Живая вода

– Жердь заболел, – подала голос с передней парты вечно подслушивающая Машка.

Иногда Вику казалось, будто её уши самопроизвольно поворачиваются в их сторону, словно чуткие локаторы. За последние месяцы любопытство отчего-то сделалось второй Машкиной натурой. Было странно и неприятно – раньше за ней такого не водилось.

В отличие от черствого приятеля о причине случившегося меж ним и Таволгой трындеца Березовская за прошедшие дни спросила уже трижды. Сначала как бы между прочим. Потом – настойчивее. В третий раз повела себя и вовсе прилипчиво, как пресловутый банный лист. Ей он, разумеется, тем более ничего рассказывать не стал.

– Ну и что? – как можно равнодушнее пожал плечами Вик. – Все болеют.

– Его позавчера утром на скорой увезли. Под капельницей. Всё лицо в язвах и дергался как припадочный.

– Откуда дровишки?

– Из проверенных источников, – загадочно усмехнулась Машка.

– Фирма веников не вяжет, – поддержал её Андрюха.

– Да вы прямо ходячие «Известия».

– Между прочим, шутки шутками, а наша Таволга, если кто не в курсе, в одной компашке с ним тусит, как бы заразу какую в класс не притащила. Я бы на вашем месте держалась от неё подальше.

– Мало ли, кто с кем… – холодно начал Викинг, но тут случайно поймал взгляд Березовской и осекся на полуслове.

Чего в этом взгляде было больше – материнского сочувствия, сострадания, сожаления, горького разочарования, он затруднился бы ответить, но смесь получилась по истине гремучая. Казалось, Машка сейчас возденет белы рученьки и заголосит над ним на манер Ярославны.

– Ты сказать что-то хочешь? – враз онемевшими губами процедил Викинг.

Она отвела глаза, будто обожглась.

– Да нет, ничего. Просто жалко тебя-дурака.

– С чего бы?

– Да так.

– Может, объяснишься?

– Не хочу.

– Сказала «А», говори «Б».

– Зачем? Сам все знаешь.

– Ничего я не знаю.

– Не знаешь – так спроси.

– Уже спросил. Ты не отвечаешь.

– Не у меня.

Поединок взглядов. Почти уже злой – Машкин, негодующий – Викинга.

– Э, народ, вы чего? – Андрюха встревоженно завертел головой. – В чем дело-то?

– В том, что кто-то слишком много на себя берет, – сказал, как выплюнул, Вик.

– Очень надо, – Машка отвернулась и склонилась над тетрадью, изображая живейший интерес к географии.

––

Новый год он отметил, как полагается, дома, в кругу семьи. Жевал, не чувствуя вкуса, оливье и селедку под шубой. Слушал бой курантов. Смотрел фигурное катание. Чокался шампанским. Улыбался, потому что нельзя же на Новый год сидеть с постной мордой. Поздравлял. Желал. Дарил подарки. Получал подарки.

Димка бесил – носился, визжал, скандалил и брыкался. Порывался играть в хоккей в коридоре свежеподаренной клюшкой. Чуть не уронил елку. Разбил бокал и залил скатерть и пол липким морсом.

Вик молча собрал осколки, отнес в мусорное ведро. Вытер кое-как лужу, вернулся за стол.

Казалось, единственное, что можно сделать, чтобы загасить боль – перестать быть. Выйти на балкон, шагнуть с него и раствориться в полной фейерверков и салютов темноте.

В полночь позвонила великодушно забывшая о размолвке Машка, обменялись дежурными любезностями. После Вик набрал Андрюхе. У того было занято с полчаса, потом друг-приятель прозвонился сам. Протрепались бодро-весело до часа ночи. Вот и все радости.

Около двух Вик ушел к себе.

––

Миновали каникулы, началась третья четверть. Столь же безрадостная, как и предыдущая.

К середине февраля эпидемия гриппа выкосила почти половину школы. В кабинетах и коридорах сделалось пусто и непривычно тихо. В течение недели один за другим слегли Юлька Шандарай, Машка и Андрюха. Викинг пока держался. Как и Элга. Каждый демонстративно сидел один за партой, друг с другом оба по-прежнему не разговаривали.

Аннушка с распухшим носом и слезящимися глазами забежала на перемене, оглядела класс и горестно изумилась:

– Всего десять человек? А остальные где?!

– Болеют, – радостно наябедничала спортсменка Давыдова. Она обожала нестандартные ситуации.

– Чтобы справки у всех были! – по непостижимой женской логике пригрозила классная присутствующим.

– А как же, обязательно. Куда ж без справок, – обстоятельно поддержал разговор Денис.

– А с дежурством что? – спохватилась Аннушка. – Сегодня чья очередь?

– Моя и Березовской, – подал голос Викинг.

Перспективы не радовали. С Машкой дежурить не сахар, но всё же веселее, чем одному.

– А где она? Тоже болеет?!

– Ну да.

– В одиночку нельзя. Денис, ты когда и с кем?

– С Шестопаловой в четверг.

– Так, у вас пока комплект. Давыдова?

– Я с Мишкой в пятницу.

– Таволгина?

– Завтра с Юлей, но она болеет.

– Значит, отдежуришь сегодня с Вороновым, а завтра посмотрим.

Викинг обмер.

– Анна Михайловна, да не надо, я один справлюсь.

– Не положено. Отдежурите как я сказала – вдвоем. И даже не думайте отлынивать или сбегать – зайду, проверю.

––

Понемногу темнело, за окном мела метель. По ту сторону двери царила прямо-таки обморочная тишина, казалось, кроме них в школе не осталось ни единой живой души.

В кабинете только что молнии не сверкали. Он злобно шваркал стулья на парты, Элга подметала спустя рукава, так, что даже обертки от конфет и жвачки оставались на прежних местах.

– Мусор вынеси пожалуйста. И воды набери.

Он покосился, точно норовистый жеребец:

– Чего я-то?

– Ваш туалет ближе.

– Нет смысла, пока пол не подметен.

Кивнув с удивительной покладистостью, она продолжила безрезультатно возить щеткой. Не выдержав, Викинг пошел следом – подбирать фантики и бумажки. Решив, очевидно, что он отлично справляется и без неё, Элга занялась цветами. Кое-как обкорнала ножницами сухие листья и соцветия, сунулась в один шкаф, в другой.

– Не знаешь, где лейка?

– Внизу слева, – машинально ответил он. И чуть позже привычно добавил: – Другое лево.

Сменив траекторию, она, наконец, распахнула нужную дверцу.

Подошла, бесцеремонно ткнула в Вика дырчатым раструбом носика:

– Воды принеси.

– А где «пожалуйста»?

Глаза Элги сузились.

– По-жа-луй-ста.

Молча забрав лейку, он направился в туалет.

Вскоре вода струйками побежала с подоконников. Викинг наблюдал со смешанным чувством.

– Пол мыть будем? Или ты уже?

– Конечно, неси воду.

Что, опять?

На сей раз «пожалуйста» он требовать не стал. Притащил ведро, плюхнул на пол в проходе.

– Ну, чего ждешь? Тряпки за шкафом у батареи.

– А ты чего?

– А у меня вот, цветочки.

– Насмерть зальешь.

– Ничего, Аннушка новые заведет, у неё хобби.

Вик поразмыслил немного. Поднял ведро и одним размашистым движением разлил на пол.

– Совсем сбрендил?! – завопила Элга, вскакивая на стул.

– Ой, беда-беда. Видишь, как бывает, берет ведро и случайно опрокидывается.

– Юродивый! Вниз протечет, к первоклашкам!

– Не сразу, – успокоил Викинг. – Можно испарить по-быстрому. Или обратно в ведро вернуть. Магическим способом. А если никак – спускайся и помоги устранить катастрофу.

– Сам устраняй!

Вик демонстративно уселся на парту, сложив руки на груди.

– Придурок!

– А то!

Совместными усилиями они кое-как справились. Туфли Элги потемнели от воды, волосы растрепались. По щеке протянулась серая полоска грязи.

Вик по привычке потянулся… и отдернул руку.

– Испачкалась.

– Где?

Он показал. Эль с силой провела по лицу рукавом.

– Всё?

– Всё.

– Спасибо. Иди мой ведро.

Вернувшись, он обнаружил, что неугомонная ведьма осваивает доску. Точнее – ищет губку. Аннушка недавно добыла её где-то взамен вечно испачканной мелом тряпки и страшно этим гордилась. Странно, обычно губка лежала, всегда готовая к работе, на видном месте.

– Где же… Вик, ты не брал?

– Зачем бы?

Губка так и не нашлась. Зато нашлась тряпка. Незнакомая, какая-то левая, совершенно сухая и заскорузлая, давным-давно засунутая кем-то в щель между доской и стеной. Элга не без труда ее вытащила, кое-как расправила, встряхнула. Полетел мел. Викинг принялся раздраженно смахивать со штанов белую пыль.

Ведьма наблюдала с невинной улыбкой.

– Антиквариат, однако. Сполоснешь?

– Наш туалет ближе?

– Угадал.

– Лег-ко.

Шагнув к ней, Вик протянул руку, но Эль отступила назад, к стене. Он поднял бровь:

– Ты чего, боишься?

– Разбежался.

Она вновь тряхнула тряпкой, прямо ему в лицо.

– С ума сошла?

Продолжая невинно улыбаться, ведьма спрятала тряпку за спину и попятилась в угол. Вик попытался отобрать. Вышло глупо и неуклюже. Некоторое время они молча боролись, как придурочные второклашки.

Зажатая в угол Элга сопротивлялась энергично и отчаянно, будто от владения тряпкой зависела её жизнь. Викинг чем дальше, тем хуже соображал, что делает. Понимал только, что хочет вот так отбирать тряпку до самого утра, а может, и дольше, всю жизнь.

Совсем близко от лица светились шальные изумруды глаз, покачивалась в маленьком ухе каплевидная сережка, горели яркой помадой чуть приоткрытые губы. Два тонких слоя ткани – его тенниска и её рубашка. Две верхние пуговицы расстегнуты. В пылу борьбы расстегнулась и третья. Нижнее белье Таволга не признавала.

В какой-то момент он, напрочь забыв про тряпку, прижал ведьму к себе так, будто через минуту её отнимут навсегда. С горловым рычанием, которому сам мимолетно удивился, приподнял её над полом, отнес на ближайшую парту, усадил и навис, не давая шевельнуться. Почувствовал себя дурашливым псом, который сумел догнать дворовую кошку, и теперь понятия не имеет, как поступить с добычей. Протянул угрожающе:

– Нн-у?!

Она слабо трепыхнулась. Выгнулась, обняла его, обхватила ногами. Тихонечко застонала.

Да что, черт побери, происходит?!

Слетела заколка, шелковистые волосы веером рассыпались по парте.

Плавная дуга бледной изогнутой шеи. Четко очерченные скулы и подбородок. Четвертая расстегнутая пуговица. Склонившись, он приник как вампир к глубокой ямке над ключицей. Ее ладошки забрались под тенниску, щекотали, едва касаясь, спину и грудь. Его словно било разрядами, кожа от прикосновений горела.

Какое-то время он еще помнил, что Аннушка может зайти в любую минуту. Прикидывал, что неплохо бы заклинить дверь ручкой швабры. Затем звякнула пряжка ремня, и крышу снесло напрочь. Кажется, они целовались и кусались, обнимались и боролись одновременно. Куда-то улетела тенниска. Окончательно расстегнулась рубашка. На губах – привкус помады и крови. Парта ходила ходуном.

Он понятия не имел, что и в каком порядке следует делать, а главное – как?!

Оказалось – знает ведьма. Интересно, откуда?

Нет. Не интересно.

Провал, и они уже каким-то непостижимым образом очутились на полу. Вокруг высился лес металлических ножек, и это было хорошо – от двери их бы увидели не сразу.

Он оказался снизу, затиснутый в узкий ряд между партами, ощущая голыми лопатками прохладу линолеума. Ведьма нависала над ним, ритмично двигаясь, сосредоточенно глядя в глаза. Холодный свет люминесцентных ламп, проникая сквозь полог её волос, становился волшебным, осенне-теплым.

Какое-то время он подчинялся ее кипучей, неуемной энергии, уплывая куда-то далеко в рыжеватом свечении, в запахе трав и хвои. Затем не выдержал, перехватил инициативу.

Ведьма вновь длинно и протяжно застонала, запрокинув голову.

Мир вокруг взорвался сверхновой и перестал существовать.

Торможение. 1997-98. «А у нас водопровод. Вот.»

Обнявшись, они лежали на так и не просохшем до конца полу. Вик никак не мог заставить себя разжать руки. Казалось, что сейчас она только его. А если отпустить… кто знает.

– Ты как?

– В порядке.

Он через силу разлепил веки. Класс преобразился. Бледные в свете люминесцентных ламп огоньки плавали вокруг, медленно поднимались к потолку. Великое множество огоньков – десятки, сотни, может быть даже тысячи. Медовые отсветы на обнаженной коже Эль, на волосах. Как тогда, летом, после экскурсии в заброшки.

Значит, что, ей было хорошо с ним?

А ему?

– Замерзла?

– Неа, – глаз она так и не открыла. Только улыбнулась блаженно и расслаблено.

Он нашарил рубашку, накинул на обоих. Таволга поерзала, удобнее пристраивая голову у него на плече.

Надо вставать, одеваться, приводить всё в порядок. Спасти цветы. Помыть доску. Доставить единственную и неповторимую ведьму до дверей квартиры и сдать с рук на руки Елене Николаевне.

Последнее делать особенно не хотелось. Вообще, отпустить Эль хоть на минуту казалось делом немыслимым, невозможным. Вик глубоко вдохнул горьковато-пряный аромат её волос, вновь закрыл глаза, глупо и счастливо улыбнулся, ощущая рядом живое тепло.

– Тоже мне, кавалер, – насмешливо поддразнила ведьма, легонько ткнув его кулачком в бок. – Кто тебя только воспитывал. Нет, чтобы дома, в спокойной и комфортной обстановке…

Он смутился.

– Полчаса назад ничего такого не планировалось.

– А ты такое всегда планируешь?

– Черт, что это вообще было?!

– А ты как думаешь?

– Знаешь, какие у такого бывают последствия?

На секунду представилось, что у них с Эль родится ребенок. Лучше – сразу два. Бывает же, что рождаются близнецы. Две маленькие озорные ведьмочки. Тогда ей волей-неволей придется остаться с ним навсегда. С ним, а не с кем-то другим. Стать его женой, жить в одной квартире, провожать на работу… про универ, конечно, придется забыть, но это ерунда. Может, как-нибудь потом, позже.

– Никаких последствий, не парься.

– Легко сказать.

– Викинг, не будь занудой. Есть такие таблетки… они решают любые проблемы.

Видение медленно растаяло, оставив во рту привкус горечи.

Исчезали один за другим сотворенные ведьмой огоньки.

Говорить хотелось еще меньше, чем отпускать. Только вот без разговоров никуда. Он немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем нырнул в диалог, как в мутное, ледяное озеро.

– Эль, что случилось с Жердью?

Ведьма пошевелилась, осторожно высвободилась, села. Натянула рубашку и принялась нарочито неспешно застегивать пуговицы.

Сделалось холодно и неуютно.

– А что с ним случилось?

– Говорят, угодил в больницу. Прямо под Новый год.

– Сведения устарели. Его неделю назад выписали. Благополучно вернулся домой. Выздоравливает.

– Месяц в больнице, ничего себе.

Она молчала. Из-за растрепанной гривы волос виднелся только кончик носа. Очень упрямый и недовольный кончик.

– Это… это ведь ты его?

Вместо ответа Эль вытянула вперед руки, повернула запястьями вверх:

– Помоги.

Викинг покорно застегнул крошечные пуговки на манжетах.

Тишина.

– Поговори со мной.

– Что ты хочешь услышать? – её голос звучал тускло и устало.

Ничего не хочу.

– Правду.

– Уверен?

– Он что-то сделал?

Пауза.

– Ничего эдакого.

– Эль?

– Что «Эль»? – она внезапно разозлилась. – То же, что и ты он сделал. Больше ничего.

Под дых будто прилетело чугунным ядром, Вик задохнулся. Тихо-тихо уточнил:

– Он же обещал.

– И сдержал слово.

– Значит, ты разрешила.

– Я разрешила.

– Он настолько лучше меня?

– Он настолько взрослее.

– Серьезно?! Один год разницы?

– Причем тут возраст!

– А что тогда?

Ее глаза сверкнули диким, неукротимым бешенством.

– Ты правда не понимаешь или придуриваешься?

– Что я должен понимать?!

– Я хотела, чтобы ты был первым, а ты… поцелуи эти бесконечные, танцы, прогулки под луной… как маленький, ей-богу. Я всё ждала, что ты… а ты никак! Я тебе про него рассказала, думала ты сделаешь что-нибудь взрослое, мужское, присвоишь меня по-настоящему. А ты… – она в отчаянии махнула рукой, – в драку полез.

Первым? Не единственным, а всего лишь первым?!

– Что плохого в поцелуях? – спросил он потеряно.

– Даже когда я попросила меня забрать… привел, раздел, вымыл, – продолжала она, будто не слыша. – Вытер, на полку поставил, как куклу, и домой ушел. Правильный мальчик. Молодец.

– А что я должен был?!

– Угадай.

– Взрослость, по-твоему, в этом заключается? В том, кто кому раньше успел… – Викинг потерялся на секунду и по-дурацки выпалил: – засандалить?!

– Не передергивай.

– Ты же с ним тогда уже…

– Ни-фи-га, – запальчиво выкрикнула Элга. – Ни в тот раз, ни раньше. Специально сбежала, чтобы ничего не случилось, чтобы ты… а ты не захотел. И тогда я решила, что вовсе тебе не нужна и не прогнала его в следующий раз, когда он… а потом разозлилась, что он не ты, и наслала порчу.

– Вот прямо очень логично, – на мгновение Вик почувствовал к Жерди нечто схожее с сочувствием. – Спасибо, насмерть не приговорила.

Она раздраженно дернула плечом, попыталась расчесать волосы пальцами, зло рванула спутанные пряди, невнятно чертыхнулась сквозь зажатую в зубах заколку.

– Ладно, с твоей точки зрения я – маленький, ни на что не способный инфантильный дурак. Не буду спрашивать, зачем тебе вообще такой нужен. Сегодня что изменилось?

– Сегодня я подумала, что уже взрослая и решу всё сама, за нас обоих.

Некоторое время он сидел, обхватив голову руками, пытаясь как-то совместить воедино два представления о мире – своё и её.

– С ним теперь что будет?

Она достала зеркальце и носовой платок, занялась лицом. Желчно усмехнулась самой себе в отражении:

– Да ничего. В больнице так и не разобрались, что с Женькой приключилось. Он думает, я его чем-то заразила или отравила. Боится.

– Правильно делает. Тебя стоит бояться.

– Думаешь?

– Уверен.

Вик неуклюже, спина и ноги затекли, поднялся с пола. Натянул тенниску и штаны, кое-как отряхнулся от вездесущего мела – руки до сих пор дрожали. Поставил на место упавший стул. Побрел вдоль класса, методично сливая воду из цветочных блюдечек в ведро.

Убрав зеркальце в рюкзак, Эль взялась помогать. Запихала обратно за доску заскорузлую, перепачканную мелом тряпку, выдвинула ящик учительского стола, и, как ни в чем не бывало, извлекла оттуда губку. Протерла подоконники и доску.

Подошла вплотную к Вику, заглянула внизу-вверх в лицо, почти материнским жестом стерла с его губ помаду. А может, и кровь.

– Хватит злиться.

Он долго не отвечал, пристально её разглядывая. Наконец, прорычал каким-то не своим, низким, вибрирующим голосом:

– Ты моя теперь. Не встречайся с ним больше, поняла?

– Ого! – она попыталась снасмешничать, но вышло так себе.

– Я не шучу.

Ведьма отвела глаза, тихо и серьезно пообещала:

– Не буду, – и потянулась к нему вся целиком, точно росток к солнцу.

Они целовались долго и как-то по-особенному, совсем не так, как раньше. Пожалуй, так Викингу нравилось гораздо больше.

Аннушка, на их счастье, в тот день так и не заглянула проверить, чем заняты дежурные. То ли отвлеклась на что-то важное, то ли пригрозила просто так, для острастки, то ли у классручки ужасно кстати случился приступ амнезии.

Окончательно стемнело. Ветер стих, снег продолжал падать крупными, тяжелыми, совсем не февральскими хлопьями. Ложился Элге на воротник, волосы и ресницы, взблескивал в свете фонарей волшебными искрами.

На ровном белоснежном полотне за ними оставались две параллельные цепочки – из небольших следов и из следов побольше. Побольше – от валенок ведьмы, поменьше – от его узких, шибко модных, абсолютно не приспособленных к зиме ботинок.

Вик только теперь вспомнил, что пропустил занятие с репетитором. Задрав голову, поймал губами несколько снежинок и тихонечко рассмеялся, сам не зная чему.

––

Безмятежное счастье продлилось до марта, почти до дня рождения Элги.

Как обычно, он вел Димку домой с продленки. Брат бодро шлепал по лужам и декламировал на всю улицу:

«– А у нас в квартие газ!

А у вас?

– А у нас водоп’ёвод!

Вот!»

Вик кивал и рассеянно улыбался.

Звенела капель, по-весеннему ярко светило солнце. Жизнь казалась простой и понятной, перспективы – сплошь радужными. Школа закончится, и они обязательно поженятся. Может, на первом курсе, или на втором. Он начнет подрабатывать, снимет квартиру, они съедут от родителей, и всё станет еще лучше, чем сейчас.

Мимо промчался, тарахтя и рассеивая веера брызг, мопед. То ли «Верховина-7», то ли «Карпаты», Викинг не успел разглядеть. На коротком сидении ютились двое – водитель и пассажир.

Дернуло в груди, но словно бы сработал некий защитный механизм – сразу Вик ничего не понял. Только застыл, глупо моргая, посреди тротуара.

Мопед давно свернул за угол и исчез из вида, смолк шум мотора, а Викинг всё стоял. Казалось, картинка отпечаталась на сетчатке – высоченный, неловко пригнувшийся к рулю водитель, пассажир прильнул к его спине, обхватил руками, точно приклеился.

Затем рывком пришло озарение.

Вел «Верховину» легко узнаваемый даже в шлеме Жердь. Сзади восседала Элга в развивающейся, оставляющей мало простора для воображения юбке.

Гладкие ноги в лайкровых колготках плотно обхватывают ляжки водителя. Блаженная самодовольная улыбка, темные очки, кожаная куртка, огромные, достающие чуть не до локтя мотоциклетные перчатки. Обычные еще несколько часов назад волосы – перьями. Совсем белые, рыжие, черные. Прежде Викинг ни у кого таких не видел.

Надо полагать, Жердь перестал бояться ведьму.

По всей вероятности, ведьма не посчитала нужным дальше держать слово. Полно, а держала ли?

Очнулся Вик от того, что братишка дергал его за пояс куртки.

– Чего ты стоишь? Ну чего? Там муйтики сколо начнутся, опоздаем!

––

Они шли-шли, а потом почему-то остановились прямо посреди улицы, на продуваемом всеми ветрами углу возле гастронома. Кажется, у Викинга не хватило сил идти дальше, да и желания особого не было. На каждой ноге – словно по чугунной гире.

Уроки давно закончились, Элга с каждой минутой всё сильнее опаздывала в художку, но словно бы об этом не помнила. Заглядывая снизу-вверх ему в глаза, придерживая за отвороты куртки, она шептала так, что невозможно было отказать:

– Не бросай меня.

Он смотрел в сторону. Ситуация зашла в тупик. Бесполезно просить, нечего сказать, не о чем спорить. Бессмысленно напоминать про данное недавно обещание.

– Пожалуйста.

Голос манил и очаровывал. Волосы, вновь обычные, с рыжиной, пушистым ореолом обрамляли словно бы осунувшееся за ночь, такое знакомое до щербинки на зубе, до родинки на виске лицо.

– Я так больше не могу.

– Я пропаду без тебя.

– Не пропадешь. Есть кому позаботиться.

– Викинг…

– Какой из меня викинг.

Поединок взглядов. Как там было у Ахматовой?

«Я сбежала, перил не касаясь,

Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка

Все, что было. Уйдешь, я умру».

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: «Не стой на ветру».

Смешно. Элга правда сегодня бежала за ним по лестнице.

– Не стой на ветру, – сказал он наконец, чтобы прервать бесконечное, рвущее сердце на ленточки молчание. – Простудишься.

– Позер, – зло, сквозь слезы выкрикнула Элга. – Выпендрежник, пижон!

– А то, – он улыбнулся. «Спокойно и жутко» не вышло. Вышло криво. Губы дернулись в нервном тике.

Сухо всхлипнув, она выпустила его куртку. Отступила. Тихо, безнадежно попросила в последний раз:

– Викинг, пожалуйста.

– Бывай.

Прозвучало грубовато, глуповато, по-детски. В самый раз.

Он уходил, спиной чувствуя ее взгляд. Опять. Ощущая, как холодеет кровь, как всё глубже становится оставленная ею на долгую память рана, как перестает биться сердце, как затягивает черный, глубокий омут. Как становится незачем жить.

Торможение. 1997-98. Старуха

Вновь он неловко ютился на колченогом табурете в темноватом, продуваемом всеми на свете сквозняками павильоне – ежегодные весенние посещения Развала становились доброй традицией.

За прошедшее время старуха почти не изменилась, только словно бы немного съежилась, уменьшилась в размерах. Или это он подрос? Впрочем, спину она держала всё так же прямо, а пристальный взгляд агатовых глаз смущал, как и прежде. Внешность цыганки, расшитая бисером жакетка и корона из белоснежных, точно лен, волос, как и раньше, притягивали взгляды покупателей.

Викинга она встретила точно старого знакомого и сразу погнала за кофе и пирожками.

Вначале разговор не клеился, бродил кругами вокруг да около. Затем, в какой-то момент, Вика прорвало. Он говорил, говорил, и никак не мог остановиться. Она слушала внимательно, не перебивая.

– …И этот, второй, он с ней, а я – не пойми кто. Хочу уйти, но не получается. Чувствую себя дураком, одержимым, обреченным.