Aurental. Volumen I: Saeculum dolore, saeculum natum

Она попыталась отмахнуться, но инстинкты не обмануть. После всего. После него. После той ночи. Она вспоминала его кожу, его голос, его глаза. И проклятую простыню, брошенную перед Шион с той усмешкой, которой нельзя было простить.

Теперь – бал. Теперь – помолвка. Теперь – она.

Позже в тот же день Паулин была назначена на вспомогательное дежурство в кухонном блоке. Это было нечасто, но случалось – как способ "вписать" представителей младших отрядов в рутину базы. Её поставили нарезать овощи, но резкий запах лука и кипящей телятины ударил, как пощечина. Она выпрямилась, выдохнула – и тут же побледнела.

– Всё нормально? – спросила старшая по смене, глядя на неё с подозрением.

– Да, – процедила Паулин и сделала шаг в сторону.

Но второй шаг оказался последним – её повело, и она еле успела добежать до задней двери. Склонившись над ступеньками, она судорожно схватилась за перила, и желудок опорожнился рывком. Голоса за спиной стихли.

Через несколько мгновений она услышала, как кто-то побежал внутрь. Потом – приглушённые слова: – Позовите лазарет… нет, подождите. Не трогайте её. Это…

Когда она обернулась, на пороге стояла одна из служанок. Та смотрела на неё с чем-то вроде ужаса и недоверия.

– Господи. Ты… это ведь…

Паулин молча вытерла губы. Глаза блестели от тошноты и унижения. Она поняла, что теперь слухи разлетятся быстрее, чем запах жертвенной крови на балу.

Ещё до наступления вечера о её состоянии будут шептаться в коридорах.

И Лирхт… он тоже узнает.

Когда она вернулась в казарму, всё было не так. Слова – громче, чем надо. Тени – длиннее. Люди – внимательнее. И где бы она ни появилась, её чувствовали спиной. Как запах.

Поздним вечером, когда Паулин вышла за водой, она увидела в коридоре Лирхт. Он стоял, разговаривая с кем-то из старших офицеров, но замолчал, как только увидел её. Офицер отошёл.

– Ко мне. Сейчас. – тихо бросил он.

Она пошла за ним, затаив дыхание. Внутри уже всё знало, куда это приведёт.

Он закрыл за ней дверь в кабинет.

– Садись. – приказал. Паулин не села. Он выдохнул, подошёл ближе.

– Так это правда. – Не вопрос, не осуждение. Констатация.

Она сжала кулаки.

– Ты это специально? Или ты просто глупая?

– А ты что, хотел, чтобы я пришла и попросила разрешения? – резко ответила она. – После той простыни? После той сцены перед всеми?

Он подошёл вплотную, голос стал опасно тихим:

– Я хотел, чтобы ты хотя бы поняла, во что ввязалась. И с кем.

– Я поняла. – Её глаза горели. – Слишком хорошо поняла.

– Тогда объясни, почему ты ходишь по базе, как мина, и блюёшь в раковину кухни.

Молчание. Он подошёл ещё ближе.

– Ты беременна от меня. – Теперь это звучало как приговор.

– Заметно, да? – она горько усмехнулась.

Он на мгновение отвёл взгляд. Потом кивнул.

– Значит, игра окончена. Теперь ты – не просто риск. Ты – проблема.

Она шагнула к нему, глаза в упор:

– А ты? Ты что, думал, трахнешь меня – и всё исчезнет? Или ты просто не привык, что последствия могут коснуться и тебя?

Он резко шагнул ближе, схватил её за запястье.

– Если ты думаешь, что можешь обвинять меня – прикуси язык. Ты не наивная девочка. Ты знала, что делаешь. И что это может значить.

– Знала?! – голос её сорвался. – А что ты знал, Лирхт?! Что я – удобный инструмент? Что меня можно кинуть перед Шион, а потом просто отойти в сторону?!

Он резко оттолкнул её, развернулся и подошёл к столу.

– Хватит. Я не буду нянчиться с истеричкой, которая не в силах контролировать себя и последствия.

Паулин осталась стоять, прижав руку к груди. Её дыхание сбивалось. Сердце колотилось, как загнанное животное.

Он повернулся, холодно посмотрел на неё и тихо бросил:

– Значит так, ты поедешь со мной. На бал. И ты будешь выглядеть так, будто всё под контролем. Поняла?

Она не ответила.

Он подошёл к ней вплотную, наклонился и прошептал:

– Поняла? Или мне повторить при всех, как ты стонала в ту ночь?

Щёки Паулин вспыхнули. Она развернулась и вышла, хлопнув дверью.

А Лирхт остался один. Его пальцы нервно сжались на спинке кресла. Он закрыл глаза и выдохнул сквозь зубы – долго и тяжело.

Пауза. Потом он прошёл к столу, вытащил ящик, бросил туда папку с гербом Райнильд и прикрыл крышку.

– Игры, – пробормотал он. – Всё – грёбаные игры.

ГЛАВА 28. Помолвка по приказу

Великолепный зал сиял светом сотен свечей, отражённых в мозаичных зеркалах. Аромат розового вина, тонких духов и жареной дичи наполнял воздух. Музыка глухо раскачивалась по сводам, вальсируя между разговорами и притворным смехом. Королевский пир, устроенный в честь грядущего мира и объявленной помолвки Паулин Ленц и наследника дома Райнильд, стал главным событием сезона.

Паулин стояла у дальней стены, сжимая бокал так, словно он мог защитить её от окружающих. Платье плотно обтягивало талию, скрывая всё, что не должно было быть известно. Сердце стучало. Её мутило. Но не от страха.

Лирхт появился, как всегда – внезапно и без предупреждения. В тёмной парадной форме, с серебром на лацканах и лицом, выточенным из камня. Он подошёл к королю, склонился, что-то сказал – коротко, сдержанно.

Потом шагнул вперёд.

– Я, Лирхт фон Альвескард, прошу слово. – Его голос прорезал зал. Музыка стихла.

Паулин похолодела.

Король чуть приподнял бровь, но кивнул.

– Говорите, командир.

Лирхт подошёл к центру зала. Пауза. Все ждали. И он знал – ждали скандала. Ждали театра. Он дал им его.

– Я объявляю, что Паулин Ленц не может быть отдана за другого. Она – моя.

Гул поднялся почти мгновенно.

– Моя по праву чести, по праву крови и по праву ответственности, – продолжил он. – Мы связаны. И нет иного пути.

Он повернулся к Паулин. Подошёл. Все взгляды следили.

– И если кто-то хочет оспорить это – пусть встанет.

Никто не встал.

Он протянул руку.

– Пойдём, фрау Ленц. Или хочешь, чтобы я объяснил, почему именно ты не выйдешь за Райнильда?

Паулин не шелохнулась. Лицо побелело. Но она сделала шаг – медленно, словно пробираясь сквозь ядовитый туман. Её рука дрожала, когда легла в его ладонь.

– Умница, – прошептал он, наклоняясь к её уху. – Давно пора было показать, кто кого держит на поводке.

– Ты… – хотела она что-то возразить, но слова застряли. Всё, что осталось – горечь.

Он развернулся с ней, вывел в центр зала.

– Надеюсь, пир вам понравился, – сказал он громко. – Но теперь начинается интересное.

Он поднял руку Паулин в замершем жесте победителя. Люди замерли. Кто-то ахнул.

– Если у кого-то ещё остались сомнения в её принадлежности – гляньте повнимательнее. – Его голос был как лезвие. – Или хотите, чтобы я напомнил, чья кровь теперь течёт внутри неё?

Тишина. Шок. Король только качнул бокалом и промолвил:

– Кажется, вечер удался.

Но у дальнего стола, где стояли Шион и Альбрехт Райнильд, лица были застывшими.

– Ты позволишь ему такое?! – прошипел Альбрехт, наклоняясь к Шион. Его губы почти не двигались, но в голосе звучал яростный шёпот. – Это был удар. Прямо по нашему договору.

– Он не просто её забрал, – процедила Шион, сжав бокал так, что тот едва не треснул. – Он выставил нас дураками. Публично. Перед всем двором.

– Что ты собираешься делать?

– Вернуть контроль. – Шион сделала шаг от стола, а её мантия скользнула по мраморному полу, как тень. – Если война – единственный способ вернуть власть, пусть так. Но начнём с другого. Он забрал игрушку. Посмотрим, как он поведёт себя, когда заберут у него всё остальное.

Она ушла вглубь зала, не удостоив Лирхт ни взглядом. Альбрехт же остался стоять – сжав кулаки, в глазах его пылала месть.

ГЛАВА 29. После бала

Бледный свет рассвета едва пробивался сквозь стекла кабинета, когда дверь хлопнула – слишком резко. Лирхт стоял у окна, будто ждал. Паулин вошла, шатаясь, не сняв даже плащ.

– Ты счастлив? – выплюнула она, не дожидаясь его слов. – Было приятно унизить меня перед всеми? Выставить, как трофей?

Он медленно обернулся. В глазах – всё то же ледяное спокойствие, за которым она уже начинала различать нечто другое. Презрение. Холодное, глубокое, утомлённое.

– Я сделал то, что должен был. Иначе тебя бы выдали, как скотину на рынке.

– А ты не скотник? – Паулин сделала шаг ближе. Плечи дрожали, но она не позволила себе упасть. – Ты не лучше них. Только хищник в форме. Всё это было… – она замялась, сглотнула. – Это было настоящее?

– Смотря, что ты называешь настоящим, – спокойно произнёс он. – Ночь? Или то, что ты теперь моя? Это было решено ещё до бала.

– Я не твоя! – выкрикнула она. – Я человек, не собственность!

Он подошёл вплотную. Паулин отступила, уперлась спиной в стол. Лирхт не коснулся её, но каждое его слово – будто удар.

– Тогда скажи это тем, кто видел твоё лицо, когда я тебя брал.

Её лицо побледнело, дыхание оборвалось. На миг – только на миг – в её глазах мелькнул ужас. Потом гнев. Потом рука.

Пощёчина. Резкая, звонкая, разрывающая воздух.

Лирхт не пошатнулся. Только чуть приподнял бровь, насмешливо, почти лениво.

– Вот теперь ты стала похожа на себя.

Он отвернулся. Подошёл к столу. Взял тонкий свиток с гербом Райнильдов и бросил на стол.

– Хочешь знать, что это? – Он повернул голову. – Альбрехт подтвердил помолвку. Хотел разыграть карту с миром, пока ты лежала в моей постели.

– Я не знала…

– Не знал никто. Кроме него и Шион. – Лирхт усмехнулся. – Но я решил по-другому.

Паулин подошла ближе. Губы едва двигались.

– Что мне теперь делать?

– Делай, что хочешь. Но если ещё раз сбежишь, я не буду тебя возвращать. Я просто поставлю клеймо. И тогда всем станет ясно, кому ты принадлежишь.

– Я не принадлежу тебе!

– Тогда докажи это. Не слезами. Не бегством. А выбором. – Он бросил на неё взгляд, пронизывающий. – Иди. До утра ты свободна. Потом – нет.

Паулин выбежала. Дверь за ней хлопнула.

Она шла, не разбирая дороги, пока боль в груди не превратилась в удушье. Мир плыл, как в тумане, каждый шаг отдавался гулом в висках.

Слёзы не лились – они застыли где-то внутри, как лёд. Она не думала. Не чувствовала. Только шагала.

Когда ноги сами привели её к лазарету, Паулин вошла, как привидение. Прошла мимо дежурной, не встречаясь взглядом, и заперлась в пустой комнате. Умывальник, белый свет, аптечный ящик.

Пальцы дрожали. Склянка с серой этикеткой. Её взгляд был стеклянным. Всё в теле кричало – сбрось, очистись, исчезни. Прекрати быть телом. Прекрати быть.

Флакон поднесён к губам.

– Не смей.

Голос сорвал плоть с реальности. Пузырёк вырвали. Рука зажата в железной хватке. Лирхт.

– Ты сошла с ума? – его голос был как сталь, ударяющая по стеклу. – Ты вообще соображаешь, что делаешь?

– Отпусти! – завизжала она. – Это МОЁ тело! МОЯ жизнь!

– Уже нет. – Он шагнул ближе. – Ты носишь мою кровь. Даже если ты этого не хочешь, у тебя нет права решать подобное.

– Я не просила! – Она вырывалась, ногти царапали его руку. – Я не просила этого ребёнка! Не просила тебя! Ты меня сломал!

Он резко ударил по стене рядом с её головой. Камень застонал под кулаком. Аптечный ящик задрожал.

– Я спас тебя. Снова. А ты хотела уничтожить его, чтобы не видеть, что мы натворили?! – Я не знаю, как быть! – голос Паулин сорвался в визг. – Я НИЧЕГО не знаю!

– Тогда СЛУШАЙ! – Он схватил её за плечи. – Ты не просто девочка из дома Ленц. Ты не просто пленница. Ты мать будущего наследника. Ты должна быть сильнее.

– Я не хочу быть! Я просто хочу исчезнуть! – Она рыдала. Слёзы текли по лицу. – Мне страшно! Мне больно! Я ненавижу себя!

Он отпустил. Сделал шаг назад. Вздохнул. Его лицо было, как всегда, спокойным. Но теперь оно дрожало в тишине.

– Тогда умри. Здесь. Одна. С болью. Но не трогай ребёнка.

Паулин съёжилась. Села прямо на пол, обняв себя. Она больше не могла спорить. Ни с ним. Ни с собой.

Он развернулся и вышел. Дверь за ним закрылась медленно. Словно прощение, которого не будет.

ГЛАВА 30. Рука из тени

Комнаты Бернсайдов всегда были наполнены изысканной прохладой. Тяжёлые шторы, зеркала в бронзовых рамах, пыльные флаконы на столике из чёрного дерева. Аромат ладана смешивался с чем-то ядовито-сладким – запахом власти, на которую невозможно было надеть вуаль.

Вивьен стояла у окна, в полупрозрачной накидке, которую ей навязала одна из горничных. В этом доме всё было "навязано" – от платья до выражения лица.

Шион вошла, не постучав. Так входила только она. Как буря в балетной пачке.

– Ты выглядишь… восстановленной, – её голос был мягким, но острый взгляд выдавал иную температуру.

– Спасибо, госпожа, – холодно ответила Вивьен. – Уж не знаю, кого за это благодарить: вас или короля.

Шион не села. Она скользнула к столику, взяла с подноса бокал и посмотрела на деву сквозь его край.

– Ты мне нужна.

– Как всегда, – усмехнулась Вивьен.

– Но теперь – по-настоящему.

Шион медленно поставила бокал и, наконец, подошла ближе.

– Паулин больше не на нашей стороне. Она забрала свою кровь с собой. А значит, всё, что у нас осталось – это ты. И твоя верность.

Вивьен не ответила. Глаза её затуманились на мгновение, словно она вспомнила нечто очень личное.

– Что вы хотите?

– Шпионить. – Шион села, наконец. Прямо напротив. – Но не так, как раньше. Теперь ты станешь глазами Бернсайдов в самом сердце зверя.

– Я уже там. Король смотрит на меня, как на игрушку, Лирхт – как на мусор, а Паулин вообще не смотрит. Какое сердце вы имеете в виду?

Шион наклонилась вперёд:

– Я говорю о тех, кто дергает за ниточки. О совете. О Готье. О том, что прячется в лесу. Ты будешь моей версией правды в этом мире лжи.

Вивьен долго молчала. Потом сказала тихо:

– А если я не вернусь?

– Вернись. Или погибни так, чтобы это было полезно. – Шион встала. – В любом случае, твоя смерть будет не напрасной.

Вивьен выпрямилась, как струна. Глаза её больше не дрожали.

– Когда?

– Сегодня.

Шион подошла к двери и, прежде чем исчезнуть за ней, бросила через плечо:

– Кровь, которую ты видела в этой семье – не вся ещё пролилась. Но мы выберем, кому быть её последней каплей.

Позже, во время дипломатического приёма в одном из залов замка, Вивьен появилась в сопровождении придворного камердинера. Легкая ткань её платья обвивала фигуру, движения были плавными, голос – тихим. Она подошла к столику, за которым сидел Готье, изучая карты и алхимические схемы.

– Месье Готье, – проговорила она с лёгкой улыбкой. – Разрешите побеспокоить.

Говорят, только вы знаете, где в этом дворце наливают по-настоящему хороший ром.

Он чуть поднял взгляд и отложил перо.

– А вы не из тех, кто приходит просто выпить, – сухо заметил он. – Садитесь.

Она присела, облокотившись на стол локтем. Ничто не выдавало напряжения, кроме чуть подрагивающей ладони.

– Иногда просто выпить – это тоже стратегия, – почти шепотом.

Он усмехнулся и кивнул слуге. Через мгновение перед ними стояли два бокала. Готье наполнил их сам. Тёмная жидкость заиграла в свете свечей.

– За честность, – сказал он, поднимая бокал.

– За правду, – ответила Вивьен и пригубила.

Слова стали легче. Сначала обычные: погода, слухи, политика. Потом – тише. Опыты. Проекты. Люди.

– Паулин была избрана, – проговорила она в какой-то момент, не заметив, как голос стал чуть выше. – Но не понимала. И Лирхт использовал её. Вы все использовали её. Люси – это ошибка. Вы это знали с самого начала. Шион ждёт, когда ослабнете.

Готье замер. Улыбка исчезла.

– Что ты сказала?

Вивьен моргнула. Губы её дрожали. Пальцы сжали край стола.

– Я… я не…

Но уже было поздно.

Через несколько мгновений слуги появились по обе стороны. Один из них – с веревками. Другой – с повязкой.

– Простите, леди, – голос Готье стал холодным. – Правда – как зелье. Слишком крепкая, если выпита без дозировки.

Её увели. Никаких криков. Только шорох платья по камню.

ГЛАВА 31. Кровь не стирается

Ночь в казарме была слишком тиха. Паулин лежала, глядя в потолок, и чувствовала, как её собственное дыхание становится тяжёлым, чужим. Внутри будто шевелилось что-то, извивалось, как личинки под кожей. Снова. Эти обрывки – не сны, не воспоминания, не бред. Кровь. Крики. Два голоса – один зовущий, другой шепчущий.

Она села резко. Рука скользнула по животу – и остановилась, будто что-то внутри отвечало.

– Я не должна, – прошептала она. – Я не должна чувствовать это. Я не должна быть такой…

Но внутри не было стыда. Было… чувство. Слишком живое, чтобы отрицать. Она вспомнила взгляд Лирхт, его слова, когда он смотрел на неё сверху вниз, будто проверяя, способна ли она выдержать.

И она встала.

В коридоре пахло гарью и металлом. Она шла босиком, в тонкой рубашке, волосы спутались, как трава после дождя. В голове пульсировал ритм – не сердца, а чего-то глубже. Крови, что теперь текла иначе.

Кабинет Лирхт был освещён лишь свечой. Он стоял у стола, перебирая бумаги, когда дверь без стука распахнулась.

Паулин вошла. На её лице было что-то новое – почти покорность, но с трещиной. Она не знала, что сказать. Не знала, зачем пришла. Только знала – быть одной сейчас невыносимо.

Лирхт поднял взгляд.

– Знаешь, – сказал он спокойно, – у меня есть для тебя подарок.

Паулин застыла. Он подошёл, взял её за локоть – не грубо, но твёрдо, и повёл за собой. Низкий, глухой коридор. Спуск. Подвальное помещение, где пахло сыростью и металлом.

В центре комнаты – фигура. Привязанная к стулу. Избитая. Её волосы сбились в колтуны, а глаза были полны отчаяния.

– Вивьен? – выдохнула Паулин, отступая на шаг.

Лирхт подошёл ближе, прислонился к стене.

– Вот она. Твоя старая подруга. Шпионка. Лгунья. Та, из-за которой ты почти умерла в лесу.

Он посмотрел на Паулин и усмехнулся:

– Хочешь извиниться передо мной? Сделай с ней что-нибудь. Хоть что-нибудь. Мне даже не нужно крови. Только выбор.

Паулин застыла. Руки дрожали. Внутри – ураган.

Она не могла дышать. Вивьен смотрела на неё. Не с мольбой. С отрешённостью.

– Так ты теперь на их стороне, Паулин? – еле слышно прошептала она. – Или всегда была?

Паулин повернулась к Лирхту. Глаза её горели. Но не от злости – от боли. Слишком многослойной, чтобы выговорить. И в этой боли – зарождалось что-то новое.

Подвалы крепости были древними. Построены ещё до великого раскола, они помнили и пытки, и алхимию, и те молитвы, что шептали на мёртвом языке. Пыточные механизмы были как живые. На стене – огромный винтовой пресс, способный медленно дробить суставы. В углу – стальной обруч с иглами, сжимающийся при каждом движении жертвы. Висячая клетка, покрытая зазубренными кольцами, в которой человек оставался живым, но терял лицо. На столе – длинные иглы, шипованные ножи, зажимы, разогретые до красна. Стул с прорезями и фиксирующими ремнями – чтобы резать, не убивая сразу. Ведро с углями. И в нём – плоские щипцы.

Паулин подошла. Дотронулась до стула. Затем – до ведра. Её пальцы уже не дрожали.

– Я думала… – Вивьен с трудом подняла голову. – Ты пришла извиниться.

Паулин не ответила. Лишь кивнула. Лирхт наблюдал, не вмешиваясь. Он видел: в ней что-то проснулось.

Огонь зашипел, когда металл коснулся поверхности. Щипцы задымились.

Паулин взяла их. Подошла ближе. Лирхт хотел шагнуть – но замер. Она ничего не говорила. Она не кричала. Она просто вложила щипцы Вивьен в рот и зажала.

Сначала – короткий вопль. Потом – треск. Кровь, зубы. Потом – мясо. Потом – она достала язык.

Тишина была абсолютной. Вивьен уже не кричала.

Паулин взяла нож и начала вскрывать грудную клетку. Медленно. Аккуратно. Как хирург. Как будто хотела что-то достать.

Когда всё закончилось, она сидела у тела. Кровь – на щеках, на губах, на ладонях. Она смотрела в одну точку. Потом опустилась. И начала пить. Медленно, будто ела суп.

Стражники не решались подойти. Лирхт молчал. Он видел – перед ним не просто солдат. Не просто инструмент. Что-то другое. Что-то древнее.

Когда её оттащили, она не сопротивлялась. Только шептала: «Я чистая. Я настоящая. Теперь ты знаешь…»

ГЛАВА 32. Трещина

Пар обволакивал воздух в душевой, капли воды скатывались по плитке, как исповеди по чужой коже. Паулин стояла под ледяной струёй. И всё же тело всё ещё помнило тепло. Тепло, которое не от воды. Не от боли. От власти.

Открылась дверь. Лирхт вошёл тихо, будто тень. Она не обернулась.

– Стражники говорят, ты молчала всю дорогу. – Его голос был ровным, но сдержанным.

– А что мне было говорить? – Паулин шептала. – Спасибо за возможность?

Он подошёл ближе. Не касаясь. Только стоял. Смотрел. Словно ждал, пока она скажет ещё что-то.

– Ты знала, что делаешь? – спросил он.

– Да.

– Почему?

Паулин сжала пальцы в кулак. Вода стекала по её запястьям.

– Потому что я хотела. Потому что я могла. Потому что если бы я этого не сделала, то сделала бы что-то хуже.

– Ты думаешь, я тебя осуждаю? – Лирхт приподнял бровь. – Я не из тех, кто пугается крови.

– Тогда зачем пришёл? – обернулась она, взгляд яростный. – Чтобы убедиться, что я окончательно сошла с ума?

Он подошёл. Встал напротив. Между ними – пар, напряжение, холод и жара одновременно.

– Я пришёл потому, что ты стала опасной. Даже для себя. – Он протянул руку и стёр каплю с её щеки – была ли это вода или слеза, он не уточнил. – Не забывай, Паулин. Ты – инструмент. И если ты сломаешься, тебя не починят. Тебя заменят.

Она стиснула зубы. Сердце застучало громче. Но губы дрогнули.

– Лучше быть сломанной собой, чем целой по чьему-то приказу.

Он усмехнулся.

– Это уже философия. А ты всё ещё стоишь голая, с руками в крови.

Он отвернулся. Сделал шаг к двери. Но замер.

– Очисти голову. Завтра ты понадобишься мне другой.

Он почти вышел.

– Останься, – выдохнула она, тише шороха воды.

Лирхт замер. Спина напряглась. Он обернулся.

Она стояла, не отводя взгляда, и в этот момент не просила. Она требовала. Тихо. Слабо. Но требовала.

Он вернулся. Не сказал ни слова. Остался.

Он снял куртку, бросил на край скамьи. Подошёл ближе. Их дыхание смешалось с паром.

Она положила ладони ему на грудь, скользнула вверх – к плечам, к шее, к затылку. Он позволил. А потом притянул её к себе. Без резкости, но твёрдо. Пальцы скользнули по её спине, оставляя за собой тепло, от которого кружилась голова.

Паулин дрожала. Но не от страха. От осознания, что он – здесь. Не потому, что обязан. А потому что выбрал.

И когда их губы встретились, это было не про нежность. Это было про выживание. Про подтверждение: ты жив, ты нужен, ты есть.

Он прижал её к стене душевой. Горячее дыхание. Холодная плитка под лопатками. Её пальцы – в его волосах. Его руки – на её бёдрах. С каждым движением – меньше границ, меньше слов. Только кожа, только взгляд, только давление пальцев, будто он считывает её душу сквозь тело.

– Ты – моя, – выдохнул он, и голос его был шершавым, низким.

Она не ответила. Только выгнулась навстречу.

Это было похоже на то, чего они ждали всю жизнь.

ГЛАВА 33. Подарок

Ночь в особняке Бернсайд выдалась тревожно тихой. Шион стояла у окна, завёрнутая в шаль из чёрного шёлка, и всматривалась в огни далёкой дороги. Её руки были сцеплены за спиной, а губы плотно сжаты. За спиной раздался лёгкий стук.

– Войдите, – произнесла она, не оборачиваясь.

Дверь открылась. Один из слуг склонился в поклоне, подавая письмо на подносе. Рядом – продолговатая коробка, перевязанная алой лентой.

– Кто принёс это? – Шион не взяла письмо, не глядя на него.

– Безымянный гонец. От имени дома Альвескардов.

Шион резко обернулась. Лицо оставалось холодным, но глаза сузились. Она жестом отпустила слугу, поднесла письмо к свету и разорвала печать.

На плотной бумаге – всего одна строка: "Вы просили вернуть – мы вернули."

Шион перевела взгляд на коробку. Медленно, будто опасаясь, развязала ленту. Внутри – свернувшееся окровавленное тело. Узнать его можно было только по кольцу на пальце. Вивьен. Или то, что от неё осталось.

На дне – простыня. Запёкшаяся кровь. И маленькая карточка:

"И пусть это будет уроком тем, кто шпионит – и тем, кто играет в чужие игры."

Пальцы Шион сжались. Лицо её оставалось каменным, но шея напряглась, будто в ней проходила стальная пружина. Несколько секунд она стояла, не двигаясь. Затем медленно повернулась к камину и швырнула письмо в огонь.