Живая вода

– Почему бы и нет.

Полная замешательства тишина.

– Вик… обними меня.

Он формально выполнил команду, ощущая неподатливость собственных рук и могильный холод где-то в районе солнечного сплетения. Сердце колотилось как бешеное, кончики пальцев покалывало.

– Не так. По-настоящему.

– Не могу.

– Почему?

– Не хочу.

– Да Вик же, – она в отчаянии пихнула его в грудь, точно он был деревом или стеной, и тотчас крепко прижалась всем своим новым, обновленным, незнакомым телом.

– «Он то плакал, то смеялся

То щетинился как ёж», – уставившись в потолок, пробормотал Викинг.

– Придурок. Послушай, ну что мне сделать? Джигу станцевать? Прощения выпрашивать на коленях?

– Было бы неплохо.

– Обойдешься.

– Как скажешь.

– Ви-ик, – она ткнулась лбом ему в плечо, задышала в шею.

– Что?

– Прости засранку.

Только теперь глыба льда внутри понемногу начала оттаивать.

– Засранка и есть.

– Ну и пусть. Вик…

Нагнувшись, он нашел её губы, чуть солоноватые от слёз.

Где-то высоко вновь словно бы развернулось бескрайнее звездное небо.

Торможение. 1997-98. Крылатые качели

Только наивный человек решил бы, что на этом, цитируя Маяковского, «инцидент исперчен». Вик себя наивным не считал, однако, занятый разнообразными делами и заботами, о конфликте скоро напрочь позабыл.

Он по-прежнему ежедневно возился с Димкой, да еще начал всерьез готовиться к поступлению в универ. Юной ведьме получалось уделить от силы два-три часа в неделю, которые далеко не всегда совпадали с её свободным временем. Он скучал по Эль ежеминутно и маялся несказанно. Вырывался к ней, когда только мог, но этого было мало-мало-мало.

Задуматься, всем ли довольна в сложившейся ситуации Элга, Викингу до поры до времени отчего-то не приходило в голову. Казалось, она ведет себя как прежде, радуется его приходам и звонкам, ластится при встрече. Уроки делит поровну между ним и Юлькой, сидит то на второй парте, то на четвертой. Когда он подцепил ОРВИ, ведьмочка ежедневно звонила и даже однажды забежала проведать.

Внешне всё оставалось как было, но что-то неуловимо изменилось. Их отношения теперь напоминали качели – вверх-вниз, ссоры-примирения, охлаждение-сближение. Временами на Таволгу «находило», она делалась язвительной, холодной, чужой, изворотливой, как угорь. Отказывалась понимать простые на первый взгляд вещи, взбрыкивала на ровном месте и уходила, не прощаясь.

Впрочем, мирилась она всегда первая. Появлялась на горизонте чуть ироничная, смущенная, ласковая, виноватая.

Иногда Викингу казалось, будто она знает что-то такое, чего не знает он, будто она повзрослела, а он – нет. Или… наоборот?

Впрочем, дело было не только и не столько в участившихся ссорах. Параллельно с ними происходило нечто иное, глобальное, непонятное и неприятное. Викинг долгое время не понимал, что именно. Или не хотел понимать.

Что-то неопределимое, едва заметное витало в воздухе. Смутные слухи, недомолвки, шепотки, косые взгляды одноклассников, смешки украдкой, разговоры, смолкавшие при его приближении. Словно он каким-то чудом вернулся в то темное время, когда не дружил еще с Андрюхой, и вокруг заново концентрировалось жуткое, неостановимое, инертное инферно общественного мнения.

На этот раз друг-приятель отчего-то не рвался его спасать. Не участвовал в общем заговоре, но и только. Березовская следовала его примеру, но косилась с сочувствием, и её хотелось за это убить.

Викинг давно перерос страх перед чужими мнениями и оценками, тем не менее непонятность происходящего беспокоила его не на шутку.

––

Димка носился от горки к качелям, от скамейки к карусели и обратно, являя собой живой пример броуновского движения. Увязавшийся гулять с ними за компанию Андрюха без остановки трепался о всякой ерунде. Задавал вопросы и сам на них отвечал, удивлялся, восхищался, смеялся собственным шуткам. Чем дальше, тем больше Викингу казалось, что тщательно поддерживаемый приятелем уровень белого шума служит лишь одной цели – не дать начаться серьезному разговору.

Пройдя по брусьям, Андрюха рассказал несмешной анекдот про чебурашку, посмеялся, спрыгнул и, продолжая бубнить, направился к турнику. Подтянулся пару раз и предложил с наигранным энтузиазмом:

– Может, в салочки погоняем с малым?

Почему-то именно в эту минуту у Викинга закончилось терпение. Хмуро уставившись на приятеля, он потребовал:

– Колись уже, что не так.

Тот поболтал ногами, спрыгнул. Пару раз рассеянно пнул носком заношенной кеды стойку турника, будто проверяя оную на прочность. Уставился в землю и, тяжко вздохнув, насквозь ненатурально пробасил:

– Ты о чем?

– Обо всей этой… – Вик не удержался от емкого определения. – Когда смеются и шепчутся за спиной. Думаешь, я слепой и глухой?

– Да ничего такого, не выдумывай.

– Я где-то проштрафился?

– Нет, почему, – загнанный в угол Андрюха еще раз пнул несчастную стойку.

– Что тогда?

– Да не заморачивайся, всё фигня. Кроме пчел. Пчелы – тоже фигня.

– Поссоримся, – сурово пообещал Викинг.

Андрюха вскинул на него совершенно несчастные, полные безысходной тоски глаза.

– Если скажу – тем более.

– Что – тем более?

– Тем более поссоримся. Может, даже подеремся, а я не хочу, ты – мой друг. Если тебе так нужно знать – спроси Березовскую.

– Кого-о?

– Машку, – тише и неувереннее повторил Андрюха, вновь пристально уставившись на мыски собственных замызганных кед.

– Ла-адно, – протянул Викинг, мало что понимая.

К Машке он, конечно, не пошел. Откровенничать с ней хотелось меньше, чем с кем бы то ни было в классе. По накалу отчаяния приятеля можно было, конечно, догадаться, с какой стороны дует ветер. Одна беда – догадываться ой как не хотелось, и Вик предпочел до поры до времени забыть о неприятном разговоре.

Спросить у Элги, что происходит, ему даже в голову не пришло – ведьма существовала словно бы в параллельном мире, над и вне мелких школьных конфликтов.

––

Позорно проигранная эпическая битва с Жердью случилась прошлой весной, незадолго до выпускных экзаменов, а после них Женька пропал с радаров. Может, ушел в армию или уехал куда-нибудь на заработки. По крайней мере, Викингу хотелось так думать. Эль больше ни на что не жаловалась и вообще с тех пор ни разу о Жерди не упоминала.

Тем больший шок, на фоне обманчивой тишины и спокойствия, вызвало внезапное прозрение.

У репетитора по физике разболелся зуб, занятие отменили, и Вик, пользуясь моментом, набрал на домашний Эль. Никто не ответил, и он решил на всякий случай пробежаться по окрестным дворам – вдруг она гуляет с кем-то из девчонок.

Как ни странно, он ее действительно нашел. Правда, далеко не сразу и вовсе не там, где искал. Наткнулся случайно, минуя по кратчайшей траектории расстояние между очередными дворами.

Заросшая, удаленная от обжитых мест часть Совиного парка. Заброшенная беседка. Шесть человек. Два незнакомых, небритых, угрюмых качка. Придурок в косухе, один из тех, кто позапрошлой весной в компании Жерди и других парней устроил им с Таволгой гоп-стоп. Тощая белобрысая Наташка. Элга в огромной мотоциклетной куртке с чужого плеча. Женька собственной персоной. Еще более загорелый и возмужавший, чем год назад.

Все, как один, с сигаретами. Тянет приторно-сладковатым дымком. Гогот слышится издалека. На полу беседки – пустая бутылка из-под портвейна. Вторая, ополовиненная, идет по кругу.

Викинг оторопело застыл на виду, прямо напротив входа, понимая, насколько глупо и самоубийственно действует, не в силах сделать ни шагу.

Жердь заметил его первым.

– А, малахольный, – протянул лениво, но, что поразительно, вполне добродушно. – Привет.

Элга обернулась. Не удивилась. Не испугалась. Не смутилась. Одним движением затушила сигарету о перила, на которых сидела. Непринужденно выскользнула из-под лежащей у нее на плече Женькиной руки и сообщила в пространство:

– Мне пора.

– Точно? – Жердь не то, чтобы спорил, а словно бы сомневался.

Она сняла куртку, протянула ему.

– Ага.

– Ну, бывай, малАя.

Небрежно кивнув остальным, она как ни в чем не бывало выпорхнула из беседки. По-хозяйски подхватила Вика под руку и потащила прочь. Он подчинился, механически переставляя ноги. Перед глазами маячило потерянное, бесконечно несчастное лицо Андрюхи. Вот, значит, о чем друг-приятель не желал рассказывать. Что ж, его можно понять.

Они быстро и целеустремленно шагали непонятно куда… или откуда. Беседка давно скрылась из вида, гогот затих в отдалении. Оба не решались заговорить. Вик догадывался, что будет, если он откроет рот. Предполагал, что она ответит, и чем всё может закончиться. Поэтому молчал.

Почему молчала Элга, оставалось загадкой. Боялась? Злилась? Чувствовала себя виноватой? Прикидывала, что съесть на ужин?

С каждым шагом тишина становилась всё более нестерпимой и бессмысленной.

Наконец, Вик не выдержал, бросил пробный камень:

– Давно общаетесь?

– С кем? С Женькой?

Вик не удостоил ее ответом.

– Это важно?

– А ты как думаешь?

– Ну, допустим, с прошлой весны.

– Ты не рассказывала.

– А должна была?

– Тебе виднее.

– Вик…

– Мне казалось, тогда, в подъезде, тебе не слишком понравилось его общество.

– Не слишком, – ведьма выпустила локоть Викинга, сунула руки в карманы джинсов, ссутулилась.

– Тем не менее вы встречаетесь. Не усматриваю логики.

– Он пришел на следующий день. Просил прощения. Обещал никогда больше так не делать.

– Как «так»?

– Не целовать, не хватать, не приставать, пока не разрешу.

– Пока не разрешишь?

– Ну, это фигура речи.

– Ясно.

– Предложил дружить. Я согласилась.

– И как? Дружите?

– А не заметно?

– И не пристает.

– Нет.

Понемногу темнело. Всё более замедляя шаги, они брели плечом к плечу незнамо куда по влажной от дождя, заляпанной разноцветными кляксами листьев дорожке. Сверху моросила водяная пыль. От Элги незнакомо пахло алкоголем и тем самым, приторно-сладковатым. От этого делалось не по себе.

– Чего тебе не хватает? – спросил он тоскливо. – Скучно со мной, да?

– Викинг… ты не понимаешь.

– Где уж мне.

– Будем разговаривать или ссориться?

Ссориться однозначно хотелось больше. Может, даже двинуть по уху.

– Разговаривать.

– Тогда сбавь обороты.

– Весь внимание.

– Всё сложно.

– Так объясни.

Шаг, другой, третий. Тяжкий вздох.

– Мне нравится с ним общаться.

– Я заметил. Скажи, ты хочешь быть с ним или со мной?

Эль резко остановилась, преграждая ему дорогу. Бесстрашно заглянула в глаза.

– С тобой. И с ним.

– Ага. Он – любимый, и я – наивная, надежная и привычная френдзона.

– Нет, не так. Вы абсолютно разные, как параллельные миры, и оба мне необходимы. Если попытаться упростить, он – телесное, ты – духовное.

– Я и говорю, френдзона.

– Нет!

Он выразительно молчал.

– Намекаешь, что я – распоследняя б…дь?

Викинг уставился в вечереющее небо. На нее смотреть больше не было сил.

– Может, и так, – на удивление спокойно согласилась Элга. – А может, и нет. Послушай, давай ещё немного пройдемся, на ходу легче говорить. И слушать. Ты будешь молчать и злиться, а я попробую объяснить, что происходит. Не с общепринятой точки зрения, с иной.

Он вновь не снизошел до ответа, но пойти пошел.

– На самом деле, я не с ним, и не с тобой. Я – сама по себе.

Каблучки неровно стучали по асфальту. Ему казалось – стоит ей повернуться, стоит дотронуться до него, и он рассыплется в мелкую труху, не выдержав напряжения.

– В дневнике у прабабушки, почти в самом конце, упоминается о неких «якоре» и «хаосе». Я долгое время не догоняла, что к чему, и только недавно начала догадываться. Могу дать почитать, только ты помнишь – почерк у неё как у врача, да еще дореволюционный алфавит.

– Перескажи своими словами.

– Попробую, – она помолчала немного. – Звучит примерно так: «Якорь и хаос есть две противоположности и неделимое целое. Сами находят ведьму в начале пути и сопровождают всю жизнь. Хаос делает ведьму ведьмой, порождая и пробуждая сущность её. Якорь, ровно ось стержневая, держит ведьму, не дает сорваться в водоворот, умножая силу её.»

– Клёво, но не слишком понятно.

– Чтобы понять, надо почувствовать.

– Значит, не судьба. И кто, по-твоему, я?

– Якорь, разумеется.

– А Жердь, значит, хаос. Он тоже в курсе?

– Нет. Столь тонкие материи его не интересуют, – в голосе Элги прорезался холодок.

– И быть с кем-то одним – не вариант.

– С вами обоими я почти всемогуща, силы словно утраиваются.

– А зачем им утраиваться? В планах – уничтожение мира?

– Чего?!

– Ну, всемогущие в книжках и фильмах всегда так делают. Разносят мир в дребезги и пополам. Обычно – ради великой цели и созидания в будущем.

– Придурок, – в голосе ведьмы явственно звучали досада и разочарование.

– Это всё? Больше тебе нечего добавить?

– Нечего.

Вик честно попробовал внушить себе, что с юной, ветренной, взбалмошной девочкой разговаривает взрослый, умный, умеющий держать себя в руках мужик. Сердце гулко бухало в груди, пытаясь пробить грудную клетку, организм ощутимо потряхивало.

Победил не взрослый и не умный. Зато искренний. Черное безвыходное отчаяние выплеснулось жгучим ядом.

– Дебила из меня не делай, – взревел он, и сразу почувствовал облегчение.

Торможение. 1997-98. Водные процедуры

Звонок грянул в полпервого ночи. Почему-то Вик точно знал, кто звонит и кому. Кубарем скатился с кровати, добежал до кухни. Сипло пробасил со сна, обмирая от нехорошего предчувствия:

– Але?

Шелест. Невнятный шёпот.

– Что? Говорите громче, не слышно.

– Викинг, забери меня отсюда.

– Эль!?

– Забери меня.

– Где ты?

– У Наташки.

– Что ты там…

– Я в гостях. Типа.

– Сейчас?! Тебя что, мать отпустила?

– Мать на дежурстве, а Натахины предки на даче.

– Обалдеть, – он переступил босыми ногами по холодному полу, зябко поежился.

– Вик, я сама не дойду.

– Почему?

В дверях бесшумно материализовалась укутанная в пуховой платок мать. Кинула ему под ноги тапки, прислонилась к косяку, настороженно вслушиваясь в разговор.

– Я… – истерический смешок, – на ногах не держусь.

– А чего мне звонишь? – он украдкой покосился на мать. – Позвони своему.

– Чего ему звонить, он здесь.

На несколько секунд Вик потерял дар речи.

– А. Ну, супер. А я причем?

– Ви-икинг, я умру.

– Ничего с тобой не сделается.

– Сделается. Пожалуйста, забери. Пожалуйста!

Она почти кричала. Что-то в ее голосе свело на нет все принципы, все логические доводы, все обиды.

– Из квартиры выйти сможешь?

– По… постараюсь.

– Через пятнадцать минут буду, – бросил он зло и отрывисто.

В трубке пошли гудки. Мать смотрела вопросительно.

– Мне к Ольге надо, – отводя глаза, буркнул он.

– Точно?

– Точно.

Она вздохнула.

– Доброго совета ведь не послушаешь?

– Нет, – он мотнул головой.

– Зря. Ругаться я с тобой не хочу, драться тем более. Отца будить не стану, но, чтобы ты знал – я – против.

– Я тоже, – он глянул на нее отчаянными глазами.

– Оденься теплее. Паспорт захвати и пятерку на, вдруг пригодится, – она сунула ему старенькую потертую банкноту. – Когда дома у нее окажешься, позвони, чтобы я не волновалась понапрасну.

Он приобнял её на ходу, чмокнул в прохладную щеку.

– Спасибо, мам.

––

Замок клацнул где-то наверху, когда он заходил в подъезд. Вик начал медленно подниматься, настороженно прислушиваясь. Шагов не слышно.

Ведьма сидела на четвертом этаже, прямо на полу, на грязном ледяном кафеле. Джинсы, не слишком чистая водолазка, никакой верхней одежды. Отсутствующий взгляд, потеки туши, иссиня-бледная кожа, потускневшие волосы. Сердце сжалось, такой он ее еще не видел.

– Вставай давай.

Она беспомощно заскребла каблуками. Как только сюда добралась?

Чертыхнувшись, он подхватил горячее невесомое тельце подмышки, поднял рывком. Закинул себе на шею тонкую безвольную руку. Пахло от ведьмы… да нет, скорее воняло, адской смесью духов, немытого тела, перегара и тем, мерзким и сладковатым, что тревожило Викинга сильнее прочего.

– Поскакали.

– Иго… го, – обреченно кивнула Элга.

Перед выходом на улицу он кое-как, стараясь не выпустить из рук почти бесчувственное тело, стащил с себя куртку, завернул в нее ведьму. Хорошо, что свитер ему мать летом связала теплый, долго хранящий тепло.

Десять минут от квартиры до квартиры растянулись на полчаса. Дважды они чуть не грохнулись. Ноги Эль выписывали невообразимые кренделя, лужи её прямо-таки притягивали, к тому же она то и дело норовила свернуть на проезжую часть.

По лестнице на третий этаж Вик её буквально занёс.

– Ключи есть?

– Неа, – она легкомысленно помотала головой, глупо улыбнулась и махнула рукой.

Замок послушно щелкнул.

– «Видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий», – пробормотал Вик, запирая дверь изнутри. – И чего ты сразу домой не телепнулась.

Глаша прискакала из комнаты, прошлась боком вдоль стены, свернула хвост вопросительным знаком.

– Мя?

Элга сбросила куртку на пол, метнулась в ванную.

С полчаса её немузыкально выворачивало.

Сначала он тупо сидел на табуретке в прихожей. Потом вспомнил, что мать беспокоится. Волоча по полу шнур, отнес телефон на кухню, плотно прикрыл за собой дверь. Сообщил, что все живы и в безопасности, попросил не ждать и ложиться. Вернул аппарат на место, заглянул к ведьме:

– Ты как?

Эль размашистым жестом выставила в его сторону руку с оттопыренным большим пальцем и снова склонилась над унитазом. Атмосфера в ванной царила еще та – к прочим ароматам теперь примешивался запах рвоты.

– Мать когда вернется?

– П-после шести.

– Утра?

– Нет, блин, вечера.

Значит, часа через четыре.

– Раздевайся, – потребовал он.

Без единого вопроса, не задумываясь, будто солдат в казарме, она избавилась от водолазки, попробовала стащить джинсы, но запуталась в штанинах и чуть не упала. Викинг помог, отводя глаза и стискивая зубы. Слишком противоречивые мысли и желания его обуревали.

– Живо под душ.

Когда он окатил ее холодной водой, Эль завопила, как резаная.

– С ума сошла?! Хочешь, чтобы соседи ментов вызвали?

Она заткнулась, меленько дрожа, обнимая себя руками. Темные от воды волосы облепили спину с по-детски трогательными позвонками и худенькие плечи.

Вик переключил на теплую, почти горячую, и снова на холодную. Она тихонечко подвывала, как маленькое, незаслуженно обиженное приведение.

– Очухалась?

– А… а-га, – лязгая зубами, согласилась Элга.

– Тогда вылезай, – он выключил душ и протянул руку.

Ведьма уцепилась за него, и, неуклюже поскальзываясь, полезла из ванны.

Протягивая полотенце, Вик взглянул ей в лицо и фыркнул:

– Ты прямо енот.

На самом деле, Эль скорее походила на упырицу или утопленницу. Спутанные мокрые волосы, тушь растеклась вокруг глаз чернильными пятнами, кроваво-красная помада размазалась. Создавалось нехорошее впечатление, будто она кого-то недавно загрызла.

Худо-бедно, как сумела, ведьма умылась, остальное стерла полотенцем.

– Идти можешь?

– А-га.

Она решительно шагнула в коридор и не вписалась в дверной проем, неловко ловя руками ускользающую действительность. Вик подхватил под локоть и повел в кухню. Приказал:

– Сидеть.

Притащил из комнаты халат и тапки. Может, её, а может – матери, фиг поймешь. Ушел в ванную – устранять последствия. Туалетной бумагой устранялось не очень, но тряпки он не нашел. Кое-как прибравшись, спустил воду, вернулся.

С халатом она справилась. Грязное мокрое полотенце валялось на табурете. Некоторое время Вик с сомнением его разглядывал. Наконец, отволок туда, где взял, и попытался расправить так, чтобы кроваво-черные разводы не бросались в глаза.

Поставил чайник на газ, оседлал влажную после полотенца табуретку. Сухая, мокрая, однофигственно – после экзерсисов в ванной он промок практически до нитки.

Хмуро уставился на неиссякаемый источник проблем.

– Ну?

– С-спасибо, – прошептала Элга, пряча глаза.

– Стыдно?

– Да.

– Будешь еще так делать?

Она истово и совершенно неубедительно замотала головой.

– Чай, – он не спрашивал, скорее информировал.

– Ой, не на-адо.

– На-адо, – передразнил он. – Отравление этанолом – штука серьезная. Плюс – обезвоживание.

– К-каким еще этанолом? Н-никакого э… этанола, – ведьма икнула.

Плеснув кипяток в первую попавшуюся кружку, он сыпанул туда же найденную на столе заварку, сунул Таволге в руки.

– Пей!

Она покорилась.

Вик украдкой глянул на часы. Четвертый час. Мамадорогая. Мать наверняка не спит. Сидит на кухне, ждет непутевого сына.

– Голова не кружится?

– Вроде нет.

– Не тошнит больше?

– Вот зачем ты спросил? – она судорожно сглотнула.

– Допивай и ложись, а я пойду.

Он заставил себя подняться с шаткой табуретки. Эль вдруг порывисто вскочила, шагнула к нему, повисла на шее.

– Вик…

– Что? – откликнулся он ледяным тоном, старательно отворачиваясь.

– От меня пахнет, да?

– Уже нет.

Глаша путалась под ногами.

– Уйди, кошка, – бессильно простонала Элга. – Без тебя тошно.

– Мя? – удивилась Глаша.

– Ви-ик.

Он засунул руки глубоко в карманы. Остро ощущая, что поясок на её халате практически развязался, а сам халат распахнулся.

– Он тебя… – Вик откашлялся.

– Нет, – отрезала она. – Ничего он не делал. Никогда. Он держит слово.

– А чего тогда сбежала?

– Не хотела заблевать чужой туалет.

– Зато свой не пожалела.

– Вик, останься, прошу тебя.

– Мать волнуется.

Он мягко, но решительно высвободился, вышел в прихожую. Присев на корточки начал шнуровать ботинки. Глаша боднула коленку, прошлась шелковистым боком вдоль спины. В одну сторону, в другую. Викинг машинально ее приласкал, поднял с пола куртку.

– Не уходи, – голос Элги странно вибрировал, будто она из последних сил сдерживала слёзы. – Останься, пожалуйста.

– Не получится.

– Что тебе стоит?

– А ты колдани, вдруг удержишь, – посоветовал он и тут же пожалел. Язык мой – враг мой.

– Совсем сбрендил?! Вик…

Он отступил так далеко, как позволяла малогабаритная прихожая, скрестил на груди руки.

– Ладно. Давай по чесноку, как есть. Ты выбрала. Ты с ним. Причем тут я?

– Никого я не выбирала!

– Конечно. Не сидишь ты со мной потому, что с девочками шептаться веселее. Не общаемся мы потому, что так получилось. И сегодня ночью у Наташки вы с ним вместе оказались совершенно случайно.

Викинг понимал, что передергивает, но остановиться уже не мог.

Она молчала, гневно сопя носом.

– Смотри, – продолжил он буднично и размеренно, стараясь держать себя в руках. – Расклад простой. Один раз мы с ним уже дрались. Тогда у меня были причина и повод, зато практически не было шансов. Подозреваю, что дело не дошло до больницы только потому, что ему не захотелось в ментовку. Теперь ты желаешь, чтобы повод появился у него.

– Ах вот в чём дело?! – слезы мгновенно высохли, глаза Таволги сверкнули яростью. – Ты попросту боишься?!

– А не должен? Инстинкт самосохранения, знаешь ли, никто не отменял.

– Значит, вот насколько я тебе нужна?!

– Ты, которой нужен другой, не нужна вообще.

На пару секунд она потеряла дар речи, а потом завопила так, что слышно было, наверное, даже на соседней улице:

– Ну и вали отсюда, трус паршивый!!! Вали, выметайся, не хочу тебя больше видеть!!

Его вынесло этим криком на площадку и пронесло вниз по лестнице. Второй раз за вечер вспомнились «Чародеи». Что-то там было такое, кажется «Убирайся вон, пока я не развеяла тебя по ветру!»

Торможение. 1997-98. Эпидемия

Теперь они не только сидели порознь, но и не разговаривали. Даже не здоровались. Таволга проходила мимо, глядя сквозь, будто Викинг сделался прозрачным.

Через пару недель неладное почуял даже Андрюха. Указал через плечо большим пальцем, пихнул легонько локтем в бок:

– Чё, опять поцапались?

Вик мотнул головой.

– Врешь.

– Да фигня.

– Ну да, девчонки, что с них возьмешь. А кстати слышал, чего народ балакает?

– Чего?

– Про Жердь.

Викинг напрягся. Бросил с нарочитым безразличием:

– Он причем?

– Может, и ни причем.

– Вот и ладно.