Бегущая от Тьмы

Она – с упрёком. Я – с опаской.

– Выкосила на корню целое полчище орков, —усмехается Она, ковыряя воображаемую чашку ложечкой. – А с каким-то мальчишкой справиться не смогла. Теряешь хватку, милая. Стала без меня невнимательной размазнёй.

И голос её, в котором концентрация яда почти запредельна, звучит на удивление звонко и весело. Словно Она не убить меня хотела в прошлый раз, а так, просто сыграть в новую игру.

Моя недоверчивая ухмылка и скрещенные на груди руки выдают моё настроение ещё до ответа. А созданный ею кулон у меня на груди был почти символом моей маленькой победы. Ведь я вновь выиграла недолгий, но очередной раунд с ней.

– Тебе заняться нечем, кроме как преследовать меня? Стареешь, Мать. Пора заняться вязанием или выращиванием ядовитых кактусов. У тебя бы отлично вышло.

Я нарочно хотела её ужалить. Заставить возмутиться, проявить хоть какое-то подобие человеческих эмоций, но Она, как всегда, только пожала плечами. Будто и я, и весь придуманный ею мир не более чем скучное представление в её личном театре.

– Если бы я хотела – ты уже была бы в моих руках. —Тьма скользит по мне медленным и мерзким взглядом, как змея, ощупывающая очередную жертву. – Ведь ты знаешь: как бы далеко ты ни сбежала, я везде тебя найду.

И, придерживаясь своей картонной роли, она делает глоток кофе и продолжает:

– Да и как я могу тебя оставить? Ты же моя самая любимая дочь.

И от её холодного тона мне даже не становится плохо. Слишком привыкла к подобной лжи. Вот только острая игла всё равно ощутимо вонзается в сердце ледяным лезвием. Я филигранно делаю вид, будто мне совсем не больно. Лишь опускаю взгляд на руки, тру их и незаметно пытаюсь себя ущипнуть – проснуться. Но ведь знаю: не выйдет.

Она будто чувствует мою фальшь, играючи наклоняется ко мне вперёд. Её губы растягиваются в театральной улыбке:

– А знаешь, почему – любимая? Ты всегда была до боли похожа на меня в молодости. Красивая, как нимфа… И такая же безнадёжно глупая.

Ещё одна провокация срывается с её губ, повисая между нами тяжёлым грузом. Где моё молчание вовсе не оскорблённое, скорее задумчивое.

– Зачем пришла? Убить меня в этом сне ты всё равно не сможешь.

Флегматичный тон. Сталь под кожей. И нежелание слушать её сладкие сказки, которым до боли я любила верить раньше.

И Тьма, скрывавшаяся за образом молодой женщины, хмыкает неоднозначно, тараня меня безумным взглядом деспота, а после лениво поводит острым плечом.

– Сказать тебе, что даю последний месяц.

С театральностью лицедея Она поправляет за ухо рубиновую прядь и с убийственной уверенностью произносит:

– Наслаждайся жизнью.Можешь даже влюбиться в того мальчишку, что нашла себе в качестве защитника. Всё равно никто тебя больше не спасёт. Ты ляжешь на жертвенный алтарь в следующее полнолуние, моя девочка. И это будет конец истории.

И сейчас, смотря в отражение собственных глаз, всё становилось кристально ясно: в этот раз она говорит всерьёз. Но я все равно растягиваю свои губы в ответном оскале и в тон ей произношу:

– Если ты явишься – это будет конец, но только не мой.

Смех Тьмы, той твари, что жила за этой оболочкой, звучит хлёстко и тяжело. В нём – злорадная уверенность в собственных силах. И он с каждой секундой вгоняет меня всё глубже в пучину неуверенности, хоть я и не подаю вида.

– Думаешь, можешь тягаться со мной? Не смеши, —хмыкает она с ледяной нежностью.

И Тьма за её спиной начинает медленно сползать вниз, затопляя пространство. Она поглощает улицы, деревья, её любимые маки. Поглощает свет, реальность, даже запах кофе, которого никогда не было.

– Ты же знаешь, что уже проиграла, дорогая. Хотя бы потому, что тебе, в отличие от меня, на самом деле есть что терять.

Солнце захлёбывается во мраке и исчезает. Иллюзия кафе тоже. Вместо него – бархатная пустота.

Остаёмся только мы – я и Она – в эпицентре бездонной Тьмы, что начинает медленно поглощать меня, заползая в грудную клетку, в голову, в кости.

Дышать невозможно: тело сковывает ледяная корка. Мать оставила мне лишь страх – тот, что охватывал мой разум, когда я понимала: больше не могу сдвинуться.

Тьма приближается вплотную, теряя очертания и расплываясь по окантовке её иллюзии. Тогда она тянется ко мне, и её пальцы – ледяные, гниющие – скользят по моей щеке, как осколки разбитого зеркала.

– Обещаю тебе: под конец ты поймёшь, что сопротивляться бесполезно. Ведь это —твоя судьба. И её не стоит бояться.

Она делает паузу, и её глаза – две чернильные пустоты – расширяются, поглощая мой взгляд, мысли, всё, чем я была. На миг кажется, что я стою на самом краю мира, и дальше – только Тьма. Потому я замираю, вслушиваясь в её тихий, почти интимный шёпот:

– Жаль только, что когда ты это поймёшь… будет… слишком… поздно.

Тьма уходит. И вместе с ней уходит всё: свет, звук, запахи.

Она оставляет мне лишь сердце – моё собственное, надтреснутое, бьющееся гулко, как молот в тишине. И осознание: подаренный месяц для неё был лишь мимолётной каплей в океане вечности, едва уловимым промежутком между её прошлым и будущим.

И только он у меня и был.

Резкий рывок. Мой рваный вдох, когда я выныриваю из сна, как вдох утопающего, который уже и не думал, что вновь выплывет на поверхность. Я подрываюсь, чтобы не дать себе утонуть снова, но меня мягко удерживают. Ладони – крепкие, тёплые – возвращают в реальность, не позволяя сорваться в панику.

– Эй, тише, тише… Хочешь вновь поставить мне шишку на лбу?

Его голос – первое, что доносится до моего помутнённого рассудка.

Я возвращаюсь туда, где мир после сна кажется точно разорванным на осколки. Образы – вспышки, ощущения – слишком резкие. Прохлада ночи сплетается с жаром костра, а его рука на моём лбу – единственное, что не вызывает отторжения. Ладонь спокойно, почти ритуально скользит по волосам, будто пытается пригладить не столько влажные от лихорадки пряди, сколько шторм внутри моей головы.

Я лежу у Данте на коленях, прислонившегося к широкому стволу дуба. Он что-то тихо шепчет, пропуская локоны моих волос сквозь пальцы – колдует, наверное. Пытается лечить. Жаль, что не помогло.

Тупая боль всё ещё билась в виске глухой, надоедливой пульсацией, но сквозь мутную поволоку я различаю его лицо. Синие пряди хаотично падают на лоб, тени острых скул точно прорисованы пламенем. Всё его лицо как портрет талантливого художника, чей каждый мазок хотелось рассматривать часами. И глаза… Эти эбонитовые глаза тянут меня вглубь, туда, где нет дна. Туда, откуда я совсем недавно выкарабкалась.

– Раскусил. Таков и был план, – хриплю я голосом, осипшим от долгого сна.

И, медленно поворачивая голову, замечаю у костра, в спальнике, свернувшуюся Еву. Судя по всему, она давно спит и видит сны куда приятнее моих. И снова я ловлю себя на зависти.

– Значит, всё же не успели добраться до города, да? – просто желая заполнить пустоту, вновь заговорила я.

Вокруг слышалось только далёкое завывание волков да треск костра, чьи языки пламени – алчные и нетерпеливые – тянулись прямиком к небу. Всё вокруг было пропитано тем знакомым таинством ночи, которое, хотела я того или нет, всё ещё было мне близким.

В отличие от него. От этого неуместно внимательного мага, который по-прежнему тащил меня за собой. О его мотивах я могла догадываться бесконечное количество времени, но всё равно бы ошиблась.

Да и имело ли это значение, если он вот так гладит мои спутанные волосы и своей силой почти полностью стирает боль?

– Пришлось пожертвовать временем ради безопасности, но завтра прибудем на место.

Данте едва уловимым жестом накладывает заклинание тишины вокруг Евы. Простой штрих, но в нём была вся его суть: внимательный к деталям и упрямо заботливый. Он выжидает паузу, думая, стоит ли атаковать меня в таком состоянии, но всё же в итоге спрашивает:

– Тебе ведь снился не обычный сон, верно? Я почувствовал вмешательство, но не смог сразу тебя вытащить.

И я невольно прикрываю тяжёлые ресницы, вновь осознавая, что сбежала я от Тьмы только благодаря Данте. И тут же начинаю себя за это ненавидеть.

– Неважно. Бывало и хуже.

Попытка отвертеться трещит, как сгорающее полено.

– Эдель, ты же понимаешь, что я не смогу помочь, если ты сама мне этого не позволишь?

Просить помощи? Это казалось смешным и бессмысленным.

Я настолько была горда, что ненавидела оставаться в долгу. Потому и платила всегда по счетам даже тем, кто никогда не играл по правилам. Чтобы никто не посмел однажды поднять на меня взгляд и сказать: «Ты мне обязана».

– Может, мне важно самой во всём разобраться? И быть виноватой – тоже самой. Не хочу обременять тебя ещё большими проблемами, чем сейчас, – я делаю паузу, вновь раскрывая глаза и поднимая на него воспалённый взгляд голубых, как небо, глаз. – Ты ведь и сам не так прост, как хочешь казаться. Так ведь? Я чувствую, Данте.

И пусть мои слова – это лишь слабый, охрипший шёпот девчонки в горячке, но всё же он прислушивается и так красноречиво молчит. Я понимающе усмехаюсь и лишь добавляю:

– Лучше помоги подняться. Кроме недомолвок, я ещё чувствую запах мяса. Вдруг смогу что-то запихнуть в желудок?

Данте не спорит. Не задаёт вопросов. Просто помогает мне – осторожно и молча. Я напиваюсь всласть родниковой воды, но с крольчатиной дело идёт хуже: пара крошечных кусочков – и желудок тут же подаёт тревожный сигнал. Но я сжимаю зубы и проглатываю. Даже в таких мелочах заключался мой выбор жить.

На этом мои подвиги слишком быстро закончились. Я падаю рядом с магом – не с грацией, а как раненый зверь, что дошёл до логова. Тянусь к нему – неосознанно, слепо. Как растение тянется к воде в засуху – вяло, но с диким желанием, чтобы стало легче.

Данте же был вовсе не против. То, как он обо мне заботился, было так красиво, словно во сне. То, как я легко льну к нему ближе, укладывая на его плечо свою непутёвую голову, объяснимо новым приступом лихорадки.

– Знаешь, я тоже многое чувствую, что сложно облечь в слова, – произносит он тихо, уткнувшись в мою макушку и глубоко вздохнув.

Я, балансируя между сном и реальностью, вполне серьёзно бормочу в ответ:

– Это называется несварение желудка, Данте. Не стоит больше мариновать кролика в незнакомых травах.

Его смех заразителен, как чума. И хоть я улыбаюсь сквозь сон, но всё же не выдерживаю, отключаюсь ещё до его ответа, с чувством тихого счастья где-то под ребром и глубже.

И пусть мне удалось отшутиться, но всё же что-то внутри меня напряглось, сжавшись в комок неуверенности. Какой смысл был говорить о чувствах, когда быть со мной – уже риск? Я не хотела больше никого тащить в ту бездну, куда шагала сама.

Не тогда, когда мне уже назначили срок.

Научившись падать и вновь вставать, я не ждала спасения из ниоткуда. Но тут появился Данте и – молча, ничего не требуя взамен, – провёл нас с Евой через весь этот нелёгкий путь. Он взял на себя буквально все заботы о том, как нам добраться в конце концов до злополучной цели – города Грёз.

Именно в грёзах я и летала, пока Данте бился у огромных каменных ворот, некогда сдерживавших натиск вражеских армий. Сейчас же и они, и их стража напоминали лишь декорации – красивый, вылизанный фасад. Пафосная пыль истории, оставленная для туристов и дипломатов.

Войны между королевствами давно стали невыгодны: когда главным врагом становится нечисть, проникающая сквозь трещины Тьмы, даже вчерашний противник превращается в союзника. Ведь страх смерти у всех один.

Я, всё ещё в горячке, с серым лицом под стать волосам, хмурым взглядом и спутанными прядями, не внушала особого доверия местным властям. Впрочем, и они мне – тоже.

Но несколько тихих слов Данте и монета, блеснувшая в воздухе и ловко перехваченная хамоватым, но толковым парнем, сделали своё дело.

Мы всё же попали в столицу нашего государства.

Я бывала в крупных городах и раньше: Мать считала, что я должна знать, чем пахнет реальная жизнь. Обычно – дерьмом и грязью.

Только вот столица отличалась от всех мест, где я бывала ранее. Здесь даже вонь прикрывали благовониями, а улицы казались выстроенными по лекалам маньяка-идеалиста: ни капли спонтанности, ни одного лишнего угла. Всё выверено и «идеально».

Вокруг расстилались паутиной широкие улицы из серо-синего камня, словно вымытые дождём. Дома – высокие, нарядные, с витражами – казались раскрашенными пером художника.

Город знал, что красив – и с удовольствием красовался перед нами. Он стоял на горе, будто высеченный гигантской рукой. Северная сторона холма была плотно застроена жилыми кварталами – аккуратными, но тесными, как клетки. Южная же казалась просторнее, с более яркими красками, парками и милыми магазинчиками, тянущимися каскадами вниз по склону.

Но всё это теряло значение, стоило взгляду подняться выше. Там, на самом верху, словно на пьедестале, возвышался королевский замок – связующее звено между двумя половинами города.

Беломраморные стены сияли под солнечными бликами, точно в калейдоскопе отражая свет защищающего его заклятия, а тонкие башни прорезали небо с грацией шпилей храма. Вот только не сам замок приковал моё внимание, а то, что скрывалось за ним.

Море.

Синее, необъятное и бесконечно свободное. Оно расстилалось за замком, обнимая горизонт. И в расслаивающемся на лучи свете солнца рождалась иллюзия того, что замок вовсе не стоит на твёрдой земле, а парит – в воздухе или в чьих-то сладких грёзах.

Я замерла. Мир словно сжался в одну точку – в это синее великолепие. В него хотелось шагнуть. Утонуть. Раствориться без остатка.

– Как красиво, – прохрипела я чужим голосом, не отводя взгляда от линии, где небо сливалось с водой. – Мы же… Мы же сходим на пляж, верно?

И, вероятно, что-то блеснуло в моих глазах, если даже напряжённый сейчас Данте нехотя усмехнулся, замолчал. Будто и сам прислушался к далёкому шуму волн, к запаху соли, ударяющему в нос и вычищающему память от лихорадочных снов. А потом, не глядя на меня, кивнул:

– Обязательно. Но сейчас важнее попасть к моему наставнику. Он сможет тебя вылечить.

После недолгой прогулки по главной площади, минуя узорчатые витрины и повозки, тянущиеся вверх по мостовой, мы свернули в одну из боковых аллей. Город шумел, дышал, жил своей размеренной жизнью, но с приближением к нашей цели все звуки становились тише.

Пространство будто отступало перед тем, что высилось впереди, – Академией Магии. Сердце города, его двигатель и, судя по взглядам прохожих, объект поклонения и страха. Белоснежные шпили, уходящие в небо, были окутаны серебристым свечением, которое то исчезало, то вновь вспыхивало, как дыхание живого организма.

И казалось, Академия решала не просто бытовые вопросы – она управляла городом. А горожане, избалованные её покровительством, принимали как должное, что маги решают здесь всё. Люди будто и не знали, что в других частях страны до сих пор моих неосторожных сестёр сжигали на кострах.

Оттого, когда за поворотом возникли кованые ворота с узором, напоминающим сплетение рун и корней, моё горло пересохло.

Нас встречали двое крепких стражей – куда внушительнее тех, что были у ворот города. По их нахмуренным бровям было ясно: просто так нас не пропустят, даже если очень попросим.

Вот Данте и не просил – только твёрдо бросил:

– Я к Марку. Эти двое со мной. Тед, займёшься лошадьми?

Голос его звучал так, будто возражения невозможны. И действительно: ни один из солдат даже не дёрнулся.

– Как скажете, ваше высочество, – процедил один из вояк сквозь зубы с явным сарказмом. Парень с рыжеватым отливом волос спокойно взял под поводья уставших лошадей. И хоть взгляд его скользнул по мне, вслух он сказал совсем другое:

– Алистер просил передать, что будет ждать тебя у себя. Одного.

Я невольно следила за тем, как с каждой фразой парня менялись полутона настроения на лице Данте. Услышав имя незнакомца, он словно навострил уши, хотя при этом аккуратно помогал мне слезть с кобылы.

– Он уже знает о моём приезде? – голос звучал ровно, но внутри затаилась едва уловимая нота тревоги.

– Стражи доложили об этом, как только вы пересекли ворота.

И это заявление не понравилось ни мне, ни Данте, внезапно сцепившему зубы крепче. А я мрачно размышляла о том, кем на самом деле был мой спутник, раз о каждом его шаге незамедлительно докладывали высшим формам власти, но развить эту тревожную догадку мне не дают.

Данте, не находя достойных ответов, тяжело вздыхает, глядя в мои глаза. А после тихо произносит:

– Прости, но так надо.

Я непонимающе распахиваю глаза и хочу спросить: что он имел в виду? Но в следующую секунду мой мир валится, как карточный домик – на счёт раз, два, три, – когда он подхватывает меня на руки.

– Данте?.. – только и успевают прошептать мои губы, прежде чем невидимая волна заклинания накрывает меня с головой.

Я задыхаюсь не из-за заклятия, а от наглости, с которой он посмел – без слов, без разрешения – усыпить меня. Намеренно. Но я не успеваю даже зарычать в ответ – тело теряет тонус, сознание гаснет. А с ним – и доверие.

И пока я тонула в вязкой темноте его глаз, последняя мысль звенела в черепе, как треснувший колокол: если это была забота – почему она ощущалась как предательство?

Глава 14

Всё, что я ощущала, – это то, как голова беспомощно моталась из стороны в сторону, будто я на ощупь пыталась собрать мысли обратно в цельный узор. Но всё тонуло в дымке. И я – вместе с ним.

Пока чьи-то руки мягко не начинают придерживать меня на месте, методично ощупывая лоб и затылок. И от этих рук не то чтобы веяло – от них разило теплом и чем-то светлым. И всё же сквозь страх и неведение я насильно заставляю себя очнуться, лишь бы взглянуть неизвестности в глаза.

Но вместо монстра я наткнулась на широкую перевёрнутую улыбку, которая ослепила меня своей невыносимой белизной.

– Уже сбежать решила, красавица? Рановато ты пришла в себя… Ну ничего, значит, восстановишься быстро. Потерпи ещё чуть-чуть, дай закончу работу. – так складно, словно зубы мне заговаривает, произносит этот незнакомец, что сейчас склонился надо мной в изголовье кровати.

Я же со скепсисом смотрела на этого золотоволосого мага, окружённого ореолом льющегося света из ветрового окна за его спиной. Но что ещё было ярче, так это его аура. Он походил на светлячка в ночи: настолько яркий, что хотелось вновь закрыть глаза. Это только меня и спасло. И то ненадолго.

Руки я всё ещё ощущала на лице, а его силу – внутри. Слишком контрастную с моей, оттого и отталкивающую.

– Долго ещё? – мой голос шершав, как наждак.

И в ответ мне доносится лишь многозначительное хмыканье сбоку – такое же недовольное, как и моё нытьё.

– Посмотрите-ка, её тут лечат, а она ещё и жалуется. Дай сюда, Марк, я сам с ней разберусь, – произносит появившийся на пороге ураган, голос которого звучал как открытая угроза.

Мужчина входит, как буря, сметая собой всё спокойствие в комнате. Моё тело инстинктивно пытается отпрянуть – тщетно. Через пару секунд золотоволосого сменяет тёмная туча, которая уже далеко не так мягко сжимает мою голову в тиски.

Я не закричала лишь потому, что уже не могла. Меня парализовало от кончиков пальцев до макушки: разряд пронёсся сквозь тело. В глазах сверкнули звёзды, из горла вырвался болезненный рык. Я могла только дышать – часто, сбивчиво – и надеяться, что агония скоро закончится.

Так и вышло. Как сковало, так и отпустило. Меня словно швырнуло в небытие, и разум, измученный до предела, больше не мог удержаться на поверхности.

Вот только, несмотря на пережитое, я нутром почувствовала: боль, что прежде прилипла ко мне, как надоедливая пиявка, отпускала. Облегчение медленно, но верно перерастало в интерес. И в следующий раз, когда я открыла глаза, это было не по прихоти, а по велению инстинктов.

Запах жаркого резко ударил в нос, дразня рецепторы и напоминая, что воздух и энергия луны – плохая диета.

Блондин едва не выронил миску, когда заметил, как я, словно восставшая из Тьмы нечисть, бесшумно поднялась с койки и уставилась на его миску, как на священный грааль выживания. Мне оставалось только зашипеть: "Отдай… и никто не пострадает."

Маг сидел со мной в одной небольшой, но светлой палате, отделённой от других лишь невысокой ширмой. Вокруг царил белый цвет и терпкий запах медикаментов, который настойчиво забивался в ноздри. Но даже чудесный закат с опускающимся за горизонт солнцем, окрашивающим всё в нежные персиковые цвета, не смог меня обрадовать. От него начинало лишь сильнее мутить от голода, который послужим толчком к действиям.

– Долго я проторчала в отключке? – только и спрашиваю я сухим, как полынь, голосом, когда встаю на ноги. Сделав поспешные два шага, я не сажусь – я буквально оседаю на стул.

Напротив меня – светловолосый маг, застывший как статуя. Его бутерброд с ветчиной так и не дотянулся до рта. Парень просто смотрел на меня, широко распахнув глаза тёплого орехового оттенка. Почти как у Евы. И от этого почему-то защемило в груди.

Где сейчас была моя подруга и почему меня бросили на попечительство этому светлому магу – я пока старалась не думать. Внутренний приоритет был прост: сначала – еда.

Я медленно, нагло, как истинная преступница, подтянула чужую тарелку к себе. Всё равно маг к еде ещё не притронулся, а мне было нужнее. Меня трясло от слабости, а вилка дрожала в пальцах, но я знала: это просто голод и жестокий след магического вмешательства в мою голову.

– Угощайся, – сказал блондин с лёгкой улыбкой на губах. – А без сознания ты была четыре часа. Из необходимых четырнадцати. Неплохой скачок ты сделала. Только зачем?

Я, вцепившаяся зубами в мясо, посчитала вопрос риторическим. И не ошиблась – маг тут же спокойно продолжил:

– Всё равно до утра я тебя не отпущу. Учитель сделал основную работу, но тебя ещё нужно стабилизировать. Так что ешь и ложись обратно, милашка.

Где-то в глубине души от его интонации зашевелилось то самое раздражение, что когда-то могло сжигать города. Но сейчас я была слишком уставшей, чтобы даже оскалиться.

Оттого я лишь поднимаю взгляд и смотрю на это солнечное недоразумение – в белом халате, с тонкими чертами лица и непоколебимой уверенностью в себе. Я же слишком сильно наслаждалась каждым куском мяса, чтобы так скоро от него оторваться.

– У меня другие планы, – прохрипела я, с трудом проглатывая очередной кусок. – Я доем этот бутерброд. А ты, пожалуй, принесёшь мне добавки и договоришься о ванне. А после… возможно, я даже не убью тебя за твой дерзкий язык, а просто исчезну, ми-лый.

И почему-то, чем больше я говорила, тем шире становилась его улыбка. Особенно в тот момент, когда я нарочно передразнила его «милое» обращение, вложив в него столько сарказма, сколько могла позволить себе в этом жалком состоянии. Он лишь понимающе улыбнулся – и снова продемонстрировал раздражающе ровные зубы.

Я, конечно, не этого эффекта хотела добиться. И оттого только сильнее мрачнела, продолжая уплетать пищу с такой яростью, будто ела земляных червей вместо сытного бутерброда.

– Какая чудесная злюка мне попалась. И где же Данте тебя нашёл, а? – Он облокотился о стол и лукаво склонил голову набок. – Не подскажешь? Ну и ладно. Сам узнаю. А пока поверь: ему сейчас точно не до тебя.

Его последняя фраза прозвучала как гвоздь, царапающий по эмали. Скулы свело на миг от мыслей о том, где сейчас Данте. Но задавать вопросы этому улыбчивому незнакомцу я не спешила. Сама ещё не была к ним готова.

А солнечный парень тем временем всё говорил, словно не заметил моей осечки:

– Так что если первую часть твоих пожеланий я ещё могу выполнить, то вторую – увы. Придётся смириться: сегодня вечером ты застряла со мной. Повезло тебе.

И мне откровенно хотелось зашипеть на него, как загнанной в угол кошке. Но что-то внутри вдруг остановило, будто шепнуло: не спеши с выводами.

– Кстати, я Марк. Мы с Данте учились в одной группе, пока не выбрали разные пути: он – сражаться с нечистью, я – лечить. Так что не переживай: я куда безобиднее, чем твой друг. Давай я принесу десерт на двоих, а ты позволишь мне закончить работу и чуть-чуть оттаешь. Идёт?

Доверие – не валюта, которой я разбрасываюсь. Особенно когда дело касается слишком улыбчивых мальчиков с глазами цвета топлёного мёда и голосом, будто созданным, чтобы усыплять бдительность. Но в этот момент даже моё упрямство сделало шаг назад. Усталость и пустота, висящие где-то между рёбрами, стали весомее.

Их потрясающе умело заполнили кусок медового торта и золотоволосый маг с улыбкой, которая, казалось, могла светиться в темноте. Он возник в дверях, как солнечный луч в пасмурный день, и, заметив мою мрачную мину, с преувеличенной драматичностью закатил глаза, будто пародируя меня.