Бегущая от Тьмы

Я цеплялась за единственное, что ещё могла ему дать. За ту крошечную крупицу человеческого, которая во мне всё ещё теплилась. Ту, которую Тьма во мне ещё не успела вытравить.

И потому я тянусь к нему без слов и оставляю лёгкий, почти бесшумный поцелуй в самую косточку скулы. Такой нежный, что ему было бы место в какой-то иной истории.

В той, где никто не умирает.

– Будь осторожен, ладно? – прошу я. И голос мой звучит мягче, чем обычно. Словно я уже невольно готовила себя к неизбежному прощанию.

Но Данте, как всегда, не отпускает меня так просто. Цепи его рук – надёжные, уютные и тёплые. Он трётся щекой о мою, щетиной вызывая у меня сдавленное фырканье и невольный смех. Я слишком долго шутила с бездной – и теперь, кажется, бездна решила играть со мной в ответ.

– Ты тоже будь осторожна. У тебя же сегодня забег на пары по зельеварению, да? Знай, что профессор Олин вредна до ужаса, но, чёрт возьми, если кто и разбирается в антидотах, так это она, – лишь так познавательно проболтался он мне, заранее раскрывая тайны моего сегодняшнего расписания, которое он помнил даже лучше меня. Однако я при этом лишь усмехаюсь и так наигранно поднимаю брови:

– Неужели думаешь, что кто-то может составить конкуренцию во вредности Лиаму? Просто не верю!

Наш смех облаком разносится по комнате, отражается где-то на уровне солнечного сплетения и согревает меня даже после того, как он уходит.

Спустя полчаса я тоже ныряю в новый учебный день, не замечая, как начинаю напевать себе под нос предательски заевшую в моей голове мелодию.

Академия – огромная, гулкая, когда-то пугающая – больше не казалась мне чужой. Мы будто бы прошли вместе стадию молчаливого недоверия, споткнулись о равнодушие, но всё же в конце концов даже нашли общий язык.

Коридоры больше не казались мне лабиринтом, и даже в их странной, местами издевательской нумерации кабинетов я начала угадывать логику.

Лиам, как всегда, заботливо – ну, по его меркам – оставил мне клочок пергамента с расписанием, с саркастическими пометками вроде «не проспи снова» и «если дойдёшь – попробуй выжить».

Но, признаю, его метод работал: я больше не терялась. Не дёргала за рукав студентов и не сбивалась на каждом повороте.

Теперь я чувствовала себя здесь почти как дома.

И потому я влетаю в новую для себя аудиторию с лёгкостью и настроением, как свежая выпечка из столовой: тёплая, пышная, с начинкой из чего-то хорошего под хрустящей коркой. Пусть летит во Тьму эта давящая тревога, мешающая спокойно дышать.

До начала занятия оставалось минут десять – вполне достаточно, чтобы занять стратегическую позицию на последней парте. Там было меньше взглядов и больше воздуха.

Устроившись, я достаю тетрадь и лениво повторяю руны и нити новых заклинаний до тех пор, пока в кабинет не влетает тучная женщина с неожиданно грациозной осанкой и голосом, который с ходу прокатывается по аудитории:

– Добрый день, будущие стражи порядка!

На ней – строгое синее платье, а пшеничные волосы туго собраны в косу. Маленькие голубые глаза, острые, как иглы, пробегают по рядам и ищут слабые места.

И находит, конечно же, меня.

На какую-то долю секунды наши взгляды сцепляются, будто лезвия в битве, скрежещут, но не отступают до победного.

И преподавательница, благосклонно усмехнувшись моей выдержке, всё же плавно отворачивается. А уже в следующую секунду начинает тараторить, перечисляя список ингредиентов, необходимых для сегодняшнего практического задания.

Она произносит их раз – без повторов, без пояснений, с таким выражением лица, будто рассчитывала, что все уже родились с идеальной слуховой памятью.

По рядам тут же прокатилась волна спешки – студенты срывались с мест, спешно выскальзывали к хранилищу, стараясь опередить друг друга, ведь было очевидно: ингредиентов на всех не хватит. И это тоже было частью испытания.

Я, сжав губы, быстро записываю услышанное, используя всё своё умение в сокращениях и параллельно прокручивая в голове звучание каждого из названий.

Всё, чтобы с боем, кровью и испачканной чем-то блузкой, но всё-таки вернуться на своё место, зажав под мышкой весь выстраданный набор ингредиентов.

После этого урок начинается сразу, без лишних вступлений и жалости к отставшим. Большинство к этому моменту уже были разбиты на пары. И я, привычно оказавшись одна, машинально переписываю рецепт с доски, стараясь понять и успеть сделать всё за двоих.

Руки привычно запоминают ритм, я режу, сортирую, мою, но едва приступаю к выжимке ягод марин, как по двери звучит глухой, уверенный стук. Раз. Два. Три.

А после дверь распахивается без разрешения.

– Прошу прощения за опоздание, мадам Олин. Разрешите присоединиться?

Этот голос – ледяной и чеканный, как сталь. Я замираю над ступкой. И мне даже не нужно было поднимать глаза, чтобы понять, кто стоял в проёме.

Это была та самая заноза, что сидела под кожей после той проверки на прочность. Тот, кого я бы с удовольствием больше и не встречала в стенах Академии. У него была всё та же выправка и осанка уверенного подлеца, которого жизнь ещё не ставила на колени.

То, как профессор при виде него стиснула зубы, без слов выдавало её раздражение, однако она лишь молча кивает вначале и тут же добавляет:

– За опоздание твоё зелье будет первым на проверке. И если его качество меня не устроит – ты пойдёшь на ночную отработку, Томас.

Не дожидаясь ответа, она продолжает объяснять цепочку реакций. А я вжимаюсь в парту, молча умоляя мир, чтобы этот тип пошёл куда угодно, но только не ко мне.

И по иронии судьбы в следующий момент я чувствую его взгляд. Жгучий, слишком внимательный. Он двигается – и, конечно же, в мою сторону. С тем самым выражением лица, которое больше всего хотелось стереть с его физиономии – смесь интереса и вызова. Я при этом скриплю зубами так, что челюсть жалобно скрипит.

– Ну здравствуй. Давно же мы не виделись. Я уж решил, что ты мне привиделась: ни данных, ни следа… – начинает он с той интонацией, будто мы встретились на балу, а не в разгаре лекции по зельеварению.

– Заткнись. Я учителя не слышу, – шиплю я в ответ, не поворачивая головы. Пальцы судорожно бегают по строчкам, стараясь успеть за тем, что бубнит мадам Олин у доски.

Темп – невыносимый. Информация – плотная. Профессор не повторяет. И если я сейчас упущу хоть одно слово, вся эта адская каша в котле пойдёт насмарку.

К счастью, нас никто не слышит: над каждой партой купол тишины. Удобно для учёбы, ссор и для того, чтобы сказать всё, что думаешь, оставаясь незаметным.

Но вместо ответа – тишина. Томас молчит, но взгляд не убирает. Я чувствую это кожей.

Краем периферийного зрения вижу, как он слегка наклоняется над столом, бегло пробегает глазами по моим заметкам, по рецепту на доске и по ингредиентам в мисках. А после спокойно закатывает рукава своей идеально выглаженной рубашки.

– Значит, поговорим позже, – тихо бросает этот пижон, и в следующую секунду его руки хватают меня за плечи и осторожно, но уверенно отодвигают вбок.

Томас занимает позицию у доски с разделочной доской, и, прежде чем я успеваю выдать весь спектр своего возмущения, он уже молча берётся за нож. И несколькими отточенными движениями раздавливает ягоды, методично выжимая сок. Под его руками они превращаются в густое, алое месиво, похожее на кровь.

Я же не могу отвести взгляда. Не от ягод – от него.

Где этот мерзавец словно оживший витраж из музея чистокровных: собранный весь из клише, лоска и породистой выдержки. Лицо – правильное до невозможности. Волосы – чернильные, длиной до плеч – собраны в низкий хвост, но одна прядь всё равно вырывается и мягко касается щеки.

И весь его облик почему-то жутко раздражает. До дрожи в коленях.

Или, скорее, то, как он нагло врывается в моё утро без спроса, в мой учебный день, в мои границы. Снова.

Я отвожу взгляд от парня в тот момент, когда он всё же смотрит на меня в ответ. Перо в руке издаёт неприятный скрежет, когда я слишком сильно на него надавливаю, но тотчас же беру себя в руки и вливаюсь в работу.

Мы готовили зелье правды – то самое, что лишало возможности солгать на целые сутки. Его не просто запрещали в ряде стран – его боялись. Потому что оно ломало не только язык, но и человеческие судьбы. Сколько жизней разрушилось из-за пары глотков невзрачной жидкости?

Но несмотря на это – или, может быть, именно поэтому, – я вслушивалась в каждое слово мадам Олин с предельной сосредоточенностью. Она не просто диктовала нам инструкцию – она объясняла все тонкости.

И я записывала всё. Впитывала каждый совет. И работала точно, без суеты – контролировала нагрев, ловила нужную реакцию по плотности пара и оттенку.

Ведь алхимия – не про вдохновение. Она – про точность. Один грамм ошибки мог стоить кому-то жизни.

И всё бы шло гладко, если бы не он.

Этот проклятый принц с идеальной осанкой и раздутым самомнением. Он всё время брал на себя инициативу. Всё время вмешивался. Перехватывал мои действия, тянулся к моим колбам и поправлял угол наклона.

Я терпела это ровно три минуты. А потом сорвалась.

– Отдай, – рявкнула я, когда он в очередной раз бесцеремонно схватил мою ложку.

Но он даже не дёрнулся. Только снова слегка приподнял уголок губы и спокойно произнёс:

– Осторожнее. Здесь нужно перемешивать мягче. Видишь? Если не выровнять темп, зелье свернётся.

Он подхватывает мою руку, ведёт её мягко, выравнивая круговое движение и делая его более ровным, размеренным. И всё бы ничего… если бы не эти его случайно-неслучайные прикосновения. Они были нарочито близкими, уверенными, как будто я сама уже была частью этого рецепта и этот казанова знал, как довести меня до нужной точки кипения.

Однако у него выходит лишь разозлить меня ещё сильнее. И потому я тут же отдёргиваю руку, словно он оставил на ней ожог. Я пронзаю его леденящим взглядом, сбивающим любую спесь, и шиплю почти неслышно:

– Вот и займись этим. А я приготовлю вторую часть зелья.

Брюнет усмехается, как будто всё происходящее его действительно развлекает. И его улыбка разъедает моё терпение. Мне хочется врезать ему чем-нибудь тяжёлым. Лучше всего – котлом.

Но я упрямо не отвлекаюсь и перебираю травы, складывая формулу противного зелья в единый строй. И именно тогда, не поднимая на меня глаз, Томас произносит:

– Дай угадаю. Ты злишься из-за увиденного? Думаешь, я хотел заставить тебя поверить, будто между нами что-то может быть?

Я застываю на миг. Потом швыряю в колбу нарезанные травы, заставляя зелье вздрогнуть, едва не расплескавшись. Ответа от меня он не получает, но маг при этом всё равно продолжает:

– Это вышло не специально. Я случайно разделил своё видение с тобой, ведь ты его спровоцировала.

Мои пальцы на стекле колбы замирают, но я говорю сухим, как полынь в моей руке, голосом:

– Что ты имеешь в виду? Что это – было будущее? Не смеши.

– Это дар моей матери, ясно? – произносит он тоном, в котором послышалась мне тень безграничной усталости. – Я его не развивал, так что обхожусь всего парочкой видений в год.

Принц поднимает на меня свои лазурные глаза и делает паузу, плавно перемешивая зелье. А потом почти шепчет:

– Ты можешь не верить мне, но каждое из них непременно сбывается, Эдель.

Моя спина непроизвольно выпрямляется, словно кто-то провёл холодным лезвием вдоль позвоночника. Но в голосе моём звенит только тотальное безразличие:

– Ты прав. Я тебе не верю.

Томас при этом усмехается так, словно ему не терпелось меня переубедить. От чего он вновь так невзначай сокращает между нами расстояние, якобы для того, чтобы забрать ступку с последним измельчённым корнем для зелья.

Однако он медлит, прежде чем уйти, буквально вынуждая меня всё же вновь взглянуть вверх – в его самодовольное лицо.

– Не веришь в судьбу, милая?

Я же лишь вздыхаю глубже и, задев нарочно его плечом, прохожу мимо, чтобы самой кинуть последний ингредиент в кипящий котёл.

– Разве что только в злой рок… Ты в него сейчас тоже поверишь, когда пойдёшь проверять наше зелье.

И моя рука взвивается вверх, вызывая преподавательницу лично.

Мисс Олин, как и ожидалось, не торопилась. С выражением древней усталости и безмерного скепсиса на лице она всё же подошла к нашему столу и молча окинула взглядом содержимое колбы – сверкающее зелье с эталонной прозрачностью.

– Ну что ж, – проговорила она громко, не глядя ни на меня, ни на Томаса, – действие зелья у нас сегодня продемонстрирует наш опоздавший. Прошу, Де Шейл, идите, расплачивайтесь за своё желание выспаться, – и в голосе её звучало странное мрачное удовлетворение.

Так, мадам Олин вначале атаковала его стандартными вопросами по зелью: состав, свойства, побочные эффекты. Томас отвечал, сцепив руки за спиной, с тем особенным выражением лица, которое можно было описать как «утончённая скука».

Наконец, не моргнув и глазом, он поднёс к губам тонкую стеклянную колбу и, ни разу не поморщившись, выпил всё до капли. Звон колбы, поставленной обратно на стол, разнёсся по аудитории как удар гонга.

– Зелье за тебя сделала та девчонка? – первым же вопросом мадам Олин выстрелила почти небрежно, но меня при этом перекосило изнутри.

Все взгляды в зале обратились ко мне – хищно, с нескрываемым интересом. Шеи студентов вытягивались, как у грифов над трупом возможного скандала.

Я сжала зубы, хоть и знала, что он физически не смог бы соврать об этом, но всё равно отчего-то переживала: точно ли мы сделали всё верно?

Но Томас лишь спокойно посмотрел куда-то в дальнюю точку и произнёс:

– Нет. Это была командная работа.

Мисс Олин лишь хмыкнула, вновь невольно скользнув по мне дотошно изучающим взглядом преподавателя, который точно не верил в мои способности до этого момента.

– Ты – наследный принц нашего государства? – продолжает мадам Олин. Голос её всё резче, будто она сама себя загоняла в угол.

– Да.

– А теперь попробуй соврать, Томас… На прошлом занятии ты сорвал мой урок специально?

Вопрос как удар плети. Публичное унижение, замаскированное под педагогическое давление.

– Да, – произнёс он без паузы.

И это «да» прозвучало так спокойно, так просто, как будто в нём не было ни толики сожаления.

– Достаточно, Томас. За зелье получаешь высший балл. А за признание в содеянном – неделю ночной отработки в библиотеке, – ставит итог женщина, и её тонкие губы впервые дрогнули наподобие улыбки, словно она получила давно ожидаемое удовольствие от поимки нарушителя правил.

Точно в подтверждение моих мыслей она тут же обратилась ко всей аудитории:

– У вас есть ещё пятнадцать минут на исправление ваших зелий. Те, кто сдал, можете заниматься самостоятельно, но просьба не покидать аудиторию до конца занятия. А я тем временем сообщу добрые вести ректору.

И, прежде чем кто-то успел задать вопрос или возразить, она уже покинула кабинет, а шлейф её мантии исчез в дверном проёме.

При этом по классу прокатился лёгкий разноголосый вздох. Кто-то тихо выругался, кто-то рассмеялся, мол, пронесло. Некоторые с ожесточением вернулись к своим котелкам, бормоча себе под нос проклятия в адрес нестабильных ингредиентов.

Я смотрю на принца, поднимающегося по ступеням, как на наваждение, от которого никак не избавиться. Его ухмылка на губах говорила мне, что он был намерен продолжить свою игру. А я уже наигралась вдоволь.

И потому мой исписанный блокнот с хлопком закрывается, а я собираю вещи и первой ухожу с пары, которая для меня была явно закончена. А значит, и находиться здесь я больше не обязана.

В отличие от того, кто, наплевав на распоряжение преподавателя, совершенно бесцеремонно двинулся за мной следом.

Ну а как же иначе. Он явно не собирался упрощать мне жизнь.

– Ты же не думаешь, что я снова позволю тебе вот так просто исчезнуть, правда? – его голос настигает меня почти сразу – мягкий и тошнотворно уверенный. – В прошлый раз я искал тебя неделю. Такой ошибки я больше не допущу.

Как только за нашими спинами захлопывается дверь аудитории, я чувствую, как коридор мигом становится слишком узким, слишком длинным. И слишком тихим. Мы шагаем рядом, и каждый его шаг будто нарочно отмерен в такт моему.

Я не останавливаюсь, не замедляю шаг и даже не поворачиваю головы в его сторону.

– Послушай, – начинаю я, стараясь держать голос в пределах ледяного спокойствия. – Я не знаю, зачем тебе всё это. Но ты зря теряешь время. Лучше возвращайся в аудиторию. Не факт, что мадам Олин не появится в самый неподходящий момент.

Слова выходят ровные, чеканно-холодные и точно прочерчивающие невидимую черту между нами. Только он, похоже, воспринимает её как вызов.

Ведь Томас хватает меня за руку – в жёстком, властном движении, которое инстинктивно заставляет меня остановиться вслед за ним. Так, словно решил, что имеет на это право.

– Ты, кажется, не понимаешь, Эдель, что мне плевать на это, – произносит он низким, изменившимся вмиг тоном, в котором проскользнули первые раздражённые нотки нетерпения.

Моя реакция – мгновенная. Я скидываю его руку как налипшую на пальцы грязь. И тут же делаю шаг назад – быстрый, отмеренный и сдержанный только внешне. Серебряные волосы взлетают и откидываются назад, вспыхивая в свете коридорных ламп, как серебряные лезвия.

И всё бы ничего.

Если бы он не замер, словно статуя. Если бы его взгляд не приковался к моей оголившейся шее. Если бы на его лице не дрогнула усмешка, за которой почти можно было увидеть хищный оскал. Ведь Томас наклоняет голову чуть вбок, и я почти слышу, как в его голове наконец складывается пазл.

– Так, значит, ты отвергаешь меня, потому что у тебя уже кто-то есть?

Он не спрашивает – он утверждает. Но всё же оставляет мне шанс что-то опровергнуть. Хотя как ещё можно было трактовать те тени поцелуев, оставленные на тонкой коже, которыми Данте исцелял меня от кошмаров? И оттого я даже позволяю себе нарочито нагло усмехнуться ему в лицо и гордо вскидываю подбородок вверх.

– Я не отвергаю вас, ваше высочество, – произношу с подчёркнуто холодной вежливостью, которую могла бы позаимствовать у самого Лиама. – Я недоумеваю, что вы всё ещё здесь делаете. Со мной. В одном коридоре.

Томас делает полшага вперёд, будто хочет возразить. Пальцы дрожат от желания схватить меня вновь – за запястье, плечо, волосы. Но он сдерживается, хотя ноздри его гневно вздуваются, как у дракона.

Я прохожу мимо него, нарочно задевая плечом, и с филигранной жестокостью всаживаю ему нож из слов прямо в грудь:

– Разве может принц снизойти до того, чтобы бегать за какой-то девчонкой, как дворовая шавка за костью? Не утруждайся с ответом. Падать ещё ниже, поверь, не стоит.

И я, не дожидаясь его реакции, просто иду дальше. Уверенным шагом, с прямой спиной и кипящей от раздражения Тьмой под кожей, решив для себя одно: раз он не умеет проигрывать, пусть учится на мне.

Глава 26

По-настоящему выдохнула я только тогда, когда переступила порог тренировочного зала, где меня уже ждал двухметровый мрачный ассасин с каменным лицом и протезированной рукой.

Мастер Аарон даже не поднялся со своего любимого кресла. Только оторвался взглядом от книги на секунду и, скользнув по мне равнодушными глазами, тихо буркнул:

– На ринг. Я смастерил тебе с десяток новых манекенов. Развлекайся.

И, махнув здоровой рукой, снова погрузился в своё чтиво, будто я была просто частью фона. А я, невольно выдохнув с облегчением, киваю ему.

Здесь, по крайней мере, всё было просто: удары. Контрудары. Магия. И литры пота.

Никаких двусмысленных взглядов. Никаких чужих рук на запястьях. Только я, моя сила и десяток зачарованных кукол, которым не жалко было отрывать головы.

И я делала это с удовольствием. С магией, с клинками, с грязным пыхтением и остервенелой злостью. Методично повторяя движения в медитативном трансе, который позволял очистить мою дурную голову от мыслей хотя бы на некоторое время.

Пока я не превращалась в выжатую тряпочку на ковре. Мокрая насквозь, с разметавшимися волосами, горящими мышцами и дрожащими от переутомления пальцами.

– Всё. Отмучилась. Отмените приговор, – выдыхаю я с хрипом и мольбой, распластавшись на матах и глядя невидящим взглядом в потолок.

Мастер Аарон не шевелится. Только лениво перелистывает страницу. И, не изменяя своей любимой бесцветной интонации, произносит сухо:

– Жалеешь ты себя много. Вижу ведь: можешь больше. Только не хочешь. А между тем включать режим берсерка на рефлексах только в случае угрозы жизни чревато…

Он отрывает взгляд от книги, впечатывает в меня свой стальной взгляд и добавляет с намёком:

– …Может, опять пригласить кого-нибудь, кто поможет тебе «чуть-чуть» позлиться?

– Нет! – вырывается из меня резче, чем я рассчитывала. Голос почти звенит на изломе, как струна. А в ответ его губы чуть заметно дрогнули.

– Значит, вставай. И не ной.

И сложно было ответить на это хоть что-то, чтобы не нарушить приказ. Пришлось поджать губы, хрипло вздохнуть, но собирать себя по частям и вновь подняться.

Тьма внутри меня в ответ плещется тяжёлыми волнами. Она набухает под кожей, как опухоль – живая, пульсирующая, готовая лопнуть в любую секунду и разорвать меня изнутри. И чем ближе приближалось назначенное Ей время, тем громче становился этот внутренний гул. Давление. Пульсация.

Я больше даже не пыталась сопротивляться. Ведь всё было бессмысленно. Почти как бороться с приливом в шторм.

Поэтому я отпускаю её. Даю волю этой чёрной, вязкой магии, что растекалась по венам, словно ядовитый дым, и направляю всё в очередной манекен. Бью хлёстко, точно кнутом, с выверенной, вымеренной агрессией, что глухо клокотала во мне вулканом уже не первый день.

Имя этому вулкану было несправедливость.

Имя той лаве, что бурлила внутри – страх.

А пеплу, что погребал мои надежды, – беспомощность.

Мастер Аарон на мгновение даже поднимает на меня взгляд – полный едва скрытого изумления. Он наблюдает за моим внутренним разломом, как за редкой пьесой, где каждое моё заклинание – кульминация.

И я удовлетворяю его желание об эпичном финале очередным импульсом своей злости, когда слышу с края зала лёгкий смешок. Я узнаю его за доли секунды – и потому без единого колебания швыряю заряд в его сторону, точно в ответ на вызов.

Ведь знала, что он вновь его поймает – ловко и точно, как брошенный мяч в игре. А потом тёмный маг как ни в чём не бывало крутит моё заклятие на ладони, словно игрушку, и только ухмыляется довольно:

– Ну, уже хотя бы не бьёшь своим любимым огнём. Значит, прогрессируешь, – слышу я голос Лиама и невольно расслабляюсь, увидев знакомую рыжую макушку.

Рядом с ним всё ещё сидел неподвижный ассасин, вернувший свой взгляд к, вероятно, чертовски увлекательной книге. Мы оба с Лиамом бросили взгляд на её обложку – и, обнаружив на ней страстно обжимающуюся парочку в облаке рваных рубашек и клише, не рискнули прокомментировать.

Мы просто сделали вид, что ничего не заметили.

А ассасин сделал вид, что так и нужно.

– Спасибо, что подменили меня, мастер, – лениво бросает Лиам, при этом разворачиваясь ко мне и не без сарказма уточняя: – Надеюсь, она была хорошей девочкой?

Я выдыхаю сквозь зубы. Улыбка на губах – оскал, за которым ничего, кроме усталости и раздражения.

– Никогда такой не была и, боюсь, уже не стану, – бросаю я, спрыгивая с постамента и вытирая шею влажным полотенцем.

– А ты что, собираешься кормить меня исключительно издевательствами? Я, между прочим, ещё не обедала. Что скажешь насчёт жареной курочки?

Предложение как спасательный круг. Тёмный маг закатывает глаза, всем своим видом давая понять: тебе бы только пожрать. Но, конечно же, соглашается присоединиться ко мне.

Ведь сам был таким же.

Мастер на прощание даже не удостаивает нас ответом – только педантично перелистывает страницу и демонстративно делает вид, что нас словно уже и не было. Потому мы и уходим, тихо посмеиваясь над ним за плотно закрытой дверью.

Только выйдя за пределы зала, я наконец выдыхаю по-настоящему. Чувствую, как нити напряжения, пронизывавшие плечи и позвоночник, начинают расползаться, а пальцы перестают дрожать от налипшей на них, как густая смола, Тьмы. Не до конца, но достаточно.

По дороге я спросила Лиама о его недавней поездке в королевский замок. Его вызвали как одного из ведущих специалистов по нежити – и это уже многое говорило о моём новом друге. А там, за высокими и якобы неприступными стенами, было не до приёмов и балов.

Нечисть расползалась по окраинам, как жирные чёрные тараканы: быстро и агрессивно.

Именно это ощущение – что что-то происходит, но никто не знает что – повисло в воздухе и не рассеивалось. Даже в Академии, на видной трибуне второго этажа, куда нас впустили лишь благодаря положению Лиама, чувствовалось это нарастающее напряжение.