Мы всего лишь осколки

Он заходит за мной следом и ложится рядом. Снимает мою кофту и покрывает поцелуями шею. Я не отвечаю – слишком устала и просто перекатываюсь на бок, и сворачиваюсь клубочком. Костя не противится, он нежно обнимает меня сзади, и я расслабляюсь, засыпая. Мне хорошо, спокойно и уютно, и я сплю долго и совсем без снов.

Просыпаюсь от звонка будильника на моем браслете и не сразу понимаю, где я и с кем. Костя щурится от того, что я включаю торшер.

– Ты чего? Дай поспать.

– Я проспала, я уснула у тебя! Что же теперь будет!

Я мечусь по комнате, и напяливаю на себя кофту, которую не помню, когда сняла, путаясь в рукавах. Ищу берцы и нахожу их валяющимися в кабинете у входной двери. Сажусь на пол и пытаюсь быстро натянуть их. Ко мне подходит Костя, помогает за руку подняться, на нем уже черные форменные брюки с ремнем и черная футболка. Он посмеиваясь, целует меня в губы и открывает дверь.

Я бегу к себе, забегаю в комнату и первым делом иду в ванную. Чищу зубы, принимаю душ и пытаюсь привести себя и мысли в порядок. В комнате девчонки, уже одетые, заправляют постели. Утро как утро, и тут резкий голос снова командует: «Встать!»

На пороге появляется Костя. Что он только тут забыл?

– Ваша одногруппница сегодня не спала в своей постели. Почему? – его голос звучит резко и грозно, будто он и вправду не знает, где я была.

– Мы думали, что вы ее в карцер вчера отнесли за непослушание, – и мне хочется треснуть чем-нибудь Олю за такой ответ.

Но Косте он, похоже, нравится, и он говорит:

– Как фамилия, солдат?

– Швантнова.

– Все свободны, кроме Талиновой.

И девочки стремглав вылетают из комнаты, а Костя прижимает меня к стене и целует в губы. Долго и страстно целует меня, а когда отрывается, он уже добрый и ласковый:

– Надеюсь, ты хорошо выспалась.

Я не могу ответить, от этого поцелуя подкашиваются ноги, поэтому лишь киваю.

– Пока, моя маленькая и гордая птичка, до завтра.

– До завтра, – отвечаю я, и он выходит из комнаты, не оглянувшись.

Я немного сержусь на Костю весь день главным образом потому, что этаж новичков видел, как он меня тащил. Они, не стесняясь, показывают на меня пальцем, а Игорь громко интересуется: неужели после кросса у меня остались силы скакать сверху или я лежала бревном? На это я не знаю, как отвечать, и потому радуюсь, когда за меня отвечает Оля, грубовато интересуясь, встал ли у него вчера или, как обычно, на это сил не хватило.

Их перепалку прекращает козел Макс. Мы занимаемся и теряем вчера заработанные баллы. Подумать только, вчера я заработала 140, просто бежав, по десять за каждый час, а сегодня всего за пару потеряла 40 из них.

К вечеру я без сил валюсь на постель, почти засыпаю, но все же заставляю себя пойти в душ. Все-таки надо брать пример с Оли, которая уже вышла из душа и обмазывается ароматным кремом. Я долго стою под струями, потом умываюсь и чищу зубы. Может, сегодня стоит снова уснуть в объятьях Кости? Признаюсь, эта мысль так и манит меня.

Плюхаюсь на свою кровать и смотрю в потолок, в кои-то веки не делаю ничего. Просто лежу и смотрю, не замечая, как минута спешит за минутой.

Я уже и забыла, что здесь не одна, поэтому, слыша Олин голос, удивляюсь.

– Сегодня не будет уборочного маньяка?

Я не сразу понимаю ее, а поняв, холодею. «До завтра», – мелькает в моей голове. Нет, не может быть, он ведь не это имел в виду?

Я бросаюсь к Оле:

– Ты что-то знаешь? Они уехали на задание?

Она отрывается от книги и кивает:

– Похоже на то.

Я прикрываю глаза и чувствую, как моя кровать прогибается, и Оля сжимает мою руку.

– Расскажи, что знаешь еще.

– Почти ничего. Но я встречалась сегодня с Сергеем и слышала, как Кирилл говорил ему, чтобы тот не дурил и что они команда и должны быть командой, – она молчит и снова сжимает мою руку, – их не было на ужине. Они уже уехали.

Я медленно выдыхаю. Вот и причина, по которой меня так тащили вчера. Он хотел попрощаться, ведь его задания – это всегда сложные и опасные операции, провести последнюю ночь вместе, на случай, если не вернется. А я просто уснула и теперь корю себя за это. Если он не вернется – повторяю я про себя и не хочу об этом думать. Он вернется, обязательно вернется! Костя лучший в своем деле и обязательно вернется! Всегда возвращается. Мне не стоит волноваться.

Господи, почему, когда он сказал свое «До завтра», я лишь ответила «До завтра». Почему не попыталась его остановить, расспросить, хотя бы просто обнять? Вместо этого я позволила ему уйти!

Я с трудом заставляю себя сосредоточиться на занятиях на следующий день, но на стрельбе просто не могу разглядеть мишень, все прыгает перед глазами.

День проходит, а я снова и снова повторяю себе, что сейчас мне стоит сосредоточиться на зарабатывании баллов, как советовал Костя, ведь только на это я и могу повлиять.

Вечером я купаюсь, и переодеваюсь, привожу себя в порядок и перекладываю все в тумбочке. Оля читает книгу, и я ложусь рядом с ней. Она чуть сдвигается к стене и предлагает отвлечься и порешать задачки вместе. И мы решаем. Я с трудом заставляю мозг сосредоточиться и не разреветься. Засыпаю так же на Олиной кровати, и мы спим всю ночь, обнявшись.

Глава 16

Утром я еще более разбита, чем вчера, и весь день проходит как в тумане. Я даже не сразу понимаю, когда в коридоре между занятиями меня зажимают профи. Их трое: Игорь, Руслан и Жанна.

– Настенька, у нас скоро командные состязания, и будет лучше, если ты перестанешь высовываться на них, – вкрадчиво говорит Игорь. – Не стоит лезть туда, где тебе не по зубам.

– Не по зубам что? – презрительно спрашиваю я.

– Своим чрезмерным рвением ты мешаешь нам, нехорошо. Тебе пора вспомнить, где твое место, и не отсвечивать, ясно?

– Ясно, – киваю я, а затем продолжаю: – А ты, я смотрю, хорошо знаешь свое место. Взял двоих на подмогу, чтобы разобраться с хрупкой девушкой из отстойной группы «Ц». Рада, что ты можешь верно оценить свои шансы.

Он звереет прямо на глазах, а затем лупит, целясь в солнечное сплетение. Я блокирую удар и отскакиваю в сторону. Здесь мои шансы невысоки: трое профи, и мне с ними не справиться. Рядом – никого. Коридор пуст. Надо убежать, и я использую такую возможность, пока они меня не окружили. При следующем ударе Игоря, когда он метит мне в лицо, я отклоняюсь назад и делаю фляк, отскакивая дальше к лестнице, запрыгиваю на перила и съезжаю. Дальше бегу, не оборачиваясь, чувствую, что за мной не гонятся, но все же мне страшно, и я вбегаю в свою комнату. Трусливо прячусь за дверью и пытаюсь отдышаться. Они мне и в правду угрожали?

Вспоминаю, что сейчас мне надо идти на стрельбище, и бегу туда, безнадежно опаздывая на занятие. Я просто дура, надо было сразу бежать на стрельбище, а не в комнату! Троица профи уже там и потешается над моим опозданием. Получается, в этой маленькой битве они выиграли, а я трусиха, лишь убежала.

Вечер проходит обычно, а я мучаюсь, не пойти ли мне барабанить в -573 или разыскать Кирилла? Он точно знает, вернулись или нет, и скажет мне. Я уверена, что скажет. Оля дремлет в кровати, натянув одеяло на голову, когда я выхожу из комнаты, не в силах больше сидеть в неведении. Где у нас обитает хозяйственный отдел? Часть, которая относится к кухням, внизу, на -12, а другая часть, включая командование, сильно выше. Комната Кирилла тоже должна быть на -5, а кабинет выше, на самом верху, в том месте, где все попадают на базу. Секунду сомневаюсь, стоит ли мне идти на -5 или выше. Решаю, что лучше пойти на -5, и, к моему удивлению, браслет вибрирует, и я вижу -573. Сердце бешено колотится, и я бегу по коридору и не замечаю подножку.

Я падаю, и передо мной снова вырастает знакомая троица. От удара ногой я быстро откатываюсь в сторону и вскакиваю на ноги.

– Смотрите-ка, как бежала! – смеется Жанна. – Куда это ты собралась?

Я пячусь назад, нужная мне дверь с цифрами 573 через три двери, и я борюсь с желанием закричать. Пячусь к ней, а они наступают, наслаждаясь моим страхом. Нет, наверное, нужно закричать, но проблема в том, что я не могу. Я не отношусь к числу тех девушек, которые с легкостью поднимают визг, поэтому пячусь дальше и вот я уже у двери. Я знаю какая мне нужна, а они нет.

Дверь открывается, я уже готова выдохнуть, но из-за нее появляется Кирилл, а не Костя.

Он мрачен и бледен, хотя на лице обычная строгая маска. Он быстро оглядывает нас:

– Что вы здесь делаете?

– Да так, – Руслан самодоволен, уверен в своей правоте, – провожаем девушку, чтоб не заблудилась.

У Кирилла на лице не дергается ни один мускул, он просто машет им рукой:

– Пошли вон.

И они уходят быстро, все еще посмеиваясь.

Я поворачиваюсь к двери и тянусь к кнопке, в нетерпении, но Кирилл хватает меня за локоть, останавливая. Я разворачиваюсь к нему и вопросительно смотрю. Мои нервы и так натянуты, как струна.

– Ты можешь уйти, когда захочешь. Зайди на пару минут, поздоровайся и уходи. Поняла?

Я киваю. Я понимаю: Костя, вероятно, пьян, как в прошлый раз.

– И не шастай одна.

Я снова киваю, и он меня отпускает.

Захожу в кабинет и вижу Костю. Он сидит в кресле, опустив голову на руки, рядом на полу – полупустая бутылка без крышки, недалеко валяется еще одна. Я осторожно сажусь перед ним на пол и касаюсь его руки. Он убирает руки и чуть выпрямляется, смотрит на меня странными, ошалевшими глазами.

– Что случилось? – осторожно спрашиваю я. Его реакция на такой простой вопрос меня пугает, и я отскакиваю в сторону. Костя орет:

– Что случилось? Ты действительно хочешь знать, что, на хрен, случилось?

Он смотрит злыми, жестокими глазами на меня, и я сжимаюсь. Сейчас он меньше всего похож на моего Костю, на человека, которого я знаю. Он скорее зверь, а не человек, и в подтверждение моих слов он хватает бутылку с пола и с силой швыряет ее. К счастью, он швыряет ее не в меня, а в стену, и я смотрю, как она разлетается вдребезги, тысячей осколков упав на пол.

Наверное, в этот момент мне действительно лучше уйти. Но я не двигаюсь, не ухожу. Я нужна ему, нужна сейчас, чтобы он снова почувствовал себя человеком. Поэтому я снова придвигаюсь ближе и беру его за руку, переплетаю наши пальцы и сжимаю. Но прикосновение ему не нравится, он выдергивает руку, а затем больно хватает меня за шею. На долю секунды его пальцы сжимаются слишком сильно. Я не могу дышать. Но он вдруг замирает, будто очнулся, будто вспомнил, кто он и кто я. Костя, пошатываясь, встает, его взгляд полон жестокого безумия, но голос звучит вполне осмысленно, будто бы он действительно понимает, что делает.

– Прости, мне просто нужно куда-то деть эту ярость.

Он уходит в спальню и стягивает с себя футболку. Лучшего момента, чтобы убежать, не придумать. Но я не бегу. Мне страшно, но я и не думаю убегать. Своим безумным поведением он разбудил моего маньяка. И теперь мой внутренний маньяк жаждет расплаты для тех, кто смог довести любимого мужчину до такого состояния. Я твердо решаю остаться и помочь ему. Помочь вернуть человека в это тело убийцы.

Он двигается, как будто хочет наказать себя моим телом. Я принимаю это. Потому что иначе он просто сломается. Или кого-нибудь убьёт.Я захожу в спальню и свою одежду снимаю сама, не сводя с Кости взгляда, как бы показывая, что согласна на все. Я знаю, что это нездорово. Но сейчас он на грани. Я остаюсь не потому, что должна, а потому, что выбираю. Он валится на кровать, и я стаскиваю с него брюки и трусы. Он хватает меня за бёдра – крепко, с болью, будто цепляется. Мы сливаемся – быстро, грубо, как в попытке выжечь из него остатки боли. Это не близость. Это освобождение через разрушение.

Когда всё заканчивается, шепчу:

– Я в туалет.

Иду из спальни в примыкающую к ней ванную комнату. Захожу внутрь, включаю воду и долго-долго смотрю на свое отражение. Вижу появившиеся на шее синяки. Чувствую, что еще немного, и я зареву.

Вдруг дверь открывается, и входит Костя.

– Выйди, мне отлить надо, – говорит он, смотрит на меня внимательно, отводит мои руки от шеи и проводит пальцем по синякам. Я качаю головой и я выскальзываю из ванной.

Собираю разбросанную по полу одежду, неуклюже начинаю одеваться, но руки не слушаются. Костя возвращается из ванной и брякается на кровать. Смотрит, с трудом фокусируя взгляд, как я судорожно одеваюсь, и говорит:

– Полежи со мной.

Слова эхом отдаются у меня в голове. Я сомневаюсь всего секунду, а потом кладу свою одежду в изножье кровати и забираюсь к нему. Со страхом прижимаюсь и кладу голову на плечо. Он лежит и молчит, перебирает мои волосы, потом протягивает руку и щелкает выключателем, гася свет.

– Почему ты не ушла? Ты должна была уйти.

– Тебе было больно, я хотела помочь.

– Мне не надо помогать, – его голос звучит резко и зло, – я сам себе помогу!

А затем ведет рукой по моей шее, нащупывая горячие, пульсирующие от боли места.

– Прости за это, я сделал тебе больно, – его голос звучит глухо, – в следующий раз лучше уходи.

Я не отвечаю. Костя свободной рукой берет мою руку, переплетает наши пальцы и чуть сжимает, а затем отпускает. Сжимает и разжимает, медленно, не спешно, в такт своим мыслям, которые я слышать не могу.

– Если хочешь, можешь уйти сейчас, – наконец говорит он все так же глухо.

– Нет, я побуду с тобой, – и я действительно хочу быть рядом с ним, несмотря на свой страх и боль. Я хочу быть с ним рядом всегда, даже сейчас, когда он меньше всего похож на человека.

Мы долго молчим, просто лежим, погруженные каждый в свои мысли, и никто из нас и не собирается спать. Я набираюсь смелости и говорю:

– Может, расскажешь?

– Я не могу рассказывать военные тайны даже тебе.

И в этом он прав. Он не может, и, наверное, я не должна это спрашивать; мне не следует это знать, но я хочу. Мне просто необходимо понимать, что же случилось! И Костя произносит:

– Знаешь, я потерял там троих. Троих друзей, с которыми прошел огонь, воду и медные трубы. Я знал каждого не один год… Это я виноват в их смерти… Это я привел их туда, и я не рассчитал силы, не смог предусмотреть всего…

Он рассказывает о друзьях, и я не перебиваю. Мне совсем не обязательно знать все подробности операции, теперь я знаю главное – там, где бы он ни был, у него остались друзья, и он винит себя в их смерти. Винит себя. Каково это – думать, что кто-то погиб по твоей глупости, потому что ты не смог предусмотреть всего? Как жить дальше, если другие погибли по твоей ошибке? А возможно, и не по твоей, вероятно, ты сам просто не мог ничего сделать, и они погибли на твоих глазах. Их убила война, а не ты; ты лишь пытаешься ее прекратить, и у этого есть своя цена.

Я остаюсь на всю ночь и засыпаю лишь под утро, терзаемая мыслями. Когда звенит будильник, выключаю его моментально, боясь разбудить Костю. Спешно собираю свои вещи, выхожу в его кабинет и только там включаю свет и одеваюсь. Морщусь, дотрагиваясь до шеи, и застегиваю кофту до самого горла, натягиваю капюшон и выхожу из комнаты.

Возвращаюсь к себе, не встретив никого в коридоре. Захожу в комнату и иду к своей кровати. Девочки смотрят на меня вопросительно, замирая каждая на своем месте, но мне не хочется им ничего рассказывать. Я наклоняюсь к своей тумбочке, когда ко мне подходит Оля. Она молча разворачивает меня к себе, расстёгивает мою кофту и снимает с головы капюшон.

– Что случилось?

Я мотаю головой:

– Ничего.

– У тебя вся шея в синяках.

– Пустяки, пройдет… – я вижу, что она не отстанет, потому добавляю: – Я не хочу об этом говорить. Правда, сейчас все в порядке.

К моему облегчению, вмешивается Сауле:

– С мужиками всякое бывает. Всего-то пара синяков, нам ли не знать.

Оля кивает, она знает. Они все знают. И у нас есть негласное правило – не расспрашивать и не лезть с советами.

Оля идет к своей тумбочке и находит среди баночек с кремом маленький тюбик, протягивает мне. Я умываюсь, чищу зубы, и девочки вместе намазывают мои синяки из этого тюбика густой массой, так что синяки исчезают. Они, конечно, по-прежнему на месте, но уже не так заметны, и мне становится легче. Не люблю лишних разговоров.

День идет своим чередом, и постепенно я успокаиваюсь. Хорошо, что сегодня воскресенье и занятий не так уж много. В свободное время вечером сажусь писать письма домой. О чем писать толком не знаю, да и настроения никакого нет, но я все же выжимаю из себя строчки. Описываю танцы, которые по вечерам в воскресенье устраивают здесь на военной базе в столовой. Я ни разу на них не была, как и мои соседки по комнате. Описываю доступные здесь развлечения – бильярд, настольный теннис, какие-то игровые автоматы в комнате отдыха. Перечитываю письмо, и оно мне нравится, достаточно оптимистично, несмотря на мое настроение, складывается впечатление, что здесь действительно весело и все только и делают, что развлекаются. Пусть мои родные лучше думают так, я никогда не расскажу им правды.

Упаковываю письмо в конверт и передаю Рае и Сауле для отправки, они как раз несут свои. Я принимаю душ, чищу зубы и заплетаю длинные волосы в косу, когда громкий голос командует:

– Встать!

В комнату входит Костя. Я не ждала, что он придет сам, и удивленно смотрю на него. Он машет девочкам: «уходите», а сам подходит ко мне. На удивление, он робок и нерешителен, таким я его еще не видела. Смотрит на меня и хмурится, берет меня за руку и спрашивает:

– Ты как?

– Все хорошо, не волнуйся, – я отвожу глаза.

Он рукой осторожно берет меня за подбородок и поворачивает голову сначала вправо, затем в лево. Проводит подушечками пальцев по вновь ставшим заметными синякам. Морщит лицо и говорит:

– Извини за это.

Я вырываюсь:

– Я же сказала, не страшно!

– Ладно, хорошо, – в его голосе слышится металл, но он быстро смягчается, – Я не прощу себя за вчерашнее. Я принес тебе это, – Костя лезет в карман и достает маленький тюбик: – От синяков.

Я киваю:

– Спасибо.

Костя кладет тюбик на тумбочку. Нам обоим неловко, слишком свежи воспоминания о вчерашнем вечере. Я не сержусь на него за синяки, но и не хочу, чтобы он жалел меня, я сильная и ни о чем не жалею.

– Ладно, я пошел. Отдохни сегодня.

Я снова киваю:

– Хорошо.

Он наклоняется и чмокает меня в щеку, а затем выходит.

Возвращаются девочки, они пытаются меня расспросить, но я не отвечаю и молча намазываю синяки мазью, которая приятно холодит. Подруги отстают, а я облачаюсь в пижаму и залезаю под одеяло, надеясь сегодня наконец выспаться.

Глава 17

Я резко просыпаюсь от того, что в комнату вваливается Сюзанна. Она в каком-то совершенно непотребном виде и к тому же абсолютно голая, даже трусиков нет. От нее несет алкоголем и чем-то еще, глаза полны одичалого безумия, и она падает на пол и смеется. Потом поднимается, приваливается к стене и плачет. Мы с девочками смотрим на нее привстав в своих кроватях и не знаем, что и делать. Она снова падает и ее начинает рвать.

Оля бросается за Колобком, а Сауле – в мед часть. Рвота прекращается, но Сюзанна падает лицом прямо в свою же блевотину. Я бросаюсь к ней и поднимаю ее, а затем тащу в ванную, Рая бежит за нами.

Кое-как заваливаю Сюзанну в душевую кабину, и она толи смеется, толи плачет – я не понимаю. Смотрю на нее, и мне противно. Я не могу заставить себя прикоснуться к ней и просто поливаю ее из душа. Рая в это время надевает перчатки, в которых мы делаем уборку, и принимается старой тряпкой, заменяющей Сюзанне мочалку и тереть девушку.

Приходит Оля с Колобком, он заходит прямо в нашу ванну и смотрит на ошалевшую Сюзанну сонными глазами, а потом выдает неутешительный вердикт, который мы и без него поняли:

– Она же, это, под наркотой.

Мне хочется ему сказать: «Браво, а то мы же не догадались!», но он продолжает:

– Они под наркотой вообще невменяемые бывают. Проспится, и все нормально будет…

– Нормально?

– Э-э, да, что с ней может случиться?

В ванну заходят Рая и медсестра, и Колобок начинает сердиться:

– Не стоило вам никого звать, зачем выносить сор из избы… Девушка просто перебрала.

Я смотрю на него и понимаю, что он не будет шевелиться, и все произошедшее останется просто безнаказанным по двум причинам: потому что Колобок не любит шевелиться и потому, что он не хочет привлекать внимание к себе и к тому, как наркотик попал на базу.

Медсестра осматривает Сюзанну и говорит, что ничего страшного, девушка просто выпила слишком много и, возможно, покурила лишнего. Колобок с ней соглашается, говорит, проспится и все нормально будет. А Сюзанна хохочет жутким, истеричным смехом, трогая свои мокрые волосы.

Мы все же настаиваем, что в ситуации надо разобраться, но Колобок отмахивается, а медсестра не уверена, она вопросительно смотрит на нашего куратора. Сауле присаживается на корточки рядом с Сюзанной, берет ее лицо в свои ладони и поворачивает так, чтобы та смотрела на нее, дожидается, когда та прекратит смеяться и увидит её.

– Сколько их было, Сюзанна? – а затем повторяет по слогам: – Сколько их было?

Глаза Сюзанны снова наполняются слезами:

– Не знаю, трое, четверо, может, больше, – а затем она снова хохочет: – Я не знаю сколько, но у них была первоклассная дурь!

– Ну вот видите, ей все равно, – Колобок смотрит на медсестру. – К утру она этого даже и не вспомнит. Не стоит раздувать из этого проблему. Нас же замучают проверками. Это группа «Ц», тут всегда сплошные проблемы, ты же понимаешь.

Медсестра кивает, она понимает, и ей проблемы тоже не нужны. Она просто разворачивается и уходит, предпочитая бездействовать.

– Девочки, просто уложите ее в постель, проспится, и все хорошо будет, – говорит Колобок и уходит. Наш куратор просто выходит за дверь, а мы остаемся.

Укладываем Сюзанну в кровать прямо голой, возиться с её одеждой никому из нас не хочется. Тщательно убираем в комнате блевотину, когда она свешивается с кровати, и ее снова рвет, забрызгивая все вокруг.

На утро я чувствую себя уставшей и разбитой, меня саму мутит от рвотного запаха, которым, кажется, пропиталась вся комната.

Девочки тоже устали и не выспались, поэтому, когда просыпается Сюзанна и невинным голосом спрашивает:

– А почему я голая?

Оля начинает орать:

– Потому что ты, мать твою, гребаная наркоманка! Потому что напилась в хлам! Накурилась и нанюхалась! А когда тебя использовали все, кто только мог, приперлась к нам!

Я хочу как-то успокоить Олю, но понимаю, что она права, да к тому же я не чувствую ни жалости, ни сочувствия, и Сауле с Раей подхватывают:

– Ты тварь, ты думаешь только о себе!

– Почему мы должны нянчиться с тобой все время?

– Мы прикладываем все силы, чтобы выбраться из этого дерьма, а ты все портишь!

– Тебе плевать на свою жизнь, можешь хоть застрелиться, но не осложняй нашу!

Сюзанна смотрит на нас, раскрыв рот, и её глаза наполняются слезами:

– Но я же не виновата… Я пытаюсь…

– Ты, тварь, ни черта не пытаешься! Думаешь, нам так нравится тебя постоянно тащить на себе?

Слезы струйкой катятся из глаз Сюзанны, она кривится, точно ребенок:

– Почему ты на меня кричишь?

И Оля срывается с катушек. Она кидается на Сюзанну и бьет:

– Ты, тварь, мы тут жопу рвем, пытаясь вылезти! А ты, тварь, тянешь нас вниз!

Я хватаю Олю сзади, боясь, что с ее силой она просто убьет эту хилую наркоманку. Это явный перебор, но она уже не может остановиться. Сауле и Рая повисают у нее на руках, и вместе мы оттаскиваем Олю как раз вовремя и слышим команду:

– Встать!

Вытягиваемся в струнку, и я вижу, как Оля тяжело дышит. В нашу комнату входит Колобок, подходит к Сюзанне и смотрит на нее, стоящую, но замотанную в одеяло.

– Ну вот, все в порядке, она встала, – говорит он примирительно, – и незачем было беспокоить мед часть.

Он кладет на кровать сложенную одежду – новую форму для Сюзанны – и собирается уходить.

– Вы что, даже не поговорите с ней? – спрашиваю я.

– Я? – удивляется Колобок. – Думаю, она и сама все понимает.

– Да ни черта она не понимает, – бормочет Оля.

– Вы должны поговорить с ней, – не отстаю я.

– Девочки, но вы же сами можете поговорить, – он даже легко улыбается при этих словах.

– Нет, – отрезаю я, – вы наш куратор, и вы должны поговорить с ней. Объяснить, как она должна себя вести и что делать, если ей сложно.

– Я ничего не делала, – Сюзанна снова плачет. – Я хорошо себя веду, почему вы все кричите… Я же ничего плохого не делаю.

Колобок растерянно смотрит на Сюзанну.

– У меня сейчас дела, позже поговорю, – отмахивается он. Ему не охота возиться с ней, и я закипаю: он просто хочет уйти, тогда мы забьем ее, и будем еще и виноваты.

– Нет, вы поговорите с ней сейчас, – в моем голосе слышна сталь, – и заставите ее вести себя как надо. Иначе я сейчас же пойду к Кириллу, – я называю его без отчества, вдруг мы дружим, мало ли, – и если он не поможет, пойду выше и скажу, что вы попустительствуете плохому поведению.