Лишь в памяти своей приходим мы сюда. Хроники ХХ-го века. Книга вторая. Родительское гнездо

Александр Кирилюк

Лишь в памяти своей приходим мы сюда. Хроники ХХ-го века. Книга вторая. Родительское гнездо

Глава I

Жолымбет – Майозек – Жолымбет

1937–1949

1

Первый раз моя мать вышла замуж в возрасте шестнадцати лет, еще живя в Елизаветинке. Ее избранник – соседский парень по фамилии Бескровный. Практически сразу же после женитьбы он был призван в армию и попал служить на Украину. Когда он находился в армии, мать родила девочку. В это время шел процесс коллективизации. Молодой муж из армии ей постоянно писал, чтобы она шла работать в колхоз. Он рассчитывал на то, что ему как мужу колхозницы будут даны в армии определенные преференции, которые помогут облегчить службу. Мать пошла работать в колхоз, а девочку отдала в только что организованные в селе для детей колхозников ясли. Нормального ухода за ребятишками там практически не было, девочка заболела – то ли воспалением легких, то еще каким-то простудным заболеванием. А так как на тот период в селе не то что врача, даже фельдшера не было, она вскорости умерла.

Бескровный после службы в армии назад не вернулся – женился на местной девушке и остался жить в Украине.

После смерти дочери мать уезжает из Елизаветинки в Акмолинск и поступает на работу на хлебозавод мукосей-кой. Работа была адская – надо было таскать и поднимать 50–60-килограммовые мешки с мукой, высыпать их содержимое в громаднейшие сита, которые вдобавок надо еще и вертеть. Работая на хлебозаводе, она довольно быстро освоила еще ряд профессий. Научилась варить дрожжи, квас и пиво, печь хлеб.

Будучи в Акмолинске, мать повторно вышла замуж, но и на этот раз семейная жизнь не сложилась, и она довольно быстро развелась. Во втором браке у нее родился мальчик, то ли мертворожденным, то ли умер сразу после рождения.

В середине 30-х годов примерно в шестидесяти километров от Акмолинска и в сорока километрах от ее родного села Елизаветинка началось довольно бурное строительство рудника Жолымбет – головного предприятия треста «Каззолото». Для этой цели был организован набор специалистов и рабочих.

С надеждой на лучшую жизнь на новом месте по специальному набору, как тогда говорили, по «вербовке», в Жолымбет поехала и моя мать. Там ее, несмотря на «круглую» безграмотность, приняли на работу «Золотопродснаб» на руководящую, как потом шутил отец, должность в качестве заведующей квасоварней. В то время основным и единственным прохладительным напитком в местной торговой сети был квас.

В это время отец тоже жил в Жолымбете и работал на руднике горнорабочим. После возвращения с Донбасса ему никак не удавалось определиться с постоянной женой. Он все искал женщину, которая могла бы стать, в определенной степени, матерью его малолетнему сыну Михаилу. До знакомства с моей матерью он пытался создать семью с шестью женщинами. Но, вероятно, наличие малолетнего сына у отца не способствовало закреплению брачных отношений.

С моей матерью он познакомился в Жолымбете в одной из застольных компаний. И она как-то сразу нашла общий язык с Михаилом. Вскоре он стал называть ее мамой. В общем, семья состоялась. Официально отец с матерью оформили брачные отношения в феврале 1937 года.

Весной 1937 года трест «Каззолото» открыл новый рудник (прииск) Майозек. С надеждой на возможно высокие на новом предприятии заработки отец с матерью и сыном Михаилом, а также с восемнадцатилетним братом матери Сергеем направляются туда на работу.

5 декабря 1937 года у них родилась дочь Алиса.

В Майозеке они проработали не больше года. Вероятно, предоставленные жилищные условия не позволяли нормально жить с малолетним ребенком – маленькая Алла несколько раз болела воспалением легких. Поэтому семья весной 1938 года возвращается обратно в Жолымбет.

Мой старший брат Анатолий родился уже в Жолымбете 14 декабря 1938 года.

Отец пошел работать на рудник шахтопроходчиком. Мать занималась домашним хозяйством – у нее на руках было трое детей, из них двое малолетних.

Так уж получилось – судьба почти всех моих родственников по отцовской линии была связана с трестом «Каззолото». В подразделения треста «Каззолото» пришли работать все, и практически семьями, попавшие под раскулачивание или несогласные вступать в колхозы. Дело в том, что с 30-х и почти до конца 50-х годов золотодобывающие предприятия входили в систему НКВД (Наркомата внутренних дел), который возглавлял всесильный Берия Л. П., поэтому туда попадали все, кто каким-либо образом проявил себя как контрреволюционный элемент. Кроме того, работа на золотых приисках и в обслуживающих организациях треста «Каззолото» оплачивалась на порядок выше, чем в других отраслях. Даже во время войны за намытый золотой песок старателям выдавались «боны» – золотые рубли, на которые можно было приобрести в подразделениях «Золотопродснаба» и «Золотоскупки» все дефицитные продукты и вещи, в том числе поставляемые из Америки (сахар, конфеты, чай, тушенку и т. п.), которые на простые рубли просто невозможно было достать. Тогда соотношение «бона» – золотого рубля и простого рубля «совзнаками» было 1:2,4.

Так, в конце войны мать на заработанные боны купила отцу отрез бостона на костюм, вероятно, чувствовала, что он вернется с войны.

2

Первая похоронка в село Елизаветинка пришла в семью Ивана Сергеевича Треносова на сына Сергея в самом начале войны. Сергей служил срочную службу в армии в Белоруссии в приграничных частях. Службу он завершал и осенью 1941 года должен был демобилизоваться. Как он погиб и где похоронен, неизвестно. Все мои поиски в интернете какой-либо информации о нем положительного результата не принесли.

В Жолымбете, как и везде по стране, также началась мобилизация в армию резервистов. Отца призвали в действующую армию в первые месяцы войны.

Как рассказывала мне Алла, а ей в то время уже шел четвертый год, и она хорошо помнит то время, проводы были тяжелыми.

При погрузке мобилизованных на машину мать стала плакать, а маленький мой старший братишка Толя (ему в то время не было и трех лет) ручонками вытирает матери слезы и говорит: «Мама, не плачь, папа обязательно вернется».

А рядом мальчишка, чуть постарше Толика, рыдает на груди у своего отца. Мать его успокаивает: «Не плачь, папа вернется», а он: «Нет, папа не вернется, папу убьют». И точно – вскоре они получили похоронку.

На следующий день мать поехала на станцию Шортанды, где формировались команды на отправку, чтобы еще раз увидеть отца. Но встретиться им уже не пришлось – оказалось, что команда, в которую был зачислен отец, уже отправлена. Когда она стала расспрашивать в районном военкомате – когда и куда их отправили, то начальник сборного пункта, уже довольно немолодой военный, ей сказал: «Не волнуйся, солдатка, твоему мужу пока повезло – их отправили на Дальний Восток».

Как потом говорил отец – трудно оценить, где было лучше находиться во время войны – на западе или на востоке. И зимой, и летом сутками лежали в окопах на маньчжурской границе. Постоянно ждали нападения японской армии. Мелкие провокации со стороны японцев были почти ежедневными, но была жесткая команда – на них не отвечать. Руководство Советского Союза очень не хотело войны на два фронта, а японцы еще не забыли свой разгром под Халхин-Голом. Кормежка была очень скудная. Отец не курил, но свою норму махорки получал сполна и менял ее у жителей ближайших сел на продукты. Особенно тяжело было зимой – мороз под тридцать, а то и сорок градусов и сильный ветер, а из теплой одежды – только шинель и кирзовые сапоги. Много солдат умерло от простудных и кишечных заболеваний. Просьбы на отправку на западный фронт резко отклонялись.

Только летом 1945 года были начаты активные военные действия. Война с японцами длилась меньше трех месяцев. Отец освобождал северо-восточную часть Китая и Северную Корею. Войну закончил на Курилах.

После ухода отца на фронт мать осталась с тремя детьми. Старшему, Михаилу, шел тринадцатый год, Алле – четвертый и Толику – третий.

Условия жизни во время войны для семей фронтовиков, в том числе и нашей, были крайне тяжелыми. Заработной платы матери по основной работе на пропитание семьи не хватало. Очень трудно было создать и вести свое домашнее подсобное хозяйство. В Жолымбете был большой дефицит пресной воды, поэтому бесполезно было выращивать какие-либо огородные культуры. Кроме того, отсутствие вблизи рудника хороших выпасов делало невозможным содержание скота и птицы. Из-за нехватки витаминизированных продуктов (фруктов, овощей) у шестилетней Аллы началась цинга. Пришлось ее срочно увезти на все лето в Даниловку к тете Марфе (сестре отца) на морковку и молоко. У нее были свой огород и корова.

С начала процесса индустриализации страны – до войны, во время войны и еще очень долго после войны (практически до 90-х годов) в структуре крупных промышленных предприятий функционировали специальные подразделения по обеспечению работников предприятий продовольственными и промышленными товарами, так называемые отделы рабочего снабжения – ОРСы. Администрациями предприятий ОРСы использовались как еще один дополнительный стимул для повышения трудовой дисциплины и роста производительности труда – в качестве поощрительной меры применялось обеспечение вне очереди дефицитными товарами передовиков производства. В тресте «Каззолото» функции такой службы рабочего снабжение выполняло специализированное предприятие «Золотопродснаб».

Почти всю войну мать проработала в его подразделениях по производству и заготовке продуктов питания для работников треста «Каззолото». В качестве руководителя (бригадира) специальных бригад «Золотопродснаба» сажала и копала картошку на арендованных землях близлежащих совхозов и колхозов, ездила заготавливать рыбу на озера в Кургальджино, собирать и солить грибы в Даниловку.

Чтобы как-то накормить детей, мать бралась за любую дополнительную работу. Стирала спецодежду для рабочих организаций и предприятий рудника, делала саман для строительства. Кроме того, в нерабочее время вязала по заказам соседских женщин платки, детские шапочки, носки, рукавицы из пуха местных коз. В период уборки урожая нанималась на временную работу в близлежащие колхозы и совхозы, где расплачивались продуктами – зерном, крупой, мукой, картошкой и т. п. Большая проблема заключалась в доставке их домой, так как транспорта, даже гужевого, никто не давал. К примеру, как-то заработав в ближайшем от рудника совхозе «КазЦИК» мешок муки, она на тележке везла его домой восемнадцать километров. Но зачастую заработанные продукты приходилось нести непосредственно на себе.

Мать делала все возможное и невозможное, чтобы мои старшие братья и сестра не испытывали, как дети других семей, голода, а иногда даже баловала изысканной, по тем временам, едой.

Уже в Щучинске, будучи взрослыми, они со смехом рассказали мне один курьезный случай, который произошел с ними во время войны. Как-то мать с очередной сезонной работы в одном из колхозов привезла домой зарплату (немного муки и кусок мяса) и решила устроить детям праздник – накормить их пельменями. Когда чашка с дымящими пельменями стояла на столе и вся семья готовилась за него сесть, вдруг зашел цыган (рядом с их домом разместился табор) и с радостным причитанием: «Ах, пельмешки, вы мои пельмешки – какие же вы вкусные», прямо руками стал выхватывать их из чашки и горячими заталкивать в рот. От такой беспардонности все на некоторое время онемели, не зная, что сказать и что делать. Когда спохватились – чашка с пельменями была уменьшена почти наполовину. Цыган блеснул довольными глазами, вытер рукавом рот и даже не сказавши «спасибо» исчез за дверьми.

Кроме того, мать с 1943 года фактически добровольно взвалила на себя обязанности по содержанию своей младшей сестры Анны с двумя ее малолетними детьми – трехлетней Галей и двухлетней Валей.

Анна родилась в 1922 году и была на десять лет младше матери, так что старшая сестра с самого ее рождения была ей нянькой, и относилась как к собственному старшему ребенку.

Анна очень рано (в 17 лет) вышла замуж за работавшего на руднике парня Егора Суханова. Еще до войны они переехали жить к его родителям в город Шадринск Курганской области. После ухода мужа на фронт Анна осталась с малолетними детьми на руках. Казалось бы, рядом с родителями мужа можно было, хоть и очень тяжело, пережить военные годы, но у нее с ними не сложились отношения. Анна была еще очень молода, часто посещала веселые компании, а это им очень не нравилось.

К слову сказать, тяга Анны к веселой жизни оказала ей невеселую услугу – муж и отец ее детей Суханов после войны к ней не вернулся, хотя с фронта он пришел живой и здоровый.

Как ценный работник, мать всегда была в очень хороших отношениях с руководством «Золотопродснаба» – директором Барановым и главным бухгалтером Пьянковым. Зная это, Анна прислала своей старшей сестре слезное письмо, в котором просила уговорить их помочь выхлопотать ей с детьми пропуск для приезда на постоянное место жительства к отцу и сестре в Жолымбет. Тогда все въезды на золотые рудники осуществлялись только по пропускам, так как, я уже об этом писал, трест «Каззолото» входил в систему НКВД.

Отец матери, мой дед, Иван Сергеевич Треносов, жил в это время с младшим сыном Ильей в десяти километрах от Жолымбета в маленьком поселке Первомайский, где была угольная шахта. Илья был 1925 года рождения, но его, чтобы уберечь от фронта, записали с 1927 года. Бабушка Поля умерла в конце 20-х или в начале 30-х годов (точной даты мне никто не смог сказать). У старших сестер матери, Полины и Натальи, живших в Елизаветинке, семьи были многодетные, а мужья тем временем уже погибли на фронте. Поэтому Анну с ее старшей дочерью Галей приютила наша мать.

Чтобы получить в Жолымбете постоянную прописку, вначале Анне нужно было идти работать в шахту. Через полгода, отработав положенный срок, она уволилась и занялась частной коммерческой деятельностью – в простонародье «спекуляцией». Через год она привезла в дом к моей матери и младшую дочь Валю. Так как частная коммерция (спекуляция) требовала постоянных разъездов, малолетние дети Анны практически были на попечении моей матери.

3

К концу войны большие проблемы матери стал доставлять Михаил. Отец очень любил своего первенца и баловал его без меры, считая, что, таким образом, он восполнит неполученное Михаилом материнское внимание. Мать чувствовала это и, ради сохранения семьи, старалась не относиться к Михаилу с должной строгостью. Такой подход к воспитанию подростка ни к чему хорошему привести не мог. В характере Михаила стали проявляться эгоистические нотки. А в отсутствие отца он вообще сделался дерзким и неуправляемым.

Михаил, когда ему исполнилось 16 лет, бросил школу и решил пойти на производство, чтобы получить рабочую профессию. В то время профессиональных училищ типа ФЗУ или ПТУ еще не было. Как правило, молодой человек рабочую профессию получал путем прикрепления его в качестве стажера (подмастерья) к опытному рабочему-наставнику. После окончания стажировки он выполнял экзаменационную работу, по итогам которой специальная комиссия предприятия определяла уровень его квалификации.

Но Михаил никак не мог выбрать для себя профессию. Вначале он работал помощником токаря, потом молотобойцем в кузнице, а затем его приняли в шахту откатчиком.

У него на этот момент очень плохие отношения сложились с Анной, младшей сестрой матери. Та, несмотря на молодость (ей в ту пору было чуть больше 20 лет), уже стала профессиональной интриганкой. Она видела неустойчивый характер подростка, и ей доставляло удовольствие его «заводить» – при любом удобном случае вдалбливала подростку в голову, что если наш отец погибнет на фронте, то он будет никому не нужен. То есть всячески подчеркивала, что в этой семье он чужой человек.

Мать в основном все время была на работе и, вероятно, не замечала, а может быть, просто не придавала значения таким пакостным действиям своей сестры.

В конце войны Михаил получил с Украины от родной матери письмо. Написала она это письмо не в Жолымбет, то есть непосредственно ему, а отправила своим подружкам по Ерголке – племянницам отца (дочерям тети Марфы, скорее всего, Анне). Те с оказией, в тайне от нашей матери, это письмо передали ему.

После получения этого письма Михаил совсем «съехал с катушек» – по самым мелким причинам скандалил с матерью, а несколько раз даже бросался на нее с кулаками. На работе говорил: «Как вернется отец с войны, то мы уедем с ним на Украину к моей матери». На вопрос: «А как же эти двое малых детей, разве тебе их не жалко?», отвечал: «Ничего, вырос я без матери, вырастут они и без отца».

4

Как-то я спросил мать, – какой в ее жизни был самый радостный день. Она засмеялась и ответила:

– Понимаешь, Саша, очень затруднительно выбрать в своей жизни самый радостный день. Их, как и горестных, в любой жизни немало. Но самими радостными днями я считаю ваше рождение и возвращение отца с войны. Но и, наверное, одним из самых незабываемых в моей жизни событий является сообщение об окончании войны – День Победы. Это была такая радостная эйфория, что сейчас даже трудно представить. Люди выскакивали на улицу, обнимались со всеми – знакомыми и незнакомыми, смеялись, плакали, пели песни, плясали. Из домов выносились столы, скамейки. На столах появлялась выпивка, закуска, скорее всего, последняя, какая была в доме. За стол приглашался любой проходивший мимо человек. Это было что-то необъяснимое. Такого массового ликования я в своей жизни до этого просто никогда не видела.

Но окончание войны с Германией было преждевременной радостью. В начале августа началась война с Японией, непосредственное участие в которой принимал мой отец. Правда, эта война продолжалась меньше месяца и в начале сентября была завершена полным разгромом Японии.

В качестве 1-го номера пулеметного расчета отец участвовал в боевых действиях в Маньчжурии и на Курильских островах. Награжден медалями «За победу над Германией» и «За победу над Японией».

О войне отец не любил рассказывать и, когда я особо приставал с расспросами на эту тему, говорил: «Ну что может быть интересного и хорошего в людской бойне? Ничего. На войне, сынок, человеческая жизнь просто расходный материал. Умный и расчетливый, в лучшем смысле этого слова, командир к этому материалу относится бережно, а дурак и карьерист, как правило, его нещадно транжирит». Правда, находясь в застольной компании, в кругу таких же фронтовиков, отец, как и они, иногда рассказывал эпизоды из боевой жизни. Один из его таких рассказов мне просто врезался в память.

Дело было в Манчжурии. Отец тогда командовал расчетом станкового пулемета. Расчет состоял из двух бойцов. Первый номер пулеметного расчета, он же командир и пулеметчик, был мой отец. Вторым номером, который являлся помощником первого, был молодой, почти мальчишка, парень из казанских татар. Наши войска шли по лощине между сопок и попали под перекрестный огонь замаскированных японских пулеметных дотов и снайперов. Срочно пришлось окопаться. Пока наша артиллерия долбала по сопкам, они успели выкопать глубокий окоп с нишами с обоих сторон, чтобы можно спрятаться от верхового огня. Как только замолчала артиллерия, отец высунул голову из окопа и быстрым взглядом пробежал по склонам сопок. И тут он заметил, как от одной из сопок блеснул едва заметный солнечный зайчик. Отец понял, что этот зайчик является не чем иным, как отсветом от снайперской оптики и быстро упал на дно окопа.

– Лежи и не высовывайся, – прокричал он напарнику, – наверху снайпер!

Второй номер последовал примеру первого и тоже плюхнулся на дно окопа. Но, вероятно, не совладав со своим природным любопытством, он все-таки приподнял голову над бруствером и тут же получил пулю в лоб.

Справедливости ради надо сказать, что и другие отцы-фронтовики почему-то старались давать своим детям очень дозированную информацию о войне.

Беда нашу семью обошла – за время боевых действий отец даже не был ранен.

Отец домой вернулся в конце 1945 года. Трофеев с войны он, как многие фронтовики, практически не привез. По своему характеру и воспитанию отец считал, что отбирать, тем более грабить, не просто грех, а преступление.

Как он потом рассказывал, что все-таки кое-какие вещи выменял у японцев на продукты. С чемоданом этих вещей он ждал парома с одного из Курильских островов во Владивосток. Вместе с ним ждал парома и некий капитан-интендант, лет двадцати пяти, еврей по национальности. Этот капитан вез с собой три чемоданчика иголок. Отцу в то время было почти сорок лет, и вероятно, несмотря на большую разницу в званиях, этот довольно почтенный возраст способствовал некоторому откровению между ними. Капитан говорил, что то, что он везет, при существующем в стране дефиците – целое состояние.

Так вот, этот капитан попросил отца сходить, пока нет парома, в поселок с каким-то поручением. Но пока отец ходил, пришел паром, капитан погрузил на него свои чемоданы и чемодан отца, и паром отплыл, не дождавшись отца. А следующий паром ожидался только через неделю.

Необходимо было срочно найти временное жилье. В доме, в котором его поселила островная комендатура, проживали русские переселенцы еще с середины XIX века. Хозяйка этого дома отдала ему кое-какие детские вещи в качестве благодарности за продукты, которыми он с ней рассчитался за жилье.

5

В Жолымбете жили мы тогда в построенной еще до войны небольшой, но довольно уютной землянке. Комнатки были очень светлыми, даже пол был деревянный и, к тому же, еще и крашеный, что было на тот момент большой редкостью.

В 1945 году пошла в школу Алла, а в 1946 году – Толя.

Отец вначале устроился на работу в лагерь для японских военнопленных в качестве снабженца. Но работа его там не особо устраивала. Много позже, когда я был достаточно взрослым, он пояснил мне эту причину: «Не люблю, сынок, когда с людьми обращаются как с скотом, даже если они и пленные».

Затем он работал специалистом по техническому обеспечению (снабжению) строительства Богембайской ЦЭС (центральной электростанции). В то время стране требовалось много золота, чтобы пополнить свой оскудевший во время войны государственный запас, а предприятиям треста «Каззолото» остро не хватало электроэнергии. Данная работа отцу нравилась, у него сложились очень хорошие отношения с руководством энергетической службы треста.

Об этих отношениях я слышал не только от отца. В конце 1964 года, когда я заканчивал учебу в Щучинском горно-металлургическом техникуме, меня командировали в Жолымбет в трест «Каззолото» для получения рецензий на дипломные проекты более чем половины студентов моей группы. Рецензии должен был написать главный энергетик треста Капелюш. Когда он увидел на одном из дипломных проектов мою фамилию, то спросил меня, нет ли среди моих родственников Максима Ивановича Кирилюка. Я ответил, что это мой отец. Капелюш минут двадцать рассказывал мне, как они с моим отцом строили Богембайскую ЦЭС, и каким мой отец был хорошим специалистом.

Но работа на строительстве ЦЭС была связана постоянными разъездами – отец практически не бывал дома. Мать постоянно твердила ему, что она одна уже не может контролировать Михаила, что необходимо уделять внимание и младшим детям – они пошли в школу, и поэтому такая работа ничего хорошего семье не дает. Она настаивала, чтобы муж срочно нашел менее разъездную работу, которая могла бы нормально, по меркам того времени, обеспечивать семью и давать достаточное время для воспитания детей.

Отец вынужден был уволиться и устроился в «Золотопродснаб» заготовителем скота. На смену работы повлияли не только высокие профессиональные знания в животноводстве, доставшиеся ему от отца, но и хорошие отношения его жены – моей матери – с руководством «Золотопродснаба». Эта работа по тем временам была со свободным графиком и довольно хлебная, так что человек, не имеющий необходимых связей, вряд ли мог на нее рассчитывать. С конца 30-х годов в «акватории» треста «Каззолото» было создано довольно много номерных трудовых поселков для спецпереселенцев, а точнее депортированных семей из западных и южных регионов страны. В простонародье их называли «точками» – 15-я точка, 30-я точка и т. д. Спецпереселенцы, в основной своей массе, оказались народом неглупым и очень трудолюбивым. Через очень короткое время все обросли домашней живностью. Но излишки собственной сельскохозяйственной продукции сами сбывать не могли, так как им запрещалось без специального разрешения комендатуры выходить за пределы трехкилометровой зоны вокруг поселения. Именно там, да еще и по казахским аулам, закупал отец мясо, яйца, масло и т. п. для «Золотопродснаба». Расчет по закупкам производился, как правило, наличными деньгами и самим заготовителем, поэтому кое-какой «навар» был и у отца. В семье появился пусть не очень большой, но достаток.