Остановка: Созвездие Близнецов. Семейная сага

Но близости с мужем больше не случилось, и «правильно организовать» Валюхе не удалось. Очередная ссора со свекровью, очередной побег с плачущим Родиком и неожиданное озарение, что Рудольфа она больше не любит и жить с ним не собирается. Тогда что? Мать-одиночка с двумя детьми? Стыд на всю деревню!

К Налиму обращаться бесполезно. Она ведь в ту же ночь поняла, что с ним ничего быть не может. В любовницы она к нему не пойдёт, а в жёны он сам не возьмёт. Не нужна ему такая, с довеском. А теперь получается – и с двумя довесками. Николай же видел, как Валька мужа на остановке провожала и целовала. Только усмехнулся и глаза отвёл. Нет, ему она не откроется.

Время ещё есть, что-нибудь придумаю, вновь успокаивала себя Валюха. Она решила рассказать матери, посоветоваться. Мамка у них мировая, поймёт. Но рассказать обо всём не получилось. Краткая связь с Налимом каким-то образом сама собой выскользнула из повествования. Говорила лишь о беременности и разрыве с мужем.

Надежда Васильевна, которая терпеть не могла сватью – скряга хитрожопая! – да и зятя недолюбливала за бесхребетность и полное отсутствие юмора, дочку успокоила: «Да плюнь ты на него, рыжего чёрта, мамашиного подкаблучника! Что мы, детей не подымем? Жильё у тебя есть, работа есть, мы есть! Вон Ритка уже третьего сменила – и ничего!».

Марго, действительно, разошлась с Андреем, измены которого её достали. Последний раз приезжала одна, вернее, с водителем, молодым, привлекательным. Валька сразу смекнула, что у них «отношения». Она не одобряла старшую сестру – такими мужиками разбрасывается! Кубинец, Алискин отец, звал с ним уехать, сейчас сидели бы под пальмой, ели ананасы… А Юрген, этот солидный эстонец – высокий, полный, в возрасте, Валька таких любит. Колька-Налим чем-то на него похож.

Она бы на месте сестры, не задумываясь, уехала с Юргеном в Таллинн, выучила язык. А Марго даже не расстроилась, тут же Андрея подцепила. Нагляделась Валюха на их житьё, пока в этом Доме Актёров квартировала. Андрей, конечно, мужчина самостоятельный, интересный. Только что курит и пьёт многовато, но у них, артистов, всё так. Распущенность и пьянки. Женятся, расходятся, вот и Андрей ушёл к студентке театрального, чуть не вдвое моложе.

Ритка одна не останется, с её-то связями и внешностью. Вот хотя бы фон-барона захомутает и во Францию с ним укатит… Ещё какой-то режиссёр клинья подбивал, сама рассказывала. И как ей удаётся после разводов со всеми в друзьях оставаться? Говорит: мужей бывших не бывает, родные они навек. А сама смеётся… Хорошо ей смеяться: всем обеспечена, ни от кого не зависит, деньги не считает, квартира в центре…

Зато она каждый раз брошенная, а Валюха сама мужа оставит, несмотря на беременность. Ей всё равно, чей ребёнок. Это её ребёнок! И так вдруг Вальке захотелось, чтобы родилась девочка. Как у Танюшки. А мужиков ей никаких не надо! Портки за ними стирать, жратву готовить, к свекровке прилаживаться. Все мужчины – изменщики. Нет уж, проживёт без них! Мать правильно говорит: жильё есть, работа есть, старики помогут.

С этим решением Валентина предприняла ряд нужных шагов. Прежде всего, встала на учёт в женской консультации, для чего пришлось съездить в Лугу. Срок ей поставили шесть недель, велели не перетруждаться – тонус повышен, и назначили следующий приём. После этого отправилась к мужу на работу – сообщить, что ждёт ребёнка и подаст на развод.

От таких известий Рудольф опешил. Зачем развод, если будет ребёнок? Ну да, сейчас это не очень кстати, он собрался работу менять, но как-нибудь выкрутятся. Вот и крутитесь, как хотите, отрезала Валюха, а ребёнка она сама вырастит.

Муж ещё что-то помыкал, но по всему, совсем другие мысли и проблемы его одолевали. Валька и представить не могла, что буквально накануне его пассия, эта тощая крыса, с той же вестью пришла, ультиматум ставила: или жена, или она. А то аборт сделает. Ага. Пугали ежа голой жопой!

Решение жены развестись, как ни странно, не облегчало положение Рудольфа. Не хотел он никаких детей, да и вообще ему сейчас не до семейных разборок – на работе проблемы. Старший мастер на него телегу катит, придирается по пустякам, того и гляди, вынудит написать «по собственному».

Больше всего Рудольфа бы устроило, чтобы беременности, так некстати совпавшие, сами собой рассосались, а бабы от него отлипли хоть на время, пока он дела свои наладит. Ещё мамаша пилит день и ночь: разводись с женой, не даст она тебе жизни. Это ещё посмотреть надо, кто кому жизни не даёт…

Но Валька ничего этого не знала и, рассудив, что муж предупреждён, поехала в детсад, к заведующей. Вот ещё одна мымра, с которой приходится считаться. Невзлюбила она Валюху, а всё из-за Ленинского субботника прошлой весной. Заведующая требовала его проведения, народ угрюмо молчал. Ещё год назад Валентина поддержала бы заведующую, она ведь и в училище была членом комитета комсомола. Но теперь-то времена другие – «за бесплатно» работать дураки перевелись.

Ну, она и выступила… А в конце повторила народную поговорку: «Спасибо партии родной, что забрали выходной!». И хотя Валька членом партии не была, но ведь ещё недавно стремилась и уже договорилась о рекомендациях. А теперь, когда все понесли сдавать партбилеты, об этом лучше не вспоминать.

Субботник всё-таки состоялся – в последний раз, но Валька не пошла – Родик заболел. Раньше это не было помехой, мать выручала, а тут Валюха упёрлась и даже справку от Петровны, их фельдшера, принесла. Формальности соблюдены, а вы уж сами решайте, что к чему…

Сейчас у неё тоже в руках была справка. Но показывать её заведующей Валька не хотела. Вдруг выкидыш случится, тогда никто ни о чём не узнает. Решила сослаться на боли в спине, попросить перевести её на старшую группу, там дети самостоятельные, никого поднимать-одевать не надо. И Родик там.

Но заведующая категорически отказала. У них правило – мать не работает в группе ребёнка, да и некого в малышовую поставить, Лидия Егоровна старая, она сразу уволится, если ей предложить. Пришлось показывать справку. Заведующая внимательно и холодно посмотрела Валюхе в глаза и отчеканила: «Бери больничный».

Так вся Ольховка узнала, что Валька Фомичёва – её по фамилии мужа никогда не звали – брюхатая вторым, с угрозой выкидыша. А уж откуда пронюхали о разводе, чёрт их ведает. Могла и мать где-нибудь обмолвиться, а, скорее всего, сарафанное радио из Луги растрезвонило на всю окрестность. Развлечений на селе мало, а тут такая новость – дура из Ольховки бросила мужа, осталась с ребёнком и второго ждёт.

Новость на месте творчески развили. Говорили, что не она бросила, это он её с ребёнком бросил, а беременность выдумана, чтобы его вернуть. Другие говорили – бросил давно, и любовница у него есть, тоже на сносях, а Валька, мол, к нему подлезла и забрюхатила, чтобы не ушёл от двоих детей. Была и третья версия. Нагуляла Валентина ребёночка, вот муж и бросил её.

Впрочем, Вальку эти сплетни не трогали. Она давно поняла, что мир жесток, люди злы, лживы и коварны. Когда она была председателем поселковой ячейки Комитета Комсомола, в рот ей смотрели. А где он теперь, этот комсомол? Вот каждый себе и позволяет язык распускать. Их греет, что скинули Валентину с постамента, можно в грязи валять. Все вокруг предатели. И она их накажет.

Ещё в детстве, после того бойкота, который ей устроили в пятом классе, Валюха поняла, что молчание – самое действенное средство. Она до сих пор помнит ребят, отводящих взгляды, помнит своё одиночество в толпе, сдерживаемые слёзы. И Таськино сочувствие, смешанное со злорадством… Да, сестрёнка была на их стороне, просто жалела.

К тому же ничего другое Валюхе не доступно. Ответить она толком не умеет, пакости делать не в её правилах, а бойкот – он и есть бойкот. Молчи и всё. И теперь всех обидчиков и вообще нехороших людей, наказывала так – переставала с ними разговаривать. Если только по необходимости, и то – не она начнёт, это ни в коем случае! – она лишь ответит. Как можно суше и по делу. Когда обнаруживала, что не разговаривает практически со всеми – а такое бывало – налаживала контакт с тем, кто сам пытался с ней помириться.

Но сейчас её мало заботило чужое мнение, поскольку в голове созрел план долгосрочной мести. Он требовал времени на осуществление. Вот родится ребёнок, и тогда кое-кто будет наказан за всё и надолго. И от этой мысли лицо Вальки прояснялось, углы губ поднимались, и тошнота, которая уже начала её мучить, на время отступала.

10.

Дни потекли однообразные: работа, дом, Родька. Приезжал Рудольф, опять с хризантемами – кладбищенские цветы, сколько раз ему Валька говорила! – но из его визита ничего хорошего не получилось. Он мириться хотел, на ночёвку явно рассчитывал. Но как только разговор зашёл о Нине Романовне: уступи, мол, ей, она ведь мама, – Валюха ему на дверь – вот и поезжай к мамочке. Еле успел на последний автобус.

На развод Валька не подавала, решила подождать. Рудольф, тем более, не спешил, надеялся, что рождение ребёнка смягчит супругу, и всё как-нибудь наладится. А пока они жили порознь, Рудольф больше в Ольховке не появлялся, Валентина изредка привозила Родика в Лугу на выходные. Но однажды, к радости свекрови, отправила мальчика на целый месяц.

Дело в том, что Валька задумала до рождения ребёнка сделать ремонт. Ей посоветовали Семёна, хорошего и недорогого мастера из Каменца, дали телефон. Договорились, что приедет посмотреть объём работ. К вечеру появился. Высокий, лет тридцати, крепкий, светловолосый, с голубыми, широко расставленными глазами, малороссийским выговором. Серьёзный и неулыбчивый, так что Валька решила, что не сойдутся они в цене.

Оказалось – легко сошлись. Семён сказал: дадите, сколько не жалко, – и с понедельника обещал начать. Вот только со сроками быстро не получится, приезжать будет после работы, в шесть, а обратно на десятичасовом. Так что месяц уйдёт, не меньше.

В понедельник, когда Родик был отвезён в Лугу, обои и краска куплены, Семён взялся за дело. Он работал неспешно, тщательно, был так же серьёзен и молчалив. За чаем разговорился. Он с Украины, приехал на заработки, устроился в Каменце сварщиком в воинской части, живёт в казарме. Дома остались мать и сестрёнка, мать хворая, сестрёнка учится, он один добытчик. Только что оттуда, ездил навестить семью.

Поглядев внимательно на Валькин живот, спросил: наследника ждёте? И как догадался, ведь пока не заметно при её-то полноте… Она кивнула и уточнила: второго. Семён больше ни о чём не спросил, только сказал, прощаясь, что мог бы и быстрее справиться, да успевать надо на последний автобус.

Ох уж этот последний автобус, усмехнувшись, подумала Валентина, всех-то он подгоняет. И вдруг её озарило, и на следующий день Валя спросила: «Вам обязательно ночевать в казарме? Потому как, если что, – комната у меня свободная, пока сын живёт у отца на время ремонта». Семён улыбнулся и впервые внимательно посмотрел Вальке в глаза. А на следующий день привёз рюкзачок с пожитками…

Шла вторая неделя их совместного проживания, и Валентине иногда казалось, что Семён – её законный муж, что они вместе ждут ребёнка, что это уже навсегда. Вот только спят почему-то в разных комнатах. А он ведь молодой, здоровый мужик, в Каменце у него никого не может быть, просто некуда втиснуть любовницу в его жёсткое расписание.

Но всё это был чистый морок. Семён приезжал с работы, быстро съедал предложенный хозяйкой ужин и сразу брался за прерванный накануне процесс. Ложился спать заполночь, когда Валюшка уже мирно похрапывала, вставал в пять утра, затапливал печь, что-то варганил на плите и в семь будил Валентину завтракать. Потом они шли каждый своим путём: Семён на автобус, а Валька – в детский сад. Вечером всё повторялось, и дело двигалось быстро.

Пожалуй, впервые Валентина встретила мужчину, который нравился ей во всех отношениях: и внешностью, и неспешными, обстоятельными движениями, немногословностью, честным отношением к делу. Даже запах его был ей приятен, он не курил, не пользовался одеколоном, от него пахло здоровьем и немного электричеством – от сварки.

Почему они не познакомились раньше, задавала себе Валентина этот праздный вопрос, прекрасно понимая, что ничего нельзя изменить. Зачем она ему, с двумя чужими детьми? Но каждый вечер, засыпая и слушая, как за стенкой старательно строит для неё уют человек, ставший дорогим и близким, Валька тихонько плакала в подушку.

Ремонт заметно продвигался. Семён уже закончил с кухней и детской. И все Валюхины мечты так бы и съехали на тормозах, не подойди очередь спальни. Валя мечтала о тёмных обоях, но в Лужском универмаге выбор был небольшой, и всё светлое: жёлтое, розовое и салатное.

Жёлтые обои она взяла для комнаты сына, они были с детским рисунком: жирафы и бегемоты в пустыне Сахара. Розовый цвет Валя не любила с детства, пришлось взять салатные с ветками белой сирени. Но оказалось, что при свете ночника зелень темнеет, а сирень начинает мягко светиться.

Обрадованная этим открытием, Валюха стала кружиться по комнате и, не удержав равновесия, повалилась на кровать. Семён поначалу смотрел на неё с улыбкой, держа в одной руке клеевую кисть, в другой – тряпку. И вдруг всё бросил, кинулся к ней, встревоженно бормоча: «Тебе плохо? Не зашиблась?». Валька отвернувшись, чтобы он не заметил слёз, обняла его за шею.

Этой ночью, как и все последующие, они спали вместе. Семён был ласков и осторожен. Вале стало казаться, что именно её растущий живот вызывает у него наибольший прилив любовного желания. Сеня буквально не сводил с него умильного взгляда, то и дело дотрагивался, гладил, приговаривая: «Как там наше пузичко поживает?». Валька была счастлива. Она уже не могла себе представить, что ремонт закончится, Семён соберёт свой рюкзак и, получив расчёт «сколько не жалко», уедет от неё навсегда.

Три недели прошли незаметно, и настал день окончания работ. Валентина заранее узнала расценки и решила не экономить, расплатиться, как положено. На это уйдёт вся получка и отложенное на пальто. Но Семён, пересчитав деньги, половину отдал назад. «Я же на твоём полном пансионе, – прошептал, целуя в нос. – Не брал бы совсем, но за сестру надо платить».

Утром, уже на остановке, сказал: «Если не прогонишь, я бы у тебя остался». А Вальке слышалось предложение руки и сердца. Она кивнула и поцеловала Сеню. При всех поцеловала. Да это уже ни для кого не было тайной. Наоборот, всё окончательно разрешилось: вот кто отец ребёнка.

Этот слух быстро добежал до Луги, и в первую очередь новость узнала мать Рудольфа, Нина Романовна. Выходит, невестка их обманывала, когда объявила сыну, что беременна. Вернее, не обманывала, а искажала факты. Как только Рудик пришёл с работы, она бросила ему в лицо: «Твоя-то нагуляла от приезжего молодца и живёт теперь с этим хохлом». Неприятная новость, подумал Рудольф, но в ответ только пожал плечами: всегда, мол, это подозревал.

Когда Валентина приехала, чтобы забрать сына, Нина Романовна предложила оставить его в Луге, ведь у неё теперь другие заботы. Но Валька, выпятив живот, презрительно глянула на свекровь и коротко бросила: «Родион – тоже моя забота».

Мальчик был рад приезду матери, но и с бабушкой расставаться не хотел, а потому высказал вслух то, о чём давно мечтал: «Давайте жить вместе!». На что Нина Романовна ехидно заметила: «Там и без нас людей хватает». Валька поняла, что сарафанное радио сработало, и Рудольф знает про Семёна.

Но она даже не представляла, в каком перевёрнутом виде дошли до него слухи. Мало того, что ни в чём не повинного Сеню записали в отцы ребёнка, так ещё и присочинили, что связь у них давняя, потому и с мужем Валька не жила. Но поскольку молва развела Рудольфа Цыкина и Валентину Фомичёву (на самом деле, тоже Цыкину) уже давно, все были уверены, что развод оформлен, и в этом плане никаких сюрпризов не предвидится. А вот тут они ошибались!

11.

В то время как Валентина в Ольховке вынашивала второго ребёнка и разбиралась со своими мужиками, Танька с Павлом продолжали жить в Луге, где им от Лесхоза выделили квартиру побольше, в том же доме. Таня работала в гипермаркете «Карусель», в цеху, на разделке мяса и рыбы.

В первый же день, когда она пришла устраиваться на работу, ей показалось, что в кабинет директора на миг заглянуло знакомое лицо. И от этого в правом боку кольнуло, а к горлу подступила горечь. Уже поздно вечером, когда Пашка привычным движением закинул на неё свою ногу и обнял сзади, умащиваясь поудобнее на сон, Тася вся сжалась от внезапного озарения – это же была Алла Сергеевна, учительница физики! Но как она попала в административную зону?

Под лёгкое похрапывание за спиной Таня вспоминала. Прошлое навалилось на неё, будто вырвавшись из плена, и ей уже странным казалось и замужество, и размеренная семейная жизнь – детский сад, работа, дом. И одновременно не верилось в то, что когда-то с ней происходило: ожидание учительницы у подъезда, горячка вспыхнувших щёк при одном её появлении… и тот последний совместный поход, завершившийся Таськиным беспамятством…

Почти засыпая, она шла за Аллой Сергеевной по лесной тропинке с палаткой в руке и рюкзаком за плечами. Следом тянулись остальные: тренер Казбек, ребята из класса. Они спускались к озеру, чтобы расставить палатки, разжечь костёр и просушить одежду после болота, где проплутали полдня.

Наутро, вспоминая этот сон, она удивлялась странной подмене: болото было гораздо позже, в третий день похода, и никто, кроме Тани, там не плутал. Но навязчивая мысль, что не только она, а все тогда заблудились, не покидала её до конца рабочего дня. А ещё перед глазами стояло лицо Аллы Сергеевны, на мгновение возникшее в проёме чуть приоткрытой двери кабинета и тут же скрывшееся.

Целую неделю Таня бродила по пластиковому ангару «Карусели» во время десятиминутного перекура – благо, она не курила – с надеждой встретить ту, похожую на учительницу, но безрезультатно. Решив, что ей просто померещилось, она бросила свои поиски и в свободное время болтала с товарками, налаживая контакты.

Это ей всегда удавалось. С раннего детства Таня знала, что улыбка, позитивный настрой, умение слушать и сопереживать, готовность помочь – верный путь к сердцам людей. А ещё добрые взгляды, приятные сюрпризы, небольшие, милые подарочки от чистого сердца. Она всегда всё делала от чистого сердца.

Перед глазами был пример сестры-двойняшки: нытика, ябеды, её угрюмый, недоверчивый взгляд, – всё то, что отталкивало окружающих, даже самых близких. Максимум, на что Валька могла рассчитывать, это жалость или признание её всем неудобной правоты. Но Таня стремилась к настоящей и всеобщей любви.

Она избегала ссор и выяснения отношений – это обязательно приводит к тому, что кто-то станет на неё коситься, избегать. Поэтому дружила со всеми, кто искал её дружбы. В доверенный круг могли попасть люди, враждующие между собой, и тогда главной задачей было не столкнуть их лбами на пороге своего дома.

Хотя взгляды многих друзей она не разделяла, но своего мнения не высказывала, виртуозно обходя спорный предмет. На прямой вопрос лгала, как говорится, на голубом глазу, и это никак не претило её принципам. Зачем расстраивать людей? – отвечала она, если кто-то пытался предъявить ей обвинение в двуличности, но со временем от такого настырного правдолюбца избавлялась.

Обвинять Таню хоть в чём-то – было верным средством лишиться её дружбы. Те, кто ею дорожил, быстро усваивали табу на критику. Она допускала людей в свой круг не по их качествам и поступкам, не по уровню доходов или полезности в делах. Для неё важнее было, как они к ней относились.

А вот сёстрам её – что Марго, что Валюхе – похоже, это было безразлично. Валя в атмосфере противостояния только ещё более утверждалась в своей правоте и, презирая уступки, легко обращала друзей в недругов. Марго постоянно жила в мире конкурентной борьбы, но в отличие от Валентины, цепко схватывающей чужие недостатки и проступки, в первую очередь видела в людях достоинства и к ним, этим достоинствам, обращала своё лицо, не замечая остального. А посему врагов у Маргариты, считай, не было.

Она даже с коллегами, напустившими на её салон бандитов, не перестала общаться. Правда, уже после того, как дело уладилось в её пользу, а бывшие коллеги попали в пятилетнее рабство к этим самым бандитам. Но это была Марго – недосягаемый для Танюхи идеал… Татьяна такими качествами не обладала, да и в подобные ситуации попасть не могла.

И вот однажды, спустя месяц после поступления в «Карусель», выдался обычный перекур. С недавних пор Таня сочла за благо дымить вместе со всеми, для чего держала лёгкие ментоловые сигаретки, которые докуривала только до половины, лишь бы поддержать компанию.

Стоя на площадке возле перил, она сверху видела шапку волос поднимающейся по лестнице женщины. И когда на повороте та с лукавой улыбкой подняла лицо, Танька чуть не вскрикнула – это была Алла Сергеевна. Да что там, она и вскрикнула: «Алла!», – но в тот же миг поняла – нет, не Алла. Но как похожа!

Никто не обратил внимания на Танин возглас, все наперебой повторяли: «С приездом, Инга Тимуровна! Как отдохнули, Инга Тимуровна?», – а женщина, не отрываясь, смотрела на Таню и, наконец, произнесла: «Что, новенькая? Как зовут?». Танюха отвечала, и сердце подкатывало к горлу, билось там, под ключицей, выстукивая: не она… не она…

В дальнейшем оказалось, что и сходство-то минимальное, разве что непослушные кудри и насмешливо-ироничная улыбка… Да, пожалуй, ещё возраст. Десять лет назад Алле Сергеевне было не больше тридцати – Инга Тимуровна как раз на сорок и выглядит. Правда, было ещё что-то общее, что-то неуловимое в манере по-особому складывать губы прежде, чем говорить, будто не к речи они готовились, а к поцелую.

К тому единственному, страшному, на болоте…

И вот что примечательно: Татьяне чуть не каждую ночь это болото снилось – всегда по-разному. Бывало, что сон начинался безобидно. Будто Пашка везёт её на своём стареньком Датсуне в Ольховку, родителей навестить. С машиной неполадки, они останавливаются, и муж поднимает капот в поисках неисправности. А Танька пока – любимое дело – грибочков поискать…

Она видит яркие шляпки подосиновиков, а дальше три красавца-боровика. И вот уже низкие лапы елей, коряги и вода, проступающая через моховой ковёр… Она забралась в дикую чащу и не понимает, где дорога. Паша! Паша! – кричит она и просыпается…

Между тем, приближалось окончание испытательного срока, но Татьяна не беспокоилась. С начальницей отношения сложились прекрасные. Танюха всегда чувствовала, когда ей действительно рады, а когда так себе. Так вот, Инга Тимуровна была ей рада. Ещё бы! За время её отпуска Таня сумела так наладить выкладку, что покупатели толпились у витрин, привлечённые аппетитным видом форели, богатством суповых наборов, свежестью рыбных стейков, переложенных зеленью и прозрачными кружками лимона.

Казалось бы, откуда у неё, неопытной, взялся такой вкус и понимание психологии покупателя? Так от товарок, работавших в зале и ставших за короткое время подругами. От жизни в Питере у Марго, которая и готовила, и сервировала, как в ресторане. А ещё врождённая любовь к раскладыванию, укладыванию, упаковке вещей, – качество ценное в торговом деле.

Особенно востребована была её «кулинария», и продажи готовых блюд резко выросли. Но главное Татьяна оставила под конец испытательного срока. Она придумала два новых блюда. Первым номером шёл рыбный торт «Лужский каньон» из перемолотого филе трески, слоёного крабовым маслом и креветочной пастой с базиликом. Для усиления сходства с одной из главных достопримечательностей Луги торт помещался на синей ламинированной подложке, имитирующей воду. Второе блюдо было попроще: запечённые в тесте креветки со шпинатом. Они шли нарасхват, и Танюхе выдали премию, чего на испытательном сроке ни с кем доселе не случалось.

Торт «Лужский каньон» стал знаковым символом магазина «Карусель-Луга», ведь он получил первый приз на Всероссийском конкурсе среди «Каруселей», на который Татьяна поехала вместе с Ингой Тимуровной. А настоящий Лужский каньон стал местом их прогулок и свидетелем непростых отношений.

12.

Инга Тимуровна Халонен была заведующей производством в «Карусели». На ней лежало и снабжение продуктами, и выкладка на витрины, и отслеживание сроков годности, не говоря уже о непосредственном процессе готовки в отделе кулинарии. Сотрудников она подбирала очень разборчиво, предпочитая бездетных, а лучше не семейных.

Такой прагматизм диктовали условия выживания в конкурентной среде гипермаркетов, порой отстоящих друг от друга всего на двести метров. Дети болеют, мужья требуют внимания, а это значит: никаких сверхурочных работ, сплошные больничные и прочие пакости, приносящие убытки и перебои ритма. А ритмичность в таком сложном деле, как торговля продуктами питания, – залог если не удачи, то хотя бы отсутствия провалов.

Сама Инга была родом из поволжских немцев, родители до войны жили в Саратовской области, потом их переселили в Сибирь, так что Инга родилась уже под Омском, в селе с красивым названием Цветнополье. Село было передовое, с больницей, универмагом, библиотекой, средней школой и домом культуры.