Эстер

– Я всю жизнь ждала, я не хочу упускать шанс м-м… Все мои видения оживают. И ты знаешь, теперь у меня большие планы, – сладкие ноты касались сердца.

Волнистые заснеженные хребты гор поблескивали с лучами солнца, когда Эстер облокотилась на окно машины. Через маленькую трещинку на стекле бесконечно тянулся и расплывался темно-зелеными вспышками лес, когда она моргала или просто закрывала глаза из-за головной боли. Такой могущественный и тихий. Напоминал родной дуб, от которого остался только пепел и незаметный смог, проплывающий над травой. Она отпустила его, но иногда воспоминания сами цеплялись к ней. Эстер хотела бы уснуть, но молчание было слишком громким, чтобы позволить ненадолго забыться в покое.

Появилось другое звучание, а Оливия продолжала напевать:

– Когда солнце зайдет. И все разлетится на куски. Ты захочешь закричать, но не сможешь произнести и звука. У тебя не получится выжить, пока мы не попрощаем…

Слова были грустные и щекотали струны души, пока Оскар аккуратно не перебил ее:

– Любимые мои девочки, мы подъезжаем!

Посторонний шум замолк. Вдалеке показалась верхушка дома. Все сразу же взбодрились после долгого пути.

– Вау, – прошептала Эстер, приблизившись к такому виду на расстоянии вытянутой руки. – Я еще никогда не видела красивее места.

– Это все Оливия, – ответил Оскар, затаскивая сумки с продуктами и оставляя их на кухне. – У твоей мамы прекрасный вкус.

– Я знаю, – ответила Эстер удаляющимся шагам отца.

Уже начинало темнеть, поэтому единственное чего хотелось – принять теплый душ и сесть в гостиной у костра с кружкой чая, чем они, собственно, и занялись, когда разобрали вещи.

Домик был полностью деревянным и состоял из двух этажей. Наверху расположились две спальни с балконами и ванные комнаты – основная и поменьше. Внизу было больше пространства – огромный зал с камином, мягким серым диваном и кухня. Интерьер был холодным, тусклым и одиноким, хотя это не ощущалось. Внутри были полностью панорамные окна, открывающие вид на леса и горы. Близ стоящие деревеньки освещались небольшими фонарями, которые своей формой напоминали звезды, возвышающиеся над природой.

Оставалось несколько часов до полной ночи. Луна практически пробралась на самый верх неба, освещая темноту, когда они заканчивали с ужином. Вечер прошел практически в полном молчании. Лишь изредка Эстер и Оскар перешептывались о чем-то незначительном.

– Расскажите, как вы познакомились! – восторженно произнесла Эстер, присаживаясь на пол у костра. Она не любила просиживать диван, кровать и стулья. В приятных местах не почувствовать дискомфорт. – Хочу услышать эту историю еще раз.

Почувствовать комфорт – означает лишиться чего-то ценного. Означает лишиться свободного Вдохновения, стучавшего беспрерывно в закрытые двери.

Леманн взял со стола кружки со свежезаваренным чаем и закуски, быстро оказавшись возле камина, который они разожгли перед тем, как сесть за стол. Слышалось потрескивание дров, которое никак не отвлекало. Он обернулся через плечо, чтобы рассмотреть Оливию, которая заканчивала уборку на кухне. Его теплый взгляд грел спину слишком незаметно, чтобы обратить на это внимание.

– Твоя мама была недоступной, – он опустился на пол и оказался наравне с Эстер. – Мне пришлось приложить усилия, чтобы она смогла обратить на меня внимание.

– Не выдумывай! – вставила Оливия, тихо подкравшись к ним. – Хотя, в чем-то твой отец прав. Я пыталась не обращать на него внимания, но ему всегда удавалось меня рассмешить.

– Помнишь, что ты ответила, когда я попросил твой номер телефона? – Оскар сделал глоток, слегка поперхнувшись.

Эстер Леманн было здесь хорошо. Просто сидеть и разговаривать с ними о чем угодно. Мнимое раздвоение личности заметно невооруженным глазом: с ними она податливая, чувственная и добрая, без них – отвратительная и настоящая.

– Вот как сейчас, ты продолжаешь вызывать у меня улыбку. – она засмеялась, прижимаясь к дочери. – Помню, как будто это было вчера.

– Когда я попытался с ней заговорить, она просто развернулась и ушла, представляешь? – его глаза с нежностью округлись, словно первая встреча отдавалась яркими красками в голове.

Их искренность была настоящей. Эстер слегка улыбнулась и кивнула. Каждый раз история звучала иначе, по-другому, но не хуже, чем в предыдущие разы.

– Мне пришлось приносить ей каждый день по белой розе. Один цветок – одна цифра номера. Сначала она просто отвергала их или выбрасывала в мусорку на моих глазах! – немного помолчав, Оскар продолжил. – Лишь спустя неделю мне удалось убедить ее в том, что я не сдамся. Это предавало уверенности возвращаться к ней снова и снова.

– Никогда не забуду, как коротая время, ты срывал нижние листья и крайние лепестки, – она смущенно развернулась, рассматривая снежинки, падающие с неба. Красивая и задумчивая. Вечная. – В один прекрасный день роза была полностью голой, только пустой бутон на ножке покачивался из-за порыва ветра.

Звуки становились отдаленными. Как голос матери и отца.

– Так я мог отсчитывать точное время твоего появления. Лист – пять минут. Лепесток – пятнадцать минут. Один, два, три и ты оказывалась рядом. Я боялся упустить тебя из виду и больше не увидеть. Не знаю, что мной двигало тогда, но с уверенностью я могу считать себя самым счастливым мужчиной.

– Дорогой, ты бываешь таким болтуном, – она незаметно улыбнулась уголками губ. – Но каким бы прекрасным не было прошлое, уже поздно и пора ложиться спать. Дорога была тяжелой. – Оливия приподнялась первая, слегка подтягиваясь. – Спокойной ночи, солнышко, – она посмотрела на Эстер глазами полными любви. – Не задерживайся.

Оскар последовал за ней, как и всегда. Звуки замерли на какой-то момент.

Эстер вытащила свой блокнот и сделала пару заметок.

– Я всегда восхищалась вашей любовью, – тихо, слишком тихо, чтобы кто-то мог это услышать. – И вам.

Вечер закончился на приятной ноте. Дрова едва дрожали от тепла в камине, иногда давая о себе знать. Уставшие, они отправились по своим комнатам, оставив остывший чай.

15

Как все дошло до того, что они остались одни? Как все дошло до того, что она ощущала молодого человека так близко?

Они оба не решались на быстрые действия. Все происходило естественно и не навязчиво, потому что спешить в данной ситуации было бы ошибкой. Сколько бы не старалась Эстер, ей каждый раз хотелось сбежать, из-за того, что она просто не умеет чувствовать и любить. Сколько бы не старался Гарри, на первом месте никогда не будет стоять другая, потому что сердце хранит слишком много воспоминаний.

Его неспешность даже была плюсом. Он долго собирался с мыслью, чтобы сделать первый шаг. И, на самом деле, это не было чем-то смешным, так как Эстер понимала парня и всецело поглощала то, что он мог дать. Почему смешным? Потому что это просто необъяснимо. Кому-то требуется всего лишь неделя, чтобы сойтись, кому-то месяцы. Осуждать за потерю любимого просто извращение, именно поэтому она ему нравилась. Ему казалось, что Эстер медленно проживает эту жизнь, абсолютно не задумываясь о бегущем времени. Создавалось ощущение, что ей плевать на рамки, запреты и всю прочую чушь, которую только могли создать. Одновременно с этим девушка была закрытой, отдаленной и недосягаемой, но временами отдавала всю себя без остатка и как будто бы жила для чего-то великого и не обращала внимание на мелочи. И все эти тонкости создавали идеальную картинку, к которой Гарри тянуло с невыносимой силой.

Её смех, схожий с постановочным, всегда был к месту и никак не сгущал краски. Он подметил, что Леманн не обладала должной эмпатией, как было с той, чье имя выгравировано на ребрах. Но Гарри не мог себе позволить постоянно думать о прошлом, не мог себе позволить быть отшельником в жизни, которая с неимоверной скоростью неслась мимо и без него, забыв о нем на опустевшем перроне. И как бы все мысли не лезли в голову, он позволял впустить в них незнакомую и странную писательницу, хоть и с большой натяжкой.

И, если честно, то одной картиной молодой художник не ограничился. Его обветшалая комната наполнялась живыми глазами. Точнее, теми глазами, которые он ошибочно воспроизводил в своей памяти. И его не за что винить, потому что из-за легкости где-то внутри, Гарри не замечал подобной чепухи, а только влюблялся с каждым разом сильнее. Хоть он и обещал себе, что никто не займет первое место, все было тщетно.

Парень не мог знать всех вещей наперед и наверняка, что придется в последствие столкнуться с тем, что к черту собьет дыхание и изменит сердечный ритм. И все эти глупости приходили на ум, пока он выбирал, что надеть в институт, чтобы снова увидеть её. Куно отдал несколько ненужных вещей, которые хорошо смотрелись на Гарри и подходили, поэтому выбор, как обычно, был не велик. Она в свою очередь могла бы проявить к нему беспристрастие и толику отчужденности, но не устояла перед его очарованием. Если ей удавалось увидеть его в наполненных коридорах мельком, то он всецело посещал ее сновидения, укрывая от заезженной пластинки под названием «кошмары».

Эстер полностью растеряла всю свою решимость и все поставленные перед собой цели просто потому, что не могла оторваться от мыслей о нем. Гарри казался чем-то недостижимым, но при этом настоящим, в отличие от нее, талантливым и прекрасным. Будто бы что-то, что не подвластно природе специально создало молодого человека только дня нее, точнее полную проекцию её мира и одновременно противоположность.

По вечерам, скорее даже ближе к ночи, страхи и непрошеные вопросы подкрадывались к ней и, не переставая, накрывали с головой: «А что если я не достойна его?», «Что будет с ним, узнай он всю правду и увидев мое черствое, прогнившие нутро?», «Возможно ли просто…?».

Это все не то, и не так, потому что безликость никогда не удерживала вверх, и Эстер, закрывая ноутбук, окрыленная ложилась в постель и укрывалась от плохого. Ничего не поделаешь, если даже его образ мог спасти от того, что преследовало девушку по пятам.

– Не хочешь остаться со мной после пар в аудитории? – спросил он, когда Эстер собиралась уйти пораньше домой, чтобы поработать над новыми заметками, которые ей удалось сделать на скучных парах.

Без раздумий, глядя на него, она не могла ответить отрицательно. Возможно, её ломало изнутри, потому что все, что приходилось делать – создавать новую версию себя, что зачастую давалось непросто. Тело практически выворачивало от боли, а мышцы, словно были натянуты на веретено и разрывались, стоило Эстер только подумать о нем.

– С удовольствием. Работаешь над чем-то определенным?

– Ты ведь помнишь, что я тебе говорил? Если раскрою тебе все секреты, то это перестанет быть интересным.

Сначала Гарри почувствовал тепло, а потом до него дошло: не переступил ли он черту? Они оба боролись со своими внутренними «Я», которые глубоко пустили корни и не позволяли показать истинного лица. Эстер – хорошо притворялась тем, кем никогда не являлась и не будет, а он – просто чудак, который не способен даже на то, чтобы отпустить прошлое и перестать жить той жизнью, которая потихоньку опускает его на дно. Но если посмотреть со стороны, рядом друг с другом их глубоко запрятанные существа выходили наружу, не спугивая, а только притягивая.

– Не боишься, что я и так все пойму? – она перешла на шепот, потому что не хотела, чтобы их разговоры становились частью общественного, когда мимо проходили студенты.

– А стоит? Если это произойдет, то я готов выслушать все твои предположения.

Сказать, что мурашки проходили по коже – не сказать ничего. Эстер задумывалась об этом, но даже не подозревала, что когда-нибудь ощутит это на себе. Они простились, потому что до встречи оставалось два часа. Минуты тянулись долго, практически застывая.

Сегодня не было смысла вести себя противоречиво с ним, как было ранее. И как бы сильно она не сопротивлялась этому чувству, ничего дельного не выходило. Его присутствие рядом сводило с ума, поэтому сказать лишнего или уйти – еще успеется, просто время не наступило.

Она подошла к аудитории по искусству на втором этаже, но застыла как вкопанная, привыкая. Эстер прекрасно знала, что Гарри проводил здесь практически все свое время. Парень работал над одним важным проектом, который включал в себя не только возможность попасть на обложку журнала молодых артистов, но и денежное вознаграждение, превышающее размер стипендии в два раза. Он мельком упоминал об этом, когда они сидели в кафе. Она сразу поняла намек и старалась не мешать, потому что любая свободная секунда отдаляла его от первого места. Эти чувства прекрасно знакомы Леманн.

Две недели молодой человек скрупулезно и безвылазно, склонив чугунную голову при тусклом освещении, работал над созданием того, что никому не показывал. Если бы Гарри только знал, как разрывало юную писательницу от любопытства, то никогда бы не позвал. Но её выдержки не было предела, потому что она хотела, чтобы о своей задумке он рассказал сам, когда будет к этому готов.

К счастью для Эстер, пары давно закончились, и коридоры стали пустеть: многие студенты либо направлялись в кампус, либо рассредоточивались по кофейням или библиотекам. Она опомнилась и заглянула в приоткрытую дверь, заметив застывшую мужскую фигуру. В голове сразу же возникли образы и множество эпитетов, которые могли бы описать его, но слов все равно не хватило бы. Ей чудились персонажи, чьи лица перемешивались, но ни одно из них не было способно затмить величие и чистоту Гарри Хейза. Прошло, наверное, минут пятнадцать с момента, как по непонятным для нее самой причинам, она решилась прийти сюда, ведь время бежать от него – поджимало и догоняло её за пятки. Девушке хотелось поговорить с ним и ощутить себя в безопасности, а еще перейти из состояния апатии и грусти во что-то более противоположное. Как и происходило всегда, но она продолжала стоять на месте, рассматривая его и поглощая, пока Гарри первым не прервал тишину.

– Проходи, я не кусаюсь, – заявил парень, не меняя положения тела. Только макушка головы слегка приподнялась и показалась за мольбертом. – Ты пока присаживайся на любое понравившееся место, а я закончу с фоном и проведу тебе небольшую экскурсию. Ты же впервые здесь?

– Да, я никогда не заглядывала в эту часть корпуса.

Скрипучий паркет не умолкал, пока она не присела на свободный стул подальше от него. Ей не хотелось нарушать границы его секретов, потому что она прекрасно все понимала, ощутив подобное на себе. Предательски.

Они молчали, и только отдаленно слышались его дыхание и скрежет красок о бумагу.

Эстер не знала, куда себя деть. Ничего лучше не пришло в голову, чем обернуться к большим окнам в пол. За внешней стороной не происходило ничего интересного, потому что интереснее того, что восседало перед ней – не существовало. В мыслях до сих пор крутились образы и персонажи, но либо они были уже мертвыми, либо в ближайшем будущем их настигнет данная участь. Из-за её неправильности действий к горлу подступала тошнота, потому что она не имеет права думать о мерзости в присутствии Гарри.

Эстер резко вскочила, потому что категорически не хватало воздуха. Звуки напугали молодого человека, поэтому он посмотрел в её глаза, увидев в них страх. Она не хотела уходить от него, но появилась необходимость пройтись по коридору.

– Эй, ты в порядке? – настороженно. – Вот, держи, – он открыл бутылку с водой и протянул ей.

– Извини, что отвлекла, просто почувствовала легкое головокружение. Тут немного душновато, – она молча взяла из его рук воду, не соприкасаясь с его пальцами и добавила, – Спасибо. Я хочу немного проветриться. Дай мне пятнадцать минут, а ты пока спокойно заканчивай с фоном.

Он хотел бы что-то сказать или пойти за ней, но понял, что лучше не стоит этого делать. Эстер оставила все свои вещи в аудитории и быстро удалилась. Чем больше она отдалялась от него, тем легче становилось дышать. Мысли уходили на задний план, пока она доходила до конца этажа, а потом снова шла к началу. И так несколько раз, пока не пришла в чувство и не возвратилась к нему.

– Прости, что так резко ушла. Ты уже закончил?

– Проходи, – он восторженно улыбнулся, потому что снова увидел её и встал, идя к ней навстречу, – Смотри, здесь у нас, как ты могла заметить, работают с красками и часто пишут с натуры, – он обвел руками зал, в котором были только мольберты и неудобные, на первый взгляд, табуретки. Все стояло полукругом, чтобы с небольшой сцены всем открывался обзор. – А если зайти в другой зал. – Гарри подошел к ней и взглядом показал куда идти дальше. – То твоему взору откроется место для скульпторов. Но мы туда не зайдем, потому что будем пыльными и грязными. Скажу так, опыт не из самых приятных.

– Вау, – прошептала девушка, остановившись у дверного проема. – Получается, твой экспонат в виде ангела был сделан здесь?

Она оглядела большую комнату. Светлые и серые стены были испачканы глиной и какой-то другой примесью. Эстер не знала точного названия, поэтому переместила взгляд на множество мертвых фигур и на их части: головы, руки, тела без конечностей прятались за прозрачной простыней и могли напугать, но только не её. Их как будто укрыли от людских глаз, до момента, пока они не станут красивыми и не привлекут внимания. Она задумалась о том, как эта наглядная картина выглядела грустно, но мысль тщетно прервали.

– Совершенно верно. Но я сделал только каркас и несколько частей. Остальное пришлось придумывать из подручных средств и доделывать на улице, – он стоял близко, и его горячее дыхание обжигало участки кожи. – До сих пор не можешь забыть о том ангеле?

Она хотела коснуться его.

– Меня волновал только один вопрос: «Почему?», почему краски такие яркие и почему я понимаю создателя, хотя никогда ранее не испытывала любовь на себе, – она прикрыла глаза и снова очутилась на открытии выставки. – Нет, я не могу забыть. Наверное, это было лучше любых слов и максимально передавало тему любви.

Гарри отдернулся, потому что в его голове прозвучал собственный ответ: «Я тоже не могу». Если бы он мог все контролировать, было бы куда проще. Но ему хватило сил отпустить, потому что проблема не так глубока, как могла бы быть. Время действительно медленно вылечивало, но такие события все равно не смогут отпустить до конца. Слышится глухой разрыв внутри, но его внимание снова переключается на завороженную и красивую Эстер. Она прямо сейчас выглядит именно так, как он изобразил её на одной из своих последних картин.

– Знаешь, не на все вопросы существуют ответы. Все эти незначительные вещи появляются только изнутри нас и уже тогда приобретают форму значительного, понимаешь, о чем я? – он уже хотел вернуться обратно в основной зал, поэтому аккуратно взял Эстер за запястье и повел за собой, продолжая без умолку говорить. – Вот он белый лист, ничего интересного, скорее даже пустота, но когда будь то художник или писатель начинают творить – смысл абсолютно меняется.

– Почему твои ангелы безлики?

– Так нужно, чтобы каждый представлял себя на его месте, – первая ложь слетела с его губ. У ангелов было лицо, которое он никогда не забудет.

Они подошли к окну, за которым темные краски окрасили небо. Её тело дрожало рядом с ним, но она хорошо справлялась с тем, чтобы это было не сильно заметно. И впервые не сопротивлялась и не убегала. Ей нравилось слушать его голос и упиваться мыслями. И не всегда важно, что он говорил и где. Это стало превращаться в необходимость.

– Гарри…, – прошептала Эстер, не зная, что ответить, но без страха посмотрела в его глаза. В них не отражалось ничего, кроме лампочки, нависающей с потолка. Сосредоточиться сложно. Мысли спутаны и в каждой из них он. – Ты бы назвал меня белым листом или ты видишь нечто иное?

– Ты действительно хочешь знать правду? – его тон стал серьезным. А тело еще ближе к ней.

– Хочу, – еще тише. – Хочу увидеть себя хотя бы раз чужими глазами, – затаив дыхание, она не могла пошевелиться.

– Твои черты…, – медленно начал он и протянул ладонь, проводя по нежной, холодной коже. – Черт, Эстер, ты даже себе представить не можешь, как они сводят меня с ума, – невесомо провел указательным пальцем по всему лицу, – Ровный лоб, аккуратные прямые брови, маленький, но с горбинкой нос, острые точеные скулы, не сильно пухлые губы, идеально подходящие для…, – он запнулся, но продолжил. – И глаза, в которых не отражается любовь, но я чувствую в них величие природы. Лишь заглянув в них, мне не составило бы труда изобразить зеленую рощу в…

Парень не осознавал дальнейших действий и не понимал, что им движет, но не сопротивлялся. Ничего интимнее этого момента не могло существовать. Обнаженность существует двух видов: либо двое людей занимаются любовью, либо открывают свой мир кому-то другому. Между ними была вторая обнаженность, которая ощущалась сильнее физической потребности. От этого пробивало до мурашек, до неистовой дрожи. И эти эмоции постепенно перетекали в потребность.

Гарри не издавал ни звука, и даже казалось, что не дышал. Лишь стоял и засматривался на влажные губы, к которым вздумал прикоснуться и которые желал попробовать на вкус. Подобные мысли впервые посещают его голову спустя столько лет, но ему плевать. В этом большом помещении слышалось биение двух раненых сердец и тяжелое дыхание Эстер. Больше он ничего не слышал. Да и не хотел.

В его глазах отражалось желание. Оно было настолько сильным, что подушечки пальцев буквально пылали и могли прожечь дыру на чужой поверхности тела. На её теле. Биение сердца отдавалось в висках. Эстер больше не могла спокойно стоять. Никто и никогда не говорил подобного, никто и никогда не смотрела неё так.

Резко приблизившись к нему и приподнявшись на носочки, она сделала то, о чем они так долго думали. Осмелилась прикоснуться к нему первой. Он был намного выше, и пришлось приложить усилия, чтобы до него достать и притянуть к себе. Горячее дыхание опалило, и колкая щетина впивалась сильнее. Появилось полное непонимание происходящего. Безумие захватывало и не отпускало. Шершавые губы парня ощущались… правильно. На нужном месте. А во рту появился табачный запах смешанный со свежей мятой. Его запах. Черт. Тепло съедало её изнутри, не давая возможности пробиться холоду. Они долго не могли остановиться, его рука сместилась с лица на шею, некрепко сжимая. Пространство между ними не осталось, они практически слились в одного человека, не чувствуя под ногами пол. Не чувствуя абсолютно ничего.

– Тебе больше подходит такой вариант? – он слегка отстранился, чтобы посмотреть на нее снова. С красными щеками и сбившимся дыханием она выглядела еще красивее.

Она молчала и не отходила, лишь провела пальцами по его лицу, повторяя движения. Гарри положил свою ладонь поверх её. Кожа обожглась от прикосновений. В темной ночи не было видно никого, только тусклые фонари освещали дорогу и в нескольких домах горел свет. Пустота и приятное осознание того, что за ними никто не наблюдает.

– Эстер…, – он наклонился и шепотом произнес следующее. – Могу ли я изобразить тебя обнаженной? Если ты хочешь знать правду о себе, я буду показывать тебе её каждый раз по-новому.

Гарри подумал о том, что поспешил с предложением, но высказанные слова больше не спрятать. Он просто хотел изобразить её настоящей и показать, насколько она прекрасна. Эстер настороженно смотрела на него, а потом отошла в сторону, где лежали вещи, не сказав ни слова. Захотелось снова убежать и спрятаться, захотелось вернуться к дубу и залечить дыры изнутри. Она была в полной растерянности, но сказать: «Да», означало предать все, к чему она так долго и усердно шла. Означало начать путь сначала и подтвердить свои чувства к молодому человеку, стоящему поодаль. Наступила неприятная тишина. Парень повернул голову и заметил, как край кофты спал, и хрупкое плечо оголилось. Спусковой крючок разорвался и все, что было нужно – постараться не отпустить её, как происходило ранее. Ни секунды не раздумывая, он подошел к ней и крепко обнял. Нет, нет так. Укрыл от плохих мыслей и всех страхов, которые уже проедали мозг до основания. Ему нельзя потерять то, что было в его руках. У него остался последний шанс на любовь. Но Эстер это уже не сильно волновало: она тихо выдохнула и очутилась в темноте. В своем спасательном круге. Отсчет начался с момента, как она оторвалась от него.

– Прости. Я поспешил. Забудь, что я сказал, – виновато добавив, он сделал два шага назад. Но было поздно.

– Я подумаю над твоим предложением, – выйдя за дверь, её след исчез.

Он снова совершил ошибку и перешел черту.

Глава 4

16

«Один»

«Здравствуй и прощай. Мои последние слова для тебя будут именно такими. Я не хотел возвращаться к этой теме, но не могу перестать думать о тебе. Мне нужно постараться отпустить тебя и покончить с этим. Покончить с этим навсегда. Знаешь, когда ты задала мне вопрос о том, что могут чувствовать люди, которых бросили, я промолчал, потому что не знал ответа. Помнишь, мое дурацкое выражение лица, потому что до тех пор я не верил в такие вещи? Всё стало только хуже. Я не только поверил, но и ощутил на собственной шкуре. Теперь мне известно, что чувствуют люди, когда им вырывают сердце и втаптывают в грязь. Все остается там, пока ты не исчезнешь. Зря ты не рассказала мне всей правды, это могло бы утолить мой ненасытно-разрывающий голод по тебе под названием «тоска».