени от фонарей полиции прыгали по стенам, делая его еще более зловещим. Загадка не прояснялась. Она сгущалась, как ливерпульский туман, становясь все более плотной и непроницаемой. Но теперь в ее центре, четко очерченный светом подозрения, стоял Уильям Герберт Уоллес. Его поездка к призрачному "Куалтро" на несуществующую улицу перестала быть странным происшествием. Она превратилась в ось, вокруг которой вращалась вся картина. Удобное алиби? Или хитроумный, но опасный маневр, петля, которая могла затянуться на его собственной шее?

Инспектор Голдман чувствовал это кожей. Ключ к этой идеальной клетке убийства лежал либо в клочке бумаги с запиской от "Куалтро", либо – и он все сильнее склонялся к этому – в ледяной, расчетливой тишине сердца человека, который сейчас сидел за стеной, поправляя очки дрожащими пальцами. Он постучал трубкой о каблук, выбивая пепел. Дело только начиналось. И начиналось оно с Уоллеса.

Глава Седьмая: Тень "Мистера Куалтро". 21 – 23 января 1931 года.

Рассвет не принес облегчения. Холодное, серое январское утро в Ливерпуле лишь подчеркнуло мрак на Кромвель-стрит. Дом №29 стоял как рана – оцепленный, загаженный копотью фонарей и любопытными взглядами. Полицейские кордоны держали на расстоянии толпу соседей, их шепот висел в сыром воздухе, как рой мух. Сыщики в темных, промокших пальто сновали туда-сюда, лица усталые, озабоченные. Они были частью спектакля, превратившего тихую улицу в выставку ужаса.

Инспектор Голдман стоял у черного хода, опираясь на косяк. Он не смыкал глаз. Тело горело от усталости, но мозг лихорадочно работал, как перегретый мотор. Каждая мышца была натянута до предела. Запертый дом. Зверски изуродованное тело. Макинтош на голове. Исчезнувшие части решетки. И над всем этим – фигура Уильяма Уоллеса, тихого, вежливого страховщика. Его странное спокойствие. Его идеальное, выверенное алиби, выстроенное вокруг призрачного звонка "мистера Куалтро" и поездки к несуществующему адресу. Все факты, все улики, весь профессиональный инстинкт Голдмана кричали: Он сделал это!

Но это алиби… Оно висело в воздухе, как дымка над ливерпульскими докками. Дразнящее. Опасное. Оно было хитроумной петлей, и Голдман чувствовал, как она затягивается вокруг его собственных выводов. Продавец Кремо подтвердил визит Уоллеса в магазин около 18:30. Клиенты в Валласи подтвердили его визиты – но последний был около 17:30. Полчаса. Тридцать минут между Валласи и трамваем. Достаточно? Теоретически – да. Достаточно, чтобы добраться домой, совершить убийство, убрать самые кричащие следы, уйти. Но как он вышел, заперев двери? Где части решетки? Зачем макинтош? Вопросы бились о стену логики, как волны о скалы.

Голдман сгреб ладонью лицо, почувствовав жесткую щетину. Он видел отчеты, принесенные Эдвардсом на рассвете. Страховка. Джулия Уоллес была застрахована на значительную сумму. Бенефициар – Уильям. Их брак? Соседи говорили о вежливом отчуждении. О деньгах, уходивших на лечение. Мотив кристаллизовался, становился твердым, как камень.

Обыск дома ничего не дал. Ни окровавленной одежды. Ни спрятанных частей решетки – сад перекопан, мусорные баки перевернуты, подвал, эта маленькая фотолаборатория Уоллеса, перерыта. Пусто. Как будто убийца, словно призрак, растворился, унеся улики с собой. Или… или он сидел в доме Джонстонов, и улики были давно уничтожены, вывезены утром в его рабочей сумке?

Голдман посмотрел на окно Джонстонов. За занавеской мелькнула тень. Уоллес. Ожидающий. Что он чувствовал? Уверенность? Страх? Или ледяное спокойствие расчетливого убийцы, знающего, что петля не сомкнется?

Инспектор выпрямился. Его спина болела. Глаза горели. Но решение созрело. Алиби – дырявое. Мотив – ясен. Возможность – была. Реакция – подозрительна. Физические загадки места преступления? Они не снимали вины. Они лишь делали Уоллеса не просто подозреваемым, а единственным, кто мог это совершить. Кто выиграл от этого. Загадку с запиской "Куалтро" нужно было решить. Сейчас же. Разорвать эту паутину лжи.

Он резко повернулся к сержанту Эдвардсу, который только что вышел из дома, неся картонную папку с фотографиями места преступления."Сержант." "Инспектор?" – Эдвардс выглядел измотанным, но собранным. "Достаточно." – Голдман бросил взгляд на дом Джонстонов. – "Готовьте бумаги. Арест. Уильям Герберт Уоллес. По подозрению в убийстве своей жены, Джулии Уоллес. Основание: ложное алиби, финансовый мотив, отсутствие правдоподобного объяснения запертого помещения, несоответствующая реакция на обнаружение тела." – Его голос был низким, резким, как удар топора. – "Возьмите его. Сейчас. Доставим в участок. Начнем допрос с чистого листа. И пусть он объяснит нам, кто такой этот чертов "Куалтро". Раз и навсегда."

Тень подозрения, легшая на плечи Уоллеса прошлой ночью, теперь сгустилась в тяжелую, неумолимую тюрьму. Поездка к несуществующему адресу закончилась. Начинался путь в камеру. Голдман не сомневался. Он чувствовал убийцу. Он стоял за той дверью.

Рассвет 21 января не рассеял тьму в доме на Кромвель-стрит. Голдман стоял посреди гостиной, ставшей импровизированным штабом. Воздух был густым, пропитанным едким запахом хлорки, смешанным со сладковатым, въедливым душком разложения, который не выветрился, несмотря на вынос тела. Тяжелые шторы были задёрнуты, слабый утренний свет пробивался сквозь щели, выхватывая пылинки, танцующие в лучах полицейских фонарей. Стол был завален бумагами, фотографиями места преступления, блокнотами. В центре этого хаоса, как ядовитый паук, лежала злосчастная записка Грина – клочок бумаги с роковыми словами: "Мистер Куалтро завтра вечером в семь тридцать. 25 Menlove Gardens East".