Лишь в памяти своей приходим мы сюда. Хроники ХХ-го века. Книга вторая. Родительское гнездо

В нашей местности основными грибами, которые использовали для засолки, считались рыжик, «сырой» и «сухой» грузди. За свою красоту и вкус рыжик по праву имел прозвище «царский гриб», но урожайные годы на него случались нечасто. В лесных низинках – сырых местах рос еще и «сырой» груздь. Посвоему виду он чем-то был схож с рыжиком, только белого цвета. Ножка у него, как и у рыжика, была полая и на срезе отливала перламутром, а на шляпке висела бахрома. Попадался он довольно редко, поэтому, королем всех грибов, которые шли на засолку, считался белый или, как мы его сами называли, «сухой» груздь, который и был в основном объектом массового сбора.

Любой грибник скажет, что самое большое удовольствие доставляет поиск груздей. Собирать их нужно иметь большое умение. Дело в том, что груздь формируется под верхним слоем почвы – слоем мха, листьев и иголок. Там, где он растет, вырастает еле заметный бугорок, который неопытным глазом разглядеть очень сложно. Если ты попадаешь на обширную грибную полянку, то, «перепахав» ее руками, можно набрать до полуведра небольших, кругленьких, красивейших молодых груздочков. Довольно часто мы с отцом за одну ходку приносили домой до пяти-шести ведер такого богатства. «По пути» мы набирали на «жареху» еще с ведро других съедобных грибов (сыроежек, маслят, моховиков, подосиновиков, подберезовиков и т. п.).

Да, сбор груздей удовольствие, а вот подготовка их к засолу это уже далеко не радостный труд, которым в основном занималась мать. Груздь имеет одну особенность – шляпка, как бы ты его аккуратно ни вынимал изпод земли, сверху всегда будет основательно припудрена лесной грязью (землей, листьями, иголками, мхом). Поэтому принесенные домой грузди вначале на несколько часов помещали в большую емкость с водой (корыто, бочку) с таким расчетом, чтобы вся прилипшая к ним грязь отмокла. Затем начиналось самое трудное – каждый гриб щеточкой и ножом надо было осторожно, чтобы не помять нижние пластинки шляпки, очистить и отмыть до идеальной чистоты. Иногда на это уходило гораздо больше времени, чем на сбор. Первые наши походы за грибами матерью приветствовались. Но часто обработка ею нашей с отцом «добычи» затягивалась далеко за полночь. Поэтому если наш «вояж» на второй день был такой же, как в первый день, то радости ей это не доставляло. Поход за грибами в третий день подряд она нам уже запрещала. Но мы не могли удержаться от обуявшего нас «грибного азарта» и «втихушку» рано утром опять сбегали в лес. Когда мы возвращались опять с заполненной грибами тарой, скандала уже было не избежать. Мать демонстративно отказывалась мыть грибы, и нам с отцом приходилось делать это самим.

Открытых водоемов, в виде речки или озера, и водопроводов в нашей округе и вблизи ее не было. Источником воды как для питья и приготовления пищи, так и для полива огорода служили колодцы. Выкопать колодец было очень трудоемким и затратным делом. «Первая» вода в колодце появлялась где-то на глубине 10–12 метров. Для того, чтобы получать в достаточном количестве чистую хорошую воду, надо было еще углубиться на 2–3 метра. Кроме того, необходимо было укрепить еще и стенки колодца, чтобы они не обваливались. Для этой цели в колодце устанавливали изготовленный из толстых лиственных плах сруб.

Но не всегда можно было попасть на пресную воду. Довольно часто копатели колодцев попадали на солоноватый источник подземных вод или на «плывуны». Тогда приходилось этот колодец засыпать и копать новый. Поэтому при выборе места для колодца приглашали в качестве консультанта очень компетентного специалиста с безупречной репутацией, зачастую даже из другого населенного пункта, который выбирал место по внешним признакам поверхности земли.

От качества воды у потребителей зависит и здоровье, и настроение. Если в воде недостаток или переизбыток фтора это отражается на состоянии зубов. Недостаток йода провоцирует болезни щитовидной железы и мозгового кровообращения. Солоноватая вода не утолит жажды и не годится для приготовления пищи. Я видел также, как недовольно фыркает скот, когда его пытались поить солоноватой водой.

Почему вода в колодцах бывает соленой и что такое «плывуны», да еще массу других попутных вопросов я задал отцу. Отец от моих детских расспросов не отмахнулся, с интересом посмотрел на меня и стал объяснять, что к чему. Тогда я впервые узнал, что в глубине земли тоже текут реки, которые сообщаются с наземными источниками воды, в том числе и солеными, что некоторые подземные реки несут с собой большое количество очень мелкого песка, называемого «плывуном». И если колодец попадает в русло такой песчано-водяной реки, то его дно забивается песком и не дает чистой воде выйти на поверхность. И когда я рассказал про это в школе на уроке природоведения, наша учительница Клавдия Лукинична поставила мне в журнал «жирную» пятерку и мою любознательность привела всем другим ученикам класса в пример. Я сиял от своей значительности.

Поэтому не каждая семья могла позволить иметь у себя во дворе колодец. Чаще всего колодец копался на два-три дома. Отец скооперировался с соседом Алексеем Котляром на условиях, что он выкопает колодец, а Котляр берет на себя изготовление сруба и обеспечит отцу помощника для работы сверху. Место для будущего колодца отец на границе участков выбрал сам. Оказывается, он имел на это необходимые знания. Говорил, что их дала его шахтерская практика. На шестом или седьмом метре отец выкопал громадную кость, вероятно, принадлежавшую какому-то доисторическому животному. Про эту находку отец не хотел никому говорить, но Котляр все-таки кому-то сказал. Дня через четыре к нам приехали из Кокчетава работники областного краеведческого музея и кость забрали с собой.

Вода в колодце оказалась отменная. У нас началось целое нашествие ближайших соседей за водой. Но торжествовать нам пришлось недолго. Года через два после ввода колодца в эксплуатацию к нам регулярно стали наведываться работники санэпидемстанции с целью обеззараживания источника питьевой воды. Вся беда была в том, что наш колодец имел свободный доступ с улицы и, как они говорили, имелась опасность внесения заразы извне. О колодцах, которые находились в глубине дворов, они, вероятно, информации не имели, да и пройти туда, минуя цепного пса, было довольно сложно. Поэтому процедуре обеззараживания подвергались колодцы, которые стояли на виду. Процесс обеззараживания производился очень просто и очень быстро. В колодец просто высыпался большой пакет с хлоркой и… все. После проведения такого обеззараживания пить воду и готовить из нее пищу было просто невозможно. Летом, за счет большого расхода воды на полив огорода, где-то за пару недель вкус хлорки постепенно исчезал, но зимой стойко держался довольно долго.

По сути своей, по сегодняшним представлениям, в то время каждое подворье представляло собой малое фермерское хозяйство, а каждая семья – его трудовой коллектив. Работали все. В доме негласно были четко определены домашние обязанности для каждого члена семьи. Летом отец был постоянно в отъезде – работал в ближайших колхозах. Копал колодцы, строил новые и ремонтировал старые коровники, телятники. Как тогда говорили, «шабашил». Бригада у него была небольшая – от двух до четырех человек. В основном все молодые пенсионеры – бывшие шахтеры. Мать тоже была довольно часто в разъездах – занималась коммерческой деятельностью или, как тогда говорили, мелкой спекуляцией. Пенсии вместе с приработком отца на жизнь всей семьи не хватало, а она пенсию не получала. Но, ради справедливости, надо сказать, что именно ее коммерческая деятельность была основным источником семейного дохода. Поэтому основную нагрузку по выполнению домашней работы несли мы – дети.

В вопросах воспитания нас, подрастающего поколения, родители действовали в соответствии с господствующей в то время заповедью – «дите надо воспитывать и учить, пока оно лежит поперек лавки, а когда оно вытянется вдоль нее, то его уже не воспитаешь и ничему не научишь». Нам с раннего детства внушали, что главная опора в жизни – семья и что только в рамках своей семьи ты можешь себя чувствовать уверенно и комфортно, и только от нее ты в тяжелые моменты можешь получить необходимую помощь и поддержку. Отец и мать никогда не скрывали от детей финансовые возможности и проблемы семьи. Это тоже было одним из методов нашего воспитания. Родители считали, что такая осведомленность заставляет детей самостоятельно нивелировать свои материальные запросы. Все заработанные членами семьи (вначале это были только отец и мать, и позже, когда стали уже работать Алла и Толя) деньги до копейки шли в общий котел. За общим столом с нами обсуждались предстоящие доходы и расходы, даже в мелких деталях. Тут принимались решения, кому из нас что купить. Какие-либо просьбы о дополнительных покупках никто не высказывал, потому что они считались неприличными и не приветствовались. Казначеем – хранителем денег или семейным бухгалтером – была мать. Но все знали где лежат деньги – семейная касса. И если нас посылали в магазин за продуктами, то мы самостоятельно брали деньги из семейной кассы. После похода в магазин обязательно делался матери отчет о тратах. Оставшиеся деньги мы также самостоятельно клали обратно в семейную кассу.

В семье доминировал культ труда. В общении с нами, детьми, у родителей на устах всегда были в ходу поговорки: «Как потопаешь, так и полопаешь», «Глаза боятся, руки делают», «Без труда не вынуть и рыбку из пруда» и т. п. Уже примерно с восьмилетнего возраста у меня тоже были четко очерченные обязанности по дому. В летнее время (с конца мая до августа) я пас нашу корову, о чем я рассказывал. С начала августа, когда корова отправлялась в общественное стадо, и до начала школьных занятий я чистил специальным чистиком от кожуры жерди, которые отец ездил заготавливать в ближайшие лесничества. Доски достать было тяжело, да и стоили они довольно дорого, поэтому жерди были основным строительным древесным материалом при строительстве дома и подсобных сооружений. Из них были сделаны потолки дома и сараев, они были использованы в качестве штакетника при возведении забора вокруг нашего земельного участка и т. п. Мне по очистке жердей отцом было установлено ежедневное задание в количестве сорока штук. На эту работу я затрачивал примерно пять-шесть часов. Надо правду сказать, спать мне давали по времени столько, сколько захочу. Пока сам не проснусь, не будили, так как жалели, учитывая, что предыдущие два месяца, когда пас корову, мне приходилось вставать очень рано. Поэтому вставал я часов в одиннадцать-двенадцать и, позавтракав или, точнее, пообедав, сразу принимался за чистку жердей. Заканчивал я эту работу примерно в пять-шесть часов пополудни и с этого момента до девяти часов вечера у меня было свободное время, которое я мог использовать по своему усмотрению. В основном я бежал купаться на котлован в лесопитомнике, так как в то время там уже были все пацаны с нашей округи. В общем, за эти три-четыре часа я получал максимум удовольствия.

С девяти часов примерно до одиннадцати осуществлялась поливка огорода. Поливать все огородные овощи рекомендовалось только теплой водой. Для этой цели рядом с колодцем отец поставил три деревянных бочки – две по двадцать ведер емкостью, а одна была очень большая – в нее входило сорок ведер воды. Как правило, полив овощей осуществлялся вечером, поэтому эти емкости наполнялись водой из колодца сразу после полива или рано утром, с тем расчетом, что за день вода будет достаточно подогретой. Поливать непосредственно водой из колодца огурцы и помидоры было строго запрещено.

Огурцы поливали каждый день, а помидоры через день. Какое количество воды лить в какую лунку, определяла мать, но с таким расчетом, чтобы нагретая за день в бочках вода была использована полностью.

Бочки с водой и место посадки овощей находились в разных концах приусадебного участка, поэтому путь носки воды был достаточно длинен. Поливом, как правило, занимались Алла, Толя и я. Алеша, по причине своего малолетства, в этой работе участия не принимал.

Процесс полива заключался в следующем – надо было достать полные ведра воды из бочки, отнести их на место полива и мерной емкостью (большим ковшом) разлить воду по лункам. У каждого поливальщика была своя норма полива лунок – у старших она была больше, а у меня меньше. Хотя ведра у всех были одинаковые, но носить их я мог заполненными водой только наполовину. Для носки полных ведер у восьмилетнего мальчишки еще не было достаточно силенок. Но самое тяжелое было достать воду из бочки, особенно зачерпывать ее со дна. Для этого у меня не хватало ни роста, ни сил. Да и при носке воды большие ведра били тебя по икрам, обливали водой – в общем, приятного было мало.

Правда, в такие дни старшие брат с сестрой все-таки меня щадили. Закончив поливать свои делянки, они сразу шли на помощь ко мне. Но в субботу, когда они бежали на танцплощадку клуба железнодорожников, я должен был полностью отработать эту оказанную мне такую помощь. Родители их отпускали на танцы только при условии, если я дам согласие выполнить причитающую им норму полива. Но полив – еще не вся работа. После него надо было пустые бочки заполнить водой из колодца, а это примерно сто ведер. Поэтому в субботу мой рабочий день заканчивался уже затемно.

Мне и моим сверстникам, было интересно, где и как танцует наше старшее поколение. Поэтому мы – человек десять, а то и больше, соседских пацанов – сразу же после завершения огородно-поливочных работ стрелой бежали на танцплощадку. Танцплощадка была деревянная, установленная на высоких сваях, поэтому мы свободно умещались под полом и слушали, как играет духовой оркестр. Нас замечали и разгоняли сами танцующие. Мы разбегались по кустам, ждали, когда наши «разгонщики» возвратятся обратно, и потихоньку опять пробирались под танцплощадку.

Уборкой дома занималась Алла. Три раза в неделю делалась большая уборка с мытьем полов. Мать в основном готовила еду. Когда она куда-нибудь уезжала, всю работу по дому полностью выполняла Алла. Уход за скотиной осуществлял Толя.

В мои обязанности входили прополка и полив грядок. Прополка грядок и первая прополка (до окучивания) картошки в обязательном порядке выполнялась не тяпкой, а «вручную». Необходимо было каждый сорняк вырвать с корешком. Занятие это было не тяжелое, но очень муторное. Если при очистке жердей мне разрешалось спать до десяти-одиннадцати часов, то для выполнения этой работы мать поднимала меня рано, чтобы я работал «по холодку» и днем не «напек» себе на солнце голову. Качество выполненной работы оценивалось через неделю. Если сорняки не появлялись или их было мало, то считалось, что к работе ты отнесся ответственно, если же грядка опять обильно зарастала сорняками, то ты бракодел.

Когда мои старшие брат с сестрой стали работать, а затем в 1957 году Анатолия призвали в армию, а потом и Алла в 1959 году вышла замуж, вся работа по дому полностью легла на меня. Я научился делать полную уборку в доме, готовить еду, ухаживать за скотиной, доить корову, даже стирать в корыте на стиральной доске. Надо сказать, что с этого времени по дому, а также поливу и прополке огородных грядок мне стал помогать мой младший братишка Алеша. В 1958 году он пошел учиться в первый класс той школы, где в это время учился я, и был полностью под моим контролем.

Уроки мужской работы мне давал отец. С отцом вдвоем мы посадили сад, обнесли штакетником наш приусадебный участок, пристроили сарай. Кстати, когда отец делал какую-либо работу, особенно если он что-то пристраивал или мастерил, то всегда держал меня при себе. Сильно работой не загружал, но, как взрослому, пояснял мне для чего он делает ту или иную операцию, назначение того или иного инструмента или приспособления. Показывал мне, как при помощи системы блоков можно поднимать тяжелые предметы на большую высоту. Мне же очень хотелось бежать на улицу – к ребятам. Но, угадывая мое желание, отец говорил: – «Набегаться всегда успеешь, а сейчас смотри и запоминай – в жизни все пригодится».

Глава IV

Территория детства

1

Участок городской территории, простой топоним, определяющий место твоего проживания, или, на мальчишеском сленге, просто «наша улица», часто звучит в разных значениях. В одном случае она характеризует место твоего проживания, в другом среду твоего проживания и, зачастую, не всегда хорошую («его воспитала улица»). Но никто не будет отрицать того, что, когда вспоминаешь свои детские годы, в первую очередь всплывают картины «нашей улицы», самоотверженной и бескорыстной дружбы ее мальчишек и девчонок, доброго отношения к тебе взрослых соседей. Только на «нашей улице» ты мог входить в любой дом и хозяйка этого дома, мать твоего уличного друга, могла так же тебя накормить как родная мать. Только на «нашей улице» отец твоего товарища помогал тебе сделать или починить какую-нибудь игрушку, как своему родному сыну.

«Нашей улицей» считалась группа частных домов первых двух кварталов Каменно-Карьерской, а также параллельных ей, Зеленой и Луговой, а чуть позже и Элеваторной, улиц со стороны железнодорожной станции. Это была территория, где мы были очень тесно связаны своей дворовой дружбой, своими уличными законами и традициями. Все, что находилось за пределами «нашей улицы», было чужой территорией. Конечно, с ребятами с других территорий мы иногда тоже тусовались, вместе ходили по одной дороге в школу, но наиболее близкие отношения между собой были все-таки только на своей территории.

Наша, Каменно-Карьерская, улица застраиваться стала с начала 1944 года. В это время в Щучинск привезли большую партию репрессированных с Кавказа семей ингушей. Большая часть из них получила земельные участки под постройку землянок за железной дорогой – в Копае. А оставшейся части (семей 40–50) выделили участки под застройку на конце завершающей свое формирование Луговой и в начале новой Каменно-Карьерской улицы, со стороны гор в сторону железнодорожной станции. Чуть позже, месяца через три, завезли сюда и понтийских греков с Крыма. Им уже достались участки на Каменно-Карьерской и Зеленой улице.

Последние кварталы нашей и Зеленой улиц, в сторону железнодорожной станции, был застроены уже после войны. Здесь участки под строительство домов нарезались уже, в основном, молодым семьям из нашего города или таким, как мы, приехавшим на постоянное место жительства из других мест Казахстана. Поэтому в нашей округе преобладали русские и украинцы, хотя по одной или две семьи были представлены и другие национальности – казахи, мордва, татары, немцы, поляки, греки.

Описание нашей территории я хочу начать с соседей. Наш дом был самым крайним – конечным. Далее уже проходило большое шоссе, по которому из сел района привозили зерно на элеватор. Правда, про шоссе я загнул несколько круто. Оно появилось гораздо позже – когда уже завершали строительство элеватора. А до этой поры это был просто большак – широкая грунтовая дорога, связывающая город с доброй половиной сел нашего района.

Практически в одно и то же время рядом с нами строил свой дом наш ближайший сосед Алексей Котляр. А напротив нас на другой стороне достраивал свой дом Николай Кириенко.

Алексей Котляр работал преподавателем, или мастером производственного обучения в железнодорожном ФЗУ, поэтому на строительстве его дома постоянно работали молодые ребята (подростки) – учащиеся ПТУ. Семья была довольно молодая, хотя Котляру уже было за тридцать лет. Его жена Дарья была намного моложе его и нигде не работала. Кстати, хочу сказать, что в то время многие женщины не работали – семьи были большие, да и домашнее хозяйство у всех было немаленьким. Родом они оба были из села Дмитриевка, которое находилось в 25 километрах от Щучинска. На момент, когда мы стали строить свой дом, у них была маленькая дочь Нина. Позже в их семье появилось еще двое детей – сын Саша и дочь Лена.

Следующим от Котляра (по нашей стороне) стоял дом Сергея и Марии Мусатовых. Родом они были, кажется, с Южного Урала. Семья Мусатовых была многодетной. Четверо ребят родились до войны (Алик, Володя, Николай и еще кто-то) и трое после войны – Валя (1947 г.), Женька (1949 г.) и маленькая Танька (1952 или 1953 года).

Алик (или Алексей) был лет на пять старше других довоенных и, когда мы начали строить дом, то уже заканчивал наш горно-металлургический техникум. После окончания техникума он уехал работать в Челябинскую область, в знаменитый на всю страну закрытый город Челябинск-40.

Володя и Николай были примерно одного возраста с Алисой и Анатолием, дружили между собой, вместе бегали на танцы. Ребята были очень спортивные – занимались вольной борьбой. Оба постоянно участвовали в соревнованиях. После окончания школы они уехали к Алику, поступили в Челябинский институт физкультуры, продолжили заниматься спортом – стали мастерами спорта. В последнюю встречу с ними я узнал, что Володя стал тренером, а Николай один раз был даже чемпионом России по вольной борьбе.

Старшие Мусатовы, я имею в виду родителей, были довольно замкнутыми для соседей людьми. Ни с кем не ссорились, но и ни с кем близко не дружили и не участвовали в застольях. Мой отец за такую нелюдимость считал их кержаками. Тетя Маруся была прекрасным человеком, с доброй душой. Но одевалась она уж очень по-старомодному – в темное сатиновое платье с передником, на голове у нее всегда был глухо обвязанный темный платок, поэтому вид у нее был постоянно болезненным. Умерла она первой. Дядя Сережа работал каким-то кладовщиком на элеваторе. Своими не совсем понятными пристрастиями он отожествлял гоголевского Плюшкина – постоянно ездил с тележкой по всевозможным свалкам, собирал разный хлам и тащил домой. В хозяйстве он его не использовал, поэтому горы этого мусора все росли и росли во дворе Мусатовых. Когда он умер, старшие ребята после похорон решили очистить двор от мусора. Вывезено было шесть или семь полных машин собранного покойником в разное время хлама.

В мой круг близкого общения входили Валя и Женька. Таня по возрасту была ближе к моему младшему брату Алеше. После смерти родителей дом достался Валентине. Она окончила курсы медицинских сестер и постоянно работала в Щучинской районной больнице. Последний раз мы с ней встретились в 2003 году именно там. После происшедшей со мной на Щучьем озере катастрофы, виновником которой вместе со мной был мой старший племянник Сергей, меня, с переломанной рукой, доставили именно туда. Время уже было вечернее, да и день был праздничный (щучане отмечали День молодежи), поэтому в больнице почти никого не было. После того как еле найденный моими ребятами пьяненький казах-хирург заштопал раны моих открытых переломов, меня отвезли на каталке в приемное отделение и положили на какой-то топчан, покрытый серой, протертой до дыр простыней.

Среди ночи, когда я отошел от наркоза, меня страшно стала мучить изжога. Наверное, из-за потери крови. Я стал подавать звуки, чтобы подозвать к себе кого-нибудь из обслуживающего персонала. Прошло довольно длительное время пока мне удалось привлечь внимание дежурной медсестры. Свет в приемном покое горел только дежурный, так что черты ее лица были слегка размыты. Когда у меня возникала изжога, я ее всегда гасил таблетками «эссенциале форте». Поэтому моей просьбой к медсестре было принести такие таблетки. Медсестра что-то хмыкнула про себя, потом, подойдя ближе и присмотревшись ко мне, вдруг вскрикнула: «Сашка! Это ты, что ли?».

Да, эта уже довольно немолодая женщина, была член нашей уличной команды Валя Мусатова. Ответ на мою просьбу у нее был простой:

– В нашей больнице мы уже давно названия таких лекарств забыли. Больные, как правило, сами обеспечивают себя лекарствами.

– А простая питьевая сода у вас найдется?

– Такое лекарство у нас всегда есть.

– Ну, тогда неси его поскорее.

Валентина принесла мне наполненную наполовину литровую банку соды, столовую ложку и налила из-под крана стакан воды. Я съел ложку соды и запил ее водой. После того, как жжение внутри меня притихло, я всетаки, несмотря на боли, задал ей несколько вопросов про житье-бытье. Из ее краткого рассказа я понял, что семейная жизнь у нее не сложилась. Она рано разошлась и двоих детей вырастила сама. Дети уже имеют свои семьи. В настоящее время живет она одна в старом родительском доме. Надо отдать ей должное – на свою судьбу не жаловалась.

По поводу своих братьев и сестры она рассказала следующее. У ее младшей сестры, Татьяны, есть все – муж, дети, свой дом. А Евгений, в детстве мы все его звали Джекой, после окончания школы уехал в Омск, там и живет в настоящее время. Чем он занимается, она толком мне так и не объяснила. Старшие ее братья в Челябинской области. Владимира уже похоронили.

Далее, по нашей стороне, стоял небольшой аккуратный деревянный домик семьи Алексея и Матрены Исаковых. Мои родители с этой семьей были более дружны, чем с другими соседями. Я бы даже сказал, что общались, как родственники. Дело в том, что они, то ли до войны, то ли после войны жили по соседству в Жолымбете. У них было трое детей. Двое довоенных – Слава, одногодок моего старшего брата Анатолия, и на два года младше его Роза. Послевоенным был мой ровесник Юрка. Разница у нас была в три дня – я родился 1 сентября, а он 3 сентября. Но он постоянно доказывал мне свой приоритет, потому что его день рождения приходился на День победы над Японией.