Дороже жизни. Сага Иного мира. Книга первая. Часть I

Лорд плеснул в кубки немного вина.

– Никто тебя не накажет в Сахтаръёле, не страшись. Не те нынче времена, чтобы их князю ссориться с купцом Гильдии. Умные это понимают, а князь Сахтаръёлы хоть и юн, но не глуп. На всякий случай ты найдёшь в трюме заколоченные ящики, в них пятьдесят отличных мечей и столько же кольчуг, эти трофеи я тайком отобрал у мятежников. Оружие – не товар, купец, оно мой дар князю Госпожи Великой Сахтаръёлы. В начале зимы князь ожидает вторжение «пустынников», потому мой подарок сделает его благосклонным к тебе и терпимым к твоим рабыням. Постарайся вернуться до морозов. Если не успеешь, знай: с наступлением холодов кормчий отведёт корабль из Сахтаръёлы к побережью, в незамерзающий порт Сеге-Танлагема. Ищи «Фец Гигант» там. Он будет ждать тебя.

– Почему «в начале зимы»? – удивился Грой; он слышал много сказок о «пустынниках» -людоедах, якобы испепеляющих всё на своём пути. – Мой лорд, как ты можешь предугадать чужое нашествие столь точно?! Даже враг-сосед не сообщает о своих намерениях, а уж враг из непроходимой пустыни тем паче. Такого врага даже не найти в пустыне, чтобы разнюхать его планы. Он же не пойми откуда появляется.

– Богатые города Сахтаръёлы стоят на реках, – пояснил лорд, цепляя на кончик кинжального лезвия кусочек окорока. – В непроходимых лесах, куда летом могут спрятаться горожане и где прокормится охотой войско князя. Но когда ударят крепкие морозы, то все будущие рабы сгрудятся в тёплых городах и деревнях, возле очагов, а реки замёрзнут…

Он осматривал лакомство, раздумывая, отправить ли его в рот. Икнул.

– …и станут широкими дорогами для конницы завоевателей, та поскачет по руслам рек от города к городу. На заливных лугах великой реки Акди уйма стогов, заготовленных на зиму для скота. Этот скот – отличный корм для «пустынников», а сено прокормит их конницу. Раньше этой зимы «пустынники» не пойдут в набег. Думаю, у них полно лазутчиков в Сахтаръёле. А следующей зимой они двинутся через Вехту и Танлагему. У нас пустынное войско надо ждать лет через пять, когда обращённые в рабство вехты настроят им кораблей.

Левой рукой лорд вынул из сумки свиток, ленту чистого пергамента, намотанную на дерево. Судя по толщине свитка, довольно длинную.

– Держи. Будешь записывать сюда всё проверенное и слухи. За каждые десять строк точных сведений или за сто строк слухов о «пустынниках» я даю одну золотую монету. Но если ты боишься плыть в верховья Акди, откажись. И забудем навсегда о нашей встрече.

В зрачках лорда отражались холодная сталь и сочный окорок. Купец счёл это знамением, не допускающим отказа.

– Выполнить твоё повеление огромная честь для меня… – начал Грой, стараясь не замечать длинного и острого кинжала гостя.

И, помолчав, добавил:

– …но ты сказал «три, пять, двадцать», мой благородный повелитель. Вдруг рабынь и впрямь наберётся все двадцать? С толпой девушек столько возни! Твоя сказка захватила мой ум и я подумал смешное: вдруг среди рабынь на Невольничьем рынке ждёт своей участи та, из легенды о Йюлаусёче?! Та единственная, которая знает дорогу к лесному волшебнику? В жизни ведь много странного.

– Занятная мысль, – понимающе улыбнулся лорд.

– Но как сказочному купцу удастся распознать её в толпе рабынь равного возраста? – развёл руками Грой. – Нет ли на сказочной рабыне тайной приметы? Клеймо или татуировка какая-нибудь?

– О-о-о, если бы знать примету… – сокрушённо вздохнул лорд. – Разве стал бы я покупать всех? Ты прав, с толпой рабынь возни не оберёшься. Но делать нечего, придётся повозиться. Поручи эту заботу дочери, не вздумай нанять в плавание болтливых служанок. Она у тебя не белоручка? Не чурается черни?

Грой отрицательно качнул головой: нет.

– Вот и отлично. Пусть острижёт рабыням ногти, расчешет волосы и омоет тела. Приучит дикарок к мылу, полотенцам и башмакам. К тарелкам, ложкам и вилкам. Девчонки должны сиять, как новенькие монеты. Всю тяжёлую работу по содержанию этого груза будут выполнять сыновья кормчего. Ну: таскать и греть воду, жарить-варить-стряпать, стирать грязные вещи и мыть посуду, драить каюту рабынь и качать в неё свежий воздух мехами. Их семеро, отчаянные морские бандиты, один другого злее. Они команда корабля, виданоры. И все с огромными ножами. Абордажные сабли прямо-таки, а не ножи.

– Завтра я должен буду оставить свою дочь на корабле одну, у семерых разбойников-виданоров? – глухо спросил Грой.

– Они скорее удавятся на собственных кишках, чем прикоснутся к ней или к рабыням, – усмехнулся лорд. – Видишь ли, чёрных рабов теперь привозит к нам только клан Длиннорукого ярла. Ты слыхал про него наверняка. Беспощадный и свирепый разбойник, мечтает объединить огнём и мечом все кланы, метит в первые короли Виданоры. Мой кормчий – последний зрячий мореход из других кланов, кто знает дорогу к острову чёрных людей. Все остальные добытчики рабов или убиты, или ослеплены Длинноруким ярлом. И теперь только он богатеет на работорговле. Никого не подпускает к золотому острову: там берёт рабов даром, тут продаёт за деньги. Знаешь, это как морской водой торговать единолично, будь на неё спрос. Черпай и черпай деньги из солёного моря.

«Так вот зачем он построил такой огромный корабль и нанял в команду виданорских беглецов, – догадался Грой. – Сам не прочь разжиться дармовыми рабами. Да, лорд есть лорд…».

– Ярл знает, – продолжал Юлг, – где прячутся кормчий и его сыновья. Но боится открытой ссоры со мною. Потому-то они и живы-здоровы до сих пор. Если я прогоню их, им не спрятаться у друзей: Длиннорукий заплатит золотом доносчику, а доносчиками нынче стали все. Кормчий не выпускает сыновей за стены моей крепости, а в плавании – с корабля, так боится за их жизнь. Одно моё слово – «вон» – и семерым последним счастливцам выжгут глаза калёным железом прямо за воротами моего замка. Так что более рьяной охраны для тебя и твоей дочери не сыскать. Все семеро будут усерднее самых исполнительных рабов, не сомневайся. Прикажешь – языками вылижут башмаки твоей дочери. Растолкуй это ей. Пусть держится с ними величественно и строго. Как госпожа со своими слугами.

Лорд стряхнул нетронутый ломтик с лезвия на стол, к остаткам окорока. И вложил кинжал в ножны.

– Дослушаешь сказку гадалки и привезёшь мне её концовку. Хоть до следующей зимы колеси по Сахтаръёле, но пустым не возвращайся. Ты понял, какую концовку сказки я жду?

– Я понял все твои слова и молчаливые пожелания, мой господин, – обречённо склонил голову Грой.

Лорд встал, у дверного проёма обернулся:

– Накорми дочь, я оставляю сумку тебе, в ней найдёшь ещё съестное. И я не стану спрашивать, сколько золота останется у тебя после покупки рабынь. Сколько останется, столько и останется. Возьми его на корабль, здесь не прячь остатки. Уплатишь этим золотом пошлину Гильдии за продажу рабынь и пошлину королю за их вывоз. В сумке два плаща. Тебе и твоей дочери. Кормчий ждёт тут, за углом, он опознает эти плащи и окликнет вас. И доложит мне, плавал ли ты в город Вадиръяндр или решил схитрить, знаю я вашего брата-купца, жулик на жулике. Учти: всё, что ты делаешь сейчас и сделаешь впредь, ты задумал сам. Мы не встречались сегодня, Грой. Ты выполняешь повеление короля и со мною не разговаривал. Запомни это.

– Конечно, мой благородный господин, – отвесил поклон Грой, скорбно вздыхая. – Меня сегодня навещал не ты, а успешный купец-работорговец. От лица Гильдии он высокомерно отказал мне во вспомоществовании и, глумливо насмехаясь, угостил голодного погорельца чудесным вином и вкусными яствами. Лютая зависть к чужому достатку направит меня завтра на Невольничий рынок, но никак не твой приказ.

– Отлично излагаешь, Грой, – удивился лорд. – Даже я поверил.

На корабле Его Всевластия

Гроза удалялась, дождь стих, и тёмная вода бухты покрылась редким туманом. С причала «Фец Гигант» показался купцу ярко освещённым дворцом посреди захламлённого болота, изуродованного пожаром; такой предстала Грою при свете Реги роскошная некогда столичная бухта. Там и сям к чёрной дымящейся воде кренились, словно обгорелые стволы деревьев, мачты полузатопленных кораблей, в маслянистой глади плавали повсюду какие-то короткие и толстые брёвна.

У дальнего причала, меж обугленными остовами купеческих кораблей, скользили по воде тени и тихо спорили простуженные голоса.

– Ужас, – морщилась Гроя, она на ходу жевала кусочек окорока. – Повсюду руины и головешки. Даже туман гарью пахнет. Там, в потёмках, какие-то люди?

Кормчий, небритый здоровяк с водянистыми глазами, покосился на дальний пирс, еле-еле заметный в сумрачной дымке:

– Это шныряют плоты добытчиков, госпожа. Они не опасны, ибо трусливы и спешат. Им нужно смыться до утра, пока в порту не появилась королевская стража. Тогда добытчиков скрутят и отправят на «сковороду гнева», как мародёров. Если изловят.

– Какие ценности можно добыть среди обгорелых обломков, рискуя жизнью? – подумав, заинтересовался Грой. – Все товары погибли в огне.

– Зато целы медные уключины и якоря, господин, – пожал плечами кормчий. – И якорные цепи. Добытчики обдирают останки судов.

В подтверждение его слов раздался одинокий звук удара металла о металл, и бухта сразу замерла. Тот, кто оплошал с кувалдой, испугался собственного шума и тоже притих.

– Почему повсюду плавают брёвна? – озиралась Гроя. – И как странно блестит вода…

– Это масляные пятна, госпожа, – равнодушно сообщил кормчий. – В бухте горели корабли с драгоценным маслом, оно вытекло из разбитых бочек. В нём плавают не брёвна, а мертвецы. Их будут поднимать завтра, когда волны прибьют к пирсу всех. Не пугайся, все мы станем скучными трупами однажды. Эти купаются в масле, морские волны умащивают их ароматами дальних стран. Не всякому утопленнику по карману роскошь захлебнуться в драгоценных благовониях. Такую богатую кончину не сравнить с позорной смертью нашего ярла Усмуреканкенсена.

«Он большой циник, – отметил Грой про себя. – Как всякий заботливый отец. Похоже, Грое и впрямь нечего бояться виданорской шайки».

И спросил:

– Этот ваш Усмуреканкенсен умер как-то особенно?

– Очень особенно, – усмехнулся воспоминанию кормчий. – Воины сочинили о нём смешную балладу, напевали в морской скуке, потому у меня и сорвалось с языка имя ярла. Видишь ли, господин, за дальними морями живут чёрные люди. Они не знают железа и одежд. Из вещей у них только кувшины, они же орехи.

– Это как? – не понял Грой.

– На тамошних деревьях, которые зовутся «пальмами», растут огромные орехи, каждый с приличную тыкву, – пояснил кормчий. – Такой орех наполнен молоком. Тамошние деревья дают молоко, как дойные коровы.

– Удивительно… – пробормотал купец.

– И не говори, господин, – согласился кормчий. – Я тоже удивился поначалу. Но дикарям эти пальмы привычны, как нам тыквы. Они ковыряют в скорлупе дырку и пьют молоко. Самую большую скорлупу они оставляют заместо кувшина, дикари хранят в них воду из ручья. Знаешь, даже на жаре вода в такой скорлупе не зацветает! Ну, у них ещё и раковины есть, с морского дна. Эти вроде развлечения. Дикарям ведь не нужно заботиться о пропитании, всякой пищи полно в тех краях. Фрукты, орехи и рыба. Натрескаются жареной рыбы с апельсинами, запьют ореховым молоком и сидят на тёплом песке, слушают шум раковин днями напролёт. Ловят повеления богов леса, слова богов океана и шёпот богов неба! Для каждого бога у них своя раковина, и чем больше раковин у владельца, тем ближе он к богам и влиятельнее. Любого бога услышит в раковине. Таких ракушечников называют «большими людьми», там нет ярлов и лордов. Что набрешет владелец большой ракушки, тому и верят. Очень суеверные дикари. Пятьдесят лет назад воины Усмуреканкенсена изловили в лесу и привели на корабль много молодых рабынь. Одна выделялась красотою и светлой кожей; наверное, её отцом был кто-то из наших мореходов. Девчонка лет семнадцати, но зрелая телом, на неё уставились все. Высокая и стройная, как королева мачт. Мы не обыскивали рабынь, зачем обыскивать голых? У них нет карманов, чтобы спрятать оружие. Да у них и оружия-то нет! Понятия не имеют о том, как кого-то можно убить или ударить. Добрые недоумки, словом. Наш грозный ярл был пьян и…

Он покосился на Грою.

– …воспылал страстью. Обнял красотку и потащил её в трюм, где ночевал на медвежьих шкурах. Воины рассердились на ярла, ибо такая рабыня могла стоить целых пять монет, а испорченный товар сильно падает в цене. Но все расступались перед нашим силачом. Ярл был очень силён и проворен. Никто не заметил, как девчонка всадила ему в сердце здоровенный кинжал. Одним ударом развалила грудь ярла от кадыка до пупка, по самую хребтину, как умелый мясник жирную свиную тушу. Такое и мечом трудно проделать! И сиганула с борта в океан. Головой вниз. Да так ловко…

Кормчий удивлённо цокнул языком:

– Вода там кишит огромными скатами, это плоские рыбы размером с быка. Сожрут любого. Но её не тронули скаты. Наши самые меткие лучники не смогли попасть в храбрую рабыню стрелами, так ловко она ныряла под страшилищ. Доплыла до берега и ушла в лес со своим ужасным кинжалом, пока мы спускали шлюпку. Длиннорукий сын ярла был опозорен: его отец пал от женской руки! Хуже: от руки темнокожей рабыни! Большего бесчестья для подростка не выдумать. В ярости молодой ярл велел поймать беглянку и прибить гвоздями к мачте. Но я думаю, он захотел обрести её кинжал. Да разве поймаешь такую в лесу, с факелами… В потёмках она прирезала ещё пятерых наших. К утру мы испугались, плюнули на месть и уплыли. От греха подальше.

– Как же вы не заметили оружия у рабыни? – удивился Грой.

– Никто не сообразил про кинжал, – кормчий пожал плечами. – Он прозрачный был, как стекло. И без лезвия. Только витиеватая рукоять. Из камня какого-то выточена или из раковины, наверное. Подумаешь, прозрачная игрушка в руке рабыни! Пусть играется с амулетом в трюме. Да на её ладони никто и не смотрел. Откуда на той рукоятке появилось лезвие, до сих пор не пойму. Колдовство, наверное. С тех пор мы стали вязать рабыням руки. Как поймаем какую – сразу крутим ей локти и кисти накрепко, чтоб даже мысли не было высвободиться. Долго по лесу таких не водим, чуть накопилась толпа, сразу отправляем на корабль, забивать в дубовые колодки. Видишь ли, долго держать рабынь скрученными нельзя, чуть зазеваешься – глядь, руки опухли от верёвок и от застойной крови в пережатых жилах. Такие рабыни околевают, все труды идут впустую. А в колодках им удобно, молодая кровь так и бурлит по жилам. Можно не следить, жива она или нет. Подумаешь, хнычет! Раз молодая, то жива. Но если помрёт в трюме от тоски, на то воля небес.

– Прямо звери какие-то! – не сдержалась Гроя.

– И не говори, госпожа! – замахал руками кормчий. – Дикие дикарки. Дичайшие.

Гроя хотела что-то сказать, но передумала и вздохнула.

– Едят руками, гадят где попало, – продолжал кормчий тем временем, подводя спутников к самой кромке причала. – Ишь, привыкли у тёплого моря валяться на чистом песочке! Там всё просто: чуть вспотела или припёрло нуждой – бултых в воду, опорожнилась в океан и отмылась заодно. Потому-то неопрятная дикость и незаметна в их краях. Они ж из воды не вылазят! А вынешь такую из трюма в Танлагеме, так и посмотреть не на что. Худышка, воняет, замызганная вся, за самую красивую, крепкую и дородную не выбьешь больше одного золотого. Обычно идут за пару серебряных монет.

– Веди на корабль, – велел купец, пряча усмешку.

Кормчий что-то гаркнул повелительно, и на палубу высыпала целая шайка молодцов весьма нахального и уверенного вида. Они ловко перебросили на причал сходни, широкие, с перилами. И, видимо, тяжёлые: молодцы тужились вшестером.

– Прошу вас на корабль, господа, – вычурно произнёс кормчий, сняв шляпу и неуклюже проделав ею некий приглашающий жест, с поклоном. Он явно подражал увиденным когда-то чужим изысканным манерам, которые никак не вязались с его обличьем.

Гроя фыркнула. Она взошла на корабль гордо, не касаясь перил, сходни и впрямь оказались крепкими, они не прогнулись и даже не шелохнулись под весом трёх человек.

Здесь, на палубе, корабль предстал взорам купца и его дочери настоящим деревянным островом. Широкий, толстенная мачта, на корме – здоровенная надстройка, с ограждением и сверкающей трубой над странным сооружением из меди, напоминающим большой «котёл презрения», стоящий при «сковороде гнева». В таком котле варят мелких воришек, недостойных королевского гнева.

– Что это за штука? – полюбопытствовал Грой. – Кухня?

– Отчасти, – мотнул головой кормчий. – Это котёл, под ним медная печь. Думаю, из такого котла можно накормить даже тысячу человек, считая гребцов. Если, конечно, в трюм загнать ещё семь сотен, вповалку. Задумка такая имелась у хозяина, похоже. Но пока в этом котле мои ребята греют воду для купаний. Видишь ли, гости хозяина любят купаться в большой лохани, она там, внизу, в каюте. Бывало, после турнира плывут на корабле по Глиаере и разглядывают берега из лохани с рабынями. Те оттирают их от боевой пыли и нежат старые раны. Мутная вода вытекает из лохани за борт, а из этого котла прибывает свежая и горячая. По трубе. Туда труба проложена, из котла в лохань.

– Как интересно… – удивился Грой. – Покажи эту выдающуюся лохань.

– Позволь сперва представить моих сыновей, – в голосе кормчего засквозило подобострастие.

Шестеро молодых виданоров толпились за его спиной и сопели, разглядывая Грою.

– Я всё равно не запомню ваших имён, – сухо бросил Грой. – Исполняй повеление.

– Как будет угодно господину, – склонился кормчий и прошипел что-то сыновьям, тех как ветром сдуло с палубы.

…Широкая лестница спускалась из люка в палубе, вниз, в просторное квадратное помещение, с горящими светильниками по углам. Никаких иллюминаторов, никакой мебели, лишь двери на противоположных стенах, три и одна. Грою показался очень свежим и чем-то знакомым воздух внутри корабля. Стоишь, будто в хвойном лесу.

– Каюты и трюм обшиты сахтаръёльским кедром, господин, – пояснил кормчий, заметив, что купец принюхивается. – Два года назад по моему совету хозяин привёз из Сахтаръёлы полный корабль такого дерева. Там из него строят бани, это маленькие домики для омовений, наполненные горячим паром. Видишь ли, в бане есть печь…

– …я бывал в Сахтаръёле, – прервал кормчего Грой. – Знаю про бани. Но откуда тебе известны их привычки?

– Пять лет плена у князя, – вздохнул кормчий. – Малым ребёнком я вступил в дружину Усмуреканкенсена, нужно ведь кому-то убирать корабль и кормить рабынь. После смерти ярла его сын, Длиннорукий ярл, затеял неудачный поход в Сахтаръёлу. Я был ещё мальчишкой и нёс щит юного в те дни ярла. Увы, нас встретил лес копий. Погибла почти вся дружина Длиннорукого, сам он еле-еле спасся, а я попал в плен.

– Тебя выкупили?

– Нет, – снова вздохнул кормчий. – Ярл забыл про меня. Нашёл другого глупого мальчишку, чтобы убирать корабль и кормить рабынь. Жалостливые сахтаръёлы присудили мне всего пять лет каторги за разбой, остальным дали вдвое больше. Многих отправили в Болотные владения, добывать железо из ледяной грязи. Оттуда мало кто возвращается здоровым. Я был слишком молод, чтобы рубить кедр для бань, и меня отдали в артель плотогонов, сплавлять лес по Акдиръянду. Следил за огнём на плоту, чистил рыбу, стирал и сушил рубахи. В цепях, как преступник. Зато узнал реку от верховий до Длинного озера. Так сахтаръёлы называют Лангаррад. Когда годы наказания истекли, меня отпустили. Даже заплатили пять монет серебром за работу. Купил агаварские сапоги, одежду и топор.

– И ты вернулся к Длиннорукому ярлу? – удивился Грой. – Конечно, я слыхал про такого.

– «Сколько виданора ни корми», – хмыкнул кормчий, – «а в разбой его потянет». Так смеются над нами сахтаръёлы. Нет, господин, я не вернулся к Длиннорукому. От сахтаръёлских плотогонов и лесорубов я заразился глупостью и гордостью. Потому совершил гордую глупость: нашёл себе другого ярла и показал ему дорогу к острову рабов. Длиннорукий этого не простил. Он истребил весь мой клан, а я бежал. На бегу я выздоровел от гордости и глупости.

– Где сидят гребцы? – усмехнулся Грой, оглядывая стены.

– В галереях, – кормчий похлопал ладонью по переборке из морёного дуба. – Тут правая галерея, идёт вдоль всего борта, четверо гребцов на весло, двадцать пять вёсел с каждого борта. Левая такая же. Туда есть люки с палубы, по лестницам. И есть большой люк в трюм, грузить товар.

И добавил с сожалением:

– Тут у гребцов целебный воздух кедра, крыша над головой, вода не льётся за шиворот при непогоде. И господам с палубы не видно и не слышно тех, кто на вёслах. Не узнать, каторжники в галереях или воины. Хороший корабль. Большой и сильный.

Вздохнул чему-то.

– За этой дверью лестница в трюм, – и кормчий постучал по широченной, как ворота, двустворчатой двери, запертой на поперечную перекладину, продетую сквозь медные кольца в косяках. – Запор снаружи. Все каюты тут, – он кивнул на противоположную переборку. – За левой дверью пять пустых кают, господин. В них плавали знатные гости. Ты и госпожа выбирайте любые. За правой дверью одна большая каюта с лоханью, которую ты хотел видеть. В ней ты повезёшь свой груз. Входите за мной.

И распахнул дверь, украшенную скупой резьбой. На корабле вообще не было излишней резьбы и тем более позолоты, какой отличались нарочито-выспренные суда богачей. Зато всё было сделано из крепкого и дорогого дерева, добротно и прочно. Видимо, лорд Юлг понимал толк в необходимом и не терпел излишнего хвастовства.

«Тут и впрямь разместятся два десятка рабынь, – думал Грой, разглядывая гору оловянной посуды на круглом столе и высокую стопку новых одеял в углу просторной каюты. – Быстро же разбойники выполняют приказы лорда. Неудивительно, что на этом корабле плыли три сотни лучников. В него и тысяча человек влезет, если битком набить».

В каюте было достаточно светло, Рега сияла сквозь витраж остекления кормы. Рисунок витража являл собою поле затихшей битвы и нагую деву с крыльями за спиной, пышнотелую искусительницу с развевающимися волосами синего цвета. Красотка парила над умирающим воином и возлагала цветок на его изрубленный мечами врагов щит. Истекающий кровью вояка восторженно улыбался. Второй план был весь усеян умирающими, над ними тоже парили обнажённые девушки с цветами, страсть как похожие на юных селянок с базара, торгующих вяленым мясом: все они были широкими, грудастыми, и с невинными глазами, полными неутолённого разврата.

«Бред, – раздражённо подумал Грой о витражах. – Чем забиты головы лордов?! Неужели это и есть суть натуры нашей: заполучи человек пищевое изобилие с вином и окороками, да научись мечом махать, так ему на ум только и лезут голые распутницы. Даже после смерти подавай ему ядрёных баб, да ещё с крылышками! И знать не хочет, кем он станет в послесмертии. Всякий лорд уверен, что будет непременно лордом в мире мёртвых. Но вдруг Загробный Суд сделает его глупой птицей или дубом, из которого такой вот корабль выдолбили? Почему люди столь одинаковы своими желаниями?».

Купец Грой хорошо разбирался в людях, на зависть собратьям по торговому промыслу. С одного взгляда он мог определить, чего ждать от человека и чего желает сам человек, какова его натура. Но почему она такова, этого Грой понять не мог, как ни тщился докопаться до первопричины людской души. Впрочем, он никогда не делился своими раздумьями эту на тему, опасаясь прослыть чокнутым в кругу себе подобных: ведь если умеешь завладеть сердцем покупателя, то овладевай, нечего голову ломать. Спеши обратить свой талант в золото, а не размышляй о душе облапошенного простофили.

– Оконца не для океанского похода, конечно, – хмыкнул кормчий, вглядываясь в лицо Гроя. – Но снаружи они защищены ставнями из дуба, господин. Толстыми, не пробить копьём. Чтобы плыть в Сахтаръёлу, ставни не будем закрывать. В проливах нет сильных штормов. Разве что покачает немного. Дня за два мы пересечём пролив и будем в Вехте. А там, на великой реке Акди, всегда спокойно. Течение несильное, прибавим ходу и дней за десять-двенадцать дойдём до озера Лангаррад. Ещё два десятка дней мы будем плыть к столице Сахтаръёлы; правда, болтают, там теперь много столиц. Рассчитывай покупать запасы на этот срок, господин.

Поодаль от круглого стола, занимающего середину каюты, красовалась гигантская медная лохань замысловатой формы, что-то вроде огромного таза для купаний. В него зараз могли влезть человек шесть, не меньше, так оценил размеры сооружения купец. Эту громадную посудину окружал добротный деревянный помост в виде ступенек; наверное, для удобства влезания и вылезания из неё господ и сопутствующих им рабынь.

– Если потянуть за эту цепь, – принялся объяснять кормчий, берясь за серебряную цепь, свисающую над лоханью, – то с потолка польётся горячий дождь. Вода потечёт из того котла, который стоит на палубе. Вот через эту круглую пластину в потолке. Она с дырками.