Aurental. Volumen I: Saeculum dolore, saeculum natum

– Вы сами выбрали путь между кострами, – отрезал Лирхт. – Не жалуйтесь на ожоги.

– Ты не знаешь всего, – сдержанно отозвался Марко. – Шион движется. Мы держим равновесие. Если ты дёрнешь слишком резко – вся конструкция рухнет.

Лирхт не ответил сразу. Он смотрел в лицо, но видел другое: гравюру за спиной Марко. Четыре знамени. Одно – будто уже тускнело.

– Контроль теряется по кускам, – сказал он. – Но ответ всё равно будет цельным.

Марко не стал спорить. Только кивнул, чуть слишком резко, и ушёл, не оборачиваясь.

К вечеру того же дня трое младших офицеров, связанных с домом Рейнильд, исчезли с базы. Следов не осталось. Только пустые комнаты и закрытые двери.

И впервые за долгое время в штабе прозвучало слово, которое все избегали – не как обвинение, а как предчувствие: раскол.

ГЛАВА 20. Сломать равновесие

Комнаты резиденции Бернсайд не знали ни пыли, ни беспорядка. Даже ночь здесь ложилась на шёлковые портьеры аккуратной складкой, как прислужница с идеальной осанкой. Но сегодня тишина не была покоем. Она звенела.

Шион стояла у длинного стола, на котором были разложены дорожные пергаменты, личные письма и амулеты – её обереги на важные поездки. Её пальцы, обычно безукоризненно спокойные, дрожали над сургучом.

– Слишком долго, – произнесла она, не оборачиваясь. – Я ждала слишком долго.

Слуга за её спиной молча кивнул. Он знал: когда Шион говорила вслух, она обращалась не к нему, а к самой себе, или, быть может, к тем, кого уже нет в этом мире.

В дверях появился Марко Райнильд. Он вошёл без приглашения – старые договоры позволяли. Но лицо его было жёстким, как шаг солдата в храме.

– Ты собираешься? – спросил он.

– Я иду за ней, – спокойно ответила Шион.

– Ты уверена, что это правильно? Твои действия могут быть расценены как вмешательство. Нарушение баланса.

Шион подошла к сундуку с личными знаками, вытащила кольцо с эмблемой Бернсайд – змею, впивающуюся в собственный хвост. Она надела его без колебаний.

– Баланс уже нарушен. Я не позволю Альвескардам забрать то, что принадлежит дому. Паулин – не их. Она – наша. И если ради этого придётся рискнуть… я приму риск.

– Даже если это будет означать войну? – голос Райнильда стал ниже.

Шион посмотрела на него в упор.

– Даже если это будет означать, что равновесие никогда не было настоящим.

Она подошла к столу и провела пальцем по краю карты, указывая на территорию между базой Альвескардов и северной дорогой.

– Я поеду не к ним. Я поеду туда, где она может быть. Где они её прячут. И если встречу Лирхт – он получит ответ не как командующий, а как мужчина, что не умеет отпускать то, что не его.

Марко молчал. Потом тихо произнёс:

– Тогда пусть твоя дорога будет короткой. И пусть небо выберет, кого оно осенит.

Шион кивнула. И, не оборачиваясь больше, велела:

– Оседлать лошадей. Я выезжаю на рассвете.

Звук её шагов по мрамору был сухим, уверенным, как обещание кары. И только слуга, закрывший за ней дверь, понял: в этот раз Шион не просто отправляется в путь. В этот раз она собирается вернуть власть.

ГЛАВА 21. Ночь без права на сон

База спала, но не замерла. За стенами казармы скрипели металлоконструкции, где-то за дальним ангаром глухо лаяли псы, а в воздухе витал запах раскалённого железа и табака. Над пустым плацем дрожало тепло фонарей.

Паулин не спала. Она вышла на балкон над казармой – без формы, в тонкой рубашке, босиком. Ночь пронизывала до костей, но она не чувствовала холода. В пальцах – зажата сигара, взятая у интенданта, забытая, неприкуренная. Её рука дрожала – не от страха, от тяжести. Последних дней. Последних слов.

– Ты вымоталась, – раздался голос позади. Лирхт. Спокойный, ровный, но не отстранённый.

Она обернулась. Он стоял в дверях, тоже не в форме. Простая чёрная рубашка, рукава закатаны до локтей. Его тень вытягивалась вдоль стены.

– Спишь тоже в строевом темпе? – отозвалась она.

Он не улыбнулся. Только шагнул ближе.

– Ты убегаешь, – тихо сказал он. – Но только внутрь. А там теснее.

Она не ответила. Поставила сигару на камень и прижала ладони к перилам.

– Иногда мне кажется, – выдохнула Паулин, – что я сгорю изнутри раньше, чем эти войны доберутся до нас.

Он подошёл вплотную. Не касаясь. Только дыхание – ближе, чем слова.

– Горят не те, кто слабы. А те, кто не умеют отпускать. – Лирхт смотрел на неё так, будто разглядывал трещины в доспехе.

– Или тех, кого не отпускают. – Голос её сорвался, хриплый. – Ты же держишь всех на поводке, правда?

Он протянул руку и положил её на её запястье. Не крепко. Просто – ощутимо. Как метка.

– Скажи, если захочешь, чтобы я отпустил. – Тихо. Почти беззвучно. Но в этом молчании пульсировал выбор.

Паулин не двинулась. Её плечи дрожали, губы чуть приоткрыты, как будто внутри неё боролись сразу все эмоции – и все были без слов.

– Не говори мне, что всё это игра, – прошептала она. – Потому что я не знаю, где она кончается.

Лирхт молчал. Потом медленно провёл пальцами по её скуле, будто проверяя, не стеклянная ли она. Она не отстранилась. Только вцепилась в край перил, пока суставы не побелели.

– Тогда скажи, – сказал он, – что это не страх.

– Это ярость. – Её голос дрожал. – Это то, что не даёт мне умереть.

И тогда он поцеловал её. Без предупреждения. Без разрешения. Не как завоевание – как взрыв. Она ответила, потому что не могла не ответить. Потому что вся боль, вся сила, весь этот мрак внутри требовали выхода.

Они не говорили. Потому что любое слово разрушило бы этот шаткий момент.

Ночь приняла их в молчаливом сговоре. До рассвета оставалось слишком много времени – и слишком мало шагов между ненавистью и близостью.

Она не знала, когда уснула. Только то, как проснулась – от едва уловимого шороха. Простыня была смята, влажна. Сердце стучало в висках. Лирхт сидел у края постели, спиной к ней, в брюках, но без рубашки. Татуировка – нет, клеймо – на его шее была отчётливо видна. Тонкие линии, огонь, обвитый черепом. Символ Альвескардов.

Она села резко, как от удара. Её дыхание участилось, а во рту пересохло. Кровь на простыне – её кровь – багровым пятном говорила то, что она до конца не осознала: она была девственницей. Была. До этой ночи. До него.

Он повернулся. Его взгляд был спокойным. Слишком спокойным.

– Ты хоть понимаешь, с кем ты провела эту ночь?

– Нет, – прошипела она. – Нет, чёрт тебя побери, я не знала!

Она натянула одеяло, чувствуя себя обнажённой до костей. В буквальном и переносном смысле.

– Ты знал, что это значит. Ты… – голос дрогнул. – Ты знал, кем я была. И кем я теперь быть не смогу.

Он встал, не приближаясь. Затем коротко бросил, почти отчуждённо:

– Не делай из этого фарс. Ты сделала выбор.

– Я сделала выбор не зная, кем ты был, – прошептала она, – а теперь ты даже не скажешь мне, зачем.

Он подошёл к столу, взял с него простыню, аккуратно свернул – и, не сказав ни слова, вышел.

В зале штаба, где по утрам собирался совет, всё было готово к встрече. Свет от факелов отражался в полированных металлических чашах и картах. Шион, стоявшая у гобелена с гербом дома Бернсайд, повернулась к шагам.

Лирхт бросил на стол свёрток. Простыня развернулась, обнажая пятно крови на белом.

– Ты хотела доказательств, – сказал он. – Вот твоё.

Шион не дрогнула. Но взгляд её стал обжигающе ледяным.

За окном штаба мелькнули силуэты. Паулин, проходившая по коридору, замерла, уловив знакомые оттенки зелени и серебра на одеждах – цвета Бернсайд. Сердце застучало громче, в ушах зазвенело. Она резко метнулась к дверям штаба, не давая себе времени на раздумья.

Дверь распахнулась с глухим стуком, заставив всех в помещении обернуться. Внутри – Шион, женщины из её окружения, и разложенная простыня, как знамя между ними.

Глаза Паулин встретились с глазами Шион. Ненадолго. Но хватило и этого.

– Грязная девчонка, – прошипела одна из женщин.

Паулин словно окаменела. Слова ударили сильнее пощёчины, заставив сердце сжаться. Щёки вспыхнули, дыхание сбилось, как будто ей дали под дых. Взгляд её метнулся к Лирхту – на мгновение, дрожащий, полон ожидания. Но он не смотрел. Он даже не моргнул.

Пальцы Паулин судорожно сжались в кулаки. Она стояла в проёме, будто застыла между выбором – убежать или ринуться вперёд. В груди росла буря – унижение, гнев, боль. Но голос предательски молчал.

Никто её не окликнул. Никто не повернулся, чтобы сказать хоть слово в защиту.

Разговор между Шион и Лирхт продолжился, словно Паулин и не было в комнате.

Лирхт выдержал паузу, потом неспешно подошёл к Паулин и, глядя прямо в глаза, с язвительной полуулыбкой произнёс:

– Ну что, тебе понравилось? Или теперь не так вкусно, когда правда на вкус крови?

Она задохнулась. В теле всё сжалось. Он ткнул именно туда, где болело, с точностью хирурга. Сердце грохнуло, как барабан в бою. Она не могла дышать.

Он повернулся к совету:

– Прошу прощения. Просто хотелось убедиться, что девочка поняла, как работает взрослая жизнь.

Он не добавил больше ни слова. Не протянул руку. Не отвёл взгляд. Он просто прошёл мимо неё – и каждый его шаг отдавался в её груди, как удар.

Паулин осталась стоять в дверях. И на этот раз – ни один из них не обернулся.

Шион прошла мимо. Не задержав взгляда. Только коротко, отчеканено:

– Увлекательная партия. Но не последняя.

Она покинула зал, подняв голову. Лирхт остался. Молчаливый. Один на один с Паулин. Его глаза не выражали сожаления. Только спокойствие. И что-то ещё – хищное, почти довольное.

– Шоу окончено, – сказал он. – Можешь идти.

Паулин не сдвинулась. Только потом, когда он отвернулся, она прошептала:

– Ты использовал меня.

Он не обернулся:

– А ты дала себя использовать.

Эти слова стали последним, что она услышала, прежде чем выйти в коридор. Шаги её отдавались пустотой. А внутри – только пепел.

ГЛАВА 22. Пепел и стекло

Под лесом, укрытым от посторонних глаз, скрывался вход – массивный металлический люк, заржавевший по краям, но всё ещё надёжный. За ним – длинный, тускло освещённый коридор, вырубленный в камне. Его стены гасили звук шагов, как будто сами не желали быть свидетелями разговоров, что велись внутри. На нижнем уровне, где потолок терялся в полумраке, а стены были затянуты плесенью, царила тишина – гулкая, как в склепе.

Запах был специфическим: пепел, засохшие травы, что-то металлическое, приторносладкое. В воздухе плавали тени – не от факелов, но от чего-то более древнего.

Готье, старший брат Лирхт, стоял у каменного алтаря. Его пальцы в перчатках тщательно раскладывали серебряные инструменты: пинцеты, иглы, лезвия, чаши с осадком. Он был одет в чёрное, ворот застёгнут до подбородка, длинный халат алхимика покрыт руноподобными знаками.

– Она реагирует на стимуляторы с задержкой, – произнёс он, не оборачиваясь. – Это уже третий цикл, и ни одного скачка на пульсе. Ни одного прилива магеметрических колебаний. Ноль. Пустота.

На столе, в круге из старинных символов, лежала Люси. Её кожа – бледная, почти фарфоровая, с еле заметной пульсацией в венах. Глаза закрыты, губы посинели. Похожа не на девочку – на манекен.

Лирхт стоял чуть в отдалении. Он не приближался. Только смотрел. Сухо, сосредоточенно.

– Мы ошиблись? – спросил он наконец.

– Да. – Готье выпрямился. Взгляд – усталый, почти разочарованный. – Это не она. Сосуд пуст. Если в ней и была искра, то она давно угасла. Возможно, её подавили ещё в детстве. Возможно, она просто не та.

Он снял перчатки, бросил их на край стола.

– Нам нужен другой вектор. Сосредоточься на политике. На Паулин. В ней хоть и нет явных признаков, но дом Ленц… ты сам знаешь, что символы работают иначе. Иногда медленно. Иногда… скрытно.

Лирхт кивнул. Но в его глазах не было удивления. Только холодная фиксация. Как будто он и не надеялся.

– Тогда отпустим Люси? – коротко.

– Нет. – Готье покачал головой. – До конца цикла она должна оставаться под наблюдением. На всякий случай.

Он посмотрел в сторону. Пламя в лампе вздрогнуло.

– Паулин – идеальный политический рычаг. И пока она этого не понимает, она нам полезна.

Лирхт не ответил. Повернулся и вышел. Его шаги гасли в темноте, оставляя за собой лишь еле уловимое эхо.

А Люси лежала, не двигаясь. Беззвучная, ненужная. Как пустой сосуд, которому забыли дать имя.

ГЛАВА 23. Осколки планов

Комната, в которой находился лорд Альбрехт Райнильд, располагалась под лесным холмом. Узкий спуск вёл к подземному залу, где стены были отделаны камнем, а пол устлан коврами с гербами древних союзов. Звон факелов отражался от медных ламп, а в воздухе витал запах старого пергамента и влажной земли. Всё здесь говорило не только о древности рода Райнильд, но и о его стремлении к изоляции, контролю и тайной власти. Он перечитывал донесение, когда в зал вошла Шион.

– Не думал, что ты наберёшься дерзости приехать лично, – произнёс он, не вставая. – Значит, всё настолько плохо.

Шион прошла мимо слуг, откинула капюшон и остановилась у противоположного конца стола.

– Насчёт "плохо" – ещё решим. Но ты должен знать: Альвескард перешёл границы.

– Я бы удивился, если бы они вообще знали, что такое границы, – Альбрехт отложил перо. – Что на этот раз?

Шион выпрямилась:

– Паулин. Он взял её. Неофициально. Властно. Ты понимаешь, о чём я.

– Ты хочешь сказать… – Он приподнял бровь. – Она больше не девственница?

– Да. Он лишил её этого. И теперь ходит с этим лицом будто всё по плану.

Райнильд откинулся на спинку кресла, замер. Молчание повисло в зале. Потом медленно выдохнул:

– Потрясающе. Ты привела меня в этот цирк с полуиспорченной фигурой на доске. Как ты себе это представляешь?

– Не смей. – Голос Шион был тихим, но режущим. – Она до сих пор представительница. У неё кровь Ленц. И, несмотря на… это, она остаётся ключом.

– Не ключом. Разменной монетой, – усмехнулся он. – Ты знаешь, как к этому отнесутся мои приближённые? Если мы объявим её невестой, союзники поднимут вой.

Ты думаешь, Альвескард отпустит её, зная, что она уже «его»?

Шион шагнула ближе:

– Именно поэтому ты должен действовать. Сейчас. Пока он не предъявил её как трофей. Пока ты можешь сказать, что забираешь, чтобы спасти остатки порядка.

Альбрехт встал. Его фигура – высокая, сухая, но наполненная внутренней силой – нависла над столом.

– Ты хочешь заключить брак на фоне скандала. На фоне поражения. Без поддержки. Ради чего?

– Ради будущего, – резко сказала Шион. – Если мы позволим Альвескарду взять её полностью – морально, политически, физически – мы проиграли. Во всех смыслах. Даже если он не подаст это на совет.

Райнильд прошёлся по комнате.

– Ты всё ещё надеешься, что она станет Жрицей. Что пророчество сработает. Что из этой трагикомедии родится легенда. А если нет?

– Тогда у тебя будет повод свалить всё на меня. Как ты всегда мечтал.

Он остановился. Долго смотрел на неё. Потом устало рассмеялся.

– Ладно. Я объявлю помолвку. По договорённости. Неофициально – пока. Но если Альвескарды взорвутся – это на тебе. Полностью.

– Я это и так знаю.

– Надеюсь. Потому что ты только что сделала ставку на сломанную фигуру в надежде, что она – ферзь.

Шион сжала пальцы, но кивнула. Ивар снова уселся за стол и указал на дверь:

– Тогда действуй. Пока труп этой девочки не стал символом нового союза. Или нового провала.

Когда Шион ушла, Альбрехт остался в зале один. Несколько минут он молча смотрел в огонь. Потом, не оборачиваясь, произнёс:

– Всё слышал?

Из тени выступил молодой человек с тёмными волосами и резкими скулами. На нём был военный камзол без опознавательных знаков. Он молча кивнул.

– Тогда отправляйся. У тебя одна цель – выяснить, как далеко зашёл Альвескард. И если сможешь, подбрось ему приманку.

– Какую?

– Пусть он решит, что всё ещё держит ситуацию под контролем. Только тогда он раскроется.

Парень кивнул и исчез так же бесшумно, как появился.

Альбрехт поднёс бокал к губам и тихо усмехнулся:

– А ты пока играй, Лирхт. Играй в победу. До первой ошибки.

ГЛАВА 24. Ложные шаги

Скрытый агент Райнильдов, путешествуя под именем Матиас, прибыл в город с целью внедрения на внешние рубежи базы Альвескардов. Его легенда была простой – уцелевший наёмник с хорошей рукой и отсутствием прошлого. В гарнизоне на севере всегда были рады новым клинкам. И там, в пыльной казарме под чужим именем, Матиас начал внимательно наблюдать.

Он не стремился попасть в близость к Лирхту. Ему было достаточно выстраивать цепочку – от офицеров к командиру, от слухов к намёкам. Он знал: главные тайны редко звучат вслух. Их можно прочесть в жестах, в поведении, в том, кого не замечают.

Паулин, например, была заметна. Слишком заметна. Кто-то смеялся, кто-то замолкал при её появлении. Кто-то смотрел с завистью. Но были и такие, что косились, как на нечто опасное, чуждое. Матиас наблюдал. И ждал момента.

Вечером, в тот день, когда над базой поднялся густой туман, он заметил, как Паулин возвращалась поздно. Одна. С запачканным подолом. Она шла странно – не испуганно, не уверенно. Почти… голодно.

Он отступил в тень и сделал пометку на пергаменте:

«Нестабильна. Возможно, непредсказуема. Альвескард не контролирует её полностью».

С этого дня он стал охотиться уже не за Лирхт. А за её реакциями.

ГЛАВА 25. Намёк в огне

Два дня спустя Матиас вышел на улицу, когда один из младших офицеров сообщил о вечернем обходе в восточном секторе. Ночь выдалась тихой, но воздух был напряжён, как перед грозой.

Он заметил Лирхт и Паулин в арке склада. Она что-то говорила тихо, почти шептала, он отвечал коротко. При этом Лирхт стоял ближе, чем позволительно. Глаза Паулин блестели, в лице – злость, растерянность и то самое… внутреннее пламя.

Матиас, оставаясь в тени, наблюдал. Он бросил фразу рядовому:

– Интересный расклад, да?

– Кто? – не понял тот.

– Командир и новая. Слишком громкие взгляды, слишком тихие разговоры.

И когда на следующее утро в столовой кто-то пустил слух о "любовнице Лирхт", Матиас не стал говорить, откуда это пошло. Он просто отметил реакцию. Особенно Паулин.

Резкий разворот головы. Прикус губы. Напряжение в плечах. Он знал: она услышала. Значит, он нащупал слабое место.

Теперь оставалось только нажать.

ГЛАВА 26. Отголоски

С вечера база погрузилась в напряжённое, неестественное молчание. Погода выдалась глухой, ветер почти стих, оставляя после себя тягучую духоту. Офицеры разошлись по казарменным секторам, патрули сменялись как по часам. Всё выглядело спокойно – но Паулин чувствовала, как под кожей что-то ползёт. Как будто сама атмосфера знала: грядёт нечто, чего нельзя будет замолчать.

Ранее днём, проходя мимо командного балкона, она краем глаза уловила знакомые цвета. Зелёный. Изумрудный, переливающийся. Знамя Бернсайд. Или его тень. Не могла быть уверена – но сердце сжалось. Они здесь. За кем?

– Они нашли меня, – шепнула она себе.

Грудь сдавило. Сердце рванулось – и тут же ушло в пятки. Её дыхание стало рваным, паническим. Перед глазами вспыхнули образы: холодный тронный зал, приказы, заговоры. Она судорожно схватилась за косяк и зажмурилась. Бред. Наверное. Или нет.

К ночи она пошла в оружейный зал. Просто проверить баланс. Просто… держать в руках что-то острое. Уверенность возвращалась только с металлом.

Но у стены, будто из тени, вышел Лирхт. Он не носил парадной формы. Только тёмный, сдержанный костюм, и перчатки, запах которых Паулин знала слишком хорошо.

– Ты избегала меня, – сказал он, не спрашивая.

Паулин сжала рукоять меча сильнее, чем нужно.

– Я занималась делом. Как и велено.

Он подошёл ближе. Пауза. Взгляд – пронизывающий.

– Ты думаешь, это всё – совпадение? Что тебя оставили рядом только потому, что ты хороша в спарринге?

– Я знаю, что я инструмент, – ответила она резко. – Но хотя бы не декорация. Пока.

– Пока? – Он усмехнулся. – Ты хоть понимаешь, во что втянулась?

Она сделала шаг назад. Он – шаг вперёд.

– Хочешь снова сбежать? Или сломаться здесь, как тогда в снегу? Или, может, хочешь, чтобы тебя снова «пожалели»? – Его голос звучал насмешливо, но под ним что-то дрожало. – Скажи, Паулин, понравилось? Или ты ещё не решила?

Её щёки вспыхнули. Глаза – как сталь.

– Ты… – Она не договорила. Слова застряли в горле.

– Я дал тебе выбор. Но ты решила, что можешь управлять. Что победила. – Он сделал жест рукой, будто подчеркивая абсурдность.

– Потому что впервые почувствовала, что жива. – сорвалось с неё. – Пусть даже на миг. Пусть даже в тебе.

Молчание. Он смотрел. Она – дышала тяжело. И в этот момент он сделал то, чего не ожидала: резким движением схватил её за руку и притянул ближе.

– Не смей делать из этого драму. – Его голос был твёрд. – Это было между нами. Только между нами. Пока ты не решила, что теперь можешь кричать.

– Я не кричу. – Но глаза её предали. Слёзы уже подступали.

– Тогда замолчи. – И он отпустил. Резко. Почти с отвращением.

Паулин пошатнулась. Сделала шаг назад. Потом – ещё один. Спина ударилась о полку.

– Ты… использовал меня.

– А ты думала, это любовь? – Он усмехнулся холодно. – Маленькая наивная девочка.

И тогда она заметила – через окно за его спиной мелькнула знакомая фигура. Изумрудный силуэт. Кто-то из Бернсайд. Она вздрогнула, но Лирхт этого не заметил. Он уже отвернулся, поправляя перчатку, как будто она была ничем. Как будто они – ничем.

Дверь распахнулась – в зал вошёл офицер, держа в руках пергамент. Лирхт вырвал его и прочёл. Его лицо исказилось.

– Поздравляю, – процедил он, взгляд ледяной. – Кажется, ты не зря красовалась перед окнами.

Он резко схватил Паулин за горло, притянув к себе.

– Знаешь, что здесь написано? – прошипел он. – Райнильд и Бернсайд объявляют помолвку. Ты, Паулин, станешь женой наследника лорда Альбрехта. Объединение домов. Мир на крови. На твоей крови.

Она захрипела, но не сопротивлялась. Глаза её расширились от ужаса.

Он оттолкнул её, и она упала, ударившись спиной о стену.

– Ты довольна? Или тебе и этого мало?

Он бросил письмо рядом, развернулся и вышел, громко захлопнув за собой дверь.

Паулин тяжело дышала. Потом, шатаясь, поднялась и кинулась вслед за ним в коридор.

– Подожди! Лирхт! – Она догнала его на лестнице. – Что мне теперь делать?! Я не хочу этого брака! Не хотела никогда! Именно поэтому я тогда и сбежала…

Он остановился, но не обернулся.

– Значит, плохо прячешься. И ещё хуже выбираешь, кому верить. – Его голос стал ниже. – Ты сама позволила им это разыграть. Или мне напомнить, в чьей постели ты была, когда всё это случилось?

– Не смей… – Её голос сорвался. – Я не знала. Я правда не знала…

– А теперь – поздно. – Он шагнул дальше по лестнице. – Добро пожаловать в политику, Паулин.

Она осталась стоять на ступенях. Бледная, дрожащая. Руки – в кулаки. Грудь – сжата. Боль. Ярость. И ощущение, что её жизнь снова ускользает, только теперь – с неё самой содрали кожу.

И больше не осталось, за что можно спрятаться.

ГЛАВА 27. Пир на крови

Король Ауренталя был человеком, который никогда не упускал возможность превратить хаос в повод для парада. Тем более, если это касалось объединения великих домов. Новость о помолвке Паулин Ленц и наследника рода Райнильд была встречена в столице с ликованием – или, по крайней мере, с тем, что должно было его изображать.

Военные и аристократы, дипломаты и наймитские головы – все получили приглашение. Очередной бал был назначен на конец недели, и готовился с размахом: занавесы из бархата, золотые орнаменты, фонтаны с вином и яствами, привезёнными с далёкого юга.

Паулин узнала об этом за утренним построением, когда гонец вручил Лирхт письмо с гербом короля. Она стояла в строю, спина прямая, взгляд перед собой – и всё равно почувствовала, как её желудок скрутило.

А спустя несколько часов, когда её шаги привели в лазарет под предлогом пореза, Паулин в который раз за день зажмурилась над раковиной.

– Всё хорошо? – спросил проходящий мимо фельдшер, но она только кивнула и утерла губы рукавом.

Нет, всё было не хорошо.

Тело начинало вести себя иначе. Грудь ныла, словно от синяков, и тошнота приходила волнами – особенно по утрам. Мысли путались. Она не могла себе позволить панику. Не сейчас. Но внутри уже сжималось подозрение.

"Нет. Это… невозможно."