Мы всего лишь осколки

На площадке -5 этажа встречаю Игоря и компанию. Сегодня их шесть человек, а нас всего трое, что ж, перевес не в нашу пользу. Наверное, парни это тоже заметили, но продолжают игру.

– Второй-второй, вижу неизвестных прямо по курсу.

– Первый-первый, я тоже их вижу. Проходим справа, в случае нападения применяем оружие.

У меня вырывается немного истеричный смешок: «Оружие?»

Мы чуть поворачиваем и обходим компанию справа. Замечаю, как Руслан крутит пальцем у виска. Игорь меня окликает:

– Эй, Настенька! Не хочешь поговорить?

Я машу рукой, как это делает Костя, прогоняя кого-то, мол, не хочу.

– Тебе же хуже. Мы готовим тебе сюрприз, – и вся компашка омерзительно смеется.

А моя кожа покрывается мурашками. Что за сюрприз? У них есть план, как от меня избавиться? Как? Что они задумали? Хочу развернуться и расспросить, выяснить хоть что-то, но вместо этого иду вперед тем же ровным шагом. Я не покажу, что испугалась, тем более что Миша шепчет:

– Они специально нас дразнят.

Я киваю, когда дверь с номером 573 открывается и появляется Костя. Он смотрит на меня, а затем на Акима с Мишей.

– Э-э, ладно, пока, – говорю я парням и иду к Косте. Он пропускает меня внутрь, дверь закрывается, и только потом спрашивает:

– Напомни мне, пожалуйста, с какого момента ты стала ходить с охраной?

– Это занятная история. Уверен, что хочешь ее услышать?

Он кивает:

– Ну, так?

– В общем, группе «А» немного не нравится, что мы выигрываем командные соревнования слишком часто. А так как придумываю, как выиграть, я, они стали поджидать меня в коридорах. И хотят не только поговорить.

Брови Кости ползут вверх:

– Занятно. Но ты не сможешь всегда ходить с охраной, – я киваю, мол, знаю, но он продолжает так, как я совсем не ожидаю, – может, проще перестать выигрывать?

– Что?

– Не будешь выигрывать, не будешь выделяться, и никто поджидать не будет.

Смотрю на него и не понимаю, он это серьезно? Такое предложение я могла бы услышать, возможно, от мамы, хотя и от нее вряд ли, но никак не от Кости, от человека, который руководит самой известной группой особого назначения.

– Э-э, если я не буду выигрывать, то буду проигрывать, – я даже не знаю, что ответить на его предложение, оно странное и не логичное. Или логичное? Стоит ли пыхтеть и так рисковать, если результат известен заранее? Нет, результат не известен, если пытаться, то должно получиться.

– Ладно, не будем сейчас об этом, – Костя тянет меня к себе и целует, – подумай на досуге, а сейчас пошли в спальню.

Он тянет меня в комнату, не переставая целовать. Я хочу возразить, продолжить разговор, но постепенно отдаюсь во власть поцелуев, и меня захлестывает желание. Больше я уже ни о чем не думаю: мы действительно можем поговорить позже. Снимаю с него футболку и тащу вниз его спортивные брюки. Он толкает меня на кровать, и я легко подчиняюсь. Костя ложится рядом и покрывает поцелуями грудь, за тем касается соска и чуть покусывает его, запускает руку мне между ног, и я выгибаюсь на встречу. Молю его продолжать, лечь сверху, а он дразнит меня, но, наконец, ложится, и мы начинаем свой танец ритмичных движений.

Когда заканчиваем, долго лежим обнявшись. Костя дремлет, а я вожу пальцем по кубикам пресса на его животе. Думаю, что сегодня могла бы остаться у него, раз он никуда не спешит. Вспоминаю разговор до и задаю интересующий вопрос, пока он еще совсем не уснул:

– Реально ли мне попасть туда, где смертность не так высока после обучения?

– Реально, все реально, – говорит он сонно, – а куда бы ты хотела?

– Из всего, что можно без школьного образования, мне бы в снайперы.

Костя принимается смеяться, так что я подпрыгиваю на его плече и сползаю на подушку. Он окончательно просыпается, переваливается на бок и теперь смотрит на меня:

– Серьезно? Человек, который ни минуты не может просидеть ничего не делая, хочет часами лежать неподвижно, выжидая цель?

– Ну-у, – тяну я, – на все, что мне подошло бы, нужно школьное образование, хотя бы девять классов.

– Хорошо, если бы у тебя было школьное образование, чтобы ты выбрала?

– Не знаю, возможно, хозяйственный отдел или стала бы медсестрой. Или одной из тех девушек, что принимает новичков в городе, – я задумываюсь, кем бы я тогда хотела быть – вариантов масса, – в общем, где-нибудь, где не стреляют, где выжить больше шансов. Хочу быть мирным жителем.

Он снова смеется:

– У тебя очень наивные представления.

– Почему? Если эти два чертовых года проводить в городе, шанс умереть минимален, разве нет?

– Я, конечно, не сравнивал, но города бомбят, а также устраивают диверсии. Там вряд ли безопаснее.

– Нет, безопаснее, я же столько лет жила в столице, – говорю я уверенно, хотя вспоминаю все новые и новые бомбежки, о которых родные пишут мне в письмах.

– А мне казалось, столицу бомбят несколько раз в месяц?

– Да, но… – честно, не знаю что, но, – там же безопаснее?

– Ну, если ты хочешь быть пешкой, то, возможно, да.

– Пешкой?

– Да, ни на что не влиять, лишь подчиняться и ждать своей участи.

– Тут я тоже ни на что влиять не могу. Да и ты тоже.

Костя удивляется:

– По-твоему, я ни на что не влияю? Я пешка?

Его это забавляет, поэтому я отвечаю:

– Но ты же не можешь выбирать, что тебе делать? Ты выполняешь приказы, да, делаешь это, как думаешь, но что тебе делать, сам не решаешь.

– Ошибаешься, я решаю сам, – Костя уже серьезен.

– Но… неужели тебе не надоело? – я перехожу на шепот, – не надоело убивать?

– Надоело, – признается Костя, – но по-другому нельзя.

– Но ты бы мог, когда твой контракт закончится, просто не подписывать новый и уехать в столицу.

– Ага, и погибнуть в одной из бомбежек? Или стать рабом, когда Сантавия нас захватит?

Мы ходим по кругу, и я не отвечаю.

– Нет уж, мне надоело это, да, но чтобы я вернулся в столицу и спокойно отдыхал, надо, чтобы война закончилась.

– Но она же никогда не закончится.

– Нет, она закончится. Я делаю все, чтобы она закончилась, – произносит он с жаром, – и если для этого мне нужно дойти до главнокомандующего Сантавии, я до него доберусь и убью. И кого и когда убивать, я решаю сам.

Я не успеваю ничего сказать на это, как раздается сигнал тревоги. Оглушительно громкий сигнал, и мы подскакиваем, бросаемся одеваться, и пока я натягиваю трусики и штаны, мой браслет вибрирует, и я вижу сообщение: мне необходимо идти вниз, в столовую. Натягиваю на себя майку и кофту, а Костя в это время уже одет полностью в военную форму, а не спортивный костюм, как обычно, и достаёт из сейфа оружие и, не глядя, распределяет его по местам, а сам смотрит в планшет. Достает «ухо» и, прежде чем вставить его, поворачивается ко мне.

– Иди в столовую, там безопасно, – быстро целует меня в губы и вставляет «ухо», – я здесь.

Хочу остаться с ним, но знаю, что нельзя, поэтому иду к двери, и Костя идет за мной.

Из всех комнат показались вооруженные люди, и все они идут наверх, а я скачу по ступенькам вниз, сливаясь с толпой первачков. Уже на -10 этаже слышу автоматную очередь где-то там наверху, и все мое нутро сжимается.

Там сейчас стреляют, убивают.

В этот самый безопасный военный штаб, находящийся глубоко под землей, пробрались враги. Их, конечно, обнаружили, но они же пробрались!

Глава 21

Толпа меня несет в столовую, и там я нахожу Олю, Сауле, Раю и Сюзанну. Сюзанна дрожит и цепляется за руку Сауле, та успокаивает ее как может, хотя сама бледная и испуганная. Еще бы! Мы приехали учиться и не рассчитывали столкнуться с реальной угрозой так рано, а спокойная жизнь в этом большом подземном бункере лишила нас всякого ощущения войны, которое мы постоянно чувствовали в городе. Мы настолько сосредоточились на этих испытаниях, зарабатывании баллов, что забыли, как выглядит настоящая угроза.

С девочками мы двигаем стулья к стене, подальше от двери, и садимся. Я оглядываю собравшихся. Здесь все новички, а также кураторы, каждый из них пересчитывает своих по головам. Дальше, где столы для бойцов и командования, сидят все из медицинского и хозяйственного отдела. Вижу несколько детей, которые жмутся к своим матерям.

Дети. Здесь, под землей, они живут постоянно вместе со своими родителями. Видели ли они вообще когда-нибудь солнце?

Дальше находятся техники и кто-то еще, те, кто не участвуют непосредственно в бою. Смотрю в другую сторону, на двери, через которые заходила, и замечаю сквозь стеклянные вставки людей в масках и с автоматами.

Как же это страшно! Мы сидим так, прижавшись друг к другу, нескончаемо долго, а там, наверху, идет бой. Там Костя, а мы тут, молчаливо ждем своей участи. Интересно, войдя сюда, бойцы Сантавии просто расстреляют нас? Мы же безоружны. Мы мирные жители. Нет же! Мы больше не мирные жители! Меньше чем через два месяца мы получим свое оружие и пойдем убивать врагов, так же как они убивают нас. Мы будем убивать их, если они не убьют нас сейчас. Мы не можем этого выбирать. Интересно, а они выбирают? Они действительно бы выбрали убивать, если бы у них был такой выбор?

Мой ответ скорее «да», чем «нет». Когда война идет пятнадцать лет и большинство из тех, кто сидит в зале, даже не помнят мирной жизни, совсем как я, которая считает, что бомбежки постоянны, и являются неотъемлемой частью жизни в городе. Да, мне страшно, что в мой дом попадут, но они воспринимаются мной скорее как что-то неизбежное, как что-то, что было, есть и будет.

Мы лишь маленькие осколки, оставшиеся от мирной жизни, но ее больше нет, мы уже и не помним ее, а все, кто родился после, просто не знают.

И выбор большинства здесь скорее «да», потому что они верят, что если убьют сами, то не убьют их. Наверное, это правда. Но что, если и та, и другая сторона сложат оружие и просто скажут, что не хотят больше убивать? Нет, такого никогда не будет, ни мы, ни они никогда такого не сделаем.

Даже если и будет заключено перемирие, каждый продолжит ждать подвоха с другой стороны. Совсем как тогда, когда было это перемирие целых шесть месяцев, которое Сантавия использовала для перегруппировки, а как только ее завершила, напала на нас без предупреждения.

Как жить в мире, когда никакого мира больше нет? Когда вчерашние школьники жаждут одного – убить как можно больше противника. Когда мечтают стать героями войны, забывая о том, что героев – единицы, а гибнут тысячи. Вот и сейчас, среди негромкого шепота, я слышу голоса.

– Вот бы пробраться туда наверх, мы бы показали, на что мы способны.

И дальше одобрительное «да» и кивки. Но они не обманываются: если попробуют хоть высунуть нос, их застрелят свои же автоматчики, просто чтобы не мешались.

Мне становится интересно: они хотят убить противника, стать героями или все же таким образом защитить близких? Странно, я никогда раньше не думала об этом, но хотеть воевать – это не только жажда прославиться, но и способ защитить родных, да и просто всех мирных жителей нашей страны.

Наверное, сегодняшний разговор с Костей на меня так повлиял. Я думаю о том, что военная служба не так уж и плоха, она просто необходима, чтобы защитить мирных жителей. А если все будут хотеть, как и я, лишь отсидеться, спрятаться в относительной безопасности, то нас победят слишком быстро.

Победят. Будем ли мы жить тогда? Я вспоминаю обо всех лагерях, куда в Сантавии сгоняют пленных, о расстрелах мирных жителей, даже детей, в захваченных городах, и мое сердце сжимается. Нет, не будем. Даже сейчас, живя, мы обязаны вот таким несколько самонадеянным мальчишкам и девчонкам, жаждущим крови противника. Не будет их, и мы сгинем тоже в небытие.

Оля бормочет девочкам что-то успокоительное, пока я погружена в свои мысли, а Сауле пальцами расчесывает длинные волосы Сюзанне, пока та льет слезы, точно ребенок. Ребенок, который никак не осознает, что всего через пару месяцев ей предстоит выбор: убить или быть убитой.

С того случая, когда она заявилась в комнату голая, Сюзанна вечером ни разу не уходила. Три дня подряд являлась медсестра и делала ей укол, остальное время мы привязывали ее за руки к кровати, на удивление, с ее согласия. Она наконец решила, что пора бросить убивать себя.

Проходит еще час, и кажется, что ничего не происходит. У нас довольно тихо, слышно лишь бормотание, но первые эмоции улеглись, и все терпеливо ждут развязки.

Мой воспаленный мозг вспоминает план базы. Я буквально вижу каждый этаж и позволяю маньяку придумать, как следует действовать бойцам Сантавии для получения максимального количества жертв. И придумываю изощренную смерть.

– Мы умрем? – плаксиво спрашивает Сюзанна.

– Не сейчас, – терпеливо отвечает Оля, – там слишком много наших и повсюду камеры. Глянь на хозотдел, они смотрят в свои планшеты, следят за ситуацией по камерам.

– Ты думаешь, нам нечего бояться? А если у них бомба?

Оля закатывает глаза:

– Если бомба, то, вероятно, мы умрем быстро, быстрее, чем успеем это понять, – она вздыхает и переходит со стула на пол и ложится, – давайте рассуждать логически. Бояться просто нет смысла: либо нас сейчас убьют, либо нет, – она зевает, – но мы не можем ничего сделать, чтобы избежать первого. Так?

Я перехожу к Оле на пол, я уже поняла, о чем она.

– Тут у нас простой выбор: либо сидеть и бояться, либо лечь и поспать.

– Поспать? – удивляется Рая, и я прихожу Оле на помощь:

– Да, мы ничего не сможем сделать с бомбой, так же, как и в том случае, если им удастся ворваться сюда с автоматами. Сейчас ночь, и нам стоит выспаться, завтра будет длинный день. Бодрствуя и боясь, мы никому не помогаем.

– Но если что-то случится? – Сауле не согласна. – Если нам всем вдруг надо будет срочно наверх?

Я невесело хмыкаю:

– Поверь мне, ты это услышишь даже спящей.

Оля чуть поворачивается, устраиваясь поудобнее.

– Девочки, хватит болтать, давайте поспим. Если нас не убьют сегодня, то лучше нам выспаться.

Я прижимаюсь ближе к подруге, и Оля меня обнимает и практически моментально засыпает. Она так просто засыпает, будто там наверху сейчас не идет бой, будто все в порядке, и мы легли спать в своей комнате. Девочки перебираются к нам, и я успокаиваю свои мысли.

Бывало и хуже. Бывало, что я спала вот так, обнявшись не с такими же, как я, взрослыми девчонками, а с маленькими сестрами и братом, голодные, в холодном подвале, а наверху, в своей кровати, оставалась наша мать, не способная спуститься и испытывающая судьбу. Я вспоминаю каждого из моей семьи по очереди и засыпаю на последней – Машутке. Бывало и хуже, и сейчас единственное, что я могу – выспаться. Не только ради себя, ради них тоже.

Глава 22

Мне снится дом, то, как мы залезали на деревья и срывали спелые яблоки с Сашей и Снежаной. Мы аккуратно спускали их вниз, мыли, протирали и укладывали в корзинки и рюкзаки. Я и Саша ехали в центр, в дома с ровными лужайками и блестящими автомобилями. Ходили по квартирам или предлагали яблоки людям, выходившим из дворов. Взвесив необходимое количество, клали в пакет и маленькую нарисованную карточку-визитку: яблоки, виноград, пироги на любой вкус, наш номер телефона и имя Настя. Удивительно, но некоторые действительно звонили, и так я получила первых постоянных клиентов. Во сне я ощущаю заново то восхитительное чувство, когда мне позвонили в первый раз и заказали яблоки! Яблоки, которые я дотащила до нужного дома и обменяла на деньги, на них моя семья смогла жить целую неделю, бедно и голодно, но все же жить.

Мой восторг улетучивается, когда я просыпаюсь и понимаю, где я. По радиосвязи я слышу голос Кирилла, который говорит, что противник обезврежен и всем «спасибо», и о том, как важно слушать и выполнять приказы. А еще говорит, что хозяйственному отделу нужна помощь и сегодня занятий не будет, нам предстоит уборка – своеобразный субботник.

Я поднимаюсь и осматриваюсь. В столовой больше нет никого из хозяйственного отдела и остальных. Остались лишь первачки с кураторами, медперсонал и дети. Медперсонал не потребовался – это ведь хорошо, верно? Значит, никого не ранили? Или ранили так, что медпомощь уже не нужна? Нет, не стоит так думать. Костя жив и здоров, я бы почувствовала, если бы это было нет так, правда?

Вибрирует браслет, и я вижу сообщение – нашей группе достается правая часть атриума нижнего этажа для уборки. Что ж, раз так, то это вполне неплохо. Ночью мы не слышали выстрелов, а значит, в атриуме -12 этажа не должно быть ничего. Но, попадая туда, я зажимаю рот рукой. Запах крови, сырого мяса и чего-то еще висит в воздухе, невыносимо густо. На полу, в центре – лужи крови и чего-то еще. Тел, к счастью, нет, а вот крови – невероятное количество. Смотрю наверх и вижу все 12 этажей подземной части друг над другом. Здесь никого не застрелили, сюда, на -12 этаж, скинули двоих, и они разбились о пол, забрызгав все кровью.

Натягиваем с девочками перчатки и берем тряпки. Не разговариваем, боясь открыть рот и вдохнуть больше, чем следует, омерзительного воздуха, боясь не удержать в желудке то, чего там и нет. Парни уже принесли нам ведра воды, теперь тоже натягивают перчатки. Да, тут разделения по полу нет, но Аким командует, чтобы мы убирали у стен, где крови меньше, а они уберут центр. Миша добавляет, что не горит желанием убирать еще и нашу блевотину.

Они правы, и мы идем к стенам и трем каждое маленькое красное пятнышко, смываем каждый кровавый брызг. Я стараюсь не думать о том, с какой силой тела ударились о пол, раз брызги долетели до стен просторного атриума.

Вижу парней из хозотдела, стоящих в стороне, и придвигаюсь к ним ближе, желая послушать, о чем они говорят. Думаю, они в курсе всего, а мне надо убедиться, что Костя жив и здоров.

Разговор веселый, будто нам и не грозила опасность этой ночью:

– Сюда скинули двоих, когда мы их собирали, думал, блевану.

– Ты еще не видел, что наверху, там бы точно блеванул.

– Сколько их было, не знаешь?

– Двадцать пять. Мы собрали двадцать один трупишник и я знаю, что взяли четырех языков.

– Четырех? Вот повезло! Это же было их спецназначение.

– Ага, мне вот интересно, какая из групп.

– Ничего, наш «Эпсилон» из них все выбьет.

– Ага, и соскребать мы в допросной будем хлеще, чем здесь.

– Жаль, что к этому нельзя тоже призвать первачков, представляю их рожи.

Оба посмеиваются, будто обсуждают что-то и впрямь смешное.

Они уходят, а я чувствую, как мой желудок болезненно сжимается. Пытки – это то, чего я боюсь еще больше. В Сантавии пытают безжалостно каждого, наши, вероятно, тоже. Что чувствует человек, издеваясь над другим, уже безоружным? Вроде бы, это и надо, результативно, ибо так наши могут добыть информацию. Но что, если это неправильно, если человек ничего не знает, вот такой новичок, как я, которого призвали в армию, и он лишь выполняет приказ? Выполняет, потому что не может не выполнять.

Нет, о пытках тоже лучше не думать. Я сглатываю, главное, Костя жив и здоров, и в этой битве мы победили.

Глава 23

Занятие по физической подготовке теперь проходит в большом зале для тренировок, и козел Макс сегодня в особенно хорошем настроении для издевательств. Я качаю пресс, а сама неотрывно смотрю на кофту, висящую под потолком. Потолки здесь очень высокие, с множеством переплетений труб, по которым я уже лазила, но кофта висит на одинокой круглой балке в центре, и мне интересно, как она туда попала. Обдумываю различные варианты и потом решаю, как бы я ее достала.

Я занимаю свой мозг кофтой лишь потому, что боюсь сорваться. Козел Макс, не выбирая выражений, проходится по каждому из нашей группы. Действительно козел! Хоть раз бы накричал на кого-то из других групп, но наша как красная тряпка, и причина всему – дурацкие групповые соревнования. Не кстати вспоминаю слова Кости о том, что если я перестану выигрывать, все мои проблемы уйдут. Нет, все же он вряд ли говорил это серьезно, скорее хотел испытать мою решимость. Я не отступлюсь.

Кажется, я уже придумала, как добраться до кофты. Почему-то она кажется мне важным трофеем – старая пыльная кофта, которую я хочу кинуть в лицо козлу Максу.

Звучит команда, и я поворачиваюсь и принимаюсь отжиматься. Все еще раздумываю о кофте, пытаясь не обращать внимания на то, что происходит в зале, когда передо мной возникают берцы козла Макса. Главное – не думать о нем, не замечать. Максимум, что он может, – вычесть баллы, и все. Нужно сосредоточиться на берцах, здесь все носят такие, хотя в помещении удобнее было бы ходить в кроссовках.

Не успеваю подумать еще почему в помещении удобнее в кроссовках, как козел произносит:

– Мне кажется, ты недостаточно низко отжимаешься.

В моих ушах уже звенит, отвечаю ему, что когда кажется, креститься надо. Естественно, произношу это мысленно, не вслух.

– Я бы сказал, что ты грудью пола должна касаться, но у тебя ее нет, – издевательски произносит он, и я слышу смешки в зале, значит, кто-то уже не занимается, а просто наблюдает. Спокойствие, Настя, спокойствие, он просто хочет вывести тебя из себя. Не выйдет, пусть самым гнусным образом вычитает баллы просто так. Ему меня не победить.

Но козлина Макс задумал гнусность похлеще, чем просто разговоры. Он вытягивает ногу и ставит ее прямо под моим лицом.

– Раз груди нет, будешь отжиматься до моей ноги, – я зависаю в планке, не опускаясь, – опускаешься вниз, целуешь ногу и поднимаешься. Ну же, поехали!

Нет, я не выпускаю маньяка, я справлюсь с ним сама. Мне нужен холодный расчет, а не эмоции, и я уже поняла, что сделаю. Для начала просто сажусь на колени, поднимаю лицо и говорю с презрением, глядя ему прямо в глаза:

– Я не поняла, покажите сначала вы мне сами, что нужно сделать.

Он наклоняется ко мне и брызжет слюной:

– Я сказал, будешь целовать мои ноги!

Я не отстраняюсь и спрашиваю с невинным видом:

– А то что?

– А то что? – передразнивает он писклявым голосом. – Потеряешь драгоценные баллы.

– Так вы их все равно вычтете, если я сделаю и если не сделаю. Какой мне смысл стараться?

– Ты меня не поняла? Я приказываю тебе!

Я продолжаю невинно хлопать глазами, будто не замечая, что на нас устремлено столько пар глаз.

– Я занесу это в твое личное дело.

– Знаете, Максим Александрович, – хотя ты, конечно, козел Макс, – чтобы выполнять чьи-то приказы, нужно уважать человека, чтобы он был авторитетом. А вы только и делаете, что пытаетесь доказать силу на слабых. Как-то не по-мужски.

Козел Макс уже багровый, он начинает выходить из себя от моего такого открытого неповиновения. Наклоняется, и теперь его лицо прямо напротив моего.

– Я тебе сказал, это приказ!

– Давайте сыграем в игру: я сделаю, как вы сказали, но только в том случае, если вы докажете свою мужественность.

– Я не собираюсь ничего тебе доказывать, – произносит он каждое слово отдельно.

– Тогда вычитайте свои баллы, пишите в личное дело, – я упрямо смотрю ему в глаза. А он замахивается, но не бьет, останавливается. Я знаю точно: вне учебных тренировок, которые проходят вовсе не с ним, бить кого-либо строго запрещено, и здесь, в этом зале, вполне возможно, что за нами наблюдают. Я встаю в полный рост, и он тоже выпрямляется следом за мной. – Знаете, задания вообще должны быть исполнимы, а целование грязных вонючих ботинок – вовсе нет.

– Заткнись, – цедит он сквозь зубы.

– Вы бы еще предложили вон ту старую кофту достать, – я показываю наверх.

– Хочешь, предложу и вычту баллы, если не выполнишь.

– Знаете, Максим Александрович, вы все меня пытаетесь заставить кнутом, а могли бы попробовать пряником.

Все смотрят на нас, не отрывая взгляда, и в зале мертвая тишина.

– Ты не достойна пряника.

– Хорошо, предложу сама, – я задумываюсь, смотря на кофту, – давайте так: если я ее не достану, вы вычтете баллы, сколько захотите, а если достану, – я перевожу взгляд на него, – вы встанете на колени и извинитесь перед всей нашей группой «Ц» за каждое обидное слово, что сказали.

Козел Макс прикидывает в уме мои шансы и, походу, не находит их:

– Допустим, но если не принесешь мне кофту, будешь целовать мои ноги, отжимаясь.

На баллы мне плевать, но целовать его обувь? Я еще раз смотрю наверх, может, отказаться? Но тогда проиграю я, а не он. А мне так надо, чтобы проиграл он.

– Хорошо, – я протягиваю ему руку, – мы спорим?

В козле Максе проснулся азарт:

– О да, – он пожимает мою руку своей большой ладонью и кивает Игорю, – разбей.

Он разбивает.

– Ну что же, я жду кофточку. Времени у тебя до конца занятия.

Развести его на кофту было легко, теперь главное – ее достать. Надеюсь, мой план сработает. Я отхожу в сторону трибун, когда козел Макс решает сыграть не по правилам и бросает Игорю:

– Достань кофту.