Осколки прошлого

– Тогда не плачься мне, когда у тебя от сифака нос провалится.

– Сплюнь, придурок!

С наслаждением затянувшись ядовитым дымом, Миша ленивым движением руки направил в сторону троицы подростков очередной поток вязкой, плотной Энергии, при этом продолжая удерживать его, словно щенка за поводок. Тем самым парень соорудил нечто напоминающее телеграф. Спустя десять минут выслушивания непрерывного поливания Эмиры Вишневской грязью, Юрка не выдержал:

– А она всё время на мать жалуется или я пропустил день помина предков? – спросил он.

– Постоянно. Сегодня ещё ничего. Слышал бы ты её в первые дни после заточения.

– Не, ну меня когда батя дома запирал, я его тоже такими хуями крыл, что, будь покоен, Симаргл мой дух когда в Навь поведёт, это точно припомнит.

– Блять, Юр, да кто её запер? Целыми днями со своей незатыкающейся подружкой где-то бродит. Она дома всего недельку посидела. И то наверняка потому, что блевала дальше, чем видела, а потом бульончиком куриным подлечивалась. Если бы меня посадили под домашний арест, из-под которого я бы мог выходить только с друзьями погулять, я бы ещё и спасибо сказал.

– Возможно. Но тебя в её возрасте запереть было некому.

– Есть плюсы быть сиротой, да?

Обменявшись взглядами, братья громко и глупо заржали, от чего проходившая мимо девушка испугалась и выронила авоську с продуктами.

– Прости, красавица, – улыбаясь во все тридцать зубов (два выбили ещё на выпускном), кинулся к ней Юра, а Миша, предвкушая спектакль, закатил глаза, – напугали тебя. Не хотели. Разве могли мы знать, что столь прекрасное и нежное создание лебедем проплывёт рядом.

Миленькая темноволосая девушка, чьё лицо было густо усыпано веснушками, смущённо потупила взгляд, пряча улыбку, а брат уже театрально склонился в полупоклоне и, взяв незнакомку за руку, легко коснулся губами худых пальцев.

– Меня, кстати, Юра зовут.

– А меня Юля, – пролепетала в конец очарованная девушка.

– А я пошёл, – усмехнувшись, бросил Миша и заспешил дальше, туда, где набережная Кутузова пересекалась с Литейным. Вишневская с друзьями как раз успела скрыться за поворотом. Парень слышал, как за спиной удалялся голос Юрки, продолжавшего сыпать комплиментами. Он не сомневался, что эту ночь брат проведёт в маленькой убогой комнатке какой-нибудь коммуналки, где та самая Юля живёт. Узкая кровать полночи будет докучать своим скрипом соседям, а на утро даст недельный запас сплетен. Розовый румянец будет заливать усыпанные веснушками щёки девушки каждый раз, как нахально улыбающийся брат будет возникать в дверях квартиры. Но через месяц-другой он исчезнет, напуганный медленно зарождающимся новым чувством. Исчезнет, как делает это всегда: оставив на столе букет лилий и короткую записку. Потом будет другая Юля, Маша, Даша и ещё леший разбери, кто. Будут внезапно нагрянувшие с работы ревнивые мужья этих девушек, их строгие отцы и матери, хихикающие соседи и подружки. Будут разбитые носы, губы и кулаки. А потом долгие ночные разговоры в кухне, где пьяный в ноль брат станет рассуждать о злой суке любви. Потом к ним присоединится Мила и, наслушавшись душещипательных историй, попробует познакомить Юру с кем-то из своих подруг. И всё повторится вновь.

Обогнув казарменный корпус, Миша двинулся меж наступавших на него с обеих сторон зданий. Он не любил большие города. Они давили на него, угнетали, вынуждали подстраиваться под их собственный ритм, лишая возможности поступать сообразно своему выбору. Будучи магом, легко овладевшим навыком строительства туннелей между пространствами, Орлов нередко прибегал и к помощи классических средств передвижения, навроде автомобилей или поездов. Ему вообще нравилось водить машину, чувствовать, как набирающий обороты мотор, рыча, тянет тонну металла вперёд. Но особое удовольствие парень получал, швыряя автомобиль на полном ходу в туннели. Это было похоже на безумную игру в «загонщиков», когда маги-охотники, перемещающие по пространству игрового поля тяжёлые мячи, вынуждают игроков-жертвы отступать в «клети» – три обведённых кругом зоны по разным сторонам поля. Только в отличие от игры, где у «жертв» есть возможность контролировать ситуацию и уходить от продуманных загонщиками траекторий, здесь Миша сам выступал в роли одного из десяти мячей, понятия не имея, где именно окажется в следующую секунду. Возможно, он неверно рассчитает направление, и туннель вышвырнет его не на автостраде, а десятью-пятнадцатью километрами правее в болото или дерево. Или же ровно в ту самую секунду, как с грохотом и рёвом его машина вылетит на дорогу, там же будет нестись тяжёлая гружёная фура, что с лёгкостью расплющит его об асфальт. Брат говорил, что ему просто нравится играть с Марой, мрачной, но прекрасной богиней смерти, женой владыки Нави Велеса. Сам же Миша был категорически не согласен с таким мнением. Он совершенно не рвался к предкам, но вот получаемое чувство адреналина было не сравнимо ни с чем.

Большие города лишали его этого. Галдящая толпа так стремительно напирала, что буквально вынуждала проталкиваться вперёд. Пару раз он терял из виду чёрные струящиеся волосы Вишневской и короткий рыжий ёжик Саши, но быстро находил их вновь, цепляясь взглядом за массивную фигуру Клюева. Парень и сам не заметил, как дистанция между ним и троицей друзей резко увеличилась. Сотни людей словно бы оттаскивали его назад, сдерживали, как извозчик держит непокорных, норовящих вырваться лошадей. Они все куда-то спешили, зазывая парня в свой бешеный ритм. Десятки автомобилей, душным днём застрявшие в городской пробке, безнадёжно сигналили друг другу, лелея мысль о том, что это хоть как-то поможет им сдвинуться с места. Обогнув Лермонтовскую библиотеку, Вишневская с друзьями скрылась на Пестеля. Выругавшись, Миша бесцеремонно оттолкнул в сторону устроивших трёп посреди узкой, забитой людьми улицы девчонок. Те что-то крикнули ему в ответ, но он уже не слышал. Вынырнув из гущи толпы, парень понял, что троица скрылась.

Он стоял один на оживлённом перекрёстке. Люди обтекали его, но не как вода обтекает камень, а как свет обходит стороной тяжёлую преграду, раскалываясь на части, позволяя тьме забирать себе всё больше места. Они спешили по своим делам, не замечая одиноко застывшую, потерянную фигуру. Миша же просто стоял на месте, совершенно опустошённый, но внезапно со всей ясностью для себя увидевший, что всё это лишь начало чего-то грандиозного. Грандиозного и страшного.

Глава 3

18 червена (июля) 1997 года

Входная дверь, тихонько скрипнув, мягко закрылась за Аней. Узкий проход, уводивший влево, вёл в просторную кухню. Мать стояла возле печи. Поверх её тёмно-бордового в крупную синюю клетку домашнего платья был накинут цветастый фартук. Девушка слышала, как в топке живо трещали поедаемые огнём берёзовые поленья, а в чугунной закопчённой сковороде шипело сливочное масло и шкворчали обжариваемые сырники. Она сразу почувствовала их волшебный аромат. Эмира Вишневская, собрав седые волосы неаккуратным пучком на затылке, услышав, что Аня вернулась, отложила в сторону деревянную лопаточку. Обернувшись, она широко улыбнулась.

– Нагулялась? – спросила она.

– Ага, – просто ответила Аня, вешая на крючок так кстати взятую с собой куртку. – После обеда погода опять испортилась, и у Саши разболелась голова. Так что мы разошлись пораньше.

Скинув кеды, девушка живо юркнула в ванную, не дав матери спросить что-либо ещё. Не то, чтобы ей было, что скрывать. Просто не хотелось говорить.

Их отношения с Эмирой и близко не были похожи на тёплые. Строгая и властная женщина, с юных лет оставшаяся совершенно одна с маленькой дочкой на руках, привыкла «держать вожжи в руках». И Аня признавала, что восхищается матерью. Потеряв пятнадцать лет назад отца, мужа и сестру в страшном теракте, устроенном Изгнанниками в Городском Китежском амфитеатре, женщина не позволила себе пасть духом. Едва оправившись от страшных травм, полученных в тот день, она устроилась на работу в академию, где как раз спешно искали замену отправившемуся к предкам Ярополку Олеговичу, древнему, как и сам его предмет, учителю истории. Трёхлетняя же Аня оказалась на попечении внимательной, но строгой Людмилы Тихоновны, домработницы её деда, Олега Князева. Попав на службу в их дом совсем юной девушкой, она буквально стала членом семьи, не представляя своей жизни без них. Как, в прочем, и они без неё. Людмила Тихоновна всегда знала, где и что лежит, во сколько явятся с работы хозяева, а, следовательно, во сколько подавать обед и ужин, что пора бы уже подкупить, а что снести на свалку, чем лечат простуду и что прикладывают при ожогах, какая завтра будет погода и чем нынче живёт неугомонная соседка-потаскушка Лида. А как только у четы Вишневских родилась крохотная темноволосая дочурка, женщина сразу же обнаружила в себе любовь и внимательность к детям, так необходимые нянюшке. Людмила Тихоновна никогда не баловала девочку, но никогда и не забывала ни единой её просьбы, она не шла разбираться с дворовыми мальчишками-задирами, но давала столь дельные советы, что мальчишки сами исчезали из поля видимости. Словом, строгая женщина так и не сумела за годы стать для Ани родной, но именно ей девочка, а теперь уже и девушка, доверяла больше, чем кому-либо. Посоревноваться в этом с ней могла лишь Саша.

Мать же поначалу закопалась в работу, стараясь обеспечить их всем необходимым и, одновременно, отвлечься от рвавшей её на части боли утраты. Аня ей восхищалась. И ненавидела.

Неизменным помощником Людмилы Тихоновны во всех делах был Ратибор, которого Аня с детства звала просто Ра. Он появился в их доме, когда девочке минуло пять лет. Девушка точно не знала, кем были его родители. Мать всегда лишь уклончиво отвечала, что знала их. Но она странно хорошо помнила тот день, когда десятитилетний пацан, у которого из вещей с собой была лишь потрёпанная сумка, стоял в дверях их квартиры, неловко переминаясь с ноги на ногу. Он был невысоким для своего возраста, крепким, с короткими жёсткими тёмно-русыми волосами, вечно торчавшими в разные стороны и огромными карими глазами. Странно чужой для этой квартиры, словно бы вообще из другого мира. Её мать долго изучала его взглядом, а потом показала одну из комнат, сказав, что теперь она его. С тех пор Ратибор Исаев жил с ними. Он не был магом, но Силу при нём никто не прятал, спокойно проходил Врата Зазеркалий, но учился в обычной школе в Яви, а когда окончил её, поступил в машиностроительный техникум на автомеханика. Став взрослым, Ра превратился из зажатого мальчишки, появившегося из ниоткуда, в простого, но обаятельного парня. Жёсткие волосы всё также лезли в разные стороны, а вытянутое лицо украшали пара забавно выпиравших клыков. Он шутил грубо и похабно, но Аня всегда смеялась. Никогда не ленился и не жаловался, с удовольствием и даже наслаждением берясь за любую работу, будь то починка телефона или стирка. А когда долгими вечерами девушка сидела дома одна, мечтая оказаться на вечеринке в компании своих друзей, куда её не пустила мать, Ра иногда составлял ей компанию. И Аня звала его не иначе, как братом.

Эмира, Людмила Тихоновна и Ра. Её странная семья, в которой вечно никому не было дела до темноволосой девочки, так похожей на своего безвременно почившего отца. Нянюшка была вечно занята домашними делами, а повзрослевший парень пытался строить свою собственную жизнь, почти позабыв о так скучавшей по нему Ане.

Эмиры же не было рядом слишком долго, поэтому девочка успела позабыть о том, что такое настоящая материнская любовь. А опомнившись, проявляла та её столь неуклюже, что вынуждала Аню отдаляться ещё сильнее. Она никогда не пыталась понять её, лишь день за днём навязывала своё мнение. Потеряв почти всю семью, Эмира Вишневская так вцепилась коготками в дочь, что напрочь позабыла о её собственных желаниях. Она контролировала каждый шаг Ани с того самого дня, как почти три года спустя после трагедии вспомнила о её существовании. По началу, девочка думала, что так оно и должно быть. Не важно, чего хочет она, главное, что мама снова рядом. Но с годами её присутствие начало надоедать, а то и вовсе нервировать. Аня взрослела, превращаясь из маленькой щуплой девчушки в красивую девушку, на которую иной раз заглядывались парни. Она уже была готова расправить невидимые крылья, собралась с силами для столь важного разговора с матерью! Аня не сомневалась, что та обязательно поймёт её. Но вышло иначе. Женщина так сильно разозлилась на дочь, что на целую неделю заперла ту дома. А ведь она всего лишь попросила отпустить её с друзьями на вечеринку в загородном доме одного из ребят с курса. Сидя в своей комнате, Аня всё силилась понять, что же она сделала не так? Пока, наконец, на неё не свалилась неожиданная, но единственно правильная мысль: её вины вовсе нет. Это всё мать, желающая навязать девушке свои правила. И пускай после того дня прошло несколько лет, Эмира остыла и много раз просила прощения за свою несдержанность. Аня забыть не смогла. Да и не хотела. Отдаляясь с каждым днём всё сильнее, девушка в итоге пришла к простому выводу: этот дом никогда не станет её. Он всегда будет местом детских страхов и обид.

Но совсем скоро она сумеет вырваться. Осталось немногим больше недели до её семнадцатого дня рождения. Девушка не сомневалась, что, став совершеннолетней, навсегда покинет эти стены. Эта мысль была одновременно и желанной, и пугающей. Целый мир, полный неизвестности, ждал её. Аня так боялась этой встречи, что даже словом не обмолвилась о готовящемся побеге Ра или Саше. Лишь молчаливые боги, глядя на неё своими мудрыми глазами, внимали долгими ночами взволнованному шёпоту.

В дверь ванной тихонько постучали, от чего Аня, вырванная из раздумий, подпрыгнула и чуть было не соскользнула задом в ванную.

– Аня, – донёсся до неё взволнованный голос матери, – у тебя всё хорошо?

– Да, – живо отозвалась девушка, в последний момент хватаясь за раковину, – а что такое?

– Просто. Ты там почти полчаса сидишь. Ужин остывает.

– Пять минут и бегу.

За дверью мягко прошуршали шаги, сообщая, что женщина ушла в кухню. Вернув себе вертикальное положение, Аня начала скидывать с себя пропотевшую и запылившуюся за несколько часов прогулки одежду. Оставшись лишь в нижнем белье, она внимательно посмотрела на себя в зеркало.

Если бы кто-то спросил её, нравится ли она сама себе, то вряд ли бы получил более-менее внятный ответ. Девушке нравилась её без единого изъяна кожа, но жутко огорчала мертвенная бледность, к коей никак не желал приставать загар, делая Аню лишь красной, как обваренного в кипятке рака. Нравились её блестящие чёрные волосы, ниспадавшие почти до пояса, но раздражала их неподатливость любому виду воздействия, будь то желание завить или осветлить. Как-то раз они с Сашей попробовали окрасить одну прядь. Получилось жалкое подобие, по цвету напоминавшее сдобный пирожок с вишней из школьной столовой. Нравилась её худоба, позволявшая не заморачиваться, что и в каком количестве она ест, но из-за неё тело продолжало оставаться угловатой пародией на подростка. Маленькая, почти незаметная под одеждами грудь, узкие костлявые бёдра, выпирающие коленки. И почему она всё время сутулится! Никак эта спина не желает оставаться прямой!

Расправив плечи, Аня, обхватив ладонями груди, приподняла их вверх. Как-будто стало лучше. Перекинув за спину чёрные пряди, девушка подумала о том, что неплохо бы их перед армией обрезать. Многие девчонки, уходя на службу, так делали. Это был своеобразный ритуал прощания с детством, безвозвратно уносившимся прочь под стук колёс поезда. Саша торжественно предала свои рыжие локоны огромному жаркому костру, что по традиции запылал в последний день экзаменов на берегу Дарницы. В огонь летели учебные тетради, шпаргалки, школьная форма и даже парочка библиотечных учебников, за что смельчакам ещё придётся ответить. Аня тогда стояла немного в стороне, не отрывая взгляда от стремительно пожираемой пламенем тетради по праву. Она видела, как сначала занялись зелёные уголки обложки, исписанные ровным почерком страницы. Видела, как вместе с бумагой исчезает и её собственное имя. Анна Вишневская. Седьмой курс. Дом Стрибога. Сгорели часы, проведённые за партой над кипами учебников, вечера в их маленькой угловой спальне под самой крышей пятого корпуса, построенного в академии одним из последних, бессонные ночи, когда мысли были заняты экзаменами, предстоящими чемпионатами по футболу и хоккею, мальчишками. Сгорела целая жизнь. И она по ней не будет скучать.

В дверь вновь настойчиво постучали.

– Аня, я уже второй раз разогреваю.

– Бегу, мам.

***

Они молча сидели за столом в гостиной. Белая фарфоровая супница, украшенная рисунком с изображением золотых рыбок, стояла меж ними. Рядом на точно таком же блюде лежали запечённые с грибами отбивные и несколько масляных картофелин, щедро посыпанных свежим укропом. Ломтики чёрного хлеба ровной стопочкой высились в маленькой плетёной корзиночке, а на самом крае стола парил заварник, распространяя кругом свежий аромат мяты.

– Я сырники испекла. Тебе принести? – спросила Эмира.

– А варенье есть?

– Грушевое и малиновое.

– Давай грушевое.

Кивнув, женщина торопливо вышла из комнаты, а уже через пару минут скользнула обратно, неся в одной руке тарелку с сырниками, а в другой вазочку с вареньем. Звонко опустив посуду на стол, она села обратно. Краем глаза девушка видела, что мать чем-то встревожена. Она то и дело бросала взгляд на покоившиеся на запястье часы, ломала хлеб пальцами, хотя и уже поужинала. Аня думала о том, что надо бы спросить, в чём дело. Но не спешила.

– А где Людмила Тихоновна?

– Ускакала к провизору. Говорит, что я перетаскала весь шалфей.

– Опять голова болит?

– Да, беспокоит немного.

Девушка знала, что после травмы, полученной в Китежском амфитеатре, мать иногда мучали назойливые головные боли, хоть та и старательно это скрывала. В основном, это бывало ранней весной или поздней осенью. Но сейчас от чего-то летом.

– Это от погоды, – ответила Аня.

– Я тоже так думаю.

И снова за столом повисла тишина.

– Ра не заходил? – спросила девушка. Её верный друг детства, пару лет назад устроившись на работу в хорошую автомастерскую, не взирая на протесты Эмиры, снял маленькую комнатку неподалёку.

«– Эмира Олеговна, – говорил он, улыбаясь своей «волчьей» улыбкой, – я взрослый парень, а живу у вас на шее. Хватит. Пора как-то самому крутиться».

«– Квартира большая! – пыталась убедить его женщина. – А мы с Аней большую часть года живём в Китеже. Ты что же, хочешь оставить Люду совсем одну?»

«– Наконец-то, – ворчливо бросила нянюшка, прошествовав мимо со стопками свежевыстиранного белья, парившего в воздухе прямо перед ней, – отдохну от вас всех».

«– Вот видите, – рассмеялся Ра, – она обещает не скучать».

И хоть парень постоянно заглядывал в гости, Аня никак не могла отделаться от чувства, что без него квартира опустела.

– Заходил утром, – ответила мать на вопрос девушки. – Он был тут недалеко. Отгонял машину одному из клиентов. Решил заглянуть к нам на чай.

– Как у него дела? – погрустнев от того, что не застала друга, спросила Аня.

– Всё по-старому. Дом-работа-дом. Иногда выбирается с ребятами в паб или на футбольный матч. В следующий раз звал тебя с собой.

– Круто. Жаль, что я не смогу.

– Почему? – удивлённо вскинула брови женщина.

– Ну, я же всё ещё наказана, разве нет? – не глядя на мать, как можно безразличнее проговорила девушка, но внутренне вся напряглась.

– Да, но… – неуверенно начала Эмира, старательно подбирая слова, – это же Ратибор. Вряд ли он втянет тебя в неприятности.

– Мало ли, – начиная злиться, пожала плечами Аня.

Она вдруг поняла, что не хочет больше находиться с матерью за одним столом. Не важно, уйдёт ли она прочь из квартиры, главное не здесь. Сойдёт и собственная комната, окно которой выходило на серебрящуюся Неву. Борясь с внезапно накатившим желанием швырнуть вилку и нож в сторону и просто убежать, девушка аккуратно отложила приборы.

– Что-то у меня тоже голова разболелась, – поднимаясь из-за стола, начала она, – пойду к себе.

– Ты не заболела? – встревоженно спросила мать.

– Нет. То есть, я так не думаю. Просто не выспалась.

С этими словами Аня широкими шагами прошествовала к лестнице, уводившей на второй этаж. Буквально взбежав по ней, она юркнула в свою маленькую, но уютную спальню. Закрыв за собой скрипнувшую дверь, девушка наконец-то почувствовала себя в безопасности.

Это было так странно. Она много раз ловила себя на этой мысли. Её дом был для неё местом страхов, их колыбелью. Каждое лето, возвращаясь сюда из Китежа, Аня ощущала внутри такую тянущую боль, острыми иглами расползавшуюся по всему телу, что хотелось тут же рвануть обратно. Но она заставляла себя снова и снова переступать порог квартиры. Чужой квартиры. Её домом была угловая спальня под крышей пятого корпуса Китежки. Здесь же девушка просто коротала унылые дни. Она не знала, в какой именно момент жизни поняла, что по-настоящему боится сюда вернуться. Не помнила то утро, когда, проснувшись накануне отъезда в Петроград, действительно испугалась того, что ждёт её впереди. Это было так неправильно, но стало обыденным. И лишь её собственная комната оставалась крохотным убежищем.

Девушка, опустившись на мягкую широкую кровать, огляделась. Светлые выцветшие обои, по которым вился цветочный узор, были почти сплошь завешаны плакатами любимых музыкальных групп: «Корабль в Атлантиду», «Квартира древних пращуров», «Калинов мост». Были здесь и плакаты полюбившихся Ане кинофильмов: «Привидение», «Грязные танцы». Истории о настоящей любви, которой самой девушке так не хватало.

Глядя на Сашу и Славу, она безумно им завидовала. Хоть подруга и делала вид, что ей совершенно безразличен «этот тупоголовый увалень», как она сама его именовала, Аня точно знала, что это не так. Девушке бесконечно льстило внимание парня, да и сама она давно на него заглядывалась, затаскивая саму Вишневскую на каждый матч Китежской команды по футболу. Поэтому, когда Слава Клюев пригласил Сашу на танец в выпускную ночь, она весь оставшийся праздник ходила, словно посланником окрылённая.

Она тоже так хотела. Хотела любить. И быть любимой.

От чего-то в памяти всплыл тот молодой адвокат, с которым Аня танцевала в выпускную ночь. Миша. Боги, как же она хотела, чтобы мужчина подошёл именно к ней, но понимала, что вряд ли это случится. Её пышногрудые высокие одногруппницы были намного прекраснее. Они так и стреляли в него глазками! Но он подошёл именно к ней, Ане. Весь танец, показавшийся девушке слишком стремительным, она не отводила взгляда от красивого лица, пожирая глазами каждую деталь.

А потом она сама же всё испортила. Дура!

Почувствовав, как стыдливый жар прилил к лицу, Аня постаралась выкинуть из головы свой позорный финал той чудесной ночи, но взгляд голубых глаз так и стоял перед ней. Несколько раз с силой хлопнув саму себя по щекам, девушка громко проговорила:

– Забудь его, идиотка! Он теперь к тебе на пушечный выстрел не подойдёт! Дура, дура, дура!

– Аня? – услышала она голос поднимающейся по лестнице матери. Похоже, забывшись, она слишком громко отчитывала саму себя.

– Да, мам? – живо отозвалась девушка.

– Ты звала меня? – дверь в комнату приоткрылась, являя ей встревоженное лицо Эмиры. – Мне показалось, ты кричала.

– Да, – ответила Аня. Давать заднюю смысла не было, поэтому она решила импровизировать, – хотела попросить тебя приготовить отвар шалфея. Голова ещё сильнее разболелась. Похоже, я отвыкла от Петроградской погоды.

– Конечно, сейчас сделаю, – ответила мать, но шагнула не в коридор, а прямо к ней. Наклонившись, женщина прижалась губами ко лбу девушки. – Милая, да у тебя температура! Быстро в постель! Я сейчас же сошлю Люду за липовым цветом. Ведь говорила же тебе утром, останься дома! Погода богами всю неделю взбаламучена!

– Мне хотелось подышать воздухом, – обречённо пробормотала Аня, понимая, что ближайшие дни вновь проведёт в четырёх стенах.

– Подышала? – упирая руки в бока, спросила Эмира. – Теперь с температурой слегла. И это перед Перуновым днём! Ратибор хотел тебя с собой на Новгородский праздник взять, а теперь куда уж! Пока жар собьём, потом на ноги тебя поднимем. Так и до самого рюена в постели проваляешься!

– Перунов день в Новгороде? – переспросила девушка. Праздник воинственного бога грома и молний, Перуна, всегда проходил с размахом. В городах устраивали масштабные парады, сопровождавшиеся бурными гуляниями и зрелищными представлениями, устраиваемыми суровыми служителями грозного бога. Маги шествовали по главным улицам, облачившись в одежды и кольчуги, подобные тем, что когда-то надевали в бой их предки, и исполняли древний танец, призванный даровать удачи в битве. Сейчас ритуальные пляски были лишь ради удачи в битвах будних: в работе, учёбе, а порой и с самим собой. Но та невероятная атмосфера, что наполняла их силой много веков назад, сохранялась и по сей день. Бой барабанов, чёткий шаг выстроившихся рядами танцоров, звучные грозные песни, взвивающиеся в небо красные огни фейерверков. А в самой гуще всей этой сияющей медными доспехами процессии медленно движущийся помост, на котором облачённые в волчьи шкуры немые служители Перуна сопровождают могучего жертвенного быка. И грозный рёв боевого рога, и звучная песня волынки. – Мама, я очень хочу туда пойти, пожалуйста!