Под знаком Сатурналий

– Итак, Арамиль, что ты можешь рассказать мне о Краснолиственном боге? Или, как его называют в народе, о Краснолисте?

Мальчик отодвинул учебник и с готовностью ответил:

– Краснолиственного бога, или Краснолиста, особенно почитают на севере Континента, в Ротвальде. Но и в других государствах также чествуют этого бога. Краснолист защищает и оберегает от внешних угроз.

– Верно, – профессор похвалил ученика. – Но откуда идут истоки этой веры?

Арамиль закатил глаза. Слишком скучные вопросы, ответы на которые ему давно известны…

– В далеком прошлом магия не подчинялась правилам и ограничениям. Маги злоупотребили своей силой, и границы нашего мира истончились. На Континент стали нападать чужеродные создания. Тогда великий мудрец и маг Эразмус Селестин, который единственный умел свободно проникать в Хроники Акаши и получать любые ответы, преобразовал обычный лес на севере Континента в магический Красный лес. Красный лес защищает весь континент магическим куполом, и вражеские атаки нам больше не страшны. Ведь Красный лес – это физическое воплощение Хроник.

– Прекрасно, Арамиль, – профессор довольно потер подбородок. – Что еще сделал Эразмус Селестин?

– Установил магической кодекс, а центром магии сделал Эон. На этих землях он основал университет, в котором мы сейчас и находимся. Университет обучает магов разумному использованию магии. Это известно даже первокурснику! Я устал… – протянул мальчик и вновь придвинул к себе учебник. Будто надеялся, что в нем будут темы поинтереснее.

– Через пять минут будет перерыв, Арамиль, – пообещал профессор Вайсштайн. – А пока дочитай главу о теогонических и антропогонических мифах. После перерыва обсудим их специфику и ключевые различия.

– Ладно…

– Ты пока читай, я скоро вернусь.

Профессор вышел из кабинета, оставив мальчика наедине с тишиной, страницами и тихой возней Тикки в своём аквариуме.

Он направился в профессорскую – комнату отдыха, где преподаватели проводили перерывы между лекциями. Здесь можно было расслабиться, покурить трубку, выпить чая и пожаловаться коллегам на нелёгкую преподавательскую судьбу.

Когда профессор вошёл, его тут же окутало плотное облако табачного дыма.

– Минценберг, ты опять надымил своей трубкой! – воскликнул профессор Вайсштайн, размахивая перед носом рукой. – Где ты только берёшь такой дрянной табак?! Напомни мне принести тебе нормального, чтобы ты хоть раз попробовал, каков он на вкус.

– Ничего ты не понимаешь в куреве, – возразил профессор Минценберг, подливая себе чаю. – Это отличный табак! Его привозят мне из Сэита.

Вайсштайн лишь фыркнул, рухнул в мягкое кожаное кресло и позвонил в колокольчик.

На его зов пришла университетская прислуга – молодая девушка в опрятном переднике и со спокойным выражением лица.

– Будьте добры, чашку чая с сахаром. И покрепче, пожалуйста.

Девушка кивнула и скрылась за дверью, а через пару минут Вайсштайн уже наслаждался горячим, ароматным чаем.

– Признаться, я озадачен, – неожиданно произнес Минценберг.

– Отчего же? – рассеянно откликнулся Вайсштайн. Чай и трубка интересовали его сейчас намного сильнее, чем переживания коллеги.

– Сегодня у меня было практическое занятие с моими Теологами. В часовне. – Минценберг свел брови. – Как обычно, я начал воздействовать. Хотел всего лишь показать им, как выглядит магия Теолога со стороны. Обратился к одному из алтарей, воздал молитвы, начал воздействие, и… получил такое мощное видение! Наверное, одно из самых сильных в моей жизни. Это было так неожиданно. Еле сохранил лицо перед студентами.

– И что ты увидел? – Вайсштайн вынул трубку изо рта и, похоже, забыл о ней.

– На нас несся огромный метеорит… Это было жутко.

– На кого на нас? На Эон?

– Нет, просто на Континент. Не знаю куда конкретно. – Минценберг заелозил в кресле и провел рукой по волосам.

– Не воспринимай так буквально, – отмахнулся Вайсштайн. – Боги еще не то покажут… Не мне тебе объяснять, как они любят исказить предсказания.

– Да. Наверное. Наверное, угрозы нет. А как там твой мальчишка? – сменил тему Минценберг, откинувшись в кресле.

– Способнее ума я ещё не встречал, – признался Вайсштайн. – Он зрит в саму суть вещей. Иногда мне приходится напоминать себе, что он ещё ребёнок.

Он отпил глоток чая и покачал головой.

– Нужно давать ему больше перерывов, чем взрослым студентам. А ещё… – он усмехнулся. – Он может начать капризничать или внезапно бросить всё ради своего мышонка.

– Занятный опыт, – хихикнул Минценберг, выпуская клуб дыма.

– Ты бы лучше не смеялся. Я слышал, Лорифир хочет добавить в его расписание пару лекций по теологии. Основы я ему уже дал, но этого мало. А ты у нас первый кандидат в преподаватели.

Минценберг резко перестал улыбаться.

– Я плохо лажу с детьми, – буркнул он, насупившись.

– Ну так скажи это Лорифиру.

Вайсштайн поставил чашку на стол и поднялся.

– Ладно, мне пора. Мальчишка, наверное, уже дочитал главу и ждёт меня.

У выхода он обернулся.

– Передай обслуге, что чай сегодня был отменный!

Насвистывая, профессор Вайсштайн вышел из профессорской навстречу анализу мифотворчества. На самом деле он был даже в предвкушении – возможно, сейчас он узнает что-то новое.

***

Берн шагал по городу, залитому светом. Утро выдалось на редкость солнечным и приятным, но насладиться погодой мешала трещавшая голова. Вчера после его беспокойного сна Мелиор решил отвлечь Берна от тяжелых мыслей – и притащил целый бурдюк вина. Точнее, пойла, которое лишь называлось вином, но едва ли заслуживало этого имени. Они выпили по паре кружек… или по три? Может, даже по четыре? Вспоминали детство, глупые проделки, весёлые случаи из их дружбы. Потом Мелиор долго рассказывал о девушке, которая ему нравилась, а он все не решался к ней подойти. Как же её звали? Берн задумался, но имя ускользнуло. Так, за разговорами, вечер пролетел быстро. А потом он заснул – лёгким пьяным сном, без сновидений. Но сегодня у него была пара неотложных дел в городе – и, хочешь не хочешь, их нужно было сделать.

Для начала Берн решил отправиться в художественную галерею – пополнить свой резерв культуры. Ему претила сама мысль использовать магию, но находиться в столице без возможности защитить себя было опасно. Вот когда он переедет в Готтланд – тогда откажется от магии навсегда. А пока… Пока нужно как-то выжить в этой безумной стране.

Берн купил билет, прошёл в просторные залы галереи и медленно двинулся вдоль экспозиции, поглощая энергию искусства из понравившихся экспонатов. Способность напитываться силой, исходящей от произведений искусства, была, пожалуй, самой странной составляющей природы магов. Но если задуматься… разве это так удивительно? Обыватели тоже испытывают особые чувства, когда смотрят на картину талантливого художника или наблюдают за танцем даровитой танцовщицы. В такие моменты человека охватывает вдохновение, воодушевление, душа его будто касается чего-то высокого, вечного…Так описывают это чувство простые люди. Маги же чувствуют то же самое, только умеют направлять эту энергию внутрь себя, накапливать её для воздействия.

Как будто ты поместил вдохновение, рождённое прикосновением к прекрасному, в банку и плотно закрыл крышкой, чтобы воспользоваться им позже. Так однажды выразился один из профессоров в Эонском университете, и Берн запомнил эти слова на всю жизнь.

Но как именно это работает? Как измерить количество энергии, заложенной в предмете искусства? Почему она иссякает, когда маг поглощает её, а потом вновь восстанавливается? При этом для обычного зрителя картина, статуэтка или мелодия не меняются – искусство продолжает жить, как будто ничего не произошло. Учёные Эонского университета ломали головы над этим годами, но ответа так и не нашли.

Берн медленно шагал вдоль картин, задумчиво водя пальцами по резному поручню лестницы. Если бы все загадки магии удалось разгадать, – подумал он, – она превратилась бы в науку. Интересно, как наука объяснила бы тот факт, что при каждом воздействии что-то липкое и страшное окутывало Берна, будто бы стремясь захватить его душу и пожрать его нутро? Юноша поежился.

Он вышел из галереи, чувствуя себя свежее и сильнее. Наполненное культурным ресурсом тело словно обрело новую лёгкость. Силы возвращались, и даже похмелье, мучившее его всё утро, растворилось, уступая место ясности и бодрости.

Из южной части города, где располагалась галерея, Берн направился на север. Но на всякий случай решил не идти через центр, а сделать небольшой крюк. В центре Гейта находился его родной дом. И лучше не испытывать судьбу. Он не почувствовал ни малейшей досады при мысли о том, что не зайдёт туда, не увидит отца и мать. Дом – первое место, где его станут искать ищейки Галладиона. Но даже если забыть об опасности быть пойманным, Берн меньше всего хотел снова слушать заунывные речи родителей. Их болтовню о балах и нарядах, бесконечных приёмах и пяти новых способах, как эффектно повязать платок. Стремление пустить другим пыль в глаза – пожалуй, главная черта его семьи. Насколько родители любили высший свет, настолько он сам его ненавидел. Теперь у него был шанс. Раз уж судьба предоставила возможность, он поживет у Мелиора самой простой и обыкновенной жизнью. Конечно, он не будет стеснять друга долго. Только до той поры, пока снова не накопит ресурсы и силы для побега в Готтланд. Хоть бы его надежды оправдались…

Берн бодро шагал по улице, приближаясь к северной стене города. Здесь он надеялся найти сына трактирщика, Тима. Он достал измятую бумажку, где был нацарапан адрес его матери. Недалеко отсюда. Если застану их дома, дело решится быстро, – подумал он.

Через двадцать минут Берн уже стучался в дверь аккуратного домика с обновлённым фасадом. Дверь открыла служанка. И только теперь он понял, что даже не знает имени жены трактирщика.

– Добрый день! Вы не могли бы позвать госпожу…мать Тима? Я с письмом от его отца.

Служанка кивнула и прикрыла дверь. Через минуту она распахнула ее снова, позволила Берну зайти и провела его в комнату для гостей. У камина стояла женщина в элегантном платье. Неплохо для жены трактирщика, – подумал Берн. – Интересно, откуда у нее такие средства на жизнь?

– Люси сказала, вы пришли с письмом от моего бывшего мужа? – сказала она ровным голосом, не выражающим никаких эмоций.

Берн замялся и посмотрел на бумажку с адресом, которую он держал в руках.

– Это не письмо, нет, всего лишь ваш адрес, по которому он попросил меня прийти. Гвидо беспокоится, почему от Тима нет никаких вестей. С ним все в порядке?

– Можете сообщить Гвидо, что его сын в полном порядке, под моим присмотром.

Я хотел бы увидеть Тима и сам в этом убедиться.

– Это невозможно. Тим сейчас в школе.

–Я подожду, – сказал Берн, – и уселся на ближайший к нему стул без приглашения.

– Что ж, ладно. Будь по-вашему, – женщина вздохнула, – я позову Тима, вы убедитесь, что он жив-здоров, сообщите об этом папаше, и больше сюда не придете. – Надеюсь, мы договорились?

Берн почувствовал, как эта женщина, скорее напоминающая статуэтку, чем живого человека, выводит его из себя. Кровь прилила к его лицу. Но он сдержался и даже попытался проявить вежливость.

– Разумеется, госпожа… простите, я запамятовал ваше имя.

– Это уже неважно, – она улыбнулась, но глаза остались холодными, – все равно больше мы с вами не встретимся. Я сейчас, – бросила она на ходу, вышла из комнаты и стала подниматься по лестнице – Берн слышал стук ее каблучков по ступенькам.

Берн окинул взглядом гостиную и заметил на крохотном столике у окна маленькую чернильницу и перо – то, что надо. Он подошел к столику, расправил помятую бумажку с адресом от трактирщика, перевернул ее и на обратной стороне быстро набросал адрес кузни и свое имя. Затем смял бумажку в комок и зажал его в руке.

Когда со стороны лестницы раздался звук шагов, Берн уже сидел на своём месте, держа руки на коленях, будто и не вставал. В комнату вошла хозяйка дома, а за ней – щуплый курносый мальчишка лет тринадцати.

– Ну вот и Тим, – сказала она, окидывая их обоих равнодушным взглядом.

– Здравствуйте! – произнес мальчик.

– Привет, Тим! – ответил Берн с лёгкой улыбкой. – Твой отец беспокоится о тебе. Он послал меня, чтобы я убедился, что у тебя всё в порядке.

– Передайте папе, что со мной всё хорошо, – отозвался Тим, глядя Берну прямо в глаза. Голос его слегка дрожал.

Слишком чётко. Как заученный ответ, но мальчишка явно боится, – подумал Берн.

– Лучше напиши ему сам, Тим.

– Хорошо, господин.

Берн кивнул.

– Рад был познакомиться, парень!

Он шагнул вперёд и протянул руку для рукопожатия. В его ладони был зажат смятый комок бумаги. Тим нерешительно протянул в ответ свою худую руку. Берн крепко пожал её, одновременно передавая записку. Он посмотрел мальчику в глаза и негромко сказал:

– Тим, надеюсь, у тебя действительно всё хорошо. Я пришёл как друг. Если что-то идёт не так – напиши папе.

Он чуть сжал его пальцы, давая понять, что это важно, и отпустил руку. На мгновение глаза Тима округлились. Но он быстро взял себя в руки, кивнул и непринуждённо сунул правую руку в карман.

Молодец! Не подвёл, парень!

Он коротко попрощался с хозяйкой дома и вышел на улицу. Пора было возвращаться к Мелиору. Накануне они договорились, что Берн останется у него и какое-то время поработает в кузне.

***

Сирил засунул книгу под рубашку и заткнул за пояс, чтобы она не вывалилась. Тихо перебежал в тёмный угол и замер за одной из книжных полок. Прислушался. Шорох нарастал. Кто-то бродил между стеллажами, мерно бормоча себе под нос. Сирил узнал голос – это был профессор Вайсштайн, глава факультета Философов. Нельзя, чтобы с ним у него возникли проблемы. Сирил как раз начал обучение у Вайсштайна по изучению Хроники. Он вжался в стеллаж и почти перестал дышать. Бормотание послышалось совсем близко. В просвете между книгами мелькнула тень. Сирил застыл. Он уже мысленно готовил речь, которая могла бы объяснить его нахождение здесь. Но профессор, не заметив его, повернул в обратном направлении. Шаги медленно затихали. Пронесло, – с облегчением подумал Сирил. Он вытащил книгу, аккуратно раскрыл её на середине и пролистал несколько страниц. Они были заполнены таблицами и перечнями символов. Страницы были старыми, пожелтевшими и тонкими на ощупь. Казалось, они могут рассыпаться в прах от неловкого касания. Сирил положил книгу на пол и нагнулся ближе, силясь разобрать мелкие, бисерные строки. Некоторые знаки он узнал. Обозначения планет, стихий, календарных дат…Но большая часть текста была зашифрована. Он перевернул обложку. Юпитер и Сатурн. Что означает Юпитер? Отсутствие границ, щедрость, успех, бескрайность, день. А Сатурн – это закон и порядок, препятствия, ограничения, ночь. Сила судьбы и разрушающая власть времени сплетаются с безграничным бытием и радостью жизни… Сирил задумался. Может ли эта книга быть ключом к Хроникам? Он вернулся к страницам в середине книги и не сдержал изумленного вздоха. Таблицы изменились. Он помнил их другими. Сирил не мог с точностью припомнить, как выглядели прежние таблицы, но цвет чернил из синего стал красным, а некоторые крупные символы изменились – это было несомненно.

Скрипнула половица.

– Здесь кто-то есть? – раздался голос из глубины зала.

Хаос! Он выдал себя! Что делать?

Сирил резко схватил книгу с пола. Что-то вспорхнуло в воздухе. Он замер. Одна из страниц выскользнула из фолианта и медленно спланировала вниз. Слишком ветхая… Нужно было обращаться с ней осторожнее! За одно-единственное мгновение Сирил просчитал последствия и риски и принял решение. Он подхватил лист, аккуратно скрутил его в небольшой свиток и спрятал за пазуху. Всю книгу он не рискнул бы забрать. Библиотекарша… Хоть и носит жёлтую мантию, но блефует. На самом деле у неё есть способности Мастера. Весьма слабые, но все же. Не зря ходят слухи, что она мечтала поступить. К тому же, Сирил видел, как она впивалась взглядом в студентов на выходе. Однажды она поймала одного юношу, когда тот пытался пронести под рубашкой небольшую книжицу. Что стало с тем бедолагой? Наверняка исключили… Он не мог так рисковать. По крайней мере, пока не убедится, что эта книга – та самая, что он ищет. Вынести её он не сможет. Но одна страница… Тем более, она выпала сама. Да, одна страница не вызовет подозрений. Студенты постоянно носят с собой пару листов и карандаш наготове. Никогда не знаешь, где тебя настигнет любопытная идея. Лучше всегда иметь возможность её записать.

Шаги. Близко.

Сирил второпях спрятал книгу на ближайшей полке и бесшумно устремился к выходу.

***

Берн работал в кузне уже три дня. Простая физическая работа нравилась ему. Он видел результат своего труда – и это было так понятно, так правильно. Вот ты берёшь кусок железа и отливаешь из него меч. И никакой магии – только сила усердных рук. Простолюдины относились к кузнецам почти как к магам – ведь они превращали металл в оружие и доспехи, и это казалось чем-то волшебным. Но Берн знал правду: в кузне нужна лишь сноровка, опыт и немного интуиции. Когда надо на глаз определить степень нагрева по цвету раскалённого металла. Или когда по побежалости – переливам цветов на поверхности стали – читаешь, словно по книге.

Берн не отличался особой выносливостью. Жара, тяжёлые молоты, напряжение в мышцах – всё было в новинку. Но он не жаловался. Тело болело ночами, но он знал – это временно. Он привыкнет и станет сильнее. Единственное, что угнетало – Мелиор учил его делать оружие. Оружие – это зло. Оно отнимает жизни. Конечно, им можно защищаться… Но когда Берн доберётся до Готтланда, он будет ковать совсем другое. Бытовые вещи, инструменты, что-то полезное. Ведь в Готтланде никто не носит оружия. Так ведь?

В мастерскую вошёл Мелиор. В руках он держал кусок необычного металла – Берн никогда такого не видел.

– Что это?

Мелиор ухмыльнулся.

– Ха! Можешь гадать вечность – не догадаешься.

Он швырнул кусок руды Берну. Тот словил и почувствовал холодную, неожиданно тяжёлую глыбу.

– Помнишь, ночью мы проснулись от какого-то грохота?

Берн кивнул.

– Так вот. За Гейтом упал метеорит.

Берн приподнял бровь.

– Метеорит?

– Ну да. С неба шандарахнул. Прямо в поле.

– Кто-то пострадал?

– Да вроде нет. Ну, может, зверькам каким-то и досталось… – Мелиор пожал плечами. – Но важно не это.

– И ты пошёл туда?

– А как же! – Мелиор улыбнулся, как ребёнок, нашедший клад. Как только молочница принесла слухи – я прямиком туда. И правда – в поле огромная глыба валяется. Ну, я нашёл кусок и прихватил.

Он кивнул на металл.

– Теперь сделаем клинки.

– Зачем? – Берн покрутил руду в руках.

– Ты в своём магическом универе ничему не научился? – Мелиор рассмеялся. – Этот металл летел за магическим куполом, бороздил просторы небес, а теперь станет нашим оружием!

Он хлопнул Берна по плечу.

– Я думал, вы, маги, любите такие пафосные штуки.

Берн замер.

За магическим куполом… Метеорит упал прямо в Галладион. Что это значит? Наша защита настолько ослабла? Он провёл пальцем по металлу, ощущая его ледяную гладкость. Что-то было в этом тревожное. Очень тревожное. Впервые за долгое время Берну захотелось вернуться в университет. Там хотя бы можно было бы найти ответы. Профессора объяснили бы ему всё. А здесь… Здесь происходило что-то странное. И ему не нравилось, что он не понимает, что именно.

Берн выковал своё первое оружие под присмотром Мелиора. Клинок получился острым, крепким, уверенно лежал в руке. Хотя Берну он казался тяжеловатым. Но Мелиор только фыркнул:

– Эта руда не сильно тяжелее обычного металла. Просто ты к такому весу не привык.

Берн провёл пальцем по лезвию, аккуратно проверяя его остроту.

– И зачем мне этот клинок, Мелиор? Я даже обращаться с ним толком не умею.

Мелиор ухмыльнулся.

– Так научись, дружище.

Берн вздохнул, покачал головой.

Но Мелиор добавил уже тише:

– Весь мой род с незапамятных времен занимался кузнечным делом. И в нашей семье ходило предание, что, когда метеорит падает – беда близко. Но руда метеоритная, она ценная, защитить может. Кто знает, может такой клинок и жизнь спасет, если худо станет.

Берн улыбнулся.

– Что ж, лучше старый добрый клинок, чем ненавистная магия. Спасибо, друг!

– Надеюсь, что эти клинки нам не пригодятся! – Мелиор хлопнул Берна по плечу.

***

Она дразнит меня, – мелькнуло у Лигнума. Неужели заметно, что…? Или, хуже того, Верховный действительно подослал её? Он отогнал мысль: хватит. Ни песен, ни разговоров у костра. Только задание.Терра и Лигнум проснулись одновременно – их разбудили настойчивые крики птицы, затаившейся в ельнике. Она была крохотной, но голос её разносился по округе, нарушая утреннюю тишину. – Ореховка, – сонно пробормотала Терра, – гомонит без устали, пакостница. А мне такой сон хороший снился! – она потянулась и зевнула с явным удовольствием. – И что же тебе снилось? – Не что, а кто, – усмехнулась она, выбираясь из одеяла. – Ты. Лигнум напрягся, но постарался не выдать себя. – И что же я делал в твоём сне? – Уже не помню, – пожала плечами Терра. – Сны у меня, как утренний туман – надолго не задерживаются. – Понятно…

– Нужно было держаться стойко, – объяснила Терра. – А теперь ты сам сказал, что у нас дружеское общение – значит, я могу быть собой.Они позавтракали хлебом с сыром и чаем с сухофруктами. К тому времени, как оседлали лошадей, солнце уже прогревало холодный северный воздух. – Вот это другое дело! —Терра подставила лицо лучам солнца. – Надеюсь, сегодня не придётся спать на холодной земле. А то я из тех странных друидов, которые любят природу, пока она не пытается меня заморозить. – Не знал, что ты не любишь стужу, – заметил Лигнум. – В прошлый раз на разведке ты не жаловалась.

– Звучит превосходно.– И не поспоришь, – хмыкнул Лигнум. – Кстати, сегодня нас ждут тёплые постели в Ильтресе.

Друиды продолжили путь. Лигнум изредка задавал невинные вопросы, надеясь узнать Терру получше. Услышал немногое: она терпеть не может холод. Обожает зелёные яблоки. Петь её научила мать – ещё в далёком детстве, когда у сэитцев это было обычным развлечением. Однажды она вылечила больного студента, когда весь профессорский состав уже признал поражение. А ещё она умеет плести старинные венки из трав – в каждом плетении, по её словам, заключена защита от дурных снов и сыновей Хаоса. Кто её этому научил? Точно не университет. И не Ротенбург. Как в ней уживались решительность и практичность – с чувствительностью и почти наивной верой в древние обряды? Лигнум чувствовал, как прежний образ Терры рушится, и чем больше он ее узнавал, тем непостижимей она становилась.

– Чудесное место для привала, – кивнула Терра.– Давай здесь остановимся, – сказал он, когда они выехали на поляну.

Листья в коробочке подвяли, но это было ожидаемо. Он охладил жидкость, в которой они хранились – и в этот момент услышал странное фырканье.Они спешились, разложили вещи, развели костёр. – Подготовь всё, а я проверю образцы, – сказал Лигнум и направился к лошадям.

Он поспешил на звук. Терра стояла неподвижно, а у их полевой кухни хозяйничал медвежонок. Он разворошил мешок с припасами, и, проигнорировав свёртки, жадно вгрызся в одно из выкатившихся яблок.

– Вот и я так подумала.Лигнум приблизился, стараясь не шуметь. Медвежонок насторожился, но, не почувствовав угрозы, вернулся к еде. – Где-то рядом его мать, – шепнула Терра. – Уйдём? – То есть оставим ему обед? – Лучше так, чем встреча с медведицей. Или ты умеешь подчинять зверей? – Если бы умел, его бы тут уже не было.

Они медленно отступили к лошадям. Медвежонок даже не взглянул – был занят яблоками. Терра первой подошла к седлу. Лигнум проверял сбрую, не спуская глаз с лакомки.

Он уже заносил ногу, когда в кустах хрустнуло. Они замерли. Из чащи вышла медведица. Огромная, тёмная, она остановилась на краю поляны, принюхиваясь.

– Не двигайся, – прошептал Лигнум, уже в седле.

Медведица сделала шаг. Лошади напряглись. Терра осторожно села в седло. Её лицо оставалось спокойным, но руки крепко держали поводья.

Они тронулись. И лишь когда кусты скрыли поляну, Терра наконец выдохнула.Медведица увидела их. Но, убедившись, что они не опасны, опустила голову и подошла к припасам. – Сейчас, – выдохнул Лигнум.

– Это не займёт много времени. – Она уже спешилась, не дождавшись ответа.Друиды продвигались на юг. Через пару часов петляющая тропка вывела их к развилке. – Природа меняется, – заметила Терра. – Хвойные уже уступают лиственным, – кивнул Лигнум. – Наперстянка! – вдруг воскликнула она, указывая на розовое поле. – Ты не против, если мы ненадолго остановимся? – Вообще-то нам по другой дороге.

Лигнум стиснул зубы. Зачем он лишил себя статуса главного? Теперь она делает что хочет. Он сам предложил – а теперь раздражается. Может, стоит помочь? Ну уж нет. С каких пор он стал таким… услужливым? Одного милого лица оказалось достаточно, чтобы…