Дороже жизни. Сага Иного мира. Книга первая. Часть I

– Ты их не любишь, – улыбнулась Гроя.

– Они заслужили моё недовольство. Злопамятны, упрямы и скупы. И слишком много рассуждают о чести.

– Я о свиньях.

– Я тоже.

Гроя засмеялась. Она обожала подобные беседы с отцом, тонкие и в меру злые, но смешные и умные.

Подошёл кормчий:

– Господин, лодка. Машут жёлтым флагом. Это стража. Мои ребята сбросят верёвочную лестницу.

Четверо сыновей кормчего усердно драили и без того сияющие чистотой, выскобленные до первобытной желтизны доски палубы. Всякий раз, когда Гроя выводила нагих рабынь из каюты, сыновья кормчего высыпали наверх и принимались скоблить палубу.

Грой поморщился и вынул мешочек с монетами.

Стражников оказалось трое, все рослые, худощавые и жилистые, коротко стриженые воины лет тридцати. Они были обряжены столь одинаково, что не отличить одного от другого. Завидев людей в кольчугах и с мечами, рабыни испуганно приумолкли. Старший над стражей сразу уставился на них:

– Почему держишь товар на палубе, купец?!

За его спиной сопели помощники, разглядывая рабынь.

– Для большей его свежести, могучий воин, – спокойно отвечал Грой. – В каюте рабыням душно.

– Товару положено быть в трюме, – отчеканил стражник. – Не в каюте и не на палубе. Твоего корабля нет в перечне Гильдии. Значит, ты нарушил закон. Мы забираем твой голый товар.

– Забирай, – улыбнулся Грой жалкой попытке обобрать глупого купца. – Но учти: товар не мой. И корабль не мой. «Фец Гигант» принадлежит королю Линглы, о том есть повеление Его Всевластия. Мне, ничтожному труженику Гильдии, поручено всего лишь доставить груз в целости и сохранности. Забирай желаемое, но оставь на королевском пергаменте своё имя и свою должность. Напиши их очень разборчиво и крупно. Такой храбрец, как ты, наверняка имеет зычное имя. Наш король собирается навестить Вечную Вехту с государственным визитом, вскорости. Возможно, Его Всевластие пожелает показать пергамент вашим вождям, как весёлую шутку: не каждый ведь день кто-то из чужих воинов обирает могущественного короля Линглы!

И Грой протянул воину свиток с грозной печатью, полученный накануне отплытия из рук королевских дознавателей, когда те осматривали корабль и груз, внеся купеческую медь и рабынь в список товаров для вывоза. Мечи и доспехи от лорда Юлга надёжно покоились под грузом металла, и дознаватели не захотели ворошить тяжёлые слитки в душном и тёмном трюме.

Воин пробежал взглядом список, задержался на печати. Осведомился кисло:

– Ваш король торгует рабынями?

– Его Всевластие не докладывает мне о своих мудрых замыслах и великих планах, – сухо ответил Грой и, напустив на лицо значимый вид, строго поднял брови и указательный палец. – Возможно, я везу не рабынь, а дружеские подарки князю Госпожи Великой Сахтаръёлы, там ведь нет рабства. Мы плывём туда.

– «Возможно»? – нахмурился стражник.

– Не мне, маленькому человеку, совать нос в дела могущественных лиц, заправляющих событиями всего мира, – и Грой грустно развёл руками. – Во избежание печальных для моего старого носа последствий.

– Одиннадцать медных монет налога за девок и одна серебряная за груз в трюме, – зло бросил стражник, получил деньги и напоследок оглянулся на рабынь, как голодный волк на испуганное стадо ланей.

– Ой-я! – облегчённо выкрикнул кормчий в широкую трубу, та уходила сквозь палубу в галереи, где меж скамьями с гребцами расхаживали сыновья кормчего, вразумляя непонятливых тумаками. Разом плеснули по воде вёсла, и тяжело гружёный «Фец Гигант» медленно двинулся вверх по течению. На палубе снова защебетали рабыни и захрустели свежими яблоками.

– Отец, мы заплатили такую огромную пошлину окончательно? – поинтересовалась Гроя. – Или будут ещё поборы? Объясняй.

– Будут, дочь, будут, – печально вздохнул купец. – Оберут не раз. Пока доплывём до озера Лангаррад, алчные господа Вечной Вехты опустошат три наших мешочка с медью, они в моей каюте, эти мешочки. И один запасной, то есть всего четыре. Видишь ли, на крутых берегах притоков Акди, в предгорьях, куда не поднимается вода паводка, построено много городов с лабазами, рынками, кузницами и оружейными мастерскими. Там обитает мало-мальски приличный народ, понимающий в купле-продаже и уважающий собственность. Зато пологие берега самого Акди усеяны дубравами, желудями, свиньями и замками железных господ Вечной Вехты. Эти типы уверены в своих правах на тот кусок грязи и великой реки, какие видны из бойниц самой высокой их башни. Хочешь пересечь владения воинственного господина? – плати ему пошлину. Сотня проходящих кораблей или обозов дают владельцу замка тысячу медных монет дохода.

– Какая дикость! – возмутилась Гроя. – Наш король живо укоротил бы руки такому добытчику средств. Ишь, личные виселицы завели и собирают личные налоги.

– О да, – покивал купец, искусно сохраняя серьёзное лицо. – В государстве должна быть только одна «сковорода гнева». Тысяча сковородок – это не государство, а базарная площадь какая-то. Со свиньями и жуликами.

Гроя смеялась.

…Как вода Акди, утекали дни. Плескались длинные вёсла по воде, где-то в трюмных галереях надсаживались голосами сыновья кормчего, сильно поубавилось запасных гребцов, зато «Фец Гигант» весьма сноровисто поднимался вверх по течению. Едва исчезал за кормою какой-нибудь сурового вида замок, впереди вырастал другой. Снова и снова повторялось одно и то же: лодка с воинами, лающие окрики, попытки отобрать рабынь и звон монет.

– Как много тут замков! – удивлялась Гроя. – И какие тут жадные воины!

– Воины как воины, – снисходительно возражал дочери купец. – Увидели нагих дев, и сразу: «отдай их мне». Все воины таковы, Гроя. Они как голодные коты. Если не удаётся украсть, норовят шипеть или мурлыкать, но лишь бы заполучить вкусненькое. Их надо сразу и строго щёлкать по носу. Учти.

– Учту, – смущалась Гроя, торопясь перевести разговор. – Почему ты раньше не брал меня на торг? Чудесное плавание! Живительный воздух, туманы над рекою, красиво очень… Посмотри, какие могучие дубы! И корабль шикарный. Роскошная каюта, пахнет кедром. Как в королевском дворце, наверное. Так бы и плавала всю жизнь.

– Не все корабли и не все плавания таковы, Гроя, – опечалился Грой.

– Отец, отец! Смотри: берега пропали!

– Это озеро Лангаррад, дочь. Скоро вода станет прозрачнее стекла, и ты увидишь чудеса подводного леса. Мы будем пересекать озеро двое суток.

* * *

После озера Лангаррад корабль вошёл в дельту огромной реки.

– Тут нет камня, – пояснял купец дочери, указывая на бревенчатые стены большого города, что показался на лесистом берегу. – Всё строят из дерева. Это богатый город Синеярр, столица Речных владений Госпожи Великой Сахтаръёлы. Поборы закончились.

– С нас не будут брать деньги? – удивилась Гроя.

Она уже привыкла к вымогателям в кольчугах.

– Будут, дочь, – улыбнулся купец. – В каждом городе, куда мы привозим товар, сахтаръёлы облагают проданное налогом. Но только проданное. Плавают тут беспошлинно.

Через пару дней корабль повернул на север. Левый берег стал высок настолько, что спрятал за своей крутизной всё. Зато правый дымил кострами и желтел стогами, там простирались скошенные поля.

– Это однообразное зрелище не изменится долго, – сказал купец. – Когда мы минуем Речные владения, то потянутся Луговые, но разницы не будет никакой, собственно. Те же луга справа и та же круча слева.

– Почему круча всегда слева? – заинтересовалась Гроя. – У нашей Глиаеры тоже крут западный берег почему-то.

– Не знаю, дочь, – вздохнул купец. – Но у всех рек берега выглядят так: западный крутой, восточный пологий.

– У реки Акди берега «северный» и «южный», – улыбнулась Гроя. – И оба они пологие!

– Ты наблюдательна, – похвалил купец свою дочь.

В Старые владения, к столице Госпожи Великой Сахтаръёлы, они подплывали, когда дремучие леса на пологих северном и южном берегах Акдиръянда уже буйствовали всеми волшебными оттенками осени.

Глава вторая

Юный рабовладелец

Учение – хорошая вещь, но чаще всего оно приводит к ошибкам.

Ямамото Цунэтомо, «Сокрытое в листве»

═════════════════════════════════════════════

В узкое окно княжеской цитадели втекал свежий воздух, перемешанный с запахами опадающей листвы. За окном блаженствовала теплынь, а далеко-далеко, за пёстрым лесом, поднимались к небу тонкие столбики дыма; их было очень много. У беженцев-горцев настало время обеда. Наловили рыбы и насобирали грибов, ругая Госпожу Великую Сахтаръёлу на чём свет стоит за несправедливость небес, благосклонных на одаривание извечных врагов дармовым провиантом, добывать который в горах ой как нелегко.

– Князь, тут к тебе мальчонка. «Важное дело», говорит. Кинжалом желает похвалиться, но прячет и отдавать не хочет, стервец. Говорит, в том кинжале всё дело его секретное и заключено. Примешь?

– Где Хват? – не отвечая старому стражнику, князь обернулся от окна. В руке он держал серебряный кубок с молоком. – Я что, по десять раз звать его должен?!

Князь был раздражён. Стражник застиг тот момент, когда князь натирал суконным рукавом пушок над верхней губой, смотрясь в кубок. Он слышал от старых воинов, будто усы вырастут быстрее, если смочить подусники молоком и тереть, тереть их чем-то жёстким. Нет, не растут… Опять разыграли, мерзавцы.

– Так ведь… – нисколько не смутясь, стражник развёл руками – …он же не пёс твой, по свистку являться. Глава сторожевой дружины, как-никак! Хват зазря не опаздывает. Своё дело имеет, значит. Завершит – придёт. Да ты и послал-то за ним недавно! Эвон, молоко выпить ещё не успел. Как ты «десять» насчитал?

– Что значит: «своё дело имеет»? – вспылил князь. Посмотрел на своё отражение в серебре кубка и выплеснул молоко за окно. Стукнул кубком о подоконник. – Он своё дело важнее княжеского оценил? Откуда ему знать, чьё важнее, если он моего слова выслушать не желает?!

– Да желает он слушать твоё слово, желает… – примирительно произнёс стражник. – Может, коня седлает. Что ж ему, с конской амуницией на горбу к тебе бежать?

Князь мрачно отвернулся к окну.

Он был очень молод, его избрали всего пару лет назад. Те из властолюбивых хитрецов, кто давно лелеял мечту обновить свою жизнь на сладкий манер заморских рабовладельцев, смогли-таки уболтать Большой сход красивыми словами о чести и верности. И сход, измученный неурядицами последних лет, избрал князем Госпожи Великой Сахтаръёлы пятнадцатилетнего мальчишку-сироту, внука усопшего князя. Невинный отрок легендарного воинского происхождения, чьи многочисленные родичи полегли в степи, в далёкой и кровавой битве, должен был занять княжеское кресло и тем означить преемственность власти, предстать народу символом единения умыслов и одним лишь видом своим трогательным усовестить нерадивых и алчных, расшатывающих основы государства. Знатные жёны – голос схода! – плакали от умиления в дорогие меха собольих шуб. Ещё бы! – горделивой осанки подросток, не ведающий грехов лжи и похоти, с тяжёлым мечом именитого деда в нежных ручонках, за ним мерцали изрубленный щит отца и зазубренные мечи восьми дядюшек, развешанные на стене.

То видели жёны. Их знатные мужья углядели только юнца, без дружины из храбрых родичей за детской спиною, с нестрашным уже мечом околевшего свирепого старика, этого вечного препятствия к роскошным замыслам.

Спустя год Госпожа Великая Сахтаръела развалилась на два десятка скороспелых княжеств. В них уже не надрывались о чести с верностью, в них раздували галдёж про столетние обиды к новоиспечённым соседям. Повсеместно зазвучали странные для былых нравов рассуждения о честном многожёнстве и о наследственных привилегиях – выяснилось вдруг, что их отсутствие лишает Сахтаръёлу будущего процветания. Оказывается, именно эти важные опоры мироустройства привели знаменитые государства к могуществу. И то: почему безжалостные пришельцы из пустыни выбрали жертвой Сахтаръёлу? – почему не её соседей? – а лишь потому, что соседи крепки своим мироустройством. Там порядок. Там не прощают долгов. Да, там облапошить дурака не грех. И потому народ тамошний держит ухо востро, он стал умён! Там потешаются над обычаем «смертию не казнят». И потому там извели разбойный люд напрочь, прилюдными казнями на площадях, всевозможными сожжениями, четвертованиями, колесованиями и повешениями. Там подлое нутро человеческое не тщатся переиначить на крикливых сходах, тратя силы и речи попусту. Там вообще знать не знают никаких сходов! Подлое нутро? – ну так спрячь его и не показывай, не то инструменты палача уточнят, что у тебя за нутро такое. Неужто боевые дружины Танлагемы или Вечной Вехты устроили бы горластый сход с кулачным спором посреди ночного поля, перед решительной битвой, когда степь вот-вот загудит под конницей врага? Нету в Сахтаръёле послушания и покорности хозяйской воле, нету… Значит, надо её привить. И процветать. И потом: маленькой стране проще справиться с невзгодами и бездорожьем. Взять хотя бы Кисонию, к примеру! Прекрасные дороги.

Про затерянную где-то на холодном побережье Кисонию мало кто слышал в Сахтаръёле, и уж совсем никто не видал её дорог. Но возникла и окрепла уверенность, будто там моют с мылом брусчатку улиц. Домохозяйки ахали и ругали князя, жадного на мыло. В обилии гневных рассуждений затерялся совсем смешной вопрос: а кто же станет наследственными хозяевами всех этих новых «кисоний», диктующими свою волю подлому нутру покорных бобылей-неудачников, коим не хватило жён вследствие многожёнства успешных и достойных? – как это «кто»? – самые достойные из успешных, конечно! То есть самые благородные. Они будут суровы, но справедливы. И помогут бедным. Никого не обидим!

Во всех кровоточащих осколках некогда единой страны засуетились крикливые проходимцы с новенькими пергаментами, подтверждающими их благородство и мужскую силу. На сходах посмеивались, зачитывая вслух бесстыжие пергаментные фразы. Из заграничных «кисоний» в Сахтаръёлу хлынули толпы молоденьких девок, там прослышали про грядущее многожёнство у богатых соседей. Новость взбаламутила массу бойких хорошеньких иностранок, которым грозило рабство за долги непутёвых отцов. Наверное, лучше уж состоять непонятной «княгиней» при лесном варваре, чем надрываться немытой рабыней при вонючем свинарнике, у старого господина-лакомки, почёсывая исполосованную плетью госпожи спину. Тем более, по слухам, варвары моются в банях, носят дорогие меха, не живут в хлеву, и никаких рабов не держат вовсе. «Девочки, зачем они захотели многожёнства? Кто есть «княгиня» у сахтаръёлов? Как бы служанка или…». Все сходились в том, что как бы «или». Иначе зачем господам многожёнство и бани? – набивай свинарник юными рабынями и пользуйся, пока не подурнели от работы и не пропахли навозом. Но баня… – о! – там совсем другое дело… Говорят, в ней пахнет весенним лугом. Или осенним. Словом, в её горячих парах весьма приятно размякшему телу и влажным мыслям.

Так шептались беглянки из крохотных королевств с хорошими дорогами. Ещё летом они валом валили через пограничные заставы. Но сейчас всё переменилось. За кордон хлынули из Сахтаръёлы заморские гости, следом потянулись загостившиеся. Ибо к хозяевам вот-вот должно было нагрянуть огромное и безжалостное войско неведомого народа под длинным и странным названием «кунвиниблы», народа свирепого и дикого, но изощрённого в убийствах и пытках. Ничего, кроме жуткой смерти, тут искать больше не приходилось.

– …Ну как, примешь мальчонку?

– Только «мальчонок» мне и осталось принимать… – сквозь зубы процедил князь. – Никакого порядка.

– Ну, это он по моему стариковскому разумению «мальчонка», а по жизни нашей он не «мальчонка» вовсе, – благодушно заметил стражник. – Твоих лет он, шестнадцать парню. Почти боец. Обиды тебе не будет его возрастом. И ещё купец заморский топчется, из Линглы. «Гроем» кличут. С девкой пришёл, в плащ завёрнута с головы до пят. На цепи привёл.

– Чего-чего? – изумился князь, снова обернувшись. – Как так: «на цепи»?

– Да как собачонку породистую. Потому ошейник на ней дорогой, серебряный, к ошейнику пристёгнута цепь серебряная, разве что намордника золотого не хватает. За цепь и ведёт. Ничего, идёт. Лет восемнадцать девке, статная, красивая, личико узкое, губки пухленькие, а уж стан… Кожа тёмная, как у нашего Сенхимела. Глаза страсть как хороши – преогромные, лилового отлива. Волосы – загляденье! Плащик заморский с неё купец сбросит, а под ним обнаружится платьице коротенькое и располосованное, от подмышек аж донизу, с двух сторон; ну, и спереди и до пупка – чтоб ты, значит, мог тело девичье осмотреть и ощупать беспрепятственно. А то и вовсе не окажется одёжи под плащиком. Голая, стало быть, предстанет. Ты к зрелищу-то себя подготовь, чтоб не оплошать перед заморским гостем растерянностью. Ну: покраснеешь или голос подведёт хрипотцой внезапной. А ты ж князь, как-никак!

– Ты чего несёшь, дед?! Сбрендил?!

– Да рабыня она, князь. Не видал ещё рабынь? Вот, поглядишь заодно. Купец Грой наружностью человек чопорный и неглупый, но изнутри, видать, простоват. Да и дела торговые у него совсем неважнецкие, думаю. Купцу кто-то наплёл, будто у нас чёрные рабыни нарасхват идут средь оголтелых сластолюбцев. Корабль пушнины готовы отдать за такую! Хоть и знает купец, что рабства мы не признаём, однако-сь отчаялся и привёз к нам с десяток девок, на пробу. Одну к тебе привёл, как образец, обрядил для удобства осмотра. Самую красивую выбрал, наверное. Должно быть, тайную надежду лелеет: вдруг на два корабля с мехами князь сподобится? Ты ж государственная фигура, как-никак!

– И чего делать? – растерялся князь.

Стражник пожал плечами:

– Можешь, конечно, девку освободить от цепей, а работорговца выпороть. Но я бы не советовал с купцами заморскими нынче ссориться таковским способом. Ведь, по их разумению, эдаким поступком ты купца ограбишь, да ещё с глумлением. Не хочешь брать товар – не бери, и впредь запрети ко ввозу. Но отбирать и куражиться не смей. Такой у них закон, в их купеческой Гильдии.

Князь задумался.

– Девка и впрямь хороша. Помнишь дочек Бангиръярра? – привозил на выборный сход, похвалялся. Тем девкам под стать красотка. Будешь девку осматривать-ощупывать? На вид телом сладкая; ну, где оно в прорези плащика проблёскивает.

Князь фыркнул, явно смущённый.

– У купца полный корабль девок. Ты их всех оптом купи. За рабынь, конечно, тебя по голове не погладят на сходе. Но ты объяви: мол, приобрёл для военной надобности. Буду-де выдавать такую девку в жёны воину, как награду за выдающуюся доблесть в грядущей битве. Встрепенутся, поймут, одобрят. Глядишь, сотня-другая знатных бойцов и запросится в дружину. Доблесть выказать.

Стражник кивнул на окно, где виднелись далёкие дымы:

– А то всё волки-агавары валят к нам кашеварить. И потом, князь, хрен его знает, купца этого заморского. Может, он и доспехами торгует втихаря, а рабыни у него так, для отводу глаз. Принял бы.

– Впусти сперва «мальца», – сухо бросил князь.

Он отчаялся и озлобился ждать помощь против неминуемого нашествия. Все соседи-иностранцы уклонились выступить подмогой. Для тех же своих, кто рвался в ополчение с плотницкими топорами, не хватало доспехов. Да и что толку от пеших топоров, ежели конные пришельцы бьют стрелой без промаха за сто шагов, на всём скаку, пробивая полушубки насквозь?

…Вошедший оказался темноволосым подростком, худощавым и зеленоглазым, с правильными чертами симпатичного лица.

– Чего тебе? – сразу спросил князь. – Говори короче и не бреши. Моё время дорого. Кто таков?

– Князь! – сильно волнуясь, заговорил паренёк. – Я Дъярр из Аръяварта, состою в учении при оружейных мастерских. Придумал кинжал. То есть я придумал меч, но тебе я кинжал предъявлю, как уменьшенный пример того меча. Ты вообрази умственным усилием, будто сей кинжал есть двуручный меч.

И принялся распутывать грубую ткань на свёртке, который принёс с собою.

– Надо наделать тысячи таких мечей. Видишь ли, их не ковать, их выращивать надо. Но не как репу или капусту, на грядках, а в бочках из ясеня. В особом рассоле. Сто дней растёт таковский меч! До зимы управлюсь, если помощь дашь. Главное – настроить бочек по-быстрому и развести рассол, а мечи сами в нём вырастут. Всех кунвиниблов порубим! Один я долго буду бочки сооружать. Не бочкарь я, да и на какие шиши столько ясеня накуплю? И в рассол много чего надо, всё из дорогих матерьялов.

Выложил на стол ржавую подкову.

– Это не кинжал, это у меня подкова, для испытаний. Понимаешь, видел я однажды, как на купеческом дворе разбили стеклянный кувшин заморской работы. Шуму было, крику… Стали собирать осколки. И знаешь: все изрезались в кровь! Очень острые грани у стеклянных осколков, даже сталь царапают. Тут-то меня и осенило! Щас, только из ножен выну… Во, гляди.

Князь глянул. И, безо всяких умственных усилий, коротко и закипая злостью, велел:

– Сгинь.

– А? – растерялся подросток.

– Вон отсюда, скотина! – заорал князь. – Уноси ноги, пока цел!

Испуганный подросток шмыгнул за дверь, со своими кинжалом и ржавой подковой, а князь запустил вслед комком мешковины, в которую те были завёрнуты.

– Сегинъярр, впусти купца!

…Заморский гость оказался сухопарым, немолодым и очень учтивым:

– Приветствую тебя, благородный воин, потомок благородных воинов, честь и гордость которых не снисходит до низменного торга. Лишь два товара достойны твоего взгляда: это славный меч и красивая девушка. Взгляни на эту рабыню…

И одним жестом снял с высокой девушки, которую привёл на цепи, плащ из чёрного шёлка с капюшоном, с головы до пят скрывающий незнакомку.

Под плащом на той и впрямь ничего не оказалось. На девушке не было ничего, кроме серебряного ошейника с замочком очень хорошей работы, его можно было принять за украшение. Купец легонько встряхнул цепь, и девушка подняла руки, принялась поворачиваться влево-вправо, мелко переступая босыми ногами. Её красные башмачки купец держал в руке; видимо, он разул свой «товар» в гостевом зале, чтобы показать князю безупречность маленьких ступней. Девушка и впрямь выглядела так, как её описал стражник – безупречного сложения, зрелая телом и с очень красивая лицом, смуглая почти до черноты, с наученной белозубой улыбкой и печалью в больших лиловых глазах.

Не отвечая на приветствие купца, князь с трудом отвёл взгляд от рабыни и заговорил холодно:

– В Госпоже Великой Сахтаръёле нет рабства, купец Грой. Продавать-покупать людей обычая не имеем. Больше ко мне голых девок…

Скользнул взглядом по рабыне:

– …не приводи. Не погляжу, что купец, упеку в подвал. И Гильдии своей сообщи: рабов-рабынь не торгуем. Если привёз оружие или доспехи, куплю всё оптом. Без торга.

– Я не торгую оружием, доблестный князь, – грустно вздохнул купец. – Нынче никто не продаёт мечей и доспехов. Все хотят купить их в наши тревожные времена.

– Тогда зачехли свою рабыню и ступай с миром.

Князь встал, повернулся спиной к гостю и отошёл к окну. Он не глядел, как купец обувает и уводит свой товар, не желал, чтобы кто-нибудь видел краску на его лице. Расстроенный, поднёс ко рту пустой кубок, опомнился и тихо выругался.

Из-за дверей донёсся мальчишеский вопль:

– «Рабыня»?! Как это: «рабыня»?! Ах, «рабыня»… Богиню в рабыни определили?! Держитесь, гады, свои и заморские!

Что-то зазвенело, взвизгнула девушка, растерянно залопотал купец.

Князь быстрым шагом вышел в зал для гостей, где подросток Дъярр размахивал своим кинжалом, вопя:

– Свободу богине ночи! В замке князей Госпожи Великой Сахтаръёлы рабский торг устроили?! Да я вас… Требую схода и справедливости! Требую прилюдного испытания кинжала!

Обнажённая девушка испуганно зажимала свой рот ладошками, а купец, стараясь держаться за её спиной, набрасывал ей на плечи шёлковый плащ. Но тот всё время соскальзывал; видимо, у купца дрожали руки. Лишь старый стражник наблюдал с интересом за происходящим. И не вмешивался.

– Сейчас ты у меня получишь «испытание»… – вскипая яростью, сквозь зубы произнёс князь – …шарлатан поганый.

Схватил Дъярра за шиворот и легко выволок на крыльцо, где едва не столкнулся с воином в тяжёлой кольчуге, тот был при мече и посторонился очень ловко, хотя и с удивлением.

– …я тебе дам «сход», пустомеля! На! Вот тебе «сход»! Получи!

И коротким сильным ударом отправил Дъярра в огромную кучу листьев, которую складывали возле крыльца для сожжения.

В гостевом зале князь сразу остыл. Воин в кольчуге подбрасывал на ладони какие-то мелкие железяки, похожие на разрубленную проволоку. Задумчиво проводя взглядом девушку-рабыню, которую купец Грой всё ж таки укутал в длинный плащ, воин поинтересовался:

– Звал?

Князь кивнул на дверь:

– Дело есть. Заходи, Хват.

В зале с окнами-бойницами Хват вдруг спросил: