Живая вода

– Ну-ну-ну, не нагнетай. Обычная влюбленность, с каждым может случиться.

– А приворотов на самом деле не существует?

– Существуют, конечно, куда без них. Но на тебе – никаких заклятий или наговоров, точно говорю.

Вик не знал, обрадовала его новость или не очень.

– Зачем она так? Чего ей не хватает?

– Все люди разные, у каждого свои потребности.

– Какие потребности? С двоими быть одновременно?!

– Она же всё объяснила.

– И это правда? Про якорь и хаос?

– Как сказать. И да, и нет. Ведьма – существо сложное, тонко ощущающее ткань мироздания. Опытная умеет на ней вышивать, темная дурочка сможет лишь вырвать клок, оставив дыру с рваными краями.

– Я – такая дыра?

Она глянула искоса, насмешливо.

– Сложно тебе, должно быть, живется с таким подходом.

– Что не так? – он почувствовал, что начинает закипать.

– Всё. Попробуй быть легче, проще, мудрее. У тебя своё видение реальности, у неё – своё. То и другое – лишь образы в голове.

– То есть?

– Есть темное и светлое, есть склонность к тому или другому. Остальное – додумки, надстройки, переиначивания. На деле есть ты и он, обычные, живущие своей жизнью молодые люди. Есть она, для которой вы – олицетворение, овеществление её противоречий.

– Но Элга говорила…

– Что вычитала данную концепцию в дневнике прабабки. Помню. Что из того? Та на голубом глазу выстроила удобную для себя теорию и записала. Искала оправдание и нашла. Тоже, видать, была из неопределившихся.

– Значит, всё это ерунда?

– Э, нет, не всё так просто. Для зрителя со стороны – безусловно. Вот только Элга-то искренне в вас верит.

– А мы?

– А вы, в каком-то смысле, попались.

– И что теперь…

– Да ничего. Что тут поделаешь. Она мечется, вы страдаете. По крайней мере, ты. Найдешь в себе мудрость – прими ситуацию, как есть. А нет – постарайся выбраться. Только не сразу, не рывком, медленно, постепенно. Видал, как люди из болота выбираются? По сантиметру, по пяди. Замирая, пережидая, не совершая резких движений. Будешь торопиться, сделаешь больно и себе, и ей, а хуже того, привяжешься ещё больше, завязнешь навсегда. Чем больше страданий, тем крепче путы. Видал, что с мухами в паутине бывает?

– Элга – не паук!

– Конечно, нет. Но механизм схожий, поверь мне. Только медленное, по шажочку, отступление. Чтобы незаметно ни тебе, ни ей.

– А по-другому никак?

– Никак. Пока она верит в вас, вы и есть она. Её сила и слабость, победы и проигрыши. Когда определится – один останется, второй уйдет. А может – появится кто-то третий или вовсе ни одного не станет.

– В смысле, уйдет? – перепугался Вик. – Умрет?

– Да бог с тобой, что за средневековые глупости. Просто разочаруется и оставит её второму.

Он с силой смял стаканчик в кулаке.

– Кажется, она уже выбрала.

Старуха внимательно глянула на него.

– Точно?

– Думаю, да.

– Она или ты?

С минуту он бездумно изучал вышитый алыми нитками орнамент на рубашке старухи – разделенные на четыре части квадраты с точками в каждой четверти.

– Она.

– Уверен?

– Вроде бы.

– Значит, так тому и быть.

– Теперь я смогу её забыть?

Она помолчала, затем ответила уклончиво:

– Ты сможешь жить дальше. Без нее.

– Когда? – он сухо сглотнул. – Когда смогу?

– Со временем.

– Медленно и постепенно?

Не ответив, она накрыла его руку своей сухой птичьей лапкой.

Подошел очередной покупатель, и старуха расплылась в профессиональной улыбке, вскочила, засуетилась. Заколки сменяли браслеты, цепочки – обручи и кольца. Мужчина нервничал, никак не мог выбрать. Старуха разговаривала с ним мягко, осторожно, намеками, точно с больным, капризным ребенком. Вик невольно заслушался. Наконец, покупатель немного успокоился, даже начал улыбаться. Выбрал брошь в форме стрекозы, расплатился и ушел.

Старуха вернулась на место, допила кофе, посидела в раздумье, барабаня острыми ногтями по столешнице и вдруг попросила:

– Расскажи-ка подробнее, что конкретно она умеет?

– Многое. Глаза отводит, опасность чует, потерянное находит, погоду меняет, порчу насылает.

По мере перечисления старуха мрачнела всё больше.

– Многовато.

– Микроволновку починила. Ещё, наверное, лечить умеет.

– Наверное?

– Ну, кошку вылечила.

– С подвеской – тут особый случай. Вещь одноразовая сработала, любимым дареная.

Он поперхнулся кофе. Прокашлялся.

– Еще у нее мать недавно в больницу забрали, так Элга ее полночи вытягивала.

– Или врачи постарались.

– Точно не знаю, – растерялся Вик.

– Лучше бы врачи.

Он вспоминал и вспоминал. Старуха слушала, неодобрительно поджав губы.

– Ай, как плохо, как нехорошо. Неужто всему сама научилась?

– Нет, в дневнике вычитала.

Она насторожилась.

– В дневнике, говоришь? В том самом, прабабкином?

– Ага.

– И как она, всё освоила, что прочитала?

– Треть или половину примерно.

– А ну-ка расскажи подробнее, что за дневник такой.

Вик добросовестно попытался.

– Еще и с иллюстрациями. Ясно.

– Мы там далеко не всё поняли.

– За себя говори, – одернула старуха. – Подруга твоя, судя по всему, отлично во всём разобралась. Страниц много?

– Около пятидесяти.

– М-да, дела. Значит, ей один из сборников достался. Не просто дневник. Не личный опыт в нем, а всё, что той ведьме, что его написала, за жизнь удалось разузнать.

– А что плохого в сборнике?

– Не то, чтобы… в нем и плохое, и хорошее. Для опытной ведьмы вещь безусловно полезная, для неофита – вредная сверх меры.

– Почему вредная?

– Талант плавно просыпаться должен, ничем не подстегиваемый, не понукаемый. Просыпаться и склоняться в ту сторону, что ближе его обладателю. Будь то врачевание, приворот или поиск вещей. Умений у ведьмы немного должно быть. Одно, два, три – от силы. Больше – ни-ни.

Вик ничего не понял.

– Знания хуже незнания?

– Как бы тебе объяснить… чем больше талантов, тем больше распыляется на них ведьма, тем глубже уходит в ведьмовство, забывая себя. Перестает чувствовать, как обычный человек, забывает понемногу про жалость, сострадание, любовь. Становится жестокой, насмешливой, бездушной. Помнишь Снежную Королеву?

Вик помнил. И знал одну девочку, чем-то на нее похожую.

– В этом сборнике три заклинания были обведены жирными такими рамочками.

– Видать, прабабушка свои таланты отметила.

– У Элги точно не три. Значит, чем больше разного она пробует…

– Тем быстрее перестает быть обычным человеком, яснее определяется, уходит на темную сторону.

– А можно это как-то остановить? Выкрасть дневник к примеру?

– Поздно. Во-первых, она сборник давно наизусть до последней буковки вызубрила. Во-вторых, привязана к нему крепко-накрепко, не оторвешь. Пропадет – почует, куда делся, по трупам пойдет, лишь бы вернуть.

– И по моему?

Старуха старательно выровняла разоренный покупателями рядок браслетов, два поменяла местами, смущенно кашлянула.

– Не советую проверять.

Вик примолк на некоторое время, стараясь развидеть востроносую, хищно оскалившуюся Элгу с зажатым в руке кухонным ножом.

Пора было уходить – мать просила вернуться к пяти – а вопросов по-прежнему оставалось море. Отметя несущественные, он вспомнил о важном:

– Скажите, а ведьм, их вообще-то много?

– Да не так, чтобы. Одну, от силы – две на тысячу встретишь.

– А чем… чем они расплачиваются за колдовство?

– Ох, с этим сложно. В каком-то смысле, каждая сама решает. Иногда – везением, иногда – человечностью, здоровьем, жизненной силой, одиночеством, болезнями. Некоторые – кровью. Своей или чужой. Это такое… личное.

– А Элга говорила, что нужно всего лишь сильно захотеть, и всё получится.

– Возможно, она пока не осознает, чем платит. Или не хочет рассказывать. Но ты же не дурачок, понимаешь, как жизнь устроена – бесплатно на этом свете ничего не бывает. У ведьм всё так же, как у обычных людей.

– А вот когда осечки, платить всё равно приходится?

– Осечки?

– Ну, когда колдовство не получилось.

Старуха нахмурилась.

– И часто у нее не получается?

– Примерно в половине случаев.

– Погоди, ей лет-то сколько?

– Как мне, семнадцать.

– Час от часу не легче.

Она надолго замолчала. Вик невольно встревожился:

– Что-то не так?

– Осечки – нехороший признак. Обычно колдовство с человеком остается до конца его дней. Однако, может уйти и раньше, обычно – в глубокой старости. Твоя Элга – особый случай. Она зачерпнула слишком много всего, и силы, и возможностей. Словно попыталась одним махом выпить океан.

– И что теперь?

– Она не справляется с даром, не сумеет надолго его удержать. Со временем осечки станут случаться чаще, а дальше одно из двух – или сила уйдет постепенно, плавно, почти незаметно, как вода в песок, или пропадёт разом после сильного эмоционального потрясения.

– Потрясения? Какого именно?

– Кто знает. Стыд, страх, предательство, может, смерть одного из вас.

Звучало не очень.

– А если без потрясения, сколько будет уходить сила?

– Сложно сказать. Может, лет десять-пятнадцать.

Снова Вик не понял, огорчился он или обрадовался.

– И после она станет обычным человеком?

– Ста-анет – со странными интонациями протянула старуха. – В каком-то смысле. Только вряд ли сумеет это принять.

Торможение. 1997-98. Димка

К концу марта мать нашла работу на полставки. Домой она теперь приходила не раньше половины пятого. Отводить младшего братишку в школу, забирать с продленки и кормить обедом сделалось ежедневной обязанностью Викинга.

Месяц назад он бы возмутился и воспротивился такому произволу, теперь только пожал плечами и равнодушно кивнул. Почему нет.

Спустившись на второй, он сунулся в знакомую, захватанную маленькими, не слишком чистыми ладошками дверь.

– Марь Иванна, здрасьте, я за Димкой.

– Дима? Воронов? Так он не приходил сегодня, я думала, ты его забрал сразу после уроков.

– Не забирал, – от страха нехорошо ёкнуло где-то в подреберье, похолодела спина. – Марь Иванна, точно?

– Конечно, мои все наперечет.

Малой где-то шляется уже больше полутора часов. Один, без присмотра. Если бы оставался в школе, его непременно заметили бы и отвели на продленку.

– А он сегодня вообще в школе был?

– Был, конечно. Пойду искать, спасибо, Марь Иванна.

– Погоди, погоди…

Он уже не слушал, мчался по коридору. Кабинет второго «Б», конечно, заперт.

Каморка с гордым названием «Учительская». Тут прячутся от всеобщего хаоса учителки из началки. За колченогим столиком у окна неспешно пьет чай и проверяет тетрадки бывшая классная Викинга и Андрюхи, с легкой руки которой они дружат до сих пор. Больше никого.

– Галина Анатольевна, здрасьте, а… – он понял, что со страху забыл имя-отчество Димкиной училки.

– Воронов, какими судьбами?

Сдержанная теплая улыбка. В глазах – вопрос и всепонимающая грусть – Галина с удовольствием поболтала бы с бывшим птенцом. Вик ощутил мгновенный укол стыда – когда они заглядывали к ней в последний раз? В позапрошлом году? Почему-то всегда – не до того.

– А… – он наконец вспомнил. – Любовь Аркадьевна тут?

– Любовь Аркадьевна? – она наморщила лоб, припоминая. – Кажется, ушла недавно. Да, точно, сумки нет.

Викинг понуро кивнул.

– Что-то случилось? На тебе лица нет.

– Да нет, ничего, спасибо, – он попятился, прикрыл дверь, побрел по коридору.

Человек пропал. Концы в воду.

Что дальше? Звонить матери? Куда? Она как раз вышла с работы и идет к автобусу. Да и что мать может такого, чего не может Викинг?

Как бы действовал на его месте знаменитый Шерлок Холмс? Применил бы метод дедукции.

Где они последний раз виделись с Димкой? В раздевалке. Куртка и сменка!

Перескакивая через три ступеньки, Викинг рванул вниз по лестнице, проскочил мимо собирающихся домой одноклассников. Андрюха уже убежал, у него репетитор. Девчонки беззаботной стайкой кучковались около зеркала.

Третья вешалка от конца или вторая?

Третья. Всё на месте. Не оделся. И о чём это говорит? На улице не то, чтобы холодно, но и не жарко. Солнечно и безветренно. Мог и без куртки ускакать.

Звонок на урок. Викинг снова поднялся на обезлюдевший второй этаж, заглянул в туалет, принялся толкать все двери без разбора. Закрыто, закрыто, за…

– Вик, что случилось?

Он обернулся, как ужаленный.

Первое неосознанное желание – нагрубить. Чтобы ушла, исчезла. Чтобы не видеть.

– Димка пропал, – буркнул он нехотя.

– Давно?

– Часа два назад.

– Училка что говорит?

– Ничего. Она домой свалила.

– Из школы выходил?

– Без понятия.

Эль задумалась, машинально потирая висок. Он ошеломляюще остро ощущал её присутствие. Так близко и так бесконечно далеко. Сколько они не разговаривали? Три недели? Четыре?

– Никогда не пробовала… есть у тебя что-нибудь его?

– В смысле?

– Какие-нибудь вещи, которыми он пользовался, – Элга в нетерпении пощелкала пальцами. – Шарф, к примеру, или тетрадка?

– Куртка в раздевалке.

– Ага, годится, бежим.

Забившись в щель между вешалкой и стеной, она прижимала к себе Димкину куртку. Глаза закрыты, губы беззвучно шевелятся. Минута, вторая.

Ждать да догонять – хуже нет. Вик маетно вздохнул, переступил с ноги на ногу. Сердце колотилось как бешеное. Во рту пересохло. Димка пропал. Элга рядом. Где его искать. Что ей сказать.

– Эй, вы чего здесь? – в проходе, не к ночи будь помянут, возник дежурный восьмиклассник. Облечённый какой-никакой властью и оттого необычайно наглый, – по карманам тырите?

– Брата ищем, – огрызнулся Викинг.

– Где, под батареей?

– Слушай, чего ты примотался? – начиная свирепеть, рыкнул Вик. – Вали отсюда.

– Я сейчас Зое Витальевне всё скажу.

Элга продолжала шептать, не открывая глаз.

– Только попробуй. Найду. Из-под земли достану.

Восьмиклассник порскнул из раздевалки.

– Ну, чего?

– Не мешай, – не открывая глаз, шикнула Таволга.

– Надо уходить, а то он правда завучихе насвистит.

Она молча кивнула, не выпуская куртки из рук.

На втором этаже они примостились на подоконнике. Элга вновь принялась колдовать, но вдруг умолкла, шумно выдохнула:

– Викинг, успокойся, наконец. Ничего не вижу, мешаешь. Фонишь, как могильник с радиоактивными отходами.

– Он жив хотя бы?

– Без понятия. Иди вон, туалеты что ли на этажах проверь, водичкой холодной умойся.

Он послушался, побрел вверх по лестнице. Идей осталось не так много. Площадка во дворе за школой, где карусель. Площадка возле дома. Увязался за кем-то из приятелей. Несмотря на предостережения и запреты ушел с кем-то посторонним… нет, только не это.

Никого в туалетах, конечно, не оказалось. Ни в мужских, ни в женских.

Эль он нашел на прежнем месте. Измотанную, осунувшуюся. Уверенную в себе, почти спокойную.

– Он в школе. Жив и цел. Только обижен на кого-то.

– Где?!

– Пока не знаю. Где-то наверху. Пошли.

Они взлетели на пятый этаж. Памятная лестница на чердак (решетка заперта на замок), кабинет физики (закрыт), живой уголок, актовый зал.

Живой уголок обыскали за пару минут – прятаться там особо негде. Клетка с волнистыми попугайчиками, клетки с хомяками и морскими свинками, пара застекленных шкафов да стол. В актовом зале звучали голоса, но дверь не поддавалась, как Викинг ни дергал. Таволга провела по ней рукой. Задумалась.

– Там. Давай по другой лестнице.

– А отсюда не…

– Два заклинания подряд? Смерти моей хочешь?

Они спустились на четвертый, пробежали по коридору, снова поднялись.

С этой стороны дверь оказалась прикрыта, но не заперта. Внутри что-то репетировали. То ли «Трех поросят», то ли «Волка и семеро козлят», Вик не понял.

Не обращая внимания на актеров и режиссера, Элга уверенно направилась в угол, туда, где горой высились поставленные друг на друга запасные столы и стулья. Сверху грудой, неряшливо свешиваясь во все стороны, были навалены старые занавески, знамена, декорации.

– Эй, вы куда, у нас тут репетиция! – учителка музыки, худая армянка с огромным носом и иссиня-черными кудрями, возмущенно замахала руками.

Третьеклассники радостно загомонили, обрадованные передышкой.

– Нам мальчика забрать, – мягко, но решительно объявила Элга, и, встав на четвереньки, полезла под столы и стулья.

– Какого мальчика?!

Будь Викинг один, он ни за что не посмел бы вот так ворваться на репетицию, да и искать Димку здесь, среди импровизированного мебельного склада, ему в голову бы не пришло. Эль тем временем скрылась под баррикадой целиком. Из-под вороха пыльных тряпок послышалось сначала ласковое воркование, затем – жалобные всхлипы. Вик наклонился, заглянул в душную темноту.

Димка сидел скорчившись, забившись в угол. Размазывал по щекам слезы и сопли.

Элга устроилась рядом, прямо на полу.

– Дим, – тихонечко позвал Вик.

Брат негодующе дрыгнул в его сторону ногой.

Подошла учителка, присела на корточки. Поинтересовалась вполне мирно:

– От кого прячешься?

Напуганный ее появлением Димка полез, наконец, к Викингу, чтобы защитил от страшной тети. Вцепился в ногу, отвернулся, спрятал лицо.

– Извините, мы пойдем, – Вик легонечко подтолкнул брата к выходу.

Таволга тенью скользнула за ними.

На лестнице Димку прорвало.

Выяснилось, что Любовь Аркадьна злая, оценки ставит неправильно, особенно за поведение. Что Олежка первый начал, а отругали почему-то Димку. Что он не дрался, только толкнул Олежку, а тот упал. Что нечестно за поведение двойки ставить. Что он ничего не делал. Что мама будет ругаться. Что папа вообще ужас что сделает. Что на продленку он не пошел, потому что расстроился. Что в класс он больше никогда не вернется и с Олежкой дружить не станет, потому что Олежка дурак. Что пришла та, черная, с носом как клюв, и стала громко читать с ребятами стихи, и он понял, что пока она не уйдет, он ни за что не вылезет. Что он хочет есть, писать и домой.

Викинг успевал только кивать и задавать наводящие вопросы. Когда он, наконец, спохватился и огляделся по сторонам, оказалось, что Элги рядом нет. Не было её и внизу, в раздевалке. Только тут он сообразил, что сегодня художка, и из-за них с Димкой ведьма вновь опоздала на занятие.

––

Вечером, после десяти, когда брата уложили спать, а мать с отцом с головой погрузились в показываемый после программы «Время» детектив, он прокрался на кухню, набрал до боли знакомый номер.

Трубку взяла Елена Николаевна.

– Оленьку? Так она еще домой не приходила. Они с Женей обычно допоздна гуляют.

Викинг на секунду зажмурился.

Мало того, что «допоздна» и с «Женей», так еще и «обычно».

– Тогда передайте ей, пожалуйста, от нас с Димкой огромное человеческое спасибо. Она знает, за что.

– Конечно, передам, – мать Таволги помолчала немного. – Ты, если надо, попозже перезвони, ближе к одиннадцати. Никто еще спать не будет.

– Да нет, не нужно. Просто передайте и всё.

– Конечно-конечно, – вновь пауза. Затем неуверенное: – Ты что-то не заходил давно, не поссорились вы?

– Нет, Елена Николаевна, всё в порядке. До свидания.

Трубку он положил на рычаг так осторожно, словно она могла взорваться.

Хотелось бить, ломать и крушить. Хотелось сделать с собой что-нибудь неправильное, может даже фатальное.

Вместо этого он тщательно почистил зубы, завел будильник, лёг и пролежал без сна до самого утра.

Торможение. 1997-98. Больница

В каникулы отчего-то, может, от одиночества, сделалось вовсе уж нестерпимо. С заданными репетитором задачами Вик справился за два неполных дня. Вечером разобрал тетради и прочую школьную утварь, выбросил ненужное. Весь следующий день, остервенело оттирая каждое пятнышко, убирался в комнате. Больше заняться оказалось решительно нечем. Разве что шляться по улицам, да развлекать Димку.

Андрюха, как назло, на целую неделю умотал с матерью в дом отдыха. Машку видеть не хотелось.

На пятый день Викинг понял, что не доживет до начала последней в своей жизни четверти.

На шестой откопал в книжном шкафу притащенную отцом с работы распечатку «Улитки на склоне», зацепился за первые строки и уже не смог оторваться.

В пятницу, ближе к вечеру, зазвонил телефон.

– Вик?

От злости он едва не заскрежетал зубами.

– Да?

– Приходи. П-пожалуйста!

Шёпот. Надрывный, на грани истерики.

– Куда?

– К-ко мне домой.

– Зачем?

– Мне страшно.

– Опять напилась до зеленых чертей?

– Маму увезли в больницу, – почти неузнаваемый, надтреснутый голос.

– Что случилось? – он невольно сбавил обороты.

– Н-не знаю. Острая боль, тошнота, температура. Забрали, ничего не сказали. Я боюсь, вдруг она… с ней…

– Давно?

– Ч-что?

– Давно забрали?

– Т-только что.

– А началось всё когда?

– С полчаса назад.

– Крови не было?

– Вроде нет.

Показалось, что сейчас Эль там, на том конце провода, грохнется в обморок, и он поспешил сменить тему:

– Твой где?

– Без понятия. Приходи, Вик, прошу.

Он чертыхнулся беззвучно.

– Буду через десять минут.

––

Она открыла дверь всклокоченная, бледная, босоногая. В кофте с растянутыми рукавами, кажется – в маминой. Кинулась на шею, замерла. Он неловко похлопал её по узкой спине, пригладил нечёсаные волосы.

Судорожный вздох, шмыганье носом.

– Вик… спасибо, что пришел.

В прихожей бесшумной тенью проявилась Глаша. Замерла, вопросительно подняв хвост.

– Кончай реветь, ничего еще не известно.

– Ох, Ви-ик, – теперь слезы полились ручьями.

– Ну-ка пойдем на кухню.

Что делают в таких случаях? Успокаивают? Отвлекают? Вик никогда не спрашивал, есть ли у Таволги отец и вообще какие-нибудь родственники. Как-то к слову не приходилось.

– Может, позвонить кому? Родным, знакомым?

– Наверное маминой подруге, тете Наcте… только я номер не помню.

– Записная книжка есть?

– Что?.. – кажется, мыслями она была далеко.

– Книжка. Записная. Мамина. Где.

– Не знаю, может, в сумке.

Вик поискал, нашел, но звонить не стал – пусть ситуация сперва хоть немного определится.

– В больницу чего не поехала?

– А?..

Он терпеливо повторил вопрос.

– Сказали – нет смысла, до завтрашнего вечера к ней точно не пустят. Там обследования, анализы всякие, а после, может быть, операция, – она тоненько всхлипнула. – Утром обещали позвонить, если появится какая-то ясность.

На сей раз он никуда не торопился, поэтому заварил чай по-человечески. Отыскал и сполоснул под краном заварочный чайник, отмерил ложкой заварку. Усилия пропали даром – Элга пить не стала, только скользнула по кружке невидящим взглядом. Внезапно сорвалась с места и убежала в комнату. Викинг поплелся следом, плохо представляя, чем можно помочь.

Ведьма откопала в шкафу какую-то тетрадку и пристроилась с ней на разобранной постели, один взгляд на которую немедленно вывел Вика из состояния неустойчивого равновесия. Он отвернулся и уставился на люстру, гадая, как его угораздило вновь здесь очутиться.

За спиной нетерпеливо шелестели страницы. Затем, судя по приглушенному стуку, тетрадь полетела на пол. Знакомый шорох ящика – вероятно, Элга полезла в стол за главным своим сокровищем.

Дневник прабабки она листала бережно, но быстро и целеустремленно – явно знала, что ищет. Вик наблюдал украдкой. Вот она вся подалась вперед, точно напала на след. Уронила руки с дневником на колени, закрыла глаза и зашептала беззвучно, раскачиваясь из стороны в сторону. Что-то как всегда лишенное смысла, беспорядочное, про стоячую воду, крапиву, лебеду, сорные травы.

Воздух в комнате словно бы сгустился, потяжелел. Вику сделалось неуютно, и он вернулся на кухню. Выпил чаю, постоял у окна. Не выдержал, достал, стараясь не шуметь, стремянку – в коридоре на полках под потолком хранились энциклопедии, словари и прочая научная дребедень. Откопал медицинский справочник и пристроился читать тут же, на узкой и неудобной площадке стремянки.

Выходило ни так, ни сяк. Слишком мало данных, к скупому описанию симптомов подходили с натяжкой как желудочные колики, так и разнообразный неизлечимый кошмар. В конце концов Вик захлопнул справочник и сунул его на прежнее место, подальше с глаз.

Убрал стремянку, вновь заглянул в комнату.

Ведьма сидела на том же месте сгорбившись, плотно сдвинув колени и локти, сжав кулаки до побелевших костяшек. Осунувшееся лицо походило на череп – заострившиеся нос и скулы, темные провалы глаз. Она уже не шептала, только по-прежнему раскачивалась, словно кобра перед броском.