Тайна рутьера

Александр Капков

Тайна рутьера

Часть первая. Наемник

Подвиг – это все, кроме славы.

Иоганн Вольфганг Гете

Глава первая. Лодочник

Я нашел его на берегу подле лодки, где он чинил сети. С сожалением посмотрев на свои замшевые, стачанные по моде сапоги, вымазанные в чем-то мерзком, пока сюда шел, я, тем не менее, дружелюбно произнес:

– Бог в помощь! Хозяин!

Его сутулая спина в мешковатой куртке, сшитой из кусков невыделанной кожи, слегка вздрогнула. Он медленно обернулся и глянул на меня через плечо. Поколебавшись, лодочник стащил с головы шапку. Жизненный опыт подсказывал ему, что кем бы ни был подошедший чужак, меч на его боку сам по себе является достаточным основанием для почтительности. То, что он пробормотал на наречии, лишь отдаленно напоминающем французский язык, могло быть истолковано как что угодно Вашей милости. Так и пошел ты к дьяволу! Выбирать приходилось самому. Я истолковал его тарабарщину в свою пользу и продолжил едва наметившийся диалог.

– Мне нужно в Мо, Лодочник. Я хорошо заплачу.

В подтверждение своих слов я хлопнул рукой по кошельку, висящему на поясе, который издал приятный любому уху звон. Добрые намерения явно повысили мой статус во мнении лодочника, и он снизошел до более пространных объяснений.

– Никак не можно, Ваша милость. Никак. Я бы со всем удовольствием, деньги всем нужны, да жизнь, вить, дороже. А у меня семья, детки, трое. Нет, ваша милость, не повезу. Даже не просите!

Другого ответа я и не ждал. В харчевне неподалеку меня уже просветили насчет Речной Крысы. Так звали разбойника, засевшего в полуразрушенной башне на излучине и грабившего без разбора всех путников, проплывающих по реке. Успех его шайке обеспечивало то обстоятельство, что у ближайших к реке местных господ руки не доходили. Вспыхнувшая между феодалами война занимала все их силы. Вот только мне нужно было попасть на тот берег во что бы то ни стало. Замок Мо, являющийся конечным пунктом моих странствий, находился именно там, да еще в таком месте, что если дорогу к нему не закрывали естественные преграды, вроде поросших лесом гор, то эту обязанность брали на себя люди. Здешний граф воевал со своим вассалом и перекрыл заставами все дороги. Короче, я хотел переплыть реку и как можно скорее. А разбойников я не боялся с тех пор, как начал бриться. То есть уже довольно давно.

Я повернулся к лодке и сделал вид, что тщательно ее осматриваю. Даже обошел вокруг. Хозяин, следя за мной, выглядел обеспокоенным, насколько было возможно что-либо заметить на его невыразительной физиономии. Намеренно отвернувшись, я сказал:

– Крепкая посудина. Выдержит и коня. Плыть на такой лодке одно удовольствие.

Возбужденное кудахтанье за спиной явилось неразборчивой ремаркой на мои слова. Не обращая на лодочника внимания, я продолжил забрасывать наживку:

– Скажи-ка, коли не было бы никакой Речной Крысы. Какую цену ты брал за перевоз?

– Два серебряных денье,1 господин. Это по-божески. Да.

– Цену ты завысил. Ну все равно, сколько нужно тебе заплатить, чтобы твоя жадность перевесила страх? Три монеты? Четыре? А может, пять?

С каждым произнесённым мною словом возбуждение лодочника нарастало. Он топтался рядом, ведя отчаянную борьбу с самим собой. Я повернулся к нему:

– А шесть? Подумай, шесть серебряных кружочков. Кто из твоих приятелей смог бы заработать такие деньги за какие-то два часа?

И тут его прорвало.

– Ах, Ваша милость, нешто можно так? За шесть-то монет я на многое пойду! На многое! А все же боязно. Третьего дня один рыбак из соседней деревни торговца взялся отвезти на ярмарку. Так и нет, как нет. Ни его самого, ни лодки, ни торговца того шустрого. Ясно, что попались они на зуб Речной Крысе. Вот вы, ваша милость, что ли из другого теста? Стрелы вас не берут, да? Поостереглись бы. А то еще лучше поезжайте вниз по реке, там за милую душу вас перевезут. Ей-ей!

Мысль лодочника была дельная, но только удлиняла мой путь в несколько раз. А еще мне не терпелось встретиться с этой Крысой. Ну, хоть тресни.

– Погоди. Со мной тебе нечего бояться, – значительно сказал я. – Потому как я не торговец, а солдат. Рутьер. Ты, наверное, слышал. Так зовут наемников.

– Спаси, Господи! Не знаю, кто и страшнее вашего брата.

– Вот, вот, – сказал я покровительственно. – Меня тоже можешь бояться, ибо мне ничего не стоит пролить христианскую кровь. Твою, к примеру. Говорю тебе, соглашайся, чтобы не пожалеть потом.

Я многозначительно положил руку на рукоять меча. И может быть, я нагнал на него страху еще большего, чем страх перед Крысой? А может, обуяла его жадность? Но лодочник сдался.

– Быть по вашему. Отвезу вас за шесть монет, но половину вперед.

– Согласен, – рукой в перчатке я стукнул его по плечу. – Жди меня здесь, я схожу за своими пожитками.

Ругаясь в полголоса, я двинулся обратной дорогой, старательно выбирая места посуше. Недавно прошедший дождь делал мои усилия напрасными. Грязь кругом стояла непролазная. Я мог бы сразу взять свои вещи, не так уж их было много. Да, мой друг Шарлемань настоял, чтобы я вернулся за ними. Он и еще двое моих бывших товарищей по оружию сопроводили меня сюда. И негоже было отвечать неблагодарностью. С прошлого вечера они засели в харчевне и пили всю ночь напролет. После нескольких «сухих» дней пути мои приятели решили возместить недостаток жидкости в своих телах, усиленно вливая в себя то скверное вино, что еще хранилось в подвале харчевни. Меня тоже не миновала эта участь. Лишь просидев за дружеским застольем до полуночи, я настоял отправиться на «боковую» отговорившись необходимостью продолжения пути следующим днем.

Наконец, изрядно помесив грязи, я выбрался на пригорок и по мокрой траве дошел до низкого и продолговатого каменного строения, крытого камышом. Сейчас ко мне была обращена его задняя, глухая, без окон сторона, так как фасадом харчевня, а это была она, выходила на дорогу. Пройдя мимо пахучей выгребной ямы, я обогнул здание по узкой тропке и оказался во дворе, или, вернее, в его подобии. Низкая ограда из известняка была разрушена и сохранилась лишь местами, ни для кого не представляя преграды. Дощатая, наполовину ушедшая в землю конюшня, притулившаяся с боку, больше походила на какой-то сарай. И только лошадиное ржание, доносившееся оттуда, позволяло угадать её предназначение. Посреди двора находился обложенный камнем колодец. Из него как раз брала воду рослая, не первой молодости служанка лет за двадцать, в затрапезном платье и покрытом жирными пятнами фартуке. Судя по ее горящему румянцем лицу и неласковому взгляду, брошенному на меня, она вдоволь вкусила от рутьеров и сомнительных комплиментов, и наглых поглаживаний, на которые Шарлемань был большой мастак. Впрочем, он, вояка, с малолетства никогда не доходил до прямого насилия в отношении женщин, столь привычного в наши дни.

Я толкнул тяжелую, разбухшую от льющих беспрерывно дождей дверь и вошел, пропустив вперед служанку, в мрачноватое, сильно закопченное помещение, освещенное лишь пламенем очага и чахлым светом из маленьких, похожих на бойницы окошек, полуприкрытых ставнями. Трое моих приятелей сидели у противоположной глухой стены, прямо напротив входа. Хотя, если быть совсем точным, сидели только двое, а голова третьего покоилась на столе среди объедков. Сидящие наемники тоже выглядели осоловевшими. Однако мой приход не прошел для них незамеченным. Шарлемань, увидев меня, с такой радостью двинул кулаком по столешнице, что опрокинул глиняный кувшин, оказавшийся пустым, и это для меня было совсем не удивительным.

– Жолли2, ты вернулся? Черт меня дери, только один человек во всей армии герцога способен проявлять вежливость по отношению к самой последней шлюхе! И это ты, Клод-Франсуа. Садись скорее! Ты, верно, успел проголодаться? Хозяин готовит нам рагу из говядины. Он, правда, не ручается, что мясо не старовато, зато отвечает за его съедобность, причем собственной головой.

Тут Шарлемань, прозванный в армии так за внушительную благообразную внешность, необычайно высокий рост и недюжинную силу, смел со стола все, что на нем находилось, не исключая и головы уснувшего Фавра. Бедняга свалился на грязный камышовый пол и растянулся там, продолжая слегка похрапывать. Жилистый и худой Колен Гомер, по прозвищу Гнус, успевший подхватить другой кувшин, протянул его мне. Я сделал несколько глотков кисловато-терпкой жидкости, сообразив, что пью сидр.

– Да, брат, – заметив, что я недовольно поморщился, грустно сообщил Гнус. – Вино закончилось. И была его тут самая малость – едва-едва утолить первую жажду трем усталым путникам. Вот и приходится нам, как распоследним мужланам, пить эту гадость.

Гнус раньше был послушником в монастыре и сохранил от тех лет некоторую велеречивость в разговоре.

– Эй, хозяин! – закричал Шарлемань. – Ты скоро? Бегом тащи жратву сюда. И не забудь свое пойло! В нём стоило тебя утопить. Да не водой же запивать добрую еду?

На кухне громче загремели посудой.

Ну как – обратился он ко мне. – Нашел лодку?

– Нашел, – отвечал я.

– Когда отчалишь?

– Вот прямо сейчас. Пожитки заберу и в путь.

– Сначала закуси с нами. Не дело пускаться в путь на голодный желудок, – он непритворно вздохнул. – Плохо, брат. Скучно без тебя будет.

– Ничего, ты найдешь способ повеселиться, – утешил я его.

– И то правда, мы с Гнусом и Фавром всегда найдем себе дельце, – он весело захохотал.

– Ладно, поезжай. И не забудь прислать весточку, коли что случится.

– Может, тебе нужна помощь против этого грызуна? – вмешался Гнус. – Терпеть не могу этих тварей, что обирают добрый народ, а сами даже не солдаты.

– Зачем? Сам справлюсь.

Шарлемань внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я знал, что моего решения путешествовать дальше в одиночку он не одобрял. Даже считал большой глупостью. Лишь разница в положении не позволяла ему высказать мне это без обиняков.

Служанка принесла поднос. На нем стояло внушительное деревянное блюдо с ушками, от которого исходил аромат тушеного мяса и овощей, залитых густым соусом, и лежали четыре ложки, тоже из дерева, походившие на маленькие лопаты, лишь с небольшим углублением. Шарлемань не утерпел смачно хлопнуть служанку по заду и захохотал в ответ на ее возмущенную брань.

– Эй, козочка, хватит бодаться! Лучше бы присела рядом. Я тебя не съем. Готов спорить на что угодно, что мужа у тебя нет. А я бы тебя приласкал, моя крошка. Сердце у меня большое и ласковое, а душа добрая.

– Что-то не слишком она торопится к твоему большому сердцу. Уж не греет ли она постель нашему хозяину? – встрял Гнус, успевая быстро жевать, не закрывая рта. Служанке пришлось подойти к столу еще раз, чтобы принести большой кувшин с сидром. Она зашла с моей стороны, загородившись столом, но Шарлемань протянул свои длинные руки и успел ущипнуть ее за пышную грудь, прежде чем она вырвалась. Ухмыляясь во весь рот, он взял ложку и приступил к еде, а за ним и я с Гнусом. Втроем мы так налегли на рагу, что уже скоро стали скрести по дну блюда, прерываясь только на то, чтобы выпить сидра. О бедном Фавре никто и не вспомнил, пока он сам не проснулся и не подал голос:

– Что? Уже обед?

– Завтрак. Но ты его проспал. Несчастный! – объявил ему Гнус.

– Так вы что, все съели?

– А как ты думал? Засоня!

Тут над столом показалась косматая голова Фавра с грязной соломой в волосах. На него больно было смотреть. Так он оплакивал свой несостоявшийся завтрак.

– Дайте хотя бы попить, – сказал он, хватая кувшин. Он запрокинул его над головой. И сидр излился ему в глотку. Все молча наблюдали за тем, как он пил, пока не опустил на стол уже пустую посудину.

– Ну и брюхо у тебя, Фавр. Прямо бочка без дна, – ухмыльнулся Шарлемань.

– Хозяин! Тащи еще кувшин! – крикнул Гнус.

Тот только покачал головой и побежал в погреб. Беспокойные гости были просто набиты серебром. И он не хотел упускать своей выгоды. Рутьеры, коли досидят до вечера и за все заплатят, принесут немалую прибыль. Все эти мысли были просто написаны у него на лбу, когда он поставил на стол следующий кувшин и солонину для Фавра. Я смотрел на все происходящее с улыбкой. Мои товарищи, конечно, грубые и неотесанные, но не раз и не два защищали мне спину.

Однако меня ждал лодочник. И времени засиживаться не было. При первом ударе церковного колокола, прозвучавшего где-то вдалеке, я сказал, что мне пора, и поднялся из-за стола. Моя поклажа была невелика. Дорожный кожаный мешок с одеждой, арбалет и сумка, в которой я хранил связку арбалетных болтов. Поверх кольчуги из тонких колец, доставшейся от плененного мною рыцаря, и панциря, стоившего немало денег, я натянул сюрко3. Шлем с забралом пристегнул специальным ремешком к поясу, арбалет повесил за спину, а плащ накинул на плечи. Меч же всегда висел у меня с левого бока. И без него я и не мыслил выходить на люди уже лет этак семь. Снарядившись таким образом, я повернулся попрощаться и увидел, что Шарлемань встал со скамьи и опоясывается мечом.

– Куда это ты собрался? – спросил я удивленно и с некоторым раздражением. Не люблю, когда мне перечат.

– С тобой, – коротко отвечал он.

– Но мы же договорились. Разве нет? Не нужно, чтобы нас видели вместе. Если хоть кто-нибудь из замка опознает тебя, вся наша затея рухнет в одночасье.

– Одного я тебя не пущу. Вот и весь сказ, – он упрямо продолжал собираться. – Не волнуйся, я не выйду из лодки и тотчас же уплыву обратно. И, если хочешь, надену капюшон.

Я лишь махнул рукой. Спорить с Шарлеманем было бесполезно. Упрямством он походил на осла. Мне показалось, что он задумал все еще раньше, когда узнал про Речную Крысу. Потому и убеждал меня не брать с собой вещи.

– А мы? Мы с вами! – завозился Гнус, пытаясь встать и тут же падая обратно. Фавр замычал с полным ртом, согласно кивая головой.

– Вы сидите здесь, прикрываете наши тылы. Ясно? Нас четверых будет слишком много для бедной мыши, – Шарлемань передернул своими широкими плечами. – Да смотрите, не обижайте крошку служанку. Шкуры спущу.

– А хозяина?

– Его можно, но не до смерти.

Услышав эти слова, хозяин бросился к Шарлеманю.

– Господин солдат! Разве я не обслуживал вас со всем старанием? Чем вы можете быть недовольны? И вы даже не заплатили мне ничего, кроме двух денье.

– Не голоси так. Я всего лишь пошутил. Никто не собирается тебя трогать. И вот, держи еще. Эти будут покрупнее.

Серебряный лиард4 перекочевал из руки Шарлеманя в руки хозяина, начавшего кланяться чуть ли не до земли.

– Лучше раздобудь где-нибудь бочонок вина, я щедро заплачу тебе за него. Надоело пить эту мочу.

– Не извольте беспокоиться. Все сделаю.

Хозяин снова поклонился.

Но Шарлемань уже не обращал на него внимания. Сделал служанке козу и скорчил такую умильную рожу, что она не выдержала и прыснула в кулак.

– Ладно, пойдем, – он взял свой английский лук.

– Прощай, Жолли! Бог даст, свидимся, – сказал Гнус, приветственно поднимая руку.

– Прощай, – как эхо повторил за ним Фавр. – Не дай себя укокошить и не поддавайся девкам.

– Не дам и не поддамся. Прощайте, ребята!

Я дружески пожал им руки, а Шарлемань погрозил кулаком. И мы с ним вышли из харчевни.

Глава вторая. Речная Крыса показывает зубы

Лодочник ждал нас даже с некоторым нетерпением. И не он один. Изможденного вида, но еще сохранившая миловидность женщина в грязно-сером платье и мальчик в одной саржевой длинной рубахе лет двенадцати составляли ему компанию. Не трудно было догадаться, что это его жена и сын. Лодочник наверняка собирался отдать им половину платы. Увидев двоих вместо одного, он испугался, что у него просто отнимут лодку, и стоял словно пришибленный. Жене передался его испуг, и она прижала к себе сына. Неудивительно: грозный вид Шарлеманя в боевом снаряжении внушал страх и бывалым воякам, не то что простым обывателям.

– Сколько ты обещал ему за это корыто? – хмуро осведомился он, не понижая голоса.

– Думаю, этот «рекоход» согласится и за половину. Да еще станет благодарить.

Лодочник испуганно втянул голову в плечи и окинул рутьера злым взглядом. Но я не собирался делать из него недруга и положил свою руку на плечо Шарлеманю.

– Остановись. Это моя сделка, и я решаю, кому и сколько платить. Раз ты со мной, так держи язык за зубами. А хочешь покомандовать, возвращайся в харчевню. Я все сделаю сам. И без обиды.

– Будет тебе, Жолли. Что ты взъелся на меня? Плати, сколько пожелаешь. Я не вмешиваюсь. А вот прогнать меня тебе не удастся, чтобы ты не говорил. Я дал себе слово доставить тебя к замку. И сдержу его.

Для меня слова наёмника были новостью, но особенно не удивили. Я знал, что если Шарлемань что-то пообещает, то обязательно выполнит.

– Не буду спорить, – сухо сказал я и, шагнув к лодочнику, протянул тому три монеты, каждая достоинством в один денье.

– Держи. Все без обмана.

Кланяясь, лодочник с благодарностью принял их. Тем не менее, на лице его проступило раздумье, не попробовать ли серебро на зуб. Однако боязнь вызвать мое неудовольствие такой неучтивостью, видимо, победило, и лодочник просто передал монеты жене.

– Садитесь в лодку, ваша милость, сейчас поплывем, – сказал он, искоса поглядывая на Шарлеманя. Тот заметил его взгляд и рассмеялся:

– Ах ты хитрый черт! Значит, я, по твоему уразумению, в господа не подхожу? Учти это, Жолли. Ты не похож на простого солдата.

Я не стал ему отвечать, а забрался в лодку и сел на скамью, наблюдая, как лодочник прощается с семьей, в чем-то их убеждая. Шарлемань передал мне лук, помог лодочнику столкнуть лодку в воду и легко вскочил в нее сам, расположившись по соседству со мной.

– Стойте! Стойте! – раздавшиеся сзади крики заставили нас обернуться. Хозяин замер, держась за корму. Двое лохматых и полупьяных солдат могли смутить кого угодно. Фавр и Гнус, бряцая оружием и загребая грязь сапогами, шли к нам.

– Чего вам надо? – рявкнул Шарлемань, но голос его для меня прозвучал неубедительно. Конечно же, они сговорились, пока я ходил на берег. И сейчас разыгрывали передо мной пьесу собственного сочинения.

– Не сердись, мужик! Без вас нам стало невмоготу. Всегда все делали вместе, а сейчас, значит, будем порознь, – Фавр скорчил гримасу, означавшую у него раскаяние. – Прости нас, Клод. Мы не станем бросать тебя перед хорошей потасовкой.

– Мы услышали от местного парня, что у Крысы недавно появилось пополнение. Так что там целый выводок крысят. Зачем же нам разлучаться? – встрял Гнус.

– И правда, зачем? – я изобразил широчайшую улыбку. – Ладно, друзья, можете не переживать. Садитесь в лодку, коли пришли. И, Бога ради, перестаньте нести бред. Раз от вас не отделаться, так и быть, плывите со мной.

Рутьеры мигом взобрались на лодку и расселись по скамьям, преданно заглядывая мне в глаза. Последним в лодку сел хозяин. Он перекрестился, возведя глаза к небу, и взялся за шест. Отталкиваясь им от дна, лодочник направил свое суденышко на середину реки. Я посмотрел назад. Мальчик махал отцу рукой, а жена шла по песку и что-то беззвучно шептала. Скорее всего, молилась.

Когда шест перестал доставать до дна, лодочник сел за весла. Он ворочал ими неторопливо и даже вяло. Однако лодка продвигалась вперед довольно быстро, так как помогало течение. Река в этих местах была широкой, да к тому же разлилась весной, когда в горах стаял снег. И сейчас, в конце апреля, вода еще не сошла. День был ясным, видно далеко. Мы внимательно смотрели по сторонам в поисках опасности, но единственными нашими соседями были подмытые и унесенные рекой деревья, превратившиеся из-за скопившегося на ветвях мусора в настоящие плавучие островки.

– Что-то не пойму, – сказал Гнус, обращаясь к Шарлеманю. – Отчего владетель Мо не покончил с Речной Крысой раньше? Неужели у него недостаточно воинов, чтобы уничтожить это крысиное гнездо в башне?

– Не знаю. Но скорее всего, у него и впрямь мало людей. Зато много проблем. Крыса грабит на реке, а рыцарю надо защищать своих крестьян. Думаешь, что в его лесах не водятся разбойники? Да и вообще-то, излучина не является его землей, она принадлежит монастырю, – ответил Шарлемань. Он был родом из тех мест и хорошо разбирался в подобных вопросах.

– Ну, монахам-то с ним не справиться. Разве что они призовут на его голову небесные кары, – усмехнулся Гнус и подмигнул лодочнику, смотревшему на нас, открыв рот.

– Не бойся, дядя, с нами не пропадешь, – добавил Фавр, ударив себя в грудь кулаком, от чего пошел звон. Так старый мятый нагрудник отозвался на кулак хозяина.

Как ни странно, но лодочник в правду поверил нам, перестал дрожать, и лодка пошла быстрее. А Шарлемань улыбнулся ему во всю ширь рта, демонстрируя отсутствие двух нижних и одного верхнего зубов. В нашей связке он играл подчиненную роль, но никогда этим обстоятельством не тяготился, уступая мне первенство добровольно. Хотя рядом с великаном Шарлеманем я казался субтильным и тонкокостным подростком, несмотря на свои пять французских футов и пять с половиной дюймов5.

Прошло около четверти часа, прежде чем лодка достигла излучины. И с каждым гребком весел полуразрушенная башня на песчаном берегу в окружении камышовых зарослей становилась все ближе. Ее уже можно было хорошо рассмотреть. Она вздымалась прямо из воды, а разрушенная кровля придавала ей мрачный и жутковатый вид. Впрочем, сколько я ни всматривался, повернувшись к башне лицом, там не было видно никакого движения.

– Тихо, – сообщил я, обращаясь к Шарлеманю. – По первому впечатлению, единственные обитатели башни – совы, которые, как известно, днем спят.

– Боюсь, нам с тобой предстоит работёнка, Жолли. Когда вокруг так тихо, да еще белым днем, то и без ученого астролога я предскажу засаду так же точно, как то, что вот-вот чихну,– ответил мне Шарлемань.

Тут он действительно чихнул, да так оглушительно, что лодочник от неожиданности едва не выронил весло. А Гнус едва не упал со скамьи от смеха. Рутьеры все это время подшучивали друг над другом и обдавали перегаром.

– Добрый чих, – заметил Фавр. – Звучит, что бомбарда!

– Греби давай! – приказал лодочнику Шарлемань, а Фавру хотел дать подзатыльник, но тот увернулся. При всей своей проявляемой по каждому поводу дурости, Фавр был отличным воином, сильным и ловким. Шарлемань вынул из колчана несколько стрел и разложил их на скамье впереди себя. Я же достал свой арбалет, любовно погладив его ложе. Он предназначался для всадника, который при необходимости мог удержать его в одной руке. Отсюда небольшие размеры и относительная легкость. Если он и уступал тяжелым боевым арбалетам в дальности стрельбы и мощи удара, то ненамного. Я не раз испытывал его надежность и полагался как на верного друга. Уперев арбалет в дно лодки, я натянул воротом тетиву и наложил болт.

– Как далеко стреляет твой малыш? – осведомился Шарлемань, внимательно наблюдавший за моими манипуляциями.

– На двести шагов. Прицельно меньше. А вот с тридцати не промажу. В куриное яйцо.

– Добавь еще что тебе не нужно брать поправку на ветер.

– Да не нужно.

– Не буду спорить. Я, как и ты, начинал службу арбалетчиком. Мало какая цель оставалась на ногах после моего выстрела, но лук я люблю больше. Пока ты сделаешь один выстрел, я успею выпустить пять или шесть стрел. И поразить целую кучу врагов.

– Хвастун!

– Кстати, не худо бы тебе нацепить шлем, как это сделали они.

Шарлемань показал на Фавра и Гнуса, успевших полностью снарядиться и надеть на головы салады6. Свой шлем Шарлемань снимал, лишь ложась спать.

– И к тому же трус. – Говоря это, я отстегнул шлем от пояса и надел на голову, а сверху натянул капюшон плаща.

– Пытаешься выдать себя за мирного жителя? Ну-ну, – хмыкнул Шарлемань.

Нашу шутливую перепалку прервал лодочник.

– Ваша милость, – сказал он, обращаясь ко мне и опасливо понизив голос. – Я слышу всплеск весел.

Мы настороженно оглядели реку, но кроме нашей лодки на воде ничего не было видно. Напротив, на берегу, в недалекой рощице было тихо, не слышался ни треск сухих сучьев, ни гомон встревоженных птиц- верных признаков возможной засады. Тем временем лодка приблизилась к башне.

– Тебе не показалось? – спросил лодочника Шарлемань. – Я вот ни черта не слышу, да и не вижу тоже.

Лодочник замотал головой, но тут раздался характерный свист, и в скамейку рядом с Шарлеманем воткнулась арбалетная стрела, пришпилив его плащ. Она прилетела с берега. И посмотрев на башню, мы увидел на ней человека, подававшего недвусмысленные знаки править к нему. В руках у него был большой арбалет. И судя по выстрелу, он неплохо с ним управлялся. Недвусмысленный жест вести себя осторожно.

– Ах ты гад! – прошипел Шарлемань, вытаскивая стрелу и освобождая плащ. – Я сейчас тебе покажу.