Последний крик лета

Мы оказались вдвоем в крохотном предбаннике один на один. На двух противоположных стенах были закреплены железные светцы, которые удерживали горящую лучину. И наши тени, точно великаны, следовали за каждым движением. Внутри было тепло, а от двери, ведущей к бане, веяло печным жаром.

Я поймала растерянный и чуточку смущенный взгляд Янковского, и была готова сама провалиться сквозь землю от смятения. Сквозь тусклый свет лучины его изумрудные глаза казались глубокого темно-зеленого оттенка. Напряжение и неловкость в тот момент были чем-то осязаемым. Казалось, я смогу дотронуться и пощупать напряжение, только не разорвать. Избавиться от него не получится. Никто из нас и не предполагал, что мы окажемся в подобной ситуации.

– Ты иди… первая. Я здесь пока посижу, – произнес он и опустил взгляд, неловко почесав заднюю сторону шеи.

– Угу, – промычала я, и схватила вместо полотенца одну из двух грубо выделенных тканей из льна, напоминающих дерюгу. Ткань была с меня ростом и висела на двери, ведущей в баню.

Как только оказалась внутри, на меня молниеносно обрушилась удушливая, беспощадная жара. Казалось, хозяйка не печку затопила, а купальный костер разожгла, как на Ивана Купала, прямо посреди бани. Внутри также горели сухие лучины, и находились три деревянных таза с горячей водой, прохладной и таз с вениками, а в углу стояла шипящая дедовская печка-буржуйка. Из средств для мытья был лишь одинокий кусок мыла, чем-то напоминающий хозяйственное. Но, принюхавшись, я поняла, что его, вероятно, варили из того же, что и свечи. От запаха я сразу отвернулась и брезгливо отложила его в сторону, решив обойтись без него.

Грязную одежду повесила на ржавый гвоздь и вдруг поняла, что из-за неловкости и смущения не взяла чистую. Мысленно закатила глаза и раздраженно выдохнула. Заново одеваться в грязное было лень, поэтому сразу принялась за мытье. На коже мгновенно проступил пот, казалось, я горела изнутри. Через несколько минут, когда уже начала чувствовать облегчение, вдруг обнаружила свернутую белую бумагу, просунутую меж бревен бани. Она находилась недалеко от железного светца, закрепленного на стене. И откуда у них белоснежная бумага? Любопытство взяло вверх, я ловко схватила ее и развернула. От содержания бумаги мне стало дурно.

«Лисенок, ты думала мы тебя не найдем?».

От неожиданности я скатилась спиной по двери, выронив деревянный ковш. Он громко лязгнул о пол, и в предбаннике раздался шорох.

– Алиса? – донесся взволнованный голос Макса.

– Все нормально, – тут же ответила, обессиленно выдохнув.

Они нашли меня? Они нашли меня.

Или записку подсунула их очередная пешка? Вопросов было много. Я с яростью разорвала бумагу на части и протолкнула ее сквозь деревяшки на полу.

На полу в бане было намного комфортнее, чем наверху. Я вдруг осознала, что находилась в одиночестве впервые за последние несколько дней. Я люблю то состояние покоя и умиротворенности, когда тебя никто не трогает, и принадлежишь ты самому себе. Но после родов я наглым образом лишилась того состояния, и все из-за чертового Игната, Вадика и его шайки.

Я закуталась в невероятно твердое и грубое покрывало, которое никак не сравнить с мягким махровым полотенцем. Из мокрых волос соорудила гульку – расческу мне вряд ли кто бы дал. Осторожно приоткрыла дверь, и Макс тут же поднялся со скамьи. Он внимательно оглядел меня с головы до ног, чуть подольше остановился на худых хрупких ключицах, и на его лице расцвела забавная улыбка.

– Ты… красная, как рак.

– Теперь твоя очередь вариться, – смущенно отозвалась я, опустив взгляд в сторону.

Как только он закрыл за собой дверь, я бросила грязную одежду на лавку, и открыла пыльный сундук с вещами. Он был похож на тот самый сундук из сказок или исторических фильмов. Вот только из сказочного у него было лишь название – ржавый замок был хлипкий и развалился на части у меня в руках. Запах от сундука исходил со странной примесью пыли, старой бабушкиной скатерти и потертыми древними книгами.

Мне даже не пришлось копаться в нем, чтобы увидеть то, что мгновенно повергло меня в шок. Я испуганно отпрыгнула от сундука, словно от раскаленного железа, как только уловила желтый кроссовок водителя автобуса.

Пропавшего мертвого водителя.

Глава 11

Я тихо сидела на скамье, не шелохнувшись, словно боялась, что тот кроссовок оживет и убежит, чтобы мне обязательно никто не поверил. Не знаю, сколько по времени гипнотизировала его взглядом. Даже забыла снять грубое полотенце и переодеться. После увиденного, как-то перехотелось рыться в тех вещах и выбирать что надеть. Да и смысла не было, судя по тому, в чем ходили здешние женщины, бальное платье мне бы вряд ли предложили.

– Это не баня, а адовое пекло, – вдруг раздался голос Макса, вышедшего из парилки. Он окинул меня быстрым взглядом. – Ты … будешь переодеваться? Мне выйти?

– Это они, – тихо прошептала я, ткнув пальцев в открытый сундук. – Это они украли тело водителя…

Одинокий желтый кроссовок перенял на себя все внимание тусклой деревенской одежды, и Янковский быстро сообразил в чем дело. Он тут же подошел к дряхлому сундуку, чтобы внимательнее рассмотреть обувь пропавшего трупа. А затем принялся перебирать всю имевшуюся в нем одежду. Тряпки, поясные веревки, странная кожаная обувь – все летело на пол, пока Янковский не добрался до розового топа и шорт из черной джинсы, похожих на одежду Киры, а также до светлого длинного мусульманского платья, принадлежавшего Амине.

Мы с Максом переглянулись: он взглянул на меня тревожно, хмуро и напряженно, а я, словно испуганный маленький мышонок, загнанный в ловушку. Желваки заплясали на его скулах, когда он бросил тряпки на пол и нервно провел ладонью по сырым волосам с каплями воды.

– Что они с ними сделали? Они тоже были в этой бане? А эта серьга с едой? Неужели эта женщина специально нам все это подкидывает? – задавала вопрос за вопросом, пока Янковский проделывал круги по предбаннику. Ком напряжения подкатил к горлу, и я уронила лицо в ладони, больше не выдерживая слез. – Что с нами будет… Что они хотят от нас… Они же ненормальные, они…

Макс остановился провел ладонью по лицу, подошел ко мне и опустился на корточки. Его ладони уперлись об лавку с двух сторон от меня и едва не коснулись моих бедер.

– Послушай… – начал он, и обессиленно вздохнул. – Я понимаю, сейчас это прозвучит банально и не правдоподобно…. Но я обещаю тебе, мы найдем девчонок и выберемся. Я и не из такой задницы выбирался. Просто доверься мне, окей?

Я опустила ладони, шмыгнув носом, и обнаружила его лицо в сорока сантиметрах от моего. Постепенно начала приходить в себя и вдруг осознала, что Макс все это время находился с оголенным торсом, а на бедрах его было замотано то же грубое подобие полотенца, что и на мне. Его телосложение нельзя было назвать тощим или спортивным, было что-то между. Отвисшим пивным животиком далеко не пахло, но и не было сухих кубиков пресса, лишь их очертания. В целом, он выглядел подтянутым, с широкими плечами, с не рыхлым телом и не перекачанным сухим качком. Попыталась опустить смущенный взгляд на пол, но вновь натолкнулась на его обнаженный торс с умеренно загорелой кожей без единого волоска. На предплечье его я не обнаружила бинта, который наматывала еще вчера. Вероятно, он снял его во время мытья.

Но затем взгляд упал на золотую цепь на его шее с толстым якорным плетением. На ней сверкнуло золотое кольцо, похожее на обручальное. Неужели он женат? Но его безымянный палец пустовал. Наверняка, он из тех мужчин, которые носят символ любви и брака на шее…

Он продолжал разглядывать мое лицо со слабой надеждой. Его изучающий, спокойный и в то же время вопрошающий взгляд скользил по моим глазам, но периодически задерживался на губах. В тот момент я едва дышала. Смущение, страх и нестабильный эмоциональный фон, приправленный гормональной перестройкой после родов, заставляли переживать взрывную бурю эмоций ежесекундно. От него по-прежнему веяло уже знакомым ароматом солнечного утра и крепкого черного чая с долькой лимона. Этот запах исходил не от парфюма, не от мыла или шампуня… Это был натуральный и безумно притягательный аромат его кожи, который странно влиял на меня… заставляя сердце учащенно биться.

Вдруг поймала себя на мысли, будь на его месте Стас, он бы безусловно воспользовался шансом и поцеловал меня. От этого придурка можно было ожидать чего угодно.

– Тебе пора выходить из бани, – тихо произнес Макс, а я до дыр разглядывала его простодушную улыбку. – Ты снова покраснела.

В дверь раздался громкий стук, который мгновенно рассеял гипноз между нами.

– Через пять минут вас ожидает Старейшина. Советую поторопиться, – донесся командный голос Татьяны по ту сторону двери.

Я неловко прочистила горло и подскочила со скамьи, после чего Янковский убрал руки и дал возможность отойти от него подальше.

– Прости, я… Это все нервы, – решила оправдаться, схватившись за лоб. – Я из-за них так бурно… реагирую на все. Мне не стоило. Тебе наверняка уже надоело видеть мои слезы. Знаю, мужчины не любят видеть женские слезы. Я обычно не такая плаксивая. Правда.

– Все нормально, – всего лишь ответил он, спокойным и мягким голосом.

Мы молча переоделись в прежнюю грязную одежду каждый в своем углу. Я не могла отделаться от мысли, что же хотели от нас те ненормальные уродцы. Они похожи на людоедов из сериалов.

Людоеды?

Каким мясом они нас кормили? С чего это вдруг такая щедрость? Когда это пленников кормили мясом?

– Как думаешь, что они сделали с телом водителя? – прошептала я, скомкала в руках жесткое полотенце и обернулась на Янковского. В тот момент он надевал футболку. – Зачем им вообще пригодилось его тело? А каким мясом они нас кормили? Ты вообще хоть раз в жизни ел такое? Они не похожи на щедрых хозяев, которые кормят своих пленников мясом и моют в бане. Может они и нас хотят сожрать?

Макс усмехнулся и повесил полотенце на гвоздь. Его спокойствие начинало действовать на нервы.

– По-моему, в тебя вселился безумный Стас. Ты все слишком драматизируешь.

– А, по-моему, напротив. Думаешь, кроссовок водителя и вещи девочек это всего лишь простое совпадение? – заговорщически спросила я, запустив пальцы в волосы. – Они пугают меня, Макс… Ты их видел? В баню они ходят вместе! У них тут инцест на инцесте и инцестом погоняет! Эти мутации и дефекты… они не появляются на ровном месте за пару лет у такого количества человек. Эта деревня – невспаханное поле для генетиков! Это я говорю тебе как…

– Как кто? – Янковский заинтересованно вскинул бровь и сложил руки на груди, внимательно разглядывая мое лицо.

Чуть не сдала себя с потрохами.

– Как… человек, который их видел. Неважно, – растерянно пробормотала я, опустив взгляд. Все еще не могла взять на себя ответственность и рассказать ему, что я фельдшер. Какой я фельдшер? Обыкновенная трусиха. – Слушай… пообещай мне, что бы со Старейшиной не произошло, мы не разделимся. Мне страшно…

Последние слова я прошептала, а после сглотнула нервный ком в горле.

– Эй, разве я похож на того, кто тебя бросит? – удивленно сказал Янковский, и его уст коснулась добрая улыбка. – Не переживай, мы все будем держаться вместе. И уйдем отсюда вместе с Кирой и Аминой.

Я коротко кивнула, но пальцы мои все же дрожали, когда мы вышли из домика Татьяны. Она повела нас по единственной улице деревни, на которой в тот момент не было ни души. Оказалось, все жители были на славянском общинном капище – где в большой круг были выстроены деревянные идолы богов. В центре разгорался высокий ритуальный костер, по кругу усыпанный булыжниками. А по диаметру капища были воткнуты горящие факелы из веток сосны.

Возле самого высокого идола сидел дряхлый старик, похожий на мумию: впалые скулы, как у покойника, желтоватая кожа с пятнистым гипомеланозом, а морщины по всему лицу свисали как у Шарпея. У него были длинные волнистые волосы, седые как смоль, и борода длиной до солнечного сплетения. Одет он был в длинную белую рубаху, подпоясанную обычной бечевкой, а стопы почему-то были босыми. Руки и ноги у него тряслись как при Паркинсоне, и он едва-едва не выронил череп лося с большими рогами.

– Старейшина, я привела их, – отчиталась Татьяна, проведя нас сквозь расступающуюся толпу в самый центр капища к костру.

– Ступай к мужу, – дряхло прохрипел старик лет девяноста. В тот момент я уловила, что у него отсутствовало левое ухо, но компенсация пришла в виде шестых пальцев на руках.

Женщина встала возле мужчины средних лет, стоявшего возле Старейшины, вероятно, его сын. По правую руку от нее стоял мальчик лет семнадцати-восемнадцати, скорее всего их сын. На первый взгляд он выглядел совершенно обычным ребенком, ничем не отличающимся от других его сверстников. Ведь ему повезло – его мать не родственник этим чудикам, и гены у нее отличались от местных, поэтому мальчонка и выглядел непримечательно. Но глаза его – светло-небесного оттенка – были слишком отрешенные и рассеянные, словно в тот момент мысли его были далеки от происходящего на капище.

Старик подозвал Борислава, мужчина наклонился, и Старейшина что-то прошептал ему. В это время люди без стыда глазели на нас как на музейный экспонат. Мужчины прожигали меня плотоядными взглядами, а женщины уже мысленно раздели Янковского. Мы встали плечом к плечу, наши пальцы едва соприкасались, но я почти уверена он чувствовал дрожь моих рук.

Я взглянула на толпу людей, окружавших нас, и глаз зацепился за девочку лет семи с заячьей губой. У нее в руках уловила потрепанного плюшевого коричневого медведя с красной бабочкой на шее. Точно такого же медведя я видела у девочки, которая покинула автобус со своей семьей, не дождавшись очереди на границе.

Как вдруг взгляд упал на многочисленные булыжники, лежащие у ног костра, и я уловила окоченелый синюшный мужской палец с ногтем. Громко выдохнула, попытавшись утихомирить учащенное сердцебиение. Тыкнула Макса локтем в бок, он проследил за моим взглядом и нахмурился. Мой ужасающий взгляд буквально кричал: я же говорила!

Вопросов было слишком много…

– Старейшина несколько часов советовался с богами, – начал мужчина, стоявший рядом со стариком, похожим на Тутанхамона. – Боги сказали, что пожаловали нам этих людей неспроста. Они несут важную миссию для общины – продлить наш род!

Из толпы раздался вздох удивления.

– Борислав, неужто правда?

– Хвала богам! – воскликнула какая-то старушка, едва не плача.

Мы с Максом обменялись хмурыми настороженными взглядами.

– Но! Велес поведал, что богиня Мокошь призвала эту деву к нам в лес, да по болото, которое защищает нашу общину от лукавого. И ежели кто из чужаков попадет в наше болото и кого Мокошь отпустит, мы примем как родного! – громко объявил Борислав, а после взглянул на меня. – Мокошь – богиня воды, плодородия и рождаемости. Она привела тебя к нам, чтобы ты понесла от наших мужиков и расширила нашу общину. Боги гневаются, ведь наши женщины третье лето не становятся тяжелыми, а дети умирают, не успев вступить и шагу. Боги сказали, чтобы те трое чужаков разделили ложе с нашими дочерями… и к Родонице они разрешатся от бремени!

Толпа заликовала, а я испуганно схватила Янковского за локоть.

– Я же не одна это слышу?

– Я в таком же шоке, что и ты, – признался Макс, с подозрением оглядывая каждого странного жителя деревни. – Ощущение, будто мы на съемочной площадке, и сейчас кто-то прокричит «снято».

– Я им подыграю, поддержи меня, – тихо сказала я ему, продолжив смотреть за восторгом уродцев. – Старейшина, боги не лгут! – крикнула я, и все вдруг замолчали, с интересом уставившись на меня. – Сегодня я попала в болото, и уже прощалась с жизнью. Как вдруг, ко мне явилась Мокошь. И сказала, что судьба моя – стать новой Матерью общины. Что я воспроизведу на свет новых и чистых потомков, один из которых в будущем станет Старейшиной.

Воцарилась мертвая тишина. Люди глядели на меня в упор, как на дуру, и моргали. У одного был нервный тик, у каждого второго косоглазие, а у каждого третьего глаза на выкате. Но все они продолжали смотреть на меня неоднозначным взглядом. Показалось, что Борислав побледнел, а у Старейшины был такой вид, будто неровен час он помрет от сердечного приступа.

Я уже пожалела, что решила им подыграть. У всех был такой вид, словно они поняли, что я несу какую-то околесицу, и пытаюсь запудрить им мозги. По крайней мере, так думали те, у кого не было слабоумия.

Как вдруг мальчик лет восемнадцати, стоявший возле Татьяны, вдруг захрипел и схватился за горло. Его глаза закатились, а кожа синела на глазах. Он начал падать, но я вовремя подбежала и ухватила за его руку. Мне прекрасно были знакомы эти симптомы. У фельдшеров каждую смену как минимум один вызов с эпилепсией. Поэтому, ни секунды не раздумывая, тут же бросилась на помощь.

Я села на землю, подогнув ноги, и положила его голову на колени, а тело повернула на бок. Конвульсии начались почти сразу. Изо рта вывалилась пена с прожилками крови – он прикусил язык. Кожа начала синеть еще больше из-за асфиксии, а в особенности – губы. В области паха постепенно разрослось мокрое пятно – мальчик обмочился во время приступа. Непроизвольное мочеиспускание – одно из побочных эффектов.

– Богдан! Богдан! – кричала Татьяна в панике, боясь прикоснуться к сыну.

– Снова лукавый! Снова лукавый! – рассерженно повторял Борислав, вероятно, то был его сын. – Богдан, вставай! Вставай, кому говорю?! Ты должен побороть его…

Я схватила Татьяну за подол и силой заставила наклониться.

– Если хотите, чтобы я его спасла, принесите мой серый рюкзак! – прошипела я сквозь зубы, пока люди вокруг продолжали охать и ахать.

– Да что же это такое?! – кричал Борислав, схватившись за волосы. – Каждый раз это случается на капище! Каждый раз, о Боги!

Татьяна тут же рванула в избу. Макс подошел ко мне и недоуменно развел руками.

– Будем считать, что я подыграла общине, а боги подыграли мне, – тихо ответила на его растерянный взгляд. – У него приступ эпилепсии. Скоро пройдет, но для них я спасу его.

Мальчик все еще хрипел, его дыхание останавливалось с определенной периодичностью. Обычно приступ не длится больше пяти или десяти минут. Рядом не было часов, но я пыталась мысленно засечь время. Конвульсии у него все еще не прекращались, его тело было напряжено как струна. Я медленно поглаживала его по волосам, пока вокруг суетились люди.

– Из-за чего это? – растерянно спросил Макс и сел рядом со мной на корточки.

– Посмотри на них… Уверена, он здесь не единственный эпилептик, – тихо ответила я, поглаживая Богдана по голове. Его слюна с кровавыми прожилками уже насквозь промочила мои джинсы. – Это тяжелая неврологическая патология. Я не невролог, поэтому…

– Тогда скажи кто ты, – заинтересованно сказал Янковский, глядя мне в глаза.

С минуту мы в упор глядели друг на друга. Я молчала и растерянно рассматривала его невозмутимое лицо. Но по глазам его видела, что он уже догадался и ждет, пока я озвучу это самостоятельно.

– Вот! Вот, я принесла! – запыхавшись, крикнула Татьяна, едва не споткнувшись. Она молниеносно дала мне рюкзак, и я вскоре принялась копошиться в нем.

– Татьяна, что ты делаешь?! – прогремел Борислав.

– Она поможет Богдану, – сглотнув слезы, оправдалась женщина.

– Боги разгневаются, и я места на тебе живого не оставлю! – прокричал в гневе ее муж.

– Оставь жену свою! – прохрипел Старейшина настолько громко, насколько позволял его старческий голос. А затем еле встал с пня. – Если мальчик выживет, значит эта девка говорит правду.

К тому времени конвульсии стихли, но Богдан все еще не приходил в себя. Я повернула его на спину, и его глаза, даже не моргая, бесцельно глядели на ночное звездное небо. Я набрала в шприц пять кубиков седуксена – успокоительного, чтобы приступ не повторился в ближайшее время. Но прекрасно понимала, что приступы у него будут до конца жизни, если невролог не назначит ему лечение. А этого не произойдет. Провела по руке ватой со спиртом и с первого раза зашла в вену.

– Что это?! – взбесился Борислав, увидев сверкнувший шприц. – Что это за игла? Это все от лукавого, да? Сына моего убить удумала?

– Спокойно, она знает, что делает, – уверенно заверил Макс и поднял перед собой руку, чтобы разгневанный мужчина не напал на меня.

– Он еще некоторое время будет не в себе, – обратилась к Татьяне. – Отведите его в избу, он проспит всю ночь.

Родители аккуратно подняли сына и под руки повели его в сторону дома. Мальчик еле волочил ногами. Эпилептики, которые страдают сложными приступами, не помнят их. Их сознание в тот момент как бы проваливается в сон. И еще пару часов они приходят в себя, испытывая сильную слабость. Поэтому к ним лучше не лезть с расспросами, они все равно не будут никого слышать и понимать.

– Ты спасла моего внука, – прохрипел Старейшина. Он медленно подошел ко мне, опираясь на высокую деревянную палку, наподобие посоха. – Он успокоился у тебя на руках. Боги никогда не лгут. Значит ты вправду станешь новой Матерью, заодно исцелишь и других страждущих.

Макс был прав, складывалось ощущение, что мы принимали участие в съемках какого-то фильма про язычников. Я им подыграла и, признаться честно, мне это даже понравилось. Поэтому решила быть понаглее.

– Я помогу вам, но у меня есть условие, – твердо заявила я и даже бровью не повела. В толпе вдруг раздались осуждающие перешептывания. – Вы освободите моих друзей, и отныне они всегда будут рядом со мной. И еще… богиня сказала мне, что недавно вы приняли в общину двух молодых девушек. Когда я могу их увидеть?

Толпа разразилась новой волной удивленных перешептываний. Старейшина прочистил горло и три раза постучал деревянным посохом, словно Дед Мороз, и все молниеносно замолчали.

– Мокошь сказала верно. Завтра назначен Любомир для них. На них будут жениться Савелий и Анисим. И для тебя тоже проведем Любомир завтра. А друже твои чуть позже поженятся, – медленно произнес дед. – Тянуть с этим делом нельзя. На рассвете я спрошу у богов какой жених тебе подходит, и какие девицы подходят твоим друже.

Мысленно выдохнула. Значит девочки все же были живы.

– Хорошо, – ответила я и беззаботно пожала плечами, абсолютно уверенная, что до женитьбы дело не дойдет.

– Пока отночуете в избе Борислава, а завтра после Любомира пойдете в избы своих избранников, – предупредил Старейшина. – На том и порешили. Тихон проводит вас.

Мужчина с нервным тиком глаз вышел из толпы, и мы молча последовали за ним.

– Госпожа богиня, не объясните, что сейчас было? – недоуменно спросил Макс, стараясь игнорировать игривые взгляды девиц.

– Завтра во время свадьбы сбежим пока они будут развлекаться. Думаю, даже не заметят, – прошептала я, взглянув на его хмурое выражение лица. – Да не волнуйся ты, не успеешь ты супружеское ложе ни с кем поделить.

– Это волнует меня меньше всего, уж поверь, – Макс усмехнулся.

Тихон остановился возле ямы, в которой все еще сидели ребята, и бросил им веревочную лестницу. Первым вылез Стас, а после вышел Амир.

– Мы свободны? – с сомнением спросил Воскресенский, недоуменно оглядев нас.

Тихон проводил нас в избу, и Татьяна распахнула скрипучую дверь перед нашими лицами. Хозяйка любезно поселила нас на втором этаже дома в самой теплой комнате над баней. Она совершенно пустовала и была похожа больше на чердак. Мужчинам постелила на полу что-то наподобие ватных одеял. А мне велела спать с ней в одной комнате на старых скрипучих кроватях с продавленными матрасами. Когда Стас и Амир вышли из бани, я прошмыгнула на второй этаж к ним в комнату. Там же находился и Макс. Мы уселись на пол друг напротив друга и коротко пересказали все, что происходило с нами пока они сидели в яме. А также поделились планами на завтрашний день.

– Девочки живы… Альхамдулиллях! Хвала Аллаху, – прошептал Амир, вскинув ладони к небу.

– Вы че с ума сошли? – возразил Стас, услышав наш план, но тут же перешел на шепот, чтобы хозяева не услышали. – Собрались потакать этим чудикам? Какие еще свадьбы? Ладно, блонди, она перегрелась. Ну, а ты, Макс, куда смотрел?

– Лучше так, чем сбегать в открытую, – невозмутимо ответил Янковский. – Думаешь, они просто так нас отпустят? Эти люди – сумасшедшие фанатики, а мы безоружны.

– Это бред какой-то! – не переставал возмущаться Воскресенский. – Ничего лучше не могли придумать?

– Если Алиса и Макс уверены в этом плане, ИншаАллах, у нас все получится, – поддержал Амир. – Главное уйти отсюда всем вместе живыми и здоровыми.

– То есть, мы завтра будем якобы выдавать замуж блонди, Киру и Амину?! – в пятый раз переспросил Стас, накручивая сотый шаг по комнате.

Я, Макс и Амир, сидевшие на деревянном теплом полу, молча кивнули ему. Воскресенский нервно провел ладонью по лицу и запустил всю пятерню в волосы, взъерошив концы.