Бегущая от Тьмы

Так мы засиделись с этими двумя до поздней ночи. Парни за вечер вывалили на меня, без преувеличения, пару десятков заклинаний – от гениальных до откровенно странных. Некоторые звучали так, будто их придумали под влиянием грибов и скуки.

Честности ради мы даже меняли игры. И однажды пытались играть по придуманным на ходу правилам, лишь бы уравнять шансы. Безуспешно.

Я всё равно выигрывала. Снова и снова. И смеялась до слёз, буквально заваливаясь на бок от очередной нелепости, выданной пьяным Марком, или от угрюмого комментария Лиама. Два мага – один с поникшей надеждой, другой с упрямым прагматизмом – и одна невероятно везучая я.

Слишком счастливая, чтобы это могло продлиться вечно.

Ведь нашу идиллию разрушил внезапный стук в дверь. Мы переглянулись с парнями, затаив дыхание, и в этом молчании вдруг стало ясно: никто из нас не ждал гостей.

И было у меня предчувствие, что этот некто закончит нашу весёлую ночь раньше времени.

Глава 22

Лиам на правах хозяина кабинета, пошатываясь, встал, открыл дверь и расплылся в акульей улыбке при виде незваного гостя.

– Если ты пришёл за Эдель, то можешь валить: мы заняты учёбой, – протянул он с самым невинным тоном, опираясь на косяк так, будто тот мог спасти его от пьяного головокружения.

– Да уж, вижу, – пробормотал Данте, огибая чёрного мага и не касаясь того даже плечом. Мокрые синие волосы после воды зачесаны назад, редкие капли падают при этом на его футболку. Он оглядел комнату – медленно, без слов, одним тяжёлым, пронизывающим взглядом.

На полу – ковёр, карты, пара глупеньких фантомов в углу. На диване – Марк, теряющий остатки достоинства. Я – с растрёпанной причёской и самодовольной ухмылкой. И всё это – под аккомпанемент открытой бутылки и общей эйфории.

– Возьмёте играть четвёртым? – лишь под конец осмотра спрашивает Данте.

– Садись, сейчас и тебя разведём на парочку твоих секретов, – с радостью зовёт его Марк, на что Лиам лишь фыркает, но всё же, закрыв дверь, ползёт не столько играть, сколько пить.

– Я вне игры. Хочу посмотреть, что она делает, и при этом не смущаться, глядя ей в карты, – говорит чёрный маг, опускаясь едва ли не у меня за спиной, так близко, что его колено практически касается моего. Однако, взглянув в глаза Лиама и увидев в них интерес только к самой игре, я позволяю ему так нагло наблюдать за партией практически моими глазами.

– Она разгромила вас двоих? – с неким удивлением в голосе интересуется Данте, проходясь взглядом вначале по рыжему нахалу и только после – по выпавшим в руки картам.

– В пух и прах, – вздохнул рыжий с видом пострадавшего. – Я уже сбился со счёта, если честно.

Данте усмехнулся. Почти незаметно.

– И что же она заставляла вас делать?

– Учить её заклинаниям, – мрачно буркнул Лиам, методично изучая каждый мой ход. – Сказал же: у нас тут настоящий урок. Ещё бы все мои ученики так быстро схватывали трёхступенчатые формулы, как она, я бы и сам уже стал деканом.

– Это они мне просто выпить не дали… Так бы и то четырёхступенчатое Марка повторила! – хихикаю я в ответ, скромно изображая при этом «саму невинность».

Моя фраза даже удостоилась смешка сзади – прямо на ухо – и ещё более близкого внимания, когда я наконец начала ходить своими картами.

Игра при этом беззаботно продолжалась, хоть было видно, что Марк уже даже и не старался – ожидал очередного проигрыша.

И был прав. Через пару минут я вышибла его первой, оставив без карт, без шансов и, судя по его лицу, без остатков достоинства.

На руках у меня остались два козыря и две карты мелких мастей, которыми я собиралась добить Данте без малейшего сожаления.

– Если ты его победишь – разрешу ещё раз проспать мой урок, – уже в откровенном предвкушении проигрыша шепчет мне на ухо огневолосый демон.

– Ой, да прекрати уже, Лиам! Дай мне тоже посмотреть, что у неё там, —бухтел недовольный от проигрыша блондин, усаживаясь от меня по другую сторону и при этом ещё более нагло обнимая меня за плечи, лишь бы только суметь заглянуть в мои карты.

Попытки сбросить «балласт» не увенчались успехом: они, как сговорившиеся, только плотнее обступили меня с двух сторон, мешая сосредоточиться. Мои плечи были оккупированы, обзор – наполовину закрыт, внимание расфокусировано.

Но даже в таком положении я чувствовала себя почти непобедимой. Почти. Если бы не он.

Данте сидел напротив, как безбрежный штиль в море. Без единой складки на лбу, без едва заметной тени эмоций на лице. Ни одной трещины, ни одного признака напряжения. Только взгляд – глубокий и спокойный, как омут. И мне от этого становилось неуютно. Потому что, несмотря на всё веселье, я вдруг снова ощутила, что не просто играю в карты.

Но я всё равно сделала свой последний ход. Медленно, выверенно. Практически уверенная в том, что он не сможет его отбить. Что у него не осталось ничего, кроме блефа.

Он перекрывает мои карты в ту же секунду, случайно касаясь при этом моих пальцев. И это нечаянное касание бьёт меня даже больше, чем проигрыш в игре.

В отличие от парней. Их вой над ухом был слишком громким. Марк с трагическим стоном рухнул на ковёр, прикрывая лицо руками, как будто таким образом мог скрыть поражение всей Академии. Лиам застонал, как проклятый, и одним рывком отпил из горла остатки вина – в жесте полного душевного раздрая.

– Да как? Как ты это сделал?! – завопили они хором, и волна непонимания, оскорблённой магической гордости и безмерного ужаса пронеслась по комнате.

Поначалу я просто сидела в ступоре, глядя на две высшие масти, спокойно лежащие на столе. Мои пальцы всё ещё касались проигравших карт, я будто надеялась, что, если не шевелиться, всё это окажется иллюзией.

Но нет. Я проиграла. И… широко улыбнулась в ответ. Хотя этого не было в моём сценарии «идеального вечера». Однако Данте умудрился не только выиграть – он сделал это красиво.

– Ну что ж, – протянула я, выдохнув, – ты это заслужил. Получишь от меня одно заклинание.

Парни, до этого поникшие, как цветы на солнце, тут же воспрянули духом.

– То самое? – встрепенулся Марк. – То, которое заставляет стены говорить?

Лиам даже не стал спрашивать. Он просто смотрел на меня с таким видом, будто уже прикидывал, сколько пользы сможет из этого извлечь.

Не отвечая, я встала из-за стола с лёгкой, почти хищной ухмылкой и нарочито медленно прошла мимо них.

– Думаете, я буду объяснять это вслух, чтобы вы тоже услышали? Ну уж нет, мои дорогие. Я за честную игру. И к тому же у меня есть свои методы обучения.

С этими словами я села рядом с Данте на диване. Почти вплотную. Настолько близко, что мои коленки упёрлись в его, а мой голос невольно стал ниже, мягче и теплее:

– Глаза закрой.

Данте бросил взгляд на парней – тех самых, что вытянулись вперёд, навострившись, как охотничьи псы, уловившие запах тайны. Он тяжело выдохнул и, сдавшись, всё же закрыл глаза.

Его ресницы дрогнули, а свет камина трепетал на лице, бросая тени на скулы и бликами замирая на висках. И я медлила, позволяя себе снова – в тысячный раз – рассматривать его черты. А потом подалась вперёд и легко, почти невесомо, коснулась его лба своим. Между нами пробежал импульс – призрачный, как само дыхание.

И одно мгновение продлилось вечность, прежде чем я отстранилась, чувствуя лёгкое головокружение. Я моргнула, пару раз глубоко вдохнула, и, когда вновь посмотрела на Данте, то увидела, как в уголках его щёк зарождаются ямочки.

– Интересно, – произносит он низким, хрипловатым голосом. – Никогда о таком не слышал.

Он почти машинально начинает складывать пальцы в жесты, чтобы разобрать структуру заклинания, но я тут же бью его по руке и останавливаю:

– Я же сказала: секрет. Не показывай им.

Едва я успела договорить, как за моей спиной мгновенно вскочил Лиам, явно впечатлённый увиденным.

– Эдель, я готов заплатить, чтобы ты мне рассказала об этом способе передачи знаний. Я же не усну, пока не пойму, как ты это сделала!

Я только откинулась на спинку дивана, скрестила руки на груди и закатила глаза, с лёгкой издёвкой копируя его интонации и повадки. И пусть формально это тоже было редкое заклятие, но в то же время парни действительно поделились со мной немалым количеством запрещённых знаний, так что можно было и ответить взаимностью.

– Ладно уж, идите сюда оба.

И, может, и не стоило им рассказывать, ибо пьяные парни едва не сшибли друг друга за право узнать это заклинание первыми. Практиковать передачу заклинаний я их заставила друг на друге, и парни недовольно сопели, но всё же послушно выполняли все мои инструкции.

– Так и знала, что у него есть слабые места. В следующий раз постараюсь убрать этот недочёт.

Данте бросил на меня очередной взгляд – тёплый, как закатное солнце, с едва сдерживаемой усмешкой в уголках губ.

– Если захочешь, потом научу тебя тому заклинанию удачи, что никак не засечь. Как видишь, оно оказалось сильнее твоего.

Мои приподнятые брови красочно выражали всю степень удивления от осознания того, что он тоже мухлевал. За что он и получил лёгкий, но ощутимый толчок в плечо. И мы оба засмеялись, ненадолго разрывая идеальную тишину спящих коридоров.

И мне вдруг, несмотря на усталость, захотелось, чтобы эта бархатная ночь не заканчивалась так просто. Я хотела украсть у неё ещё немного тепла, спокойствия. И моментов, которые потом, возможно, будут мерещиться мне в пустоте цвета его глаз.

И, точно в ответ на мою бессвязную мольбу во Тьму, в коридоре мне попадается полупрозрачная дверь с окном, ведущая на открытый балкон.

Моё дыхание замирает, когда я будто впервые вижу открывшийся за стеклом вид. Небо чёрное и глубокое, словно кто-то разлил чернила и окунул в них звёзды как напоминание о том, что свет можно найти даже в самых пустых и мрачных закоулках нашей вселенной. Башни Академии теряются в этой темноте, оставляя лишь ощущение высоты, ветра и ночи, что дышала со мной в унисон.

Данте останавливается позади и негромко, почти шёпотом, спрашивает:

– Хочешь, посмотрим на звёзды?

И от этого его предложения моё сердце сжалось от странного хрупкого предчувствия. Я не хотела соглашаться. Мне было почти страшно. Но всё же, взглянув в бездну его глаз, я на выдохе произношу с затаённой надеждой:

– Может, хотя бы они спасут меня от моих кошмаров.

Он ничего не отвечает, просто открывает для меня дверь, приглашая войти первой. То, как моментально ночной воздух обнимает нас прохладой, вызывает инстинктивный табун мурашек по спине.

И я выдыхаю так, будто впервые за день смогла сделать полноценный вдох – глубоко, почти навзрыд. А потом шагаю вперёд, оставляя за спиной свои сомнения.

Этот балкон был почти крохотным, но красивым, как и весь фасад Академии. Перила – из кованого железа, гладкие от времени. Пол – шероховатый, с мозаикой в центре. И над всем этим – густое, тяжёлое небо.

Я медленно подхожу к самому краю и судорожно набираю в лёгкие побольше воздуха, чтобы выпалить в эту Тьму между нами самый неудобный вопрос, который вертелся всё утро у меня на уме:

– Данте, а почему ты решил поселить меня в своей комнате? Ты что, присвоил меня себе как какой-то трофей?

Маг отвечает не сразу. Только становится рядом, и я чувствую, как медленно его ладонь опускается на перила рядом с моей. Почти не касаясь. Почти.

– Конечно же, нет. Это было… временное решение, – говорит он наконец чуть приглушённым голосом. – В тот момент так было проще. Нужно было время, чтобы подготовить для тебя отдельную комнату. И…

Он замолкает на полуслове, вскидывает взгляд вверх, к небу, словно моля его помочь подобрать правильные слова. Те, которых не существовало. И потому он говорит честно, как есть:

– Ты ведь видела, сколько девушек было сегодня в столовой? За каждую из них идёт настоящая война. Магиан в нашем мире не так много, а обладающих достаточной силой – и вовсе единицы.

Данте, похоже, и сам был не в восторге от тех законов, по которым жил его мир. Его голос – сухой, с хрипотцой – почти потрескивал в воздухе между нами.

– Если ты не знала, то в мире давно в ходу браки по расчёту. Девушек с даром выкупают ещё с младенчества, бронируя их как невест. Ну а на тех, кто свободен от обязательств, действительно объявляется настоящая охота. Чаще всего весьма кровавая.

Я опускаю взгляд, невольно вспоминая, с каким азартом моя Мать выискивала «достойных претендентов». Потому эта система селекции, в которой сильный выбирал себе пару под стать, была мне понятна, но всё равно вызывала отвращение.

Однако я продолжала упрямо вгрызаться в саму суть, задавая прицельно бьющие вопросы:

– Значит, – я поднимаю глаза, смотря неумолимо прямо в его обсидианово-чёрные глаза, – у тебя тоже есть где-то… обещанная невеста?

Мой голос прозвучал тише, чем я хотела, ведь мне действительно было важно знать правду. Пока ещё горела эта ночь. Пока у меня ещё было время, чтобы высчитывать паузы между нами.

Его взгляд опускается на наши руки, лежащие почти вплотную на резных кованых перилах, но между нами, казалось, была целая пропасть, выточенная из недосказанности и страха.

И он легко, точно не боясь разбиться, шагает в неё, когда касается моих пальцев в ненавязчивом касании, которое значило для меня всё.

– Знаешь… у меня всегда было достаточно вариантов. – Его голос – кинжал, завернутый в бархат, ласково бьющий в самое сердце: – Только вот моя беда в том, что по-настоящему я всегда любил только тебя, Эдель.

Его улыбка на губах – честная, разоружающая, как удар под дых. Я невольно раскрываю рот, хватаю губами воздух, но не могу выдавить из себя ни звука.

И даже Тьма внутри меня вдруг замерла, став немым свидетелем этого признания. Она внимательно смотрела на то, как я, ещё мгновение назад собранная из литого железа, превращаюсь в тонкий треснувший фарфор.

И Данте тоже видит это. Видит, что ещё одно его слово – и я рассыплюсь на мелкие осколки: беззвучно, необратимо. Но он всё равно делает шаг вперёд, руша все мои бастионы, когда так мягко касается щеки своими пальцами, и тихо произносит:

– Послушай. Я устал. Устал молчать о том, о чём хотелось закричать ещё в тот миг, когда я только тебя увидел. Но эта череда событий, больше похожая на гонку на выживание, не давала мне ни единого шанса заговорить о важном.

Он делает паузу. Дышит жарко и горячо, но не даёт себе права замолчать – тут же продолжает свой монолог в этой потрескивающей тишине ночи, ловящей каждое его слово:

– Поэтому я говорю сейчас: «Я люблю тебя».

Данте замолкает лишь на мгновение, чтобы сделать вдох:

– И я знал это ещё до того, как понял, что на самом деле значат эти слова. Там, в наших снах, когда мы были ещё детьми, я чувствовал с тобой такую связь, которую тщетно пытался найти все последующие годы.

Он крепче сжимает мою ладонь в своей. И это прикосновение не страсть, не жажда – это обет. Это всё, что он нёс с собой сквозь годы как незаживающую рану, как клятву и как мечту.

– И пусть это было наивно, но я верил, что найду тебя, ведь не привык довольствоваться меньшим. Я верил. И я нашёл.

Его голос – шёпот, но он был громче любого крика. В нём не было ничего, кроме нагих, как есть, чувств, в которые мне так сложно было поверить. Но этот взгляд его – глубокий, едкий – проникает в меня отвратительно легко. И мне страшно. Страшно было признаться даже самой себе в том, что бьющееся навылет в груди сердце готово было сломать мне рёбра изнутри и сказать всё за меня само. И Данте понимающе улыбается, видя, как я замираю в его руках, почти оглушённая его признанием.

– Я знаю. Знаю, как тебе тяжело. Знаю, что ты боишься. Знаю, что слишком многое на тебя взвалил, – продолжает он, пока его пальцы так отравляюще нежно скользят по моей коже. – Поэтому ты можешь не отвечать. Можешь уйти прямо сейчас. Или завтра сделать вид, что этого разговора и не было. Я приму, обещаю… но если хоть на мгновение ты почувствуешь, что хочешь остаться – останься.

Пальцы его сами ложатся на мой подбородок, будто, наоборот, уговаривая меня этого не делать. А я смотрю в упор в это беззвёздное небо его глаз, в которых отражаются не только звёзды над нами, но и сама Тьма, от которой я столько лет бежала – моя собственная.

И сколько бы раз я ни лгала себе, но тянуло меня к нему – как к масти масть. Тянуло необъяснимо и искренне, не телом даже, а тем, чего, как говорят, не бывало у истинных Чёрных ведьм, – душой. И я могла бы сказать это вслух. Могла бы, наверное. Но чувства внутри были слишком острые, а слова – слишком хрупкие. Они не выдержали бы этой ужасной правды.

Поэтому я предпочитаю говорить без слов.

Оттого, двигаясь мягко, беззвучно и неторопливо, я сама беру его за руку, затягивая за собой в истинную Тьму, в которой меркли любые доводы разума.

Где мы касались друг друга близкими взглядами, а я, растягивая момент, сама не сокращала между нами расстояние – без навязанных чувств в ночь Становления, без глупого алкоголя и напускной злости, в которую я прятала все свои чувства. Теперь всё было максимально честно и по-настоящему.

Я больше не бегу. Я выбираю остаться. С ним. Сейчас.

И когда я медленно поднимаюсь на цыпочки и целую его – это было так красиво, точно в ещё одном моём сне. И на этот раз – не кошмарном, а в том, в котором захотелось остаться навсегда.

Где его тихий, хриплый стон в ответ на мой поцелуй и руки, сжимающие мою талию с жадностью, были именно тем, чего мне не хватало все эти годы.

Его прикосновения не лечили – они оголяли нервы и пускали по ним жгучий ток. Открывали двери для той мрачной, глубокой потребности в чужом тепле, что так долго копилась во мне без выхода.

И вспыхнувшая в нём сила – вулканическая, первобытная – была готова спалить меня дотла, превратить в сплошной пепел, развеиваемый на тёплом ветру того балкона. Она могла расплавить меня на плитах моих собственных желаний, пока я, дрожащая, зарывалась пальцами в его сапфировые волосы, чувствуя, как между нами рождалось колкое электричество от каждого моего скользящего прикосновения.

И Данте сам притягивает меня к себе как можно ближе и углубляет поцелуй с той плавной, уверенной решимостью, от которой кровь в жилах превращалась в синий огонь. Я же при этом едва ли не урчу от удовольствия, растворяясь в этой пьянящей близости, пока эта нежность разгоралась в моей груди пламенем, которое не просило большего – требовало.

Он отстраняется всего на полвздоха, ровно настолько, чтобы взглянуть мне в глаза – жарким, потемневшим от желания взглядом, от которого по коже пробегает рой мурашек. И он вновь читает меня без слов, на ощупь, с той дикой точностью, словно действительно знал меня наизусть.

Пространство вокруг нас задрожало, будто тонкий лёд, когда он с такой естественностью расщепляет ткань реальности. А после его руки с лёгкостью подхватывают меня, чтобы затащить за собой в портал.

А я была так счастлива, даже жутко – ожог сплошной. Потому и испугаться не успеваю, когда мы минуем серебряную арку и оказываемся в его спальне.

Мягкий свет от каминной арки едва цепляется за грани его лица, когда он, не теряя больше ни секунды, прижимает меня к двери, впечатывая новый поцелуй в мои губы.

И я снова задыхаюсь от чувств, что вспарывают мне живот не бабочками – кинжалами, когда я вот так вольно закидываю ногу ему на бедро и судорожно цепляюсь пальцами за его плечи.

То, как он нёс меня на кровать, не прерывая при этом поцелуя, я помнила смутно. Но то, как низко он целовал, что пробирала дрожь, выгибая дугой, доводя до какой-то особой грани безумия, я запомню навсегда.

Ведь наши чувства горели огнём так, что кровь почти закипала селитрой. Это пламя разрасталось пугающе стремительно, превращая нас в единый гудящий аккорд. Ритм его становился всё яростнее – и наши стоны, перетекающие один в другой, казались откликом самой вселенной.

И это было куда больше, чем просто «ярко».

Это было ослепительно. Безвозвратно.

Так, что по моей спине прокатывался острый, волнующий холод от контраста его горячих губ на моей коже, пока он вновь и вновь заставлял меня забывать, кто я, где я и что было до.

В этот момент не существовало ничего.

Ни магии. Ни боли. Ни будущего.

Только мы. Только эти касания. Только бешеный, разогнанный до предела ритм, с которым сливалось наше дыхание. Данте усмехается, видя, как я растворяюсь в его руках, и так нежно шепчет мне на ухо:

– Прости, но уснуть так просто я тебе сегодня не дам.

И эта угроза в мой адрес заставляет меня расплыться в улыбке и лишь ближе прижаться к нему, ластясь к его рукам, точно кошка, наконец нашедшая свой дом.

– Я, помимо тебя, ничего сейчас и не хочу, – хрипло мурчу я едва слышно, пока скольжу вниз, касаясь его губами с благоговейной медлительностью, а он тяжело, шумно вдыхает, сдаваясь мне без боя.

И нам не нужны были больше слова. Не нужны были пустые обещания. Никаких «навсегда». Только «сейчас» – живое, дрожащее, выстраданное.

Была только отчаянная, безумная решимость – до конца ощущать себя с ним по-настоящему живой.

И это было не освобождение. Это была добровольная капитуляция.

Пусть мысли мои с рассветом и вяжут, как от вкуса спелой хурмы во рту, но всё, что пробивается сквозь это полотно тумана, – это одна-единственная мысль:

«И если даже был у меня шанс спастись, значит, я предпочту упустить его и, не выдержав, влюбиться так, как никогда и не мечтала».

Глава 23

Все оставшиеся страхи окончательно разбиваются в тот момент, когда я, всё ещё цепляясь за сон, инстинктивно тянусь к Данте, утыкаюсь носом в его шею и втягиваю знакомый запах, в котором тонко смешались тепло устранённого солнца, соль ночи и что-то почти медово-сладкое.

А его плечо было самым надёжным укрытием от слишком яркого, назойливого солнца, что уже начинало настырно пробиваться сквозь шторы и по-хозяйски вторгаться в наше утро. Но я фыркаю, точно недовольная лиса, которую ни с того ни с сего лишили покоя в её укромном логове.

А мне слишком хотелось растворяться по капле в этом моменте, в котором царило лишь его тёплое дыхание в мою макушку, нежные объятия и эта гремучая смесь из тихого спокойствия и необъяснимой нежности, что от него исходила.

Где он – бесконечный мой сон, который не хотел меня отпускать. Потому его короткий поцелуй в висок сквозь завесу дремоты ощущается как часть чего-то правильного и оттого не будит меня, а лишь убаюкивает по новой.

Жаль, что ненадолго.

Потому что в следующий момент – или пару часов спустя – в дверь начали стучать. Сначала вежливо, потом сердито. А после прозвучал сухой щелчок, и заклинание защиты, наложенное Данте на дверь, было безжалостно сорвано. И спустя секунду в проём врывается гремящий с порога голос, который мог принадлежать только одному существу на этом свете:

– Вставай давай! Не ты у нас полночи пила, так что жалеть я тебя точно не буду! – рычит разъярённый рыжий демон, чей голос, как оказалось, с утра способен сгущать безоблачные облака за окном, а взгляд его зелёных глаз – накладывать проклятие без каких-либо слов.

Правда, сказать он успел немного. Потому что, увидев меня, сидящую посреди постели, закутанную в одеяло как в платье, с взлохмаченными волосами и полным отсутствием осознания происходящего в глазах, Лиам захлопнул рот на полуслове.

– Изверг, дай мне десять минут, – бормочу я неразборчиво, а после сползаю с кровати, не спеша и без суеты, как полагается существу, что балансирует на грани между сном и смертью. После чего волочусь в ванную, прихватив по дороге свежую одежду.

Собиралась я на автомате, выполняя привычные движения, не задумываясь для чего. Просто выполняла ритуал утреннего сбора: умыться, выдохнуть, натянуть тренировочный костюм, а после собрать волосы в небрежный хвост.

Но когда я, приведённая в относительный порядок, выхожу в основное пространство комнаты, взгляд, который бросает на меня Лиам, оказывается слишком… задумчивым.

Я поднимаю бровь и оглядываю себя повторно, убеждаясь в том, что всё на месте. Образ «живой зомби» был воплощен во всей красе. Подавляю зевок и всё же произношу:

– Не знаю, что тебе не нравится, но давай сначала в столовую, прежде чем ты начнёшь свои утренние пытки. Я безумно хочу есть… И кофе. Цистерну кофе.

И, не дождавшись его ответа, я первая выплываю в мир, двигаясь наугад, но почему-то веря, что в нужном направлении.

– Ты светишься изнутри, ты в курсе? – только и спрашивает меня Лиам, когда я сидела за столиком и, едва не закатывая глаза от удовольствия, поглощала самый вкусный в моей жизни завтрак.

Я качаю головой, усмехаясь одними глазами. В уголках моих губ играет тихая улыбка – ленивая, довольная, почти кошачья.

– Ещё бы. Это же просто шедевр. Надо будет найти ваших поваров и сказать им спасибо лично, – мурлычу я, отставляя пустую тарелку в сторону и запивая последнюю крошку еды ароматным кофе, который почти сделал из меня человека.