Тайна рутьера

Его жена Габриэлла де Фруссар сидела по левую руку от мужа. На ней был черный шелковый роб с узким лифом и широкой длиннющей юбкой, украшенной каймой, с вышитыми на ней золотом цветами. Узкие, изрезанные причудливым рисунком рукава подчеркивали изящество и тонкость ее рук. Само платье было спереди подоткнуто так, что виднелась не только нижняя, ослепительной белизны юбка также из шелка, но и кончик маленького красного башмачка, позволяющий вообразить и невидимую под платьем ножку. На безукоризненной формы шее блестела в свете свечей золотая цепочка с кулоном из аметиста. Пышные пшеничные волосы были убраны в высокую прическу, украшенную жемчужной сеткой. Лицо с открытым лбом и выщипанными в тонкую линию дугами бровей по нынешней моде чуть нарумянено и подкрашено. Впрочем, мне, небольшому знатоку женских уловок так и не удалось установить, натуральные у мадам ресницы или результат ухищрений, настолько они были длинны и пушисты и так красиво оттеняли голубизну ее глаз. Могла ли Габриэлла считаться красавицей? Не мне судить. Скажу только, что черты ее лица отличались соразмерностью и четкостью линий. Тонкий изящный нос можно было по праву назвать римским, а вот рот с полными ярко-красными губами, пожалуй, был великоват. Но сама она производила ошеломляющее впечатление на окружающих. Возможно, в этом виноваты и использованные ею притирания и благовония, от аромата которых кружилась голова. И не только муж, а и старик, и молодой менестрель не могли оторвать от нее глаз. Мне повезло, что я стоял позади и любоваться ею мог лишь сзади, да иногда в профиль, когда она поворачивалась к мужу. Зато от аромата спасения не было. Удушливый и кружащий голову, он заставлял бредить наяву. Хорошо, что под одеждой я носил ладанку, уберегающую как от сглаза и порчи, так и от женских чар.

Следующим, на кого я обратил внимание, был пожилой рыцарь, как я узнал позже, один из соседей де Фруссара, остановившийся у него проездом. Он приехал со своей юной женой. Рыцарь предпочитал просторную одежду неярких цветов. Его котарди12 из тонкой шерсти, выкрашенной в голубой цвет, доходил до колена. Льняные белые шоссы были заправлены в дорожные сапоги. Изрядно поредевшие седые волосы с лысиной на макушке достигали плеч, а лицо, украшенное такой же седой бородой, было испещрено глубокими морщинами, похожими на шрамы. Когда он улыбался, во рту виднелись редкие гнилые зубы. На мой взгляд, возраст этого рыцаря был очень почтенным.

Его жена могла соперничать с мадам Габриэллой лишь молодостью, так как ей едва ли исполнилось шестнадцать. В платье зеленого бархата, более простого фасона и не столь вычурно украшенном, в бургундском чепце13, скрывавшем волосы, она просто терялась на фоне хозяйки замка. Впрочем, ее свежее личико с мелкими приятными чертами и едва заметными следами сведенных прыщей выглядело достаточно привлекательным. Еще девушка была широка в кости и, следовательно, способна к усиленному деторождению. Это обстоятельство должно давать мужу надежду на продление рода и опасение за вполне вероятное появление рогов.

Пятым за столом сидел менестрель. Он сменил свое дорожное платье на красивый наряд столь ярких цветов, что напоминал весенний сад. На нем была приталенная безрукавка из пунцового шелка. Сами рукава с множеством узелков и разрезов белого и черного цвета соответственно, держались на широких желтых лентах. Шоссы же, плотно обтягивающие ноги, сочетали в себе не два, а гораздо больше цветов – от белого до фиолетового. Черные волосы странствующего певца вились от природы, обрамляя красивое, смуглое от загара лицо, как у человека, проводящего много времени в дороге. Молодой человек наверняка имел происхождение, достаточное для того, чтобы находиться за одним столом с рыцарями и их дамами. Он из кожи лез вон, дабы угодить Габриэлле, и совсем не обращал внимания на жену старого рыцаря, что погружало последнюю в уныние.

      Слуги чинно следовали к столу и обратно к дверям зала, разнося различные блюда и вина. В скупости и отсутствии хлебосольства молодого рыцаря трудно было упрекнуть. На оловянной посуде подавались запеченные перепелки и цыплята, копчености, соления, супы, свежий мед и несколько сортов вина. В отличие от обеда, ужинали обычно неспешно, смакуя удовольствие от еды и выпитых напитков. Вечерняя трапеза в замке де Фруссара не являлась исключением из данного правила. Первое время за столом были слышны лишь чавканье, хруст костей и короткие возгласы о том, что попробовать и как. Но к концу первого часа, когда все более или менее насытились, беседа оживилась. Хозяева и гости живо болтали между собой, не забывая межу тем и набивать животы. Мне с моего места было хорошо слышно, о чем говорили за столом. Начали с нашего господина, бургундского герцога, провозгласив тост за здоровье нашего герцога Жана Бесстрашного.

Пожилой рыцарь, поставив на стол кубок, вытер губы тыльной стороной ладони и произнес тоном человека, привыкшего к уважению:

– Наш добрый герцог взялся за дело рьяно. Дай ему Бог долгих лет жизни. Король французский Карл ему благоволит. Беда в том, что тот погружен в дела настолько, насколько позволяет ему болезнь. Ведь известно, что он понемногу сходит с ума. Ничего. Указы герцога от имени короля позволят укрепить государство.

Высказавшись, старый рыцарь гордо посмотрел вокруг.

– Арманьяки14 не смирятся с этим, – вставил менестрель, заслужив этим хмурый взгляд рыцаря, которого он перебил. Но так как де Фруссар почтительно молчал, рыцарь продолжил развивать свою мысль:

– Пока не прекратятся внутренние свары, благоденствие не наступит. Не будь я Колен де Бракери.

– Поговаривают, – осторожно вставил капеллан. – Будто герцог передал налоги в руки откупщиков.

– Если это так, то прежде чем наполнить казну, они набьют свою мощну доверху, – мрачно предрек старый рыцарь.

Де Фруссар счел своим долгом заступиться за герцога:

– Его высочеству трудно приходится, а без казны шевалье ему не на что содержать армию. Он и так распустил некоторые свои отряды. На моей земле, в лесу прячется одна шайка. В ней полтора десятка человек, причем многие из них бывшие солдаты. Они пока не трогают моих вилланов, но рано или поздно это случится. А ведь отнимая у крестьян скот и продукты, они вредят моему хозяйству. В разрушенной башне прятался разбойник по прозвищу Речная Крыса. Он перекрыл путь по реке. От этого страдала вся торговля. По просьбе настоятеля монастыря я дважды пытался захватить его, но каждый раз его кто-то предупреждал. Хвала Господу, что совсем недавно какие-то наемники разгромили его шайку. И плаванье по реке снова стало безопасным.

– Точно, – невпопад согласился старый рыцарь. – В конечном счете страдаем мы. Я уже и забыл, когда мне платили оброк полностью. Чуть же надавишь на вилланов посильнее, так они берутся за дубины и цепы.

– А междоусобные войны, – гнул свое де Фруссар. – Я должен защищать свои земли, но граф велит мне набирать воинов для похода на Кабана.

– Кабан напал на земли его тещи и обобрал их до нитки. Его светлость не мог спустить своему вассалу подобную дерзость. Жаль, что я стар, иначе сам бы выступил в поход. Но я уже с трудом держу в руках меч. А воинов графу все же пришлю. Эх, не вовремя мы затеяли это богомолье!

– И зачем же вы его затеяли, господин де Бракери? – вступила в разговор Габриэлла. – Что заставило вас покинуть свой уютный замок и отправиться в путь?

– Вот уже скоро год, как я женился, – с достоинством проговорил рыцарь, огладив рукой бороду. – Но Бог до сих пор не дал нам с Луизой ребенка. Поэтому мы и едем в монастырь помолиться Святой Марии.

При этих словах жена его покраснела, а Габриэлла шепнула мужу, но так, что я услышал:

– Если он так хочет ребенка, пусть отправляется на войну. Глядишь, и будет ему приплод.

Де Фруссар неодобрительно покосился на нее, но промолчал.

– Расскажите лучше, Амори, что слышно при дворе нашего сеньора? Вы ведь едете оттуда, не так ли? – спросила она у менестреля, ласково тому улыбаясь.

– О, госпожа, сейчас графу не до празднеств, он готовится к войне. А где звенит оружие – поэзии делать нечего. К тому же во всем дворе не найдется дамы, сравнимой с вами красотой! Если же я не вижу перед собой предмет восхищения, я чахну.

Сотворив этот неуклюжий комплимент, менестрель скромно потупил глаза.

– Неужели? – колокольчиком залилась Габриэлла. – Я рада, что вы столь высоко цените меня, Амори. Но хоть что-то при дворе происходило? Не правда ли?

Менестрелю только такого поощрения и не хватало. Он тут же вывалил целый ворох слухов и сплетен, потому что был набит ими под завязку. Ему удалось завладеть вниманием не только женщин, но и мужчин, включая капеллана. Но стоило ему перейти к описанию любовных шалостей младшего брата графа, де Бракери громко выразил протест.

– Остановитесь, молодой человек! Незачем нам слушать истории, не приносящие чести ни тому, кто их рассказывает, ни тем, кто им внимает.

– Ну, полно вам, господин рыцарь, – возразила Габриэлла своим медовым голоском. – Наш гость не хотел вас обидеть. Эти истории давно украшают любой обед в пределах графства, превратившись в устные предания. И мы лишь немного позабавились, послушав, на какие ухищрения идет молодость в удовлетворении своих желаний.

– Вы, безусловно, правы, госпожа, – со вздохом согласился Бракери. – Я понапрасну накинулся на вас, юноша. С возрастом ощущаешь, как уходят не только силы, но и веселость.

– Ну и хорошо, – примирительно сказала Габриэлла. – Давайте лучше послушаем нашего любезного менестреля. Амори, как я знаю, вы великолепно поете песни и баллады. Не исполните нам что-либо на ваше усмотрение?

Менестрель недолго отнекивался. Он лишь скромно заметил, что немного простужен и потому голос у него хрипловатый. Затем Амори взял в руки лютню, настроил ее, пощипав струны, и сказал:

– Я спою вам балладу Гийома де Машо, стихи которого отличают безупречность и изысканность. Как никого более.

Сам я тонкого слуха не имею, но признаюсь, что заслушался. Амори пел так нежно и прочувственно, что дамы стали вытирать глаза платочками, а мужчины мечтательно улыбаться. Когда певец смолк, похвалы, расточаемые слушателями, были совершенно искренни, и если бы я имел право говорить, то обязательно присоединил бы к ним свой голос. Все наперебой стали просить спеть что-нибудь еще, и Амори вновь взялся за лютню, зазвучавшую на этот раз громко и весело.

– Я позволю себе еще раз обратиться к поэзии де Машо. Название песни «О тех, у кого нет денег» говорит само за себя, – улыбнулся менестрель и запел уже совсем по-иному, весело и разудало. Едва певец с последним аккордом отложил лютню, как де Бракери грохнул кулаком по столу, заходясь от смеха:

– Клянусь, что не встречал песни правдивее. Одно перечисление напастей чего стоит! Да и ты горазд петь, паренек, ничего не скажешь. Вон, даже святого отца проняло, – он показал пальцем на раскрасневшегося капеллана, тут же скромно потупившего глаза.

– Отлично исполнено, – подтвердил де Фруссар.

– Дорогой Амори, – чувственно проговорила Габриэлла. – Не зря о вас идет слава, как о превосходном певце.

– Благодарю вас, госпожа.

Поклонился менестрель с довольным видом.

Как и подавляющее большинство людей его ремесла, он, оказывается, был весьма тщеславен. Де Фруссар предложил тост в его честь. Слуги наполнили кубки, и все дружно выпили.

– Что не говори, – протянул старый рыцарь, сыто рыгнув. – А в нынешнее время у нас не до забав. То одно приключится, то другое. Оно и раньше бывало всякое. Да только теперь напасти со всех сторон атакуют. Люди забыли Бога. Вот что!

После этих слов де Бракери воцарилось молчание. Отец Жером порывался что-то сказать, но так и не решился. Надо было срочно менять тему разговора. Тут-то граф де Фруссар вспомнил про меня.

– А я нанял солдата, бившегося в войсках Жана Бесстрашного! И скажу, что выучка у него превосходная. Вы же знаете здоровяка Жиля Пуле? Так вот, этот парень так отделал его в схватке на мечах, что любо дорого было смотреть. Эй, сержант, подойди ближе и встань так, чтобы тебя смогли рассмотреть.

Мне пришлось обогнуть стол, чтобы я был виден всем присутствующим. Встав перед ними, я отвесил почтительный поклон и застыл, точно изваяние.

– Вид у него бравый, – заметил рыцарь. – Хотя твой Пуле – настоящий мешок. Побить его много ума не надо. Как тебя зовут, малый? – обратился он ко мне.

– Клод-Франсуа Малон, господин, – бодро ответил я.

– Ты действительно служил у герцога?

– Да, господин. В его охране.

– И каков он из себя?

Ну и детские вопросы задает старикан, – подумалось мне. – Хочет знать, не лгу ли я?

– Из себя он очень величественный и умный. Настоящий правитель.

Де Бракери захохотал.

– Понятно, почему ты не хочешь о нем говорить. Наш герцог неказист на вид. Что же, ты больше не в войске?

– Наш отряд распустили после смерти капитана. Вот я и подался на вольные хлеба. Год жил без забот, да деньги кончились раньше, чем рассчитывал. Пришлось мне снова наниматься.

– Эко складно ты говоришь. Среди вашего брата мало таких говорунов.

– Я из школяров, господин.

– Вы не поверите, но он умеет читать и писать, да еще знает латынь, – заявил де Фруссар.

– Ученый солдат, – хмыкнул старик. – Это все равно, что скрестить быка с лошадью. Толку не будет. Излишняя ученость, воину, мальчик, только во вред. За всю мою жизнь я был знаком с двумя учеными мужами. Один погиб на турнире, получив копье в брюхо, и его ученейшие кишки точно также вывалились на песок, как и какого-нибудь олуха. Другой стал в итоге судьей. Это сам по себе незавидный конец. Что на это скажешь?

– Скажу, что обучение я так и не закончил.

– Вот это другое дело. А почему ты не говоришь о своих подвигах?

– Меня не убили, господин. По-моему, в этом и есть мой главный подвиг.

– Да за словом ты в карман не лезешь. И мне нравится твоя скромность. А то бредни «бывалых» вояк вызывают тошноту. Послушай их. Так они убили врагов больше, чем население нашего графства. Воюй, парень! Война – это лучшее из всех занятий на земле. И единственный честный способ улучшить свое положение. Я знавал воинов, заслуживших в бою рыцарское звание.

– Кстати, – оживился Амори, – в битве при Отэ один из воинов был посвящен в рыцари самим герцогом. Сейчас вспомню, как его звали. Кажется, Сен-Буа. Он сумел выдвинуться, хотя и вышел из простых солдат. Впрочем, имя у него вроде бы дворянское. Ты знал его, сержант?

Мне показалось, что менестрель как-то странно на меня посмотрел.

– Не близко, господин.

– Это тебе, паренек, пример того, что на войне нет ничего невозможного, – назидательно заметил де Бракери. – Эй, налейте ему выпить. Парень заслужил кубок хорошего вина. Ты ведь не будешь возражать, Реджис, коли твой сержант выпьет?

– Я тоже присоединяюсь к просьбе господина де Бракери, – произнесла дотоле молчавшая Габриэлла. – Пусть выпьет. Солдату это не помешает. Жаль только, что у него шрам.

Вот стерва! Мой шрам на левой брови, давно затянувшись, стал малозаметен. Прозвище мне дали по свежим следам, а прошло уже пять лет. Слова госпожи де Фруссар показывали, что ей очень захотелось мне досадить.

– Пустяк, – вступился за меня старый рыцарь. – Шрамы нас, мужчин, только украшают. И сразу видно, трус он или нет. Те, кто бежит, получают раны в иных местах.

Он сам засмеялся своей шутке.

– Пей, сержант! Надеюсь, я не прогадал, взяв тебя на службу, – разрешил мой новый господин.

– За здоровье прекрасных дам и доблестных рыцарей.

Я поднес кубок к губам и выпил его содержимое, не пролив ни капли. После чего, поклонившись, вернулся на свое место. Ужин подошел к завершению. Скоро гости и хозяева отправились спать. Гийом, распоряжавшийся всем, отпустил меня в казарму. Во дворе я с удовольствием вдохнул свежего воздуха. Признаться, подобные обязанности мне не пришлись по нраву. Когда я проходил мимо кухни, кто-то коснулся моей руки и потянул за нее.

– Кто здесь? – спросил я.

– Тише, – прошептал женский голос, по которому я узнал Доминику.

– Пойдем со мной, Жолли.

Она повела меня на кухню, дышащую остывающим жаром, и зажгла свечу.

– Знаю, что провести на ногах несколько часов, наблюдая за тем, как господа набивают себе желудки, утомительно. Не хочешь ли немного поесть перед сном?

– Ты моя добрая фея, Доминика, – от души высказался я.

В сущности, мне досталось отведать те же яства, что ели за ужином рыцари и дамы. Доминика молча сидела напротив, и на лице ее блуждала улыбка, значение которой я мог без труда угадать. И я не удивился тому, что после ужина кухарка снова взяла меня за руку и увлекла в маленькую каморку за кухней, служившую ей спальней.

– Если не возражаешь, Жолли, я хотела бы убедиться, насколько хороши в любовных утехах солдаты, вернувшиеся с войны, – сказала мне женщина хрипловатым от возбуждения голосом.

Глава шестая. Первая встреча с Элинор

В тот день я стоял на западной стене. Это самое спокойное место в замке. Стена выходит на обрывистый склон, по которому взобраться вверх почти невозможно. Однако часовой стоит и здесь. Разумно, ведь беда может подойти с любой стороны. Я прохаживался по парапету, мурлыкая себе под нос старую солдатскую песенку. Голоса внизу заставили заглянуть во двор. Прямо подо мной находился сад. Правда, назвать его садом можно было с натяжкой. Всего-то несколько фруктовых деревьев да густые кусты роз, между которыми были протянуты тропинки, посыпанные песком. В середине сада возле маленького бассейна стояли скамьи. На одной из трех сейчас сидели две девушки. Сверху я видел их спины и непокрытые головы. Понятно, что в повседневной жизни при отсутствии гостей многие правила не соблюдались, и женщины-дворянки могли ходить с непокрытой головой. Но говорили не они. Со стороны донжона к ним шла Габриэлла, а за ней, в трех шагах позади, семенила камеристка Меик, обычно смешливая и игривая девушка. Сейчас она терпеливо выслушивала громогласную речь хозяйки, время от времени вставляя высоким испуганным голоском:

– Да, госпожа! Хорошо, госпожа! Простите меня, госпожа!

Голос же Габриэллы в этот момент никто не назвал бы медовым. Нет, он был визгливым и неприятным. До сих пор мне не пришлось быть свидетелем подобного поведения жены рыцаря, и я с интересом прислушивался к эпитетам, которыми она награждала малютку Меик. Наслушавшись вдоволь, я хотел отойти, но тут Габриэлла подошла к девушкам, одна из которых торопливо поднялась со скамьи, а другая продолжала сидеть. Вставшая, а это была служанка, сразу же отошла к Меик, и обе встали с другой стороны фонтана. Наверное, Габриэлла не хотела, чтобы они слушали разговор. Вот теперь госпожа де Фруссар заговорила тихо, и я ее не слышал. А мне очень хотелось послушать. Я даже лег на камни и осторожно высунул голову, рискуя, что мои странные действия увидит часовой с противоположной стены. Тщетно! До меня долетали какие-то обрывки фраз, не позволяющие понять их смысл. Ясно было лишь то, что разговор этот неприятный. Наблюдая за дамами, я предположил, что они обмениваются колкостями и, если судить по жестам, готовы вцепиться друг в друга. Чем же сестра рыцаря так досадила его жене? Габриэлла стояла ко мне лицом, и я видел сверху, как оно покраснело. Вот она размахнулась, точно хотела дать Элинор пощечину. Не получилось. Девушка первой толкнула женщину в грудь. Габриэлла поневоле отступила на шаг назад. Ее рот широко раскрылся. Опомнившись, она первым делом огляделась по сторонам, причем взглянула и наверх, на стену. Но я вовремя понял ее намерение и успел спрятаться. Когда же я вновь выглянул, то увидел, как Габриэлла идет к бассейну, высоко держа голову. Звонкая оплеуха, доставшаяся Меик, показала всю силу ее гнева. Госпожа де Фруссар покинула сад, а служанка вернулась к Элинор. Они пробыли в саду еще с четверть часа, после чего тоже ушли. Мне же было о чем подумать. Кажется, отношения между Габриэллой и Элинор далеки от родственных. Конечно, их можно объяснить хотя бы тем, что при будущем замужестве сестры брат должен будет отдать мужу земли, которыми сейчас пользуется как ее опекун. Но я был склонен думать, что дело здесь совсем в другом и вовсе не связано с родственными отношениями. Мне же захотелось познакомиться с Элинор. Беда в том, что осуществить свое намерение мне было ох как не просто. Кастелян установил среди нас строгие порядки. И у меня было мало свободного времени даже для того, чтобы болтаться по замку без дела. Я терпеливо ждал, когда представится случай. Каждое утро Элинор гуляла в саду по часу и более. Оставалось только найти подходящий случай для знакомства. И вот однажды господа де Фруссары отправились на прогулку. Утром им оседлали лошадей, и кавалькада, состоящая из рыцаря, его жены, пажа, служанки, Жиля Пуле и Юбера, молоденького стражника с миловидным лицом, выехала из замка. Я был среди тех, кто отдыхал после ночного дежурства, и понял, что мне предоставляется шанс, не использовать который было бы глупо. Укрывшись в часовне, я сделал вид, что погружен в молитвы, а сам ждал, когда Элинор выйдет в сад. Однако посидеть в одиночестве мне долго не удалось, потому что появился капеллан. Отец Жером до того не питал большого желания разговаривать со мной, подчеркивая свое положение, и ограничивался наложением благословения. Сегодня, как назло, он решил изменить обычную практику.

– Не желаешь ли исповедоваться, сын мой? – подступил он ко мне с извечным вопросом духовного лица.

– Благодарю вас, святой отец. Не хочу отнимать у вас время.

– Что ты, что ты! Я всегда готов помочь и возвратить заблудшую овцу в стадо Господнее.

– А почему вы решили, что я отбился от стада? – спросил я.

Мой вопрос завел Пастыря в тупик. Я еще при первой встрече предположил, что отец Жером недалекого ума и под его представительной внешностью скрывается обыкновенная серость. И оказался прав.

– Разве ты не был наемником, сын мой?

– И что? Как это связано с грехами? Я примерный христианин, святой отец! Регулярно хожу в церковь, молюсь и причащаюсь. А последнюю исповедь я принес преподобному отцу Стефану, настоятелю собора Святого Венигна Дижонского. И было это в прошлом месяце. Какая же я заблудшая овца?

Моя отповедь совершенно уничтожила отца Жерома. Он стушевался и стал мямлить, что долг каждого христианина и пастыря душ в особенности делать все для спасения ближнего, и он просто хотел убедиться, насколько я тверд в вере. Пока мы так перепирались, дверь часовни открылась. И вошла Элинор. За ней появилась служанка. Это была рослая девица с цепкими глазами, больше походившая на охранницу. Она сразу же, как вошла, пробежала взглядом по часовне и, убедившись, что кроме нас в ней никого нет, спокойно встала у двери. Отец Жером тут же поспешил к сестре рыцаря и угодливо спросил, в чем она имеет нужду и не может ли он помочь госпоже Элинор.

– Я хотела бы помолиться, святой отец, и сделать это в одиночестве, – проговорила девушка, обмакнула пальцы в чашу со святой водой у входа и перекрестилась.

Я стоял и разглядывал ее, но не впрямую. Нет, делая вид, что молюсь. Она была на вид лет шестнадцати. Ее волнистые черные волосы, заплетенные в обыкновенную косу, оттеняли белизну лица. Большие серые глаза смотрели из-под длинных ресниц решительно и твердо. Лицо ее было красиво, хотя черты не отличались правильностью: чуть вздернутый нос, маленький рот. Руки отличались белизной и соразмерностью. Платье из фиолетового бархата подчеркивало стройность ее девичей фигуры. Девушка тоже посмотрела на меня и спросила у капеллана:

– Кто этот человек? Раньше я не видела его в замке.

– Я солдат, госпожа. Служу рыцарю де Фруссару, – опередил я отца Жерома.

– Набожный какой, – усмехнулась она и прошла вперед, к алтарю, чтобы сесть на переднюю скамейку. Я же остался на месте и делал вид, что истово молюсь. Отцу Жерому тоже пришлось угомониться и принять позу скорби. Я успел прочитать «Отче наш» десять раз, прежде чем девушка пошевелилась. Вот, она встала, попросила благословения у отца Жерома и снова подошла к чаше. Я заранее подготовился и оказался у дверей в тоже время, что и Элинор. Опустил руку в воду и сразу почтительно протянул ее девушке. Она улыбнулась и слегка коснулась моей руки своими прохладными пальцами. Мы одновременно осенили себя крестным знамением, и девушка вышла из часовни. Я заметил, что служанка, прежде чем выйти, окинула меня подозрительным взглядом. А мне показалось странным, что та не проявила должной набожности, притом что жила в монастыре. Я вышел из часовни и направился на кухню. Ну что же, я должен себя поздравить. Не прошло и двух недель моей жизни в замке, как я смог убедиться, что та, ради которой я появился в Мо, находится здесь.

      Доминика, как и всегда, трудилась из всех сил. Она закатала рукава платья на руках, чтобы они не мешали, и большой скалкой раскатывала тесто. Увидев меня, она быстро раздала своим девчонкам и поварятам задания и выпроводила вон.