Прародитель: начало

– Блядь! – Выругался сержант Белов, вытирая забрызганное химерной жижей забрало. Его тесаки уже были черны от вязкой крови. – Это ж пиздец! Их очень много! Муравейник ебаный! Глянь, один "Бурильщик" – и целый взвод "Прыгунов" его прикрывает! Башню сносят!

– Не муравейник, – сквозь зубы процедил Коваль, его террианское чутье, усиленное до предела, улавливало нечто… чужое. Не хаотичный рев, а низкий, вибрационный гул, пронизывающий все вокруг. Как гигантский камертон, задающий ритм атаки. – Их кто-то ведет и направляет.

Где-то справа, на участке 1-го взвода, раздался душераздирающий крик, оборвавшийся жутким хрустом и бульканьем. Потом – оглушительный взрыв. Осколки камня и куски брони просвистели над головами Гордеева и Коваля, оставив глубокие царапины на стали. Пламя на миг осветило пасть пролома в стене.

– ПЯТАЯ РОТА! СИГНАЛ "МОЛНИЯ"! БЛЯДЬ, ПЯТАЯ РОТА ПРОСИТ ОГОНЬКА! – Заорал кто-то в рацию на участке Коваля. Голос срывался в истерику. – ИХ ТАМ… ИХ ТАМ ДАВЯТ! "БУРИЛЬЩИКИ" ПРОБИЛИСЬ ПОД БАШНЕЙ ТРИ! СТЕНА РУХНУЛА! БЛЯДЬ, ОНИ ВНУТРИ ПЕРИМЕТРА! КАПИТАН СЕМЕНОВ ОКРУЖЕН! ПОМОГИТЕ!

Майор Гордеев побледнел под слоем грязи и копоти. Пятая рота – Резерва и Маневра под командой капитана Семенова, Мастера "низшего" 2-го уровня – была брошена на затыкание первого прорыва у северного фланга. Если "Бурильщики" пробили периметр у Башни Три… Это был нож в спину всего батальона.

– ШТАБ! ШТАБ "КРЕПОСТНОГО ВАЛА"! – Гордеев вцепился в микрофон своей рации, перекрывая грохот близкого взрыва и вой "Прыгунов", уже карабкающихся на стену перед ним. – ЭТО ГОРДЕЕВ! ЮЖНЫЙ УЧАСТОК! ПЯТАЯ РОТА В ОБРАМЛЕНИИ У БАШНИ ТРИ! "БУРИЛЬЩИКИ" ПРОРЫВАЮТСЯ ПОД ЗЕМЛЕЙ! ПРОБИЛИ ПЕРИМЕТР! НУЖЕН "БАСТИОН"! НУЖЕН "МОБИЛЬНЫЙ РЕЗЕРВ"! СРОЧНО, БЛЯДЬ! МЫ ЗДЕСЬ НА ХУЙ НЕ ДЕРЖИМСЯ! ПОВТОРЯЮ – ПЯТАЯ РОТА ГИБНЕТ!

Ответ пришел не сразу. Только шипение помех и далекие вопли. Потом – ледяной, спокойный голос командира батальона "Крепостной Вал", подполковника Игнатьева, Мастера "высшего" 2-го уровня. Голос, в котором читалось напряжение, но не паника.

– Гордеев, слышим. Положение катастрофическое. "Бастион" выдвинулся по вашему сигналу. ЭТА минута. "Мобильный Резерв" – через десять. Держись, майор. Брось все, что можешь, на Башню Три. Не дай им развить прорыв. Если Семенов пал… возьми командование на пятом участке. Удержи любой ценой. Повторяю – ЛЮБОЙ ценой. "Титан" не должен пасть сегодня. Игнатьев кончил.

– ПОНЯЛ! – Проревел Гордеев, сжимая кулак так, что бронепластины на перчатке затрещали. Он обернулся к Ковалю и Белову. Его глаза горели в прорезях шлема. – Слышали? Нам держать. Коваль! Бери свой взвод и взвод Белова! Всем, кто может оторваться от стены! На Башню Три! Спасать пятерку! Быстро, блядь! Каждая секунда – жизни!

Коваль кивнул, не тратя слов. Он свистнул – резкий, пронзительный звук, подающий сигнал своему взводу. Система: Клич Ястреба. Бойцы, сражавшиеся с "Прыгунами" на стене, отреагировали мгновенно, отбросив тварей серией яростных ударов и ринувшись за командиром. Белов рявкнул своим, указывая направление. Горстка бойцов – три десятка измотанных, но еще дерущихся людей – ринулась вдоль бруствера к месту кошмара.

Картина у Башни Три была адской. Башня – некогда мощная огневая точка – была наполовину разрушена. Громадная дыра зияла в ее основании, из которой, как из раскаленного жерла вулкана, выползали чудовищные "Бурильщики". Их буры, покрытые каменной крошкой и чем-то темным, вращались, разбрасывая обломки. Вокруг них копошились десятки "Прыгунов" и более мелких, похожих на бронированных тараканов тварей – "Роевиков", с острыми мандибулами, перекусывающими броню как фольгу. Они уже рвали на куски раненых бойцов 5-й роты, заваливших проходы обломками и своими телами.

В центре этого ада, на груде щебня, стоял капитан Семенов. Его броня была иссечена когтями, шлем снесен, лицо залито кровью из рассеченного лба. В одной руке он держал тяжелый, как лом, меч из позвонка "Костяного Дракона", в другой – щит, содранный со спины убитого "Щитника". Он отбивался от трех "Прыгунов", его движения были еще стремительны, но уже читалась смертельная усталость. Мастер 2-го уровня бился на пределе. Рядом с ним, спиной к спине, сражался молодой ефрейтор Клим, отчаянно рубивший тесаком по лапам "Роевика", пытавшегося вцепиться капитану в ногу.

– СЕМЕНОВ! ДЕРЖИСЬ! – Заорал Коваль, прыгая с бруствера вниз, на завалы перед башней. Его кистень с размаху вонзился в спину "Прыгуна", атакующего капитана. Кость лопнула, тварь с визгом рухнула. Бойцы Коваля и Белова влились в бой, как сталь в раскаленную печь. Завязалась дикая, кровавая свалка в тесноте развалин. Террианское оружие сверкало – костяные мечи, хитиновые топоры, шипастые палицы – встречаясь с когтями, мандибулами и бронированными панцирями. Плазма горела в воздухе с вертолетов 6-й авиароты, пытавшихся подавить "Бурильщиков", но их броня держала удар, лишь покрываясь черными подпалинами. Эффект был минимальным. Огневая поддержка 3-й роты била с дальних позиций тяжелыми плазменными зарядами, но химеры были уже слишком близко к своим, слишком перемешаны с людьми.

– Капитан! – Коваль пробился к Семенову, отрубив лапу "Роевику". – Надо отходить! Закрепиться на второй линии!

Семенов, вытирая кровь с глаз, оскалился в подобие улыбки. Его меч снова уложил "Прыгуна".

– Не… не выйдет, лейтенант… – он хрипло выдохнул. – Видишь того ублюдка? – Он кивнул на самого крупного "Бурильщика", чей бур уже углубился под фундамент соседнего участка стены. – Он добурится до казематов… тогда пиздец всему рубежу… Надо… остановить его… Тут и сейчас…

Коваль понял. Цена была ясна. Он увидел, как ефрейтор Клим падает, сраженный ударом хвоста "Прыгуна" в спину. Увидел, как боец Белова кричит, схваченный за ногу мандибулами "Роевика" и заживо разрываемый на части. Он сжал рукоять кистеня. Адреналин влился в жилы, заглушая боль, страх, усталость. Только цель.

– Белов! Прикроешь капитана! – крикнул Коваль. – Остальные – на меня! На бурильщика!

Он ринулся вперед, не оглядываясь, зная, что его бойцы последуют. Они прорубались через "Роевиков", скользили по крови и слизи, прыгали через трещины. К ним присоединились уцелевшие бойцы Семенова. Капитан, прикрываемый Беловым и горсткой своих, отбивался, прикрывая их фланг.

"Бурильщик" был монстром. Высота – с двухэтажный дом. Бур ревел, как раненый слон, выбрасывая фонтан камней и пыли. Его броня была толще, чем у "Щитников". Плазменные выстрелы с вертолетов оставляли на ней лишь черные пятна. Коваль подбежал вплотную, ныряя под размашистый удар многоножки-сталагмита. Его кистень с размаху вонзился в стык между вращающимся буром и телом твари. Раздался скрежет металла о хитин. Шипы впились, но не пробили. "Бурильщик" лишь дернулся, замедлив бурение.

– СУКА! В СЛАБЫЕ ТОЧКИ! У ОСНОВАНИЯ НОГ! В СОЧЛЕНЕНИЯ! – Орал Коваль, отскакивая от нового удара. Бойцы ринулись под чудовище, рискуя быть раздавленными или пойманными мандибулами мелких тварей, роем окружавших гиганта. Костяные клинки, хитиновые топоры, шипастые дубины – все летело в сочленения мощных ног. Хруст, визг, брызги темной крови. "Бурильщик" зашатался. Его бур завизжал, потеряв стабильность.

– ОТЛИЧНО! ЕЩЕ! – Коваль приготовился для нового удара по буру. Но в этот момент он увидел движение сбоку. "Кислотник", пробравшийся сквозь завалы, раздул пасть. Струя едкой слизи летела прямо на группу бойцов, долбивших ногу "Бурильщика".

– РАССЕЯТЬСЯ! – Завопил Коваль, но было поздно. Зеленоватая жижа накрыла троих. Их броня зашипела, мгновенно разъедаемая. Крики были короткими, ужасающими. Люди упали, корчась в агонии, плоть под броней пузырясь и плавясь.

Ярость захлестнула Коваля. Он развернулся к "Кислотнику", забыв про "Бурильщика". Но кто-то был быстрее. Капитан Семенов, откуда-то появившись рядом, с рыком бросил свой тяжелый щит-панцирь, как диск, прямо в раскрытую пасть твари. Щит влетел в глотку, застрял. "Кислотник" захлебнулся, задрожал. Семенов, не останавливаясь, прыгнул ему на спину и всадил свой костяной меч по рукоять в единственный глаз. Тварь рухнула.

– КАПИТАН! СЗАДИ! – Заорал кто-то.

Семенов обернулся. Прямо на него, разогнавшись, несся "Прыгун", отброшенный взрывом. Капитан попытался увернуться, но усталость и раны сделали его медленным. Когтистая лапа вонзилась ему в грудь, пробив броню. Семенов ахнул, кровь хлынула изо рта. Он упал на колени, пытаясь поднять меч. "Прыгун" с визгом прыгнул на него, чтобы добить.

Выстрел плазменной пушки с вертолета превратил "Прыгуна" в огненный шар. Но было поздно. Капитан Семенов лежал на камнях, сраженный. Его глаза смотрели в серое небо.

– КАПИТАН! – Вопль Белова был полон ярости и отчаяния. Он бросился к телу, отбиваясь от "Роевиков".

Коваль стиснул зубы до хруста. Боль. Гнев. Беспомощность. Он снова взглянул на "Бурильщика". Тварь, шатаясь, но уже восстанавливая равновесие, снова запускала бур. Его бойцы гибли, пытаясь остановить ее. Где "Бастион"? Где резерв?. Он собрал остатки сил. Он должен был сделать это. Ради Семенова. Ради своих. Ради рубежа.

– НА МЕНЯ! ВСЕ, КТО МОЖЕТ! – Его крик перекрыл рев боя. Он схватил валявшуюся рядом тяжелую костяную пику – оружие павшего бойца. – В БУР! ЗАКЛИНИТЬ ЕГО! ЗАЦЕПИТЬСЯ!

Он ринулся вперед, к ревущему жерлу бура. Бойцы, видя его порыв, последовали. Это был самоубийственный бросок. Но выбора не было.

И в этот момент, сквозь грохот битвы и вой химер, донесся новый звук. Низкий, нарастающий гул мощных двигателей. Не вертолетов. Наземной техники. И резкий, пронзительный свист, разрезающий воздух – сигнал спецназа.

Из тумана за разрушенной Башней Три, как призраки, вынырнули фигуры. Быстрые, черные, в броне иного покроя, без лишних гербов, но с холодной аурой профессионализма. Они двигались рассыпным строем, невероятно быстро и слаженно. В руках – не плазма. Холодное оружие: длинные, изогнутые клинки из черного хитина, тяжелые кистени, компактные, но страшные на вид дробящие устройства. Спецотряд "Бастион". Мастера 1-х и 2-х "низших" уровней. Элита гарнизона.

Первый же удар "Бастиона" был сокрушительным. Они врезались во фланг химерам, рвущимся через пролом, как раскаленный нож в масло. Их клинки находили слабые места с пугающей точностью, их движения были лишены лишней суеты, только смертоносная эффективность. "Прыгуны" падали, рассеченные пополам. "Роевики" крошились под тяжелыми ударами. Даже "Щитники" отступали под их напором, их панцири трескались под ударами специализированного террианского оружия.

Один из бойцов "Бастиона", высокий и поджарый, с клинком, похожим на клык дракона, оказался рядом с Ковалем, который уже занес пику над вращающимся шнеком "Бурильщика".

– Отойди, лейтенант! – крикнул незнакомец, его голос был спокоен, но властен. – Это наша работа!

Не дожидаясь ответа, он метнул в основание бура какой-то компактный цилиндр. Раздался не взрыв, а резкий, высокочастотный визг. Бур "Бурильщика" замер, заскрежетал, и на мигу остановился. Этого хватило. Другие бойцы "Бастиона" бросились к ногам гиганта, их оружие работало с убийственной точностью, перебивая сочленения, вонзаясь в мягкие места у основания конечностей. "Бурильщик" заревел в агонии, рухнув на бок, похоронив под собой кучу "Роевиков". Его бур, беспомощный, замер.

Том-3, Глава 25: Рассвет на Костях

Тишина пришла внезапно. Не как прекращение шума, а как оглушительный вакуум после двадцати четырех часов ада. Рев химер, грохот взрывов, треск плазмы, крики команд и предсмертные вопли – все это оборвалось, оставив только звон в ушах и давящее безмолвие. Над израненным Рубежом "Титан" повисло предрассветное марево, окрашенное в кроваво-багровые тона восходящего солнца, пробивающегося сквозь дым и туман. Воздух был густым, тяжелым от запахов: горелой плоти, испарений кислоты, озона, пороха, человеческого пота, крови – старой и свежей, вперемешку с землей и металлом.

"Бастион" и "Мобильный Резерв" сделали свое дело. Прибытие свежих, элитных сил переломило ход кошмарного сражения. Черные фигуры спецназовцев действовали с леденящей кровь эффективностью. Их террианское оружие находило слабые места химер с хирургической точностью, а когда ситуация становилась критической, они использовали главный козырь – Превращение.

Коваль видел это своими глазами, стоя на груде обломков у основания разрушенной Башни Три. Когда очередная волна "Щитников" и "Прыгунов", ведомая невидимым "Маяком", ринулась на только что отбитый пролом, один из бойцов "Бастиона", высокий сержант с клинком-клыком, вдруг… изменился. Его тело сжалось, кости перестроились с тихим, жутковатым хрустом. Шерсть, густая и пепельно-серая, пробилась сквозь броню на руках, лице. Уши заострились и поднялись, нос превратился в черную мочку. Глаза засветились холодным желтым огнем. Архетип: Стальной Хорёк. Он не стал огромным зверем. Он стал идеальным хищником. Его скорость возросла втрое. Он метнулся в ряды "Прыгунов" не как человек, а как живая тень, сливаясь с рельефом развалин. Его клинок стал продолжением когтистой лапы, рассекая сухожилия, вонзаясь в глазницы, перерезая горла с невозможной ловкостью. Он не сражался – он резал стадо. За ним последовали другие бойцы "Бастиона". Кто-то оброс бурой шерстью, мышцы вздулись под броней – Медвежий Кулак, сокрушающий "Щитников" ударами, от которых трескался хитин. Другой, превратившись в нечто стремительное и пернатое – Небесный Клинок, – взмыл на короткие мгновения над полем боя, сбрасывая на тварей гранаты с химерным нервно-паралитическим газом. Это была не магия. Это была плоть и кровь, доведенная до предела эволюционной логикой, жуткая и невероятно эффективная в своей смертоносной красоте.

Их пример вдохновил изможденных бойцов "Крепостного Вала". Гордеев, стоявший на стене, весь в запекшейся крови и грязи, с перебинтованной рукой, увидев, как "Бастион" рвет атаку, выпрямился во весь рост. Его голос, хриплый от непрерывного крика, прорвался сквозь усталость:

– ВАЛ! НАШ ЧЕРЕД! ДАВИТЬ, СУКИНЫ ДЕТИ! ЗА СЕМЕНОВА! ЗА НАШИХ! – И он сам первым подал пример. Его тело, и без того мощное, вдруг напряглось, костяк стал шире, тяжелее. Короткая, жесткая щетина пробилась на скулах и шее. Глаза потемнели, став почти черными, полными первобытной ярости. Архетип: Ураганный Кабан. Он не стал огромным кабаном, но его устойчивость, сила и бесстрашие возросли многократно. Он спрыгнул со стены прямо в гущу "Роевиков", его тяжелый кистень, утыканный шипами, крушил хитиновые панцири, как скорлупу. За ним, с рыком и воем, последовали его бойцы. Кто-то обрел звериную скорость, кто-то – нечувствительность к боли, кто-то – обостренные до предела чувства, позволявшие видеть слабые места в полумраке. Это была не красивая сказка. Это был последний, отчаянный ресурс организма, включенный ценой чудовищной нагрузки и последующего истощения. Но он сработал. Они пошли вперед, отбивая метр за метром, оттесняя химер обратно в пролом, а потом и за него.

"Мобильный Резерв" – свежий батальон на тяжелых бронетранспортерах с усиленными плазменными пушками – довершил разгром. Их пушки, неэффективные против отдельных, юрких целей, стали адом для сгруппировавшихся для прорыва "Щитников" и "Бурильщиков". Мощные залпы выжигали целые сектора, заставляя химер отступать под прикрытие тумана и скал. Координация химер, та самая, что наводила ужас своим разумным упорством, начала давать сбои. Низкий вибрационный гул "Маяка" стал прерывистым, нервным. А потом и вовсе стих.

Отступление химер было не паническим бегством, а организованным отходом. Оставляя на поле боя арьергарды из самых отчаянных или смертельно раненых тварей.

Когда последний выстрел плазменной пушки стих, и эхо прокатилось по израненной долине перед Рубежом, наступила та самая оглушительная тишина. Никто не кричал "ура". Никто не смеялся. Победа пришла. Но она была мертвой и тяжелой, как свинец в желудке.

Коваль стоял, опираясь на свой кистень, воткнутый в землю. Превращение давно схлынуло, оставив после себя ломоту в каждой кости, дрожь в мышцах и чувство, будто его вывернули наизнанку. Его взгляд скользил по полю перед Башней Три. То, что еще вчера было относительно ровным плацдармом, теперь представляло собой лунный пейзаж, усеянный кратерами от взрывов, обломками скал, исковерканной техникой и телами. Много тел. Человеческих и химерных, часто перемешанных в чудовищных объятиях смерти. Серые мундиры "Крепостного Вала", черная броня "Бастиона", зеленоватые панцири "Щитников", изуродованные туши "Прыгунов". Воздух гудел от мух, слетающихся на пиршество.

Рядом, на коленях возле тела капитана Семенова, сидел сержант Белов. Он снял шлем, его лицо было серым от усталости и копоти, по щекам текли грязные борозды от слез. Он молча вытирал кровь с лица капитана тряпкой, его руки дрожали.

– Он… он меня спас, лейтенант, – хрипло проговорил Белов, не поднимая головы. – От "Кислотника". А сам… сука… Сам не увернулся. За что? За что ему, а не какому-нибудь ублюдку вроде Малькома?..

Коваль не нашел слов. Он положил руку на плечо сержанта. Что можно сказать? Капитан Семенов был одним из лучших. И таких, как он, полегло здесь сотни. Цена рубежа. Цена победы над Костяной Бурей.

Он поднял глаза. По полю медленно двигались уцелевшие. Медики в прожженных, залитых кровью халатах, шатаясь от усталости, переворачивали тела, искали признаки жизни, ставили метки. Саперы осторожно прощупывали землю, обезвреживая мины-"лизунцы", оставленные отступавшими химерами. Бойцы "Мобильного Резерва", еще не нюхавшие пороха в этой мясорубке, но уже потрясенные увиденным, помогали вытаскивать раненых из-под завалов, складывать тела павших в длинные, страшные ряды. Над всем этим витал немой вопрос: "Зачем?".

На вершине уцелевшего участка стены стоял подполковник Игнатьев. Его броня была покрыта глубокими царапинами, плащ порван. Он не превращался в бойне – его мастерство "высшего" 2-го уровня и так давало преимущество, а сила командира нужна была для управления. Теперь он смотрел на поле смерти под своими ногами. Его лицо, обычно непроницаемое, было усталым до предела, в уголках губ залегли глубокие складки боли и ответственности. Рядом с ним, опираясь на имплантированную руку-костыль, стоял майор Гордеев. Его звериная ярость схлынула, оставив после себя пустоту и трясущиеся руки. Он молча курил самокрутку, дым струйкой выходил из ноздрей.

– Отчитались, – глухо проговорил Игнатьев, не отрывая взгляда от поля. – Предварительные потери… "Крепостной Вал"… больше половины. Пятая рота… почти вся. "Бастион" потерял семерых. Резерв… полегло человек тридцать, пока зачищали. – Он замолчал, сглотнув ком в горле. – Химер… тысячи. Но они ушли. Организованно. Это… это не конец, Гордеев. Они вернутся.

– Знаю, – хрипло выдохнул Гордеев. – Блядь, как же знаю. – Он бросил окурок вниз, крошечная искра погасла в луже химерной слизи. – А мы что? Опять будем ждать? Опять хоронить своих пацанов?

– Уничтожим их, – сказал Игнатьев с ледяной уверенностью. – Но сначала… похороним своих. И отстроим "Титан". Иначе их смерть… – он махнул рукой в сторону поля, – была напрасной.

Внизу, у подножия стены, Коваль помогал медикам нести тяжелораненого бойца на импровизированный носилки из бронелиста. Раненый бредил, звал мать. Его нога ниже колена была перебита и держалась на лоскутах кожи. Коваль чувствовал, как его собственные силы на исходе. Каждый шаг давался через боль. Каждый вдох обжигал легкие. Он поднял голову. Солнце, наконец, вырвалось из-за горизонта, осветив Рубеж "Титан" во всей его мрачной славе. Стена была изъедена кислотой, покрыта вмятинами от ударов, черными подпалинами от плазмы. Башня Три лежала грудой обломков. Но стена стояла. Флаг Королевства – серебряный левиант на черном поле – все еще реял над центральной башней, хоть и был прожжен и изорван.

Это была победа. Пиррова победа. Победа, купленная кровью и болью, оплаченная тысячами жизней с обеих сторон. Она не принесла радости, только горечь, усталость и холодную решимость. Они удержали рубеж. Сегодня. Но завтра… завтра Костяная Буря могла вернуться с новой силой.

Коваль посмотрел на свои руки, покрытые кровью – и чужой, и своей. Он вспомнил ярость Превращения, животную силу, сметающую врагов. Силу, которая спасла их сегодня, но которая не могла стереть боль потерь. Он глубоко вздохнул, втягивая воздух, пахнущий смертью и пеплом. Рассвет на костях. Новый день в мире, где выживание – вечная битва, а цена победы – души тех, кто пал, и кусочек души тех, кто выжил. Они устояли. Они заплатили. И пока они дышали, они должны были готовиться платить снова. Завтра. Послезавтра. Пока не найдут и не уничтожат источник Бури. Пока не перестанут быть просто людьми на стене, ожидающими следующего удара судьбы. Или когтей химеры.

Том-3, Глава 26: Утроба Нового Мира

Солнечный свет, льющийся сквозь высокие окна в обеденном зале Раденов, казался насмешкой. Лев механически подносил ко рту кусок идеально прожаренного бекона, но вкуса не чувствовал. Взгляд его был прикован к голографическому отчету, парившему над тонким планшетом. Цифры, графики потерь, карты секторов Рубежа "Титан", испещренные тревожными красными метками.

*"…на месяц раньше прогноза… координация атаки беспрецедентная… прорыв у Башни Три… потери батальона "Крепостной Вал" – 67% личного состава… капитан Семенов пал смертью храбрых… "Бастион" потерял семь мастеров… "Мобильный Резерв" – до 30% боеспособности… восстановление рубежа займет не менее полугода…"*

Каждая строчка была каплей ледяной воды в душу. Дмитрий помнил каждую такую волну в прошлом. Помнил горы трупов, отчаяние выживших, горечь почти бесполезных побед. Но эта… Она пришла слишком рано. И слишком организованно. Как будто сам хаос научился стратегии.

Он отодвинул тарелку. Аппетит исчез полностью. Даже аромат свежесваренного кофе казался теперь привкусом пепла. Отстроят "Титан"? Да. Похоронят павших? Обязательно. Но следующая волна… Она сметет и новый рубеж, и следующий, пока не докатится до самых стен Цитадели. Армия была обескровлена, резервы таяли. Homo Ferus, его детище, его щит против хаоса, давал трещину под невиданным напором. Старое решение – больше силы, больше сыворотки, больше превращений – работало все хуже. Нужно было… иное. Будущее. Чистое. Не отравленное ядом бесконечной войны.

Он встал, его движения были плавными, но в них читалась тяжесть не физическая, а груз веков и ответственности. Планшет погас, спрятав кошмарные цифры. Лев прошел через залитые солнцем залы резиденции – мимо безупречных антиквариатов, дорогих гобеленов, символов власти и стабильности, которые сейчас казались бутафорией перед лицом реальной угрозы. Его шаги были бесшумными, как всегда.

В своей личной спальне – просторной, строгой, с видом на внутренний сад – он остановился. Казалось, просто подошел к книжному шкафу, заполненному старинными фолиантами в кожаных переплетах. Его пальцы скользнули по корешкам, остановившись на ничем не примечательном томе "Истории до-зимней ботаники". Нажал. Тихый щелчок. Часть шкафа бесшумно отъехала в сторону, обнажив скрытую дверь из матового черного металла. Сканер биометрии – сетка тонких красных лучей – скользнула по его лицу и ладони. Дверь открылась беззвучно, впуская в спальню струйку прохладного, стерильно пахнущего воздуха. Лев шагнул внутрь. Дверь закрылась за ним, шкаф вернулся на место. Безупречная маскировка.

Он не заметил пару глаз, наблюдавшей за ним из полумрака коридора. Марта. Служанка. Не молодая уже женщина, с лицом, привыкшим к покорному выражению, но с умными, слишком наблюдательными глазами. Она пришла сменить постельное белье, но замерла, увидев, как молодой хозяин входит в спальню и… исчезает у книжного шкафа. Она проработала в резиденции Раденов сорок лет. Служила еще старику Дмитрию. И странности нынешнего Льва – его внезапные исчезновения, его не по годам древний взгляд, его тихие разговоры с самим собой на непонятном языке – давно будоражили ее. Страх перед Домом Раденов был глубоким, инстинктивным. Но любопытство… и давняя, тщательно скрываемая преданность другой силе в Цитадели… перевесили страх. Она осторожно, как тень, скользнула в спальню, подошла к шкафу. Глаза ее выискивали малейшую неровность. И нашли. Едва заметный зазор. Она знала, что у Льва была привычка прикасаться к определенным книгам. Повторила движение. Щелчок. Шкаф отъехал. Черная дверь. Марта замерла. Сердце колотилось, как у пойманной птицы. Вход требовал биометрию. Она оглянулась, ее взгляд упал на хрустальный стакан с недопитым водой на прикроватном столике. Отпечатки пальцев. Его отпечатки. Дрожащими руками она достала небольшой приборчик – невзрачный сканер, подаренный когда-то "доброй госпожой Сашей" на случай "интересных наблюдений". Приложила к стакану, потом к сенсору двери. Красные лучи пробежали по стеклу сканера. Пауза. И… зеленый свет. Дверь открылась. Марта, задыхаясь от страха и азарта, шагнула в черноту. Дверь закрылась за ней.