Aurental. Volumen I: Saeculum dolore, saeculum natum

– Я просто не хочу ждать, пока кто-то решит, когда мне можно начинать жить.

Он встал рядом. Его шаги были тихими, но воздух вокруг будто сразу стал плотнее, тяжелее.

– Ты ждёшь боя. Но не все бои – снаружи.

– А внутри – что? Самосожжение?

– Внутри – самое трудное. Но и самое нужное.

Она наконец повернулась. Его взгляд был спокойным, почти равнодушным, но в этом спокойствии чувствовался укор, как в холоде стального клинка, приложенного к шее.

– Я не хочу быть частью чьего-то плана, – выдохнула она. Губы пересохли, голос дрогнул на последнем слове. – Но если быть куском оружия – это единственный способ выжить, пусть. Только я выберу, куда ударить.

Он кивнул. Легко. Без улыбки. Он подошёл ближе, и в какой-то момент его рука скользнула вдоль её руки, до самого запястья – будто проверяя, выдержит ли она этот контакт. Пальцы обожгли кожу, оставив ощущение, будто не касались, а оставляли клеймо. Это было не прикосновение – это было утверждение: он знал, что может приблизиться так близко, и она не отступит. Не в этот раз.

– Хорошо. Тогда ударь.

Она не поняла, то ли это был вызов, то ли метафора. Но больше слов не потребовалось. Он шагнул назад, но прежде чем отступить, задержался на долю секунды. Между ними осталось полшага. Достаточно, чтобы почувствовать дыхание друг друга. Паулин уловила лёгкий запах кожи, металла, едва ощутимый, но почему-то цепляющий. Он ушёл, снова оставив её – но не совсем, не полностью. Как всегда. И уже не так.

Паулин долго стояла в одиночестве. Её руки дрожали, но не от страха. От предвкушения. Меч в пальцах казался живым, как будто готов был сам рвануться в бой. Она знала – что-то меняется. Она уже не просто беженка. Не просто солдат. Чтото рождалось в ней, и это было опаснее всего, что она знала до сих пор.

ГЛАВА 10. Вивьен и король

Зал был тёплым, обволакивающим. Воздух пах корицей, ладаном и вином. На стенах мягко колыхались тени от свечей, золотая ткань балдахина сползала с потолка, создавая иллюзию кокона.

Вивьен лежала, полунакрывшись простынёй, её волосы – тщательно расчёсанные служанками – расплывались по подушкам, как пролитое золото. На губах остался след вина, кожа поблёскивала от масел. Она выглядела безупречно. Искусно. Почти неживой.

Король сидел у края постели, налитый бокал в его руке оставался нетронутым. Его взгляд скользил по её телу, но в нём не было желания – только скука, усталость и некое раздражённое безразличие.

– Ты слишком красива, чтобы быть интересной, – сказал он, устало потягивая вино, наконец. – В этом всё твоё проклятие, Вивьен.

Она не ответила. Плавно повернулась на бок, вытянула руку и коснулась его колена. Его тело не дёрнулось. Как статуя. Как будто он был вырезан из воска.

– А ты слишком царственен, чтобы быть живым, – прошептала она.

Он усмехнулся.

– Шион всё ещё заставляет тебя играть в куклу? Или ты сама себе придумала роль?

– А разве есть разница?

Он посмотрел на неё. Долго. Медленно. Потом наклонился и почти поцеловал, но не дотронулся. Его губы зависли в сантиметре от её.

– Если бы ты родилась мужчиной… ты была бы врагом, которого стоило бы уважать.

– А так? – её голос дрогнул.

– А так – ты красивая улитка. С золотым панцирем и пустотой внутри.

Она отвернулась.

Позже, когда он уснул, разметавшись по шёлковым простыням, Вивьен осторожно встала. Тело двигалось грациозно, беззвучно. Она накинула халат и скользнула в гардеробную. Из-под складок платья достала тонкий шёлковый свиток, вложила туда крошечный клочок бумаги – не более фразы – и зашила в подол.

Вернувшись, она ещё минуту смотрела на спящего короля. Его дыхание было тяжёлым, ровным. Он не проснётся.

Она улыбнулась – с тем спокойствием, какое бывает у тех, кто знает: их оружие не меч, а язык. Их сила – в молчании. В повиновении. В сведении к нулю всего живого, пока не останется только маска.

– Ты бы удивился, если бы знал, для кого я работаю, – прошептала она, опускаясь обратно на подушку.

И в этой фразе не было страха. Только расчёт. И лёгкая усталость.

ГЛАВА 11. Старая кровь

Библиотека, в которую ступала только Шион, напоминала склеп – запах пыли, сухих чернил и древнего дерева. Здесь стены знали больше, чем половина живущих при дворе. И именно сюда она велела принести свиток.

Ткань была сшита неумело. Кто-то делал это на ощупь, в спешке. Она распорола шов тонким кинжалом, извлекла крохотный листок и развернула. Один взгляд – и губы дрогнули в еле заметной улыбке.

Вивьен справляется. Игра продолжается.

Позже тем же вечером она вышла на двор, где уже ждал Лирхт. Он стоял, как обычно, неподвижно – будто был частью архитектуры.

– Твоя подопечная, – начала Шион, даже не взглянув на него, – больше не твоя. У меня есть план. Она может быть выдана замуж, вернуться в род, её простят. Всё, что от тебя требуется, – вернуть её.

– Твоя подопечная? – переспросил Лирхт. – Забавно слышать, как ты делишь собственность с таким апломбом.

– Не играй в циника. Ты знал, кто она. Я просто напоминаю: ты играешь не в ту сторону доски. Девочка – ключ.

– Ключ к чему? К твоим иллюзиям о порядке?

Он наконец посмотрел на неё. Взгляд – как острие ножа. Ровный. Не дрогнул ни на слове.

– Она останется. Здесь. Под моим контролем. И если ты попытаешься сунуться – я забуду, что ты когда-то была союзником.

Шион скрестила руки.

– Ты слишком упрям, чтобы признать очевидное.

– А ты – слишком стара, чтобы признать, что теряешь контроль.

На миг между ними повисла тишина. Потом Шион коротко кивнула.

– Тогда посмотрим, кто окажется прав.

Она ушла, её мантия шуршала, как змея в сухой траве.

Лирхт остался. Один. И впервые за долгое время в его взгляде появилось сомнение.

ГЛАВА 12. Грани

Тренировка закончилась позже обычного. Вечер подкрался незаметно, расплескав серые тени по стенам двора. Паулин стояла у мишеней, руки дрожали от усталости, пальцы едва держали клинок. Казалось, всё тело состоит из синяков, боли и глухой злобы.

Лирхт появился, как всегда – без звука. Встал чуть в стороне. Не произнёс ни слова. Просто смотрел.

– Если ты пришёл посчитать, сколько раз я не попала в цель, можешь подождать утра, – пробурчала она, не оборачиваясь.

Он молчал. Потом подошёл ближе. Слишком близко.

– Ты раздражаешься, когда тебе не дают возможности доказать, что ты сильнее, чем есть. Как тогда, когда ты вытащила Ингрид из круга, хотя знала – добить было проще.

Ты не добила – потому что хочешь, чтобы тебя боялись, но не призналась в этом. Потому что ты всё ещё лжёшь. Даже себе.

– Я лгу? – Паулин развернулась резко. В голосе – ярость, в глазах – неуверенность.

– Постоянно. Ты хочешь остаться, но боишься привязаться. Ты хочешь, чтобы тебя признали, но делаешь всё, чтобы тебя ненавидели. Ты хочешь знать, что значишь для меня, но не выносишь ответа. Паулин почувствовала, как у неё в груди всё сжалось – будто эти слова ударили в самую глубину, в ту часть, которую она не разрешала себе трогать. Щеки налились жаром, сердце кольнуло, а пальцы невольно сжались в кулаки. Мысль вспыхнула: «А если он прав?» – и тут же сгорела в пепел стыда. Это было больнее, чем любой упрёк, потому что в ней отзывалась правда, которую она боялась услышать даже от себя самой.

Он говорил спокойно. Как анатом – о строении трупа. Как хирург – о разрезе.

Паулин отступила на шаг. Воздух между ними сгустился. Она пыталась найти, за что зацепиться – хоть за что-то в себе.

– А ты? Что ты хочешь, Лирхт?

Он приблизился. Глаза – как металл.

– Я хочу, чтобы ты перестала прятаться за чужой злостью и признала свою.

– Зачем? Чтобы ты мог ею управлять?

– Нет. Чтобы ты сама смогла.

Она отвернулась, но он не дал ей уйти. Рука легла на её плечо – не грубо, но твёрдо. Паулин замерла. Тело будто взбесилось – сердце билось в горле, ладони вспотели, дыхание сбилось.

– Ты думаешь, я играю с тобой? – его голос стал ниже, почти интимным. – Если бы я хотел сломать тебя – ты бы уже лежала в пыли. Но мне интересна та, кто встаёт. Снова и снова.

Она не выдержала. Что-то внутри сорвалось – истерично, нерационально. Оттолкнула его, но не с силой – с болью, с тем захлёстом эмоций, что приходит перед срывом. Грудь вздымалась тяжело, как после бега. В глазах заблестело – не от слёз, от безумия, что ползло изнутри. Губы дрожали. Паулин хотела закричать, ударить, исчезнуть – всё сразу. Это было не просто отчаяние. Это было нечто иное. Нечеловеческое. Лирхт нахмурился. Он не понимал, откуда такая реакция. Списал на нервы. На юношеский бунт. На гормоны. Он не знал, что тело Паулин в эти секунды медленно, но верно начинало менять себя. Незаметно. Но необратимо.

– Прекрати. Ты лезешь под кожу, ты выворачиваешь меня. Я не знаю, кем ты меня видишь – но я не та. Я не хочу быть ею.

Он шагнул назад.

– Но ты уже ею стала. И чем быстрее ты это примешь, тем меньше крови потратишь.

– Ты… – голос Паулин дрогнул. Она не договорила. Слёзы, рвущиеся изнутри, будто заглушили слова. – Ты не имеешь права говорить так, будто знаешь меня. Тебе просто удобно, чтобы я молчала и подчинялась!

Она ударила его кулаками в грудь – не сильно, но с отчаянием того, кто больше не знает, куда деть себя. Раз, второй…

Вместо того чтобы отступить, Лирхт резко поднял руку – не в ярости, но в контроле. Его ладонь чётко, отточенно ударила её по щеке. Не с силой, способной сломать, но с резкостью, способной остановить.

– Приди в себя, – сказал он. Глухо. Без ярости. Как диагноз. Как пощёчина реальности.

Паулин замерла. Щека вспыхнула жаром, будто кожу опалили. Несколько секунд – и в глазах защипало. Слёзы вырвались, предательски. Она развернулась, не выдержав его взгляда, и побежала прочь, почти вслепую, сквозь двор, в ночь, которая не скрывала – а обнажала. Тени за её спиной вздрогнули. Камень под ногами казался зыбким.

Она бежала – не от Лирхта. От себя. От того, во что превращалась.

ГЛАВА 13. Союз крови

Покои, принадлежавшие дому Райнильд, утопали в полутьме. Комнаты были обставлены со вкусом, но сдержанно: много дерева, приглушённые цвета, толстые ковры, глушащие шаги. За массивным столом сидел мужчина средних лет – Альбрехт Райнильд, представитель рода, чьё влияние доходило до самых отдалённых провинций. У него были руки земледельца, взгляд торговца и осанка полководца.

Перед ним – Шион. Мантия цвета горького шоколада спадала с её плеч, взгляд был твёрд. Они сидели не как старые знакомые. Они сидели как дипломаты. Люди, чьи слова могли сдвинуть границы мира.

– Ты уверена, что это не вызовет раскола? – спросил Альбрехт, глядя в окно, за которым плыли тяжёлые облака.

– Наоборот, – ответила Шион. – Это создаст новую расстановку. Пока Альвескарды считают вас союзниками, мы объявим помолвку Паулин и твоего племянника. Тихо. В рамках "восстановления старых связей". Они не смогут возразить – формально это наш внутренний вопрос.

– А когда правда всплывёт?

– Тогда уже будет поздно. Райнильд, Бернсайд и Ленц станут единым фронтом. Если Альвескарды попытаются выступить, они останутся одни против троих. Их влияние не выдержит такой конфигурации. А если согласятся – мы получим мир. На наших условиях.

Альбрехт потёр подбородок.

– И ты думаешь, Лирхт просто сдаст Паулин?

– Он горд. Но у него нет альтернатив. Она уже на его территории, и если он объявит, что держит её силой – получит обвинения. Он будет вынужден либо отпустить, либо признать свои намерения. В обоих случаях – проигрыш.

– Ты уверена, что она не сбежит?

– Она не знает. Её держат в неведении. Но когда правда откроется, она будет стоять перед выбором. Мы подскажем ей, какой выбор – спасительный.

Альбрехт вздохнул. Его пальцы вновь легли на кубик янтаря. Он не любил хитрых игр. Но сейчас не было другого пути.

– Ладно. Пусть будет свадьба. Но если всё пойдёт не по плану…

– Мы сыграем другой. У нас есть за что держаться. У них – только тьма.

Он кивнул.

И в этот момент было заключено не соглашение, а замысел. Молчаливый, изящный и опасный. Такой, что перед ним склоняются даже старые союзы.

ГЛАВА 14. Вкус

Паулин не спала уже вторые сутки. Сначала бессонница, потом тревога, потом ярость – волнами, одна за другой. Теперь же – пустота. Холодная, вязкая, как болотная вода, но… праздник?

Выходной день на базе – событие, почти мифическое. Солдаты вели себя как дети, сбежавшие из заточения: смех, карты, бар, дешёвый табак. Город встретил их неохотно – но и без враждебности.

Паулин шла рядом с остальными, но будто сквозь дымку. Она не пила. Почти. Но когда бокал оказался в её руке – и второй, и третий – голова стала лёгкой, как после удара.

Они были в баре: шум, теснота, пыль. Кто-то смеялся слишком громко. Ингрид флиртовала с каким-то офицером. Лирхт где-то на заднем плане.

Паулин вышла на улицу. Одна. Воздух был острым, как иглы.

Она не заметила, как за ней увязался мужчина. Обычный. Слишком обычный. Пьяный, липкий, навязчивый.

– Милая, ты куда?..

Она не ответила. Пошла быстрее. Он – за ней. Потом – хватка. Плечо. Прижимает к стене. Слова бессмысленны.

И тогда что-то оборвалось. В ней. Или в мире.

Она не помнила, как развернулась. Как вонзила ему что-то в горло – был ли это нож, обломок стекла или просто рука – не имело значения. Кровь хлынула.

Он упал. Она нависла над ним.

Губы коснулись шеи. Вкус – горячий, солёный, медный. Её тряхнуло. Жар в груди. Вкус – как истина. Как вспышка.

– Что я… – прошептала она и отпрянула.

Она бежала. Через улицы, через сумрак, обратно – в казарму. Слёзы, паника, дрожь.

Позже. В переулке. Тело уже нашли. Ужас. Паника. Один из патрулей звал медика.

Лирхт стоял, смотрел на тело. Молчал. Раны – неестественные. Пальцы выломаны. Глаза – пустые. Как будто на него охотились.

– Маньяк, – произнёс кто-то. – Слишком чисто. Слишком жестоко.

Он не ответил. Только смотрел. Долго. Как будто знал, что это не просто убийство. И не просто жертва.

ГЛАВА 15. Дно

Следующее утро начиналось, как всегда, со строевых выкриков и металлического лязга оружия. Но Паулин не вышла вовремя. Она опоздала.

Когда всё же появилась на плацу – с растрёпанными волосами, в мятой форме, с мутным взглядом и запахом дешёвого вина – все замолчали.

– Да уж, – пробормотала Ингрид, отводя глаза.

Паулин встала в строй. Пошатываясь. Смешки. Кто-то шепчет. Но она не слушает. Она смотрит в точку перед собой, и эта точка качается.

Лирхт вышел на плац. Его взгляд был ледяным. Он не кричал. Он даже не ускорил шаг. Просто шёл – медленно, как приговор.

– Паулин. Шаг вперёд.

Она шагнула. Шатко. Неуверенно.

– Посмотри на себя, – его голос был низким, жёстким. – Грязная. Пьяная. Упадочная тень самой себя. Это форма? Это ты, воин? Или жалкое оправдание?

– Я… – начала она, но голос сорвался.

– Закрой рот, – резко сказал он.

Молчание ударило по плацу сильнее любого выкрика.

– Ты позоришь не только себя. Ты позоришь меня. Мою часть. Мой выбор. – Он подошёл ближе. Настолько близко, что она чувствовала тепло его кожи. – И если ты пришла сюда умирать – скажи прямо. Я не люблю играть с дохлыми солдатами.

Паулин задрожала. В груди что-то сжалось – страх, стыд, злость. Её дыхание участилось. Под веками защипало.

– Я вас ненавижу, – прошептала.

– Врёшь, – бросил он. – Ты ненавидишь себя. Меня ты боишься.

И тогда он ударил. Не пощечина. Резко. Сухо. В лицо. Не сломав. Но сбив дыхание.

– Приди в себя, – сказал Лирхт. – Или я сам выжгу из тебя всё, что осталось от жалкой пародии на силу.

Паулин стояла, ошарашенная. Лицо горело. Глаза – в слезах. Она не плакала. Не позволяла. Но они текли. Медленно.

Что-то внутри сорвалось с цепи. Трещина, спрятанная так глубоко, что она сама о ней забыла, теперь пульсировала болью в груди.

– Вы не понимаете… – её голос сорвался. – Это… это не я. Я не знаю, что со мной.

Лирхт смотрел без выражения. Холодно. Словно всё это – плохая сцена, и актриса забывает текст.

– Тогда тем более – убирайся. Пока ты не навредила кому-то ещё.

Его слова вонзились, как лезвие.

– Вон с плаца.

Она пошла. Не помня, как. За спиной снова начались команды. Жизнь продолжалась. Только она – больше не была её частью.

Она дошла до казармы, захлопнула за собой дверь и разрыдалась. Беззвучно, в подушку, до хрипа. Это была не просто слабость. Это была трещина, в которую начал просачиваться кто-то другой. Что-то другое.

Но Паулин уже не знала, где кончается она – и где начинается оно.

ГЛАВА 16. Попытка

Прошло три дня. Лирхт не приближался. Ни слова. Ни взгляда. Ни намёка, что он вообще помнит её существование. Это было хуже, чем наказание.

Паулин медленно приходила в себя, но внутри всё было разбито. Злость пульсировала в венах. На Лирхт. На себя. На это место. Она больше не могла оставаться здесь. Не после всего. И не после того, что чувствовала внутри.

Ночью она решилась. Не из-за плана – из-за импульса. Из-за желания дышать. Хоть раз – по-настоящему. Свобода, пусть даже за ней последует смерть.

Она накинула плащ, спрятала нож в голенище и, когда караул сменился, вышла через задний проход кухни. Прошла за ангар, перелезла через ограду, порвав ладони. И побежала. Лес встретил её сыростью, запахом коры и гниющих листьев.

Она бежала до тех пор, пока дыхание не перехватило горло. Потом – просто шла. Среди деревьев, среди теней. Там, где не было приказов.

Вдруг взгляд зацепился за что-то странное между корней. Кусок металла. Овал. Обитый ржавчиной люк. Старинный. С гербом. Полускрытый мхом.

Сердце застучало чаще. Она присела, провела пальцами по краю. Попыталась его приподнять – крышка не поддавалась.

И в тот момент, когда она уже собиралась надавить сильнее, за спиной раздался голос:

– Интересно, куда ты собралась?

Она замерла. Повернулась медленно.

Лирхт. Его лицо было закрыто капюшоном, но глаза – горели. Не гневом. Яростью.

– Я… – начала она, но слов не было.

Он подошёл ближе, без спешки.

– Знаешь, что хуже всего в беглецах? – Его голос был низким. – Они не умеют думать дальше следующего дерева.

– Я просто… —

– Ты просто что? Решила, что можешь исчезнуть? После всего, что натворила? После того, как тебе дали второй шанс?

– Это не… Я не хотела… – Она запнулась. Люк был за её спиной, как уличение.

– Тогда в следующий раз думай, прежде чем бежать в лес, где каждый корень может быть ловушкой. Или… чем-то хуже.

Он шагнул к ней. Она – назад.

– Ты не знаешь, что под этим люком. И слава богам, пока не знаешь. – Его голос стал жёстким. – Возвращаемся. Сейчас.

Паулин сжала кулаки.

– Я не вернусь просто так. Не после всего.

– Тогда я тебя утащу. На себе. Как дикого зверя.

Он не шутил. Это было видно по глазам.

Она отвернулась и пошла первой. Медленно. Через кусты. Через ветки. Он следовал за ней, не произнося ни слова.

Когда они вернулись на базу, её заперли в казарме. Без допросов. Без объяснений. Только замок и тишина.

Но Паулин уже знала: за этим люком – не просто тайна. Что-то, что Лирхт хочет скрыть даже от неё. И теперь она будет искать способ вернуться туда. Не ради побега.

А ради правды.

ГЛАВА 17. Дым и золото

Особняк Альвескардов утопал в полумраке янтарных ламп и запахе дорогого табака. Высокие окна скрывались за тяжёлыми портьерами, на резных столиках стояли бутылки с выдержанным бренди, в стаканах отражались отсветы пламени из камина. Здесь редко говорили громко. Здесь привыкли договариваться. Или приказывать.

Лирхт сидел в глубоком кресле, полуразвернувшись к огню. Его взгляд был прикован к языкам пламени, но мысли были далеко за пределами комнаты. Напротив – двое мужчин в чёрном. Советники. Старшие из рода. Их лица были скрыты тенями, но голос одного из них прорезал тишину:

– С ней нужно что-то решать. Девчонка неуправляема.

– Она создаёт нестабильность, – подал голос второй. – В лагере говорят. А в войне слухи опаснее шпионажа.

Лирхт молчал. Он плеснул себе бренди, отпил. Горечь была приятной.

– Паулин не обычная бунтовщица, – сказал он наконец. – Она… аномалия.

– Или угроза, – отрезал первый. – Ты держишь её рядом – и это подрывает твой авторитет. Шион уже строит свои планы. Она хочет вернуть девчонку. Официально.

– Выдать её замуж? – Лирхт усмехнулся безрадостно. – Под маской примирения? И передать троим домам то, что может изменить исход войны?

Советники обменялись взглядами. Один наклонился вперёд:

– Если она не подчинится – ты потеряешь её. Или сам уничтожишь. Такова цена. Либо союз, либо кровопролитие.

Лирхт встал. Подошёл к окну. Отодвинул портьеру. Снаружи – ночь. Покой, которого не было нигде.

– Я приму решение. Когда сочту нужным. Не раньше.

– Тогда надейся, что Шион не опередит тебя. Она слишком долго молчит. А молчание – худший предвестник войны.

Они ушли, оставив его с бокалом и тенью на лице. Пламя плясало в камине, отбрасывая красные отблески на гобелены.

А в висках Лирхт стучало только одно: если Паулин – не пешка, то кто она? И сколько времени у него, прежде чем она сама захочет узнать это?

ГЛАВА 18. Волчий след

Утро в дипломатическом крыле особняка Альвескардов началось без приветствий. Воздух, словно натянутый канат, был готов звенеть от первого слова. За овальным столом сидели делегаты дома Рейнильд – в тёплых, мягких тканях, пахнущие настоями и влажной древесиной. Напротив – представители Альвескардов, как выточенные из обсидиана.

Лирхт вошёл последним. Его шаги были неспешны, но от них холодом тянуло по мраморному полу. Он не сел. Он встал у окна, спиной к собранию.

– Мы готовы предложить стратегический удар по остаткам Бернсайд и Ленц, – начал один из старших Альвескардов. – Быстрый, жёсткий. Без пощады.

Рейнильд выждали, прежде чем ответить. Один из них, мужчина с аккуратно убранными в платок светлыми волосами, сложил руки:

– Это предложение… противоречит духу нашего союза. Мы говорили о сдерживании. О мире, а не о резне.

– Резня – это то, что будет, если мы позволим им перегруппироваться, – хрипло отозвался другой Альвескардский советник. – Они выжидают. Мы не должны дать им время.

– Или вы боитесь, что они обратятся против вас? – спокойно спросил представитель Рейнильд. – Боитесь, что Паулин окажется не той, кем вы её считали?

Тон стола изменился. Пауза. Стало слышно, как потрескивают фитили в настенных лампах.

– Паулин – временный элемент, – отрезал Лирхт, не поворачиваясь. – А вы – слишком долго находитесь между берегами. Нам нужно знать: вы с нами или с теми, кто вас сожжёт, как только окрепнет.

– Мы не позволим собой манипулировать. – Тот, что с платком, чуть наклонился вперёд. – Мы союзники, Лирхт. Не наёмники.

– Тогда докажите. Согласуйте удар. Или подайте заявление о нейтралитете. – Его голос не повысился, но зал будто стал уже. – Иначе вы нам не союзники. А декорации.

Молчание длилось слишком долго.

Когда Рейнильд поднялись и покинули комнату, ни один из них не обернулся. Только их запах – мёд, сосна, холодная вода – задержался в воздухе, как тень после удара.

Лирхт медленно повернулся, глядя на закрытую дверь.

– Они идут ва-банк, – проговорил он.

– Или в тупик, – буркнул один из советников.

Но Лирхт уже знал: если они выйдут из-под контроля – крови будет больше, чем на всех знамёнах вместе взятых.

ГЛАВА 19. Первый удар

Слухи распространялись быстрее официальных вестников. Уже через сутки после дипломатической встречи, в северном секторе базы Альвескардов вспыхнули три пожара. Никакой паники – только напряжённая слаженность в тушении, но дым осел в стенах, в глазах, в словах. Утром в зале совета пахло гарью и вопросами.

Лирхт стоял у карты. Метки – линии – зацепки. Он молчал, пока тактик делал выводы.

– Это не нападение. Это предупреждение. Они знают, как надавить. Не ломают стены, жгут воздух.

– Слишком чисто, чтобы быть случайностью, – заметил один из советников. – Но обвинить нельзя. Ни прямого следа.

– Рейнильд? – спросил кто-то, не глядя.

Тишина ответила первой.

Позже, в прохладном коридоре между залами, Лирхт пересёкся с Марко Райнильдом. Без охраны. Без свиты. Только лицо – постаревшее, как будто за ночь.

– Мы по-прежнему держим союз, – произнёс Марко, не приближаясь. – Но то, как ты ведёшь эту игру… ты ставишь нас на край.