Прародитель: начало

Дмитрий Раден

Прародитель: начало

Пролог: Искра и Бездна

Власть – вот все, что они видели. Раболепные взгляды, спины, согнутые в поклоне, шепот «Правитель», сплетенный из страха и алчности. Они валялись в пыли перед троном, который рисовало их воспаленное воображение – из звездной пыли, сгустков туманностей. Глупцы. Слепцы. Они не видели стен.

Моя реальность… была тесной камерой. Каждый закон физики, каждое правило магии, каждая предначертанная судьба – все было выжжено невидимыми чернилами на этих проклятых стенах. Я знал их. Все. Знание и сила – не дар, не корона. Проклятие. Я видел предел. Горизонт всего сущего, черту, через которую – нельзя. А за ней… Ничто. Абсолютная, леденящая Пустота. Она смотрела на меня безглазым взором Вечности.

Одиночество. Истинная плата. Я был самым сильным в этой клетке-вселенной… и самым пустым. Я не спас их. Тех, кто был дорог. Их лица, смех, страх в последний миг – все это выжгло мою человечность еще до того, как я обрел могущество. А что дала сила? Только страх в чужих глазах. Заговоры. Попытки убить монстра, в которого я превратился. И в конце… Тишина. Я стоял на пепелище всего, что пытался защитить или завоевать, повелитель руин, царь Пустоты. Они сгорели. Я остался. Совершенно. Один.

Я стоял в Сердце Безмолвия – пустоте, вырезанной моей волей из реальности. Передо мной пульсировала Брешь. Не дыра. Живой шрам. Рубцовая ткань бытия, оставленная Прародителями, которых я поглотил. Их силу, отчаянье, проклятья – все это я вобрал, став последним. Их призраки шевелились под кожей.

"Борись!" – не голос, а вибрация в самой основе моего существа. Инстинкт выживания, загнанного в угол. "Нет стен! Нет пределов! Только потенциал! СОТВОРИ! Из Пустоты! Из Себя!"

Разрушение? Нет. Я жаждал расширения. Рождение новой вселенной, свободной от предопределенности старой. Пространства, где горизонт отступит наконец. Где, возможно… я не буду так бесконечно одинок. Безумие? Без сомнения. Но альтернатива? Тление вечности в позолоченной, пропитанной кровью клетке?

– ВСЁ! Слишком… Много… – душа вопила под невыносимой тяжестью Всего. Я был сосудом, в который вливали океаны расплавленного свинца.Я отпустил контроль. Не призвал силу – я стал каналом. Каждая клетка, каждая искорка души, что еще не погасла, разомкнулась. Мощь убитых мной Прародителей – их ярость, их знание, их сущности – хлынула через меня неудержимым, сокрушительным потоком.

Боль. Не физическая. Боль распада. Я чувствовал, как трескается фундамент моего «Я». Как стены души – последнего бастиона крошатся под напором космического плавильного тигля. Я не просто переполнялся. Я растворялся.

И тогда – Разрыв.

Не взрыв. Рассечение. Тихий, чудовищный акт насилия над самой материей мироздания. В центре Сердца Безмолвия, передо мной, пространство… прекратило существовать. Не черная дыра. Не портал. Абсолютное Ничто. Отсутствие не только света, но и самой концепции бытия. Бездна, пожирающая даже эхо моей собственной силы.

"Ткань мультиверсума…" – успел мелькнуть последний осколок связной мысли. Моя сущность, словно загнанный зверь, сорвавшийся с цепи, рванулась туда. В объятия Ничто.

Я не упал. Я излился. Растворился.

Сознание разлетелось на мириады искр. Миллиарды осколков «Я», пронзивших рождающийся хаос Большого Взрыва, который я же и спровоцировал. Я видел рождение звезд из пепла моего страдания. Видел, как галактики сплетаются из паутины моего распавшегося разума. Я был этой новой вселенной. Ее скрытым фундаментом. Ее законом и ее немой, слепой агонией.

Цена Творения. Не величие. Распад. Забвение. Я перестал быть кем-то. Я стал всем. И одновременно – ничем.

Прошли эпохи. Миллиарды лет? Одно мгновение? Время утратило смысл. Но в глубинах новорожденного космоса, влекомые непостижимым резонансом, осколки начали стягиваться. Притягиваться к крошечной голубой точке на краю спирального рукава. К Земле. Его Земле? Новой? Старой? Парадокс бился в каждом фрагменте сознания, как раненая птица о прутья клетки.

Конденсация. Боль. Яркая, ослепительная агония возвращения.

Я открыл глаза. Узнал потрескавшийся потолок своей комнаты в студенческой общаге. Услышал навязчивый гул старого холодильника. Вдохнул приторно-сладкий запах дешевого освежителя. Увидел свои руки – слабые, человеческие, без шрамов битв, которые еще только предстояло пережить. Без следов поглощенных Прародителей.

– БЛЯТЬ! – вырвалось из горла Димы

Шок как ледяной кинжал, вонзившийся прямо в грудь.

Это… не Новая Вселенная? Это его собственная? Точнее… бывшая собственная. Точка до. До восхождения. До силы. До невыносимого одиночества. До того, как он стал Прародителем. Самое начало. Первая жизнь. Та самая, с которой все покатилось под откос…

В тот же миг, как осознание обрушилось с тяжестью гильотины, в сознании материализовалась Библиотека. Архив Прародителя. Бесконечные, уходящие в мрак коридоры. Бесчисленные полки, гнущиеся под тяжестью книг, светящихся сдержанным внутренним светом. Все знания. Вся сила. Весь грядущий ужас, который я… мы… только что породили. Будущее, уже записанное на этих бесчисленных страницах.

Я вскочил, подбежал к запотевшему окну. Закат облизывал знакомые корпуса кровью и золотом. Где-то там, в будущем, которое уже ждало меня на полках Архива, мир ждало падение. Испытание огнем и радиацией. Смерть старого. Рождение нового, жестокого и странного. И все это – плод моей отчаянной попытки сбежать от Пустоты.

– Цикл начался, – прошептал я в холодное стекло, оставляя мокрый след. Голос был чужим. Молодым. Груженым древней космической тоской и леденящим знанием грядущего. – И цена… будет ужасна.

Я создал Брешь, чтобы убежать от одиночества. Я породил ад, надеясь найти в нем хоть уголок неба. И теперь мне предстояло пройти этот путь снова. Зная каждый шаг. Каждую жертву. Каждую роковую ошибку. Зная, как падают королевства и гибнут миры.

Судьба? Или изощренное проклятие собственного творения? Уже неважно. Игра началась. И ставка – Всё.

Том-1, Глава 1: Пепел Победы

Пространство звенело тишиной.

Не тишиной пустоты – той живой, дышащей тишиной, что наполнена шепотом далеких звезд, гудением темной материи, танцем частиц на краю реальности. Нет. Это была тишина конца. Глухая, абсолютная, всепоглощающая. Тишина кладбища цивилизаций, где даже эхо забыло, как звучать.

Я парил в центре того, что раньше было полем битвы, достойным богов. Вернее, Прародителей. Тех, кто считал себя творцами, владыками нитей реальности, скульпторами галактик. Тех, с кем я воевал… миллионы? Миллиарды лет? Время здесь потеряло смысл задолго до финального акта. Теперь их величественные артефакты – корабли размером с луну, орудия, рвущие пространство, дворцы из чистой энергии – были лишь холодным, мерцающим мусором, разбросанным по безразмерной черноте. Пепел. Пепел победы, которая обожгла душу дотла, оставив только горький привкус пепла на языке вечности.

Мяса не было. Плоть Прародителей испарилась в последних катаклизмах. Моя «кровь» теперь была лишь потоками угасающей космической силы, блуждающими по разбитому каркасу того, что когда-то было моим истинным телом – телом звездного скитальца, божества, повергающего титанов. Тело, способное выдержать рождение сверхновых, теперь было разбитой скорлупой. «Золото» – это лишь блеск расплавленного, остывающего металла их крепостей, плавающий в вакууме, как слепые рыбы в мертвом океане. Знакомые очертания? Да. Каждый изгиб разрушенного шпиля, каждый разлом гигантского щита был врезан в память, как шрам. Память, которая теперь была моей единственной тяжестью, моим саваном.

Где-то там, в будущем, которое уже ждало меня на полках Архива… Мир. Мой мир ждало падение. Испытание огнем и радиацией. Смерть старого. Рождение нового, жестокого и странного. И все это – плод моей отчаянной попытки сбежать. Сбежать не от них, Прародителей. От этого. От леденящего вакуума победы. От невыносимой пустоты, что въедалась в самое ядро моего существа, холоднее любой космической бездны. Я выиграл войну и потерял… все. Цель. Принадлежность. Даже ярость, что горела топливом тысячелетий, потухла, оставив лишь пепельное безразличие и вечную усталость костей, которых больше не было.

Смысл? Вопрос, от которого трещали фундаменты реальности. Вопрос, который привел меня сюда, на край всего. На грань Ничто. Зачем? Чтобы править этим кладбищем? Чтобы тлеть среди обломков вечности, слушая тиканье своих последних часов? Нет. Одиночество было стеной. Стеной без дверей. Без окон. Гладкой, холодной, бесконечной. И я… устал биться о нее окровавленным лбом. Устал слушать эхо собственных шагов в вечной тишине.

Отчаянный порыв. Не расчет Архитектора, а вопль затравленного зверя в клетке собственного могущества. Я собрал остатки силы – не для удара, не для защиты. Для… разрыва. Разрыва не пространства, не времени. Разрыва себя. Разрыва самой ткани мультиверсума, в которой я был лишь одной, слишком прочной, слишком проклятой нитью. Брешь созидания через самоуничтожение.

Не убежать, а уничтожиться. Превратиться в искру. В Большой Взрыв собственного отчаяния. Пусть новое родится из пепла старого. Пусть будет шанс, которого не было у меня. Пусть будет… не-я. Не этот Царь Руин. Не этот Повелитель Пустоты.

Я сжал то, что осталось от моей воли, в точку бесконечной плотности. Точку боли. Точку безумной надежды. И отпустил. Отдался потоку.

Взрыв был беззвучным в безвоздушной пустоте. Не свет, а отсутствие. Не жар, а всепоглощающий холод небытия. Он поглотил меня. Разорвал на субатомные нити, на квантовые вибрации, на прах сознания. Я перестал быть. Я стал… Великим Излиянием. Река без берегов. Боль без источника.

А потом… Боль.

Жгучая, примитивная, пошло человеческая боль. Она пронзила темноту небытия, как раскаленный гвоздь, вбитый прямо в мозг. Боль плоти. Боль нервов. Боль ограниченного, хрупкого существования.

Я не открыл глаза. Я обнаружил их. Веки были тяжелыми, слипшимися, будто залитыми свинцом. Свет – резкий, белый, режущий, как битое стекло – бил в щели. Воздух. Он был! Густой, спертый, наполненный пылью, потом старых матрасов, дешевым освежителем «Хвоя» и… запахом человеческого тела. Моего тела. Кисловатый, молодой пот. Страх. И что-то еще… вчерашний перегар.

Я лежал. Не парил. Не стоял на руинах миров. Лежал. На чем-то упругом и неровном, что проваливалось под бедрами. Пахло синтетикой и пылью. Скованность в мышцах – настоящая, физическая. Гудящая пустота в голове, на которую вдруг обрушился… шум. Навязчивый, монотонный. Тиканье. Дешевые электронные часы на тумбочке. И где-то за тонкой стеной – приглушенные голоса, звук посуды, чей-то смешок. Банальность. Абсурдная, оглушительная банальность после симфонии уничтожения миров. После тишины Вечности.

Я попытался пошевелиться. Мышцы ответили слабым, непослушным трепетом. Как у… ребенка? Нет. Подростка. Хрупкое тело. Ограниченное. Смертное. Волна тошноты подкатила к горлу, смешавшись с паникой, настоящей, животной. Где я? Кто я? Где бескрайняя мощь, сжигающая галактики? Где холодная, безжалостная ясность мысли Прародителя? Вместо нее – туман, вата в голове, гулкий страх.

И тогда это пришло. Не память, а знание. Океан невыразимого, сжатый в долю секунды и вбитый в череп кувалдой. Вся история новой вселенной, от первого квантового всплеска до… до этого момента. До меня. До этой вонючей комнаты. До этого слабого, дышащего, потного тела. Законы мироздания. Цепочки ДНК. Рождение и смерть звезд. Боль апокалипсиса, который грянет через считанные дни. Все. ВСЕ! Каждый шелест листа на дереве за окном, каждый вирус в легких соседа за стеной, каждая трещина в фундаменте здания.

Архив – Библиотека Воплощений. Она была здесь. Не на полках. Внутри. В моем черепе. Взрывная волна абсолютного знания ударила по сознанию, заточенному в хрупкую, юношескую оболочку. Мозг, способный с трудом запомнить курс лекций по сопромату, получил данные на сжигание галактических архивов.

Боль. Невыносимая боль. Белая, рвущая ткань мысли, прожигающая нейроны. Я вскрикнул – или это был стон, хриплый и бессильный? – и вжался в колючую поверхность матраса. Мир сузился до бьющегося виска, до сдавленной груди, до первобытного ужаса перед тем, как этот поток смоет последние крохи "я". Мозг не мог этого вместить. Он должен был лопнуть, как перегретый паровой котел, разбрызгивая серое вещество по потрескавшимся обоям.

Инстинкт. Древний, глубже любого знания Архива, глубже самого Прародителя. Инстинкт выживания. Я не думал – я сжался. Не физически. Внутри. Как раковина, захлопывающаяся перед цунами. Я отгородился. Оттолкнул львиную долю океана знания, с безумным, исступленным усилием захлопнув невидимые шлюзы сознания. Оставил лишь… обрывки. Фундамент. Достаточное, чтобы понять, где я, когда я, и что со мной случилось. Остальное – ушло в тень, запечатанное, пульсирующее угрозой за тонкой, трещащей по швам перегородкой. Знание было там. Доступное. Но касаться его было все равно что совать руку в кипящую смолу.

Пот залил лицо, соленый, едкий. Дыхание хрипело в горле, как у загнанного зверя. Я лежал, дрожа мелкой дрожью, прижав ладони к вискам, ощущая под пальцами стук собственной, слишком человеческой, слишком быстрой крови. В ушах звенело. В носу – привкус меди и страха. Язык прилип к небу.

Комната проявилась постепенно, как проступающая фотография. Маленькая. Захламленная хламом бедного студенчества и вечного недосыпа. Стол, заваленный бумагами, пустыми пачками от чипсов, кружкой с заплесневелым осадком. Постер на стене – что-то нелепое, яркое, с девкой в нереальных пропорциях и летящим мотоциклом. Окно, занавешенное грязной тканью, когда-то, видимо, синей. Сквозь щель пробивался тот самый режущий свет. Солнце? Или просто фонарь во дворе?

Я медленно, с невероятным усилием, как поднимая штангу в десять раз тяжелее себя, поднял руку. Молодую руку. Тонкую, с гладкой кожей, без шрамов битв, что длились вечность. Без следов поглощенной звездной плазмы. Я уставился на нее, как на чужой, опасный артефакт. Пальцы сжались в кулак. Слабо. Очень слабо. Мышцы дрожали от напряжения. Бессилие. Унизительное, всепоглощающее бессилие.

Голос. Он сорвался с губ, хриплый, неузнаваемый, чуждый этому телу, но полный древней космической тоски и леденящего ужаса перед грядущим, которое я уже знал, как знают свою могилу:

– Цикл… начался…

Я облизнул сухие, потрескавшиеся губы. Соленый вкус пота. Грязь под ногтями. Реальность. Грубая, неумолимая, вонючая.

– И цена… – прошептал я в пыльную, застоявшуюся тишину комнаты, чувствуя, как запертый океан знания бьется в черепе, как пойманная чайка о стекло. – …будет ужасна.

За окном, в мире, который я бессознательно породил в попытке уничтожить себя, завыла сирена. Далекая, тревожная, протяжная. Первый звук нового ада. Предвестник крови и огня.

Том-1, Глава 2: Осколки Прошлого и Гул Войны

Вой сирен впивался в барабанные перепонки, как раскаленный шип. Не прерывистый, привычный сигнал гражданской обороны, а непрерывный, пронзительный гул воздушной тревоги. Он вибрировал в тонких стенах хрущевки, в шатком полу, в самой кости черепа. Звук чистой, неразбавленной паники. Звук начала конца, ворвавшийся в утро вместо будильника.

Я стоял у окна, отдернув грязную тряпку, служившую занавеской. Холодный пластик подоконника впился в ладони. Улица внизу клокотала живым, испуганным котлом. Люди высыпали из подъездов, как тараканы из-под плинтуса, нестройными, мечущимися группами. Бабка в стеганом ватнике тащила сонного ребенка, завернутого в одеяло, его босые ноги болтались в воздухе. Мужик в тельняшке и трениках орал на жену, тыча пальцем в забитую до отказа «копейку», колеса которой беспомощно буксовали в грязи. Старые «жигули» и убитые «девятки» ревели моторами, безнадежно пытаясь вырваться из стихийных пробок, перекрывающих дворы. Гудки сливались в один протяжный, бессмысленный рев. В сером, грязном предрассветном небе, над крышами противоположного квартала, уже плыли первые жирные клубы черного дыма – где-то близко горело. Запах гари, едкий и тошнотворный, уже пробивался сквозь щели в рамах.

Волна новой боли – острой, приземленной, чисто человеческой – накатила поверх глухого гула Архива. Не знание вселенной. Знание себя. Знание этой хрупкой, временной оболочки. Дмитрий Раден. Дмитрий. Дима. 19 лет. Город Орел. Студент… третьего курса… Орловского техникума транспортных технологий и сервиса. Специальность… Мысль споткнулась о шип агонии, впивающийся в висок. …Автомеханик. Картинка: заляпанные маслом руки, едкий запах бензина и металлической стружки, глухой удар кувалды по закисшему болту, туповатые шутки мастера Жени. Автомеханик. Абсурд. Космический скиталец, Прародитель, повергший богоподобных врагов… и вот он – вонючая смазочная яма гаража, вечный недосып, мозоли на ладонях. Дом. Родители в Мценске. Младший брат Андрей, вечно приставучий. Сестра Катя. Девушка… Даша. В Туле. Студентка-практикантка. Ее смех… звонкий, чуть с хрипотцой.

И поверх этого хаоса личной боли, поверх воя сирен – война. Она ворвалась не только звуком. Она ворвалась знанием. Архив, даже запертый в глубинах, выдавливал холодные, неопровержимые факты, как пулеметная очередь прямо в мозг:

Конфликт: Россия против Коалиции Европейских Государств (КЕГ). Год: 2032. Причина: Гордиев узел. Территориальные претензии (Прибалтика, Калининград – всплывали цифровые карты, спутниковые снимки спорных границ, маркеры скоплений войск). Экономическое удушение (санкции, перекрытые трубы – графики обрушивающихся кривых экспорта, пустые полки). Национальные трения (вспышки насилия – мелькали кадры погромов, горящих машин, избитых людей). Религиозный фактор (тлеющие угли старых обид – силуэты храмов и мечетей, митинги с иконами и плакатами). Все сплелось в тугой смертельный узел. Угроза существованию Старого Порядка. Старого Света. Его старого мира. Стадия: Первые дни. "Воздушная фаза". Не рокот танковых колонн. Удары с неба. "Точечные"? Знание Архива било токсом презрения: Удары по логистике. По промышленным узлам. По узлам связи. По складам ГСМ. По аэродромам. Цель – парализовать, обескровить, подготовить почву. Но война – слепая, грязная сука. Ракеты падали и на города. "Ошибки наведения". "Сбитые носители". "Коллатеральный ущерб". Циничные ярлыки, за которыми – рушащиеся дома, вспышки огня, раздавленные жизни в пробках, детские игрушки в щебне. Архив выдавал сухую статистику: первые тысячи погибших мирных. Орёл пока не был в топе пострадавших. Пока. Но клубы дыма на горизонте говорили – скоро будет.

– Нет! – прошипел я сквозь стиснутые зубы, сжимая голову руками до хруста в пальцах. Глаза зажмурились от боли. – Не сейчас! Дай… сосредоточиться!

В дверь резко забарабанили кулаком. Голос, знакомый до зубной боли и одновременно чужой – соседка снизу, Марья Петровна, вечная ворчунья о громкой музыке и гулящих девках: – Димон! Ты живой там?! Открывай, сволочь! В подвал идем! Быстро! Слышишь, тревога! Ракеты летят, дурак! Открывай, а то вышибу!

Я обернулся от окна, поймав в грязном, пыльном стекле свое отражение: бледное, осунувшееся лицо подростка с запавшими, неестественно яркими глазами, в которых горел холодный, нечеловеческий огонь знания и отчаяния. Как у призрака. Или маньяка.

Действуй. Команда прозвучала в голове чужим, твердым голосом – голосом выживальщика из грядущих Пепельных Земель, который уже видел это сто раз. Я оттолкнулся от подоконника, шатаясь, как пьяный. Ноги дрожали, подкашивались, будто ватные. Оперся о тумбочку – пластик холодный, липкий. Подошел к шкафу – дешевый, дребезжащий. Механические движения: старые, выцветшие джинсы, воняющие потом и гаражами; толстовка с капюшоном, вся в пятнах; потрепанные кроссовки, подошва почти отклеилась. Рюкзак. Студенческий, потертый. Кинул туда пачку сухарей, бутылку с водой, паспорт (глянул на фото – улыбающийся идиот), студенческий, зарядку для телефона (сеть еще держалась, но кто знает, как долго?). Нащупал на дне ящика тяжелый разводной ключ из своего механика – солидный кусок металла, шершавый, в масляных пятнах. Жалкое, но утешение. Руки тряслись, пальцы плохо слушались, но рюкзак застегнул. Плечи просели под тяжестью.

– Слышу! – хрипло крикнул я в сторону двери, голос скрипел, как ржавая пружина. – Иду! Идите без меня!

Я рванул дверь и вывалился на лестничную площадку. В подъезде витал густой запах дешевого мыла, кошачьей мочи, пыли и щекочущего ноздри страха – резкого, как аммиак. Откуда-то из-за стен доносился сдавленный плач ребенка. Гул сирен стал частью самого воздуха, давящего и невыносимого, как физическая тяжесть на груди. Я спустился вниз, втиснулся в поток людей – перепуганных, сонных, несущих узлы с тряпьем, кастрюлями, детьми – который медленно тек к условному «бомбоубежищу» (сырому подвалу котельной). Пахло немытым телом, потом, дешевым парфюмом и дерьмом – кто-то не сдержался. И пошел наперерез, против течения. К парадной. Навстречу воющему городу.

– Куда прешь, долбоёб?! – рявкнул мужик с узлом, толкнув меня плечом. – Подвал там! Я не ответил. Протиснулся мимо, чувствуя его злой, испуганный взгляд в спину.

Холодный утренний воздух с едкой примесью гари ударил в лицо, когда я вытолкнул тяжелую, скрипящую дверь подъезда. Крики на улице стали отчетливее, режущими. Женский визг: "Вадик! Вадик, блядь, где ты?!" Рев двигателей. Где-то близко плакал ребенок. Над крышами, разрезая задымленное небо, с ревом, оглушающим до боли в ушах, пронеслись два истребителя – серебристые стрелы, уходящие куда-то на запад. Их грохот на секунду перекрыл навязчивый вой сирен, оставив звон в ушах. Воздух содрогнулся.

Я натянул капюшон, прижимаясь к шершавой, облезлой стене дома, стараясь слиться с тенями, стать невидимкой. В этот раз все будет иначе, – нашептывал тот самый чужой голос в голове, голос из будущего, где выживают только хитрейшие, жестчайшие, те, кто режет первым. Исправишь ошибки. Спасёшь тех, кого сможешь…. Люк Вангред. Ключ. Оплот. Империя из пепла.

И тогда, как вспышка на внутреннем экране, как файл, вырванный Архивом из глубин грядущего, в сознании возникло имя: Люк Вангред. Оно повисло в дыму и гуле тревоги, четкое, тяжелое, обетованное. Имя будущего короля. Имя оплота. Имя, вокруг которого можно было начать строить спасение из этого хаоса. Пока еще только имя. И адрес в Москве. Особняк за высоким забором. Бронированные двери. Охрана с автоматами. Как туда добраться? Как пробиться? Как убедить?

Я сделал шаг вперед, от стены, в клубящийся утренний мрак Орла. Шаг навстречу войне, хаосу и первому камню новой империи. Шаг к Люку Вангреду. Шаг в пекло. Сердце колотилось где-то в горле, громко, неровно, выбивая ритм: Спеши… Спеши… Спеши. Позади оставался подъезд с воющим людом, Марья Петровна, студенческая койка – вся прежняя жизнь Димы Радена. Впереди – только дым, грохот и холодный расчет Прародителя в глазах юноши. Цикл катился, набирая скорость. И я был его мотором.

Том-1, Глава 3: Сталь, Кровь и Первый Шепот

Имя Люка Вангреда висело в сознании, как компас в бушующем море. Москва. Особняк. Без него – спасение семьи, Даши, да и всего этого обреченного мира, было пустой мечтой. Но между Орлом и Москвой лежали триста километров ада. И первым шагом была машина.

План рождался с ледяной скоростью мысли Прародителя, накладываясь на дрожь рук студента-механика. Общественный транспорт? Самоубийство. Поезда – братские могилы на рельсах при первом же ударе по путям. Автобусы – ловушки на колесах. Нужна машина. Надежная. И… не моя. Угнать? Мысль вызвала волну отвращения – отголосок юношеской морали Димы, его боязни милиции, осуждения соседей. Но холодный разум Прародителя уже сканировал Архив, выдавая десяток способов вскрыть или обойти иммобилайзер старых, но крепких иномарок. Знания автомеханика слились с безжалостной эффективностью космического тактика. Найди. Возьми. Выживи.

Цель была ясна. Но путь к ней лежал через захлебнувшийся паникой город. Я пробирался по задворкам, дворам, заваленным ржавыми холодильниками и разбитыми колясками, вонючим переулкам, где пахло помоями и страхом. Уворачивался от паникующих машин, выезжающих на тротуары, орущих друг на друга людей. Крики, плач, мат – все сливалось в один безумный гул под аккомпанемент сирен.

Парковка техникума. Хаос и здесь. Машины брошены криво, некоторые с открытыми дверями, будто водители выпрыгнули на ходу. Люди метались между корпусами, тащили ящики с инструментами, орали что-то про эвакуацию. И там – словно подарок судьбы или насмешка: потрепанная, но знаменитая своей живучестью Lada «Десятка» Сергея, моего вечно перегаром пахнущего сокурсника. Зеленая, с ржавыми подкрылками. Водительская дверь распахнута настежь. Сам Сергей, широкой спиной ко мне, лихорадочно копался в багажнике, выкидывая канистры и тряпки. Его отвлек грохот взрыва где-то за гаражами – близкий, земля содрогнулась. Этого мгновения хватило.