Живая вода

– Обычно. Без белок.

Почуяв какую-то неправильность, она пытливо, снизу-вверх, заглянула ему в глаза.

– Ты какой-то не такой. Случилось что?

– Случилось. Тебя не было почти две недели.

– Ви-ик, ну ты чего, мне что, даже уехать нельзя?

– Можно.

– А чего тогда?

– Ничего. Просто соскучился.

– Я тоже, – она притормозила, неловко обняла его за шею, прижалась.

– Эль… – он запнулся, не зная какими словами выразить царящий в голове и на сердце сумбур, – пойдем с нами вечером в кино.

– С кем?

– Со мной, Андрюхой и Машкой.

– Пойдем, – легко согласилась она.

Никаких вопросов. Наверное, это хороший знак. Или нет?

– Тогда без пятнадцати семь у кинотеатра. И не опаздывай, не пустят потом.

– Ага.

––

К вечеру подморозило, поднялся ветер. Снег вился поземкой по грязному асфальту. До начала сеанса оставалось минут пять. Викинг, упрямо набычившись, торчал у входа на улице. В кармане лежали два купленных заранее билета. Шестой ряд, середина, самое то. Машка и Андрюха, то и дело переглядываясь, переминались рядом. Березовская понемногу превращалась в Снегурочку не только внешне, но и изнутри. Наконец, она не выдержала:

– Долго еще стоять будем?

– Тебя забыли спросить.

– Опоздаем, – пожала плечами Машка, стоически игнорируя хамство.

– Так иди, никто тебя не держит.

– Может, в вестибюль хотя бы зайдем, там теплее.

– Зайди.

– Вроде вместе пришли, – ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотала Машка.

Помолчали.

– На твоем месте, – непривычно тихо, пристально изучая ничем не примечательный грязный сугроб, буркнул Андрюха, – я бы не ждал. Да и вообще с ней не путался.

– Что-что? – неприятным голосом переспросил Викинг.

– А то. Не нравится она мне, Вик. Будто несчастье приносит. Ка-ак глянет своими глазищами…

– Кто, Таволга?

Друг-приятель с ожесточением долбил каблуком кусок льда, не подозревая, насколько близок к истине. Машка, словно бы ненароком, переместилась подальше от назревающего конфликта и возможной драки.

– И вообще.

– Что?

– То.

– Говори по-человечески, – очень спокойно попросил Вик.

– Блин, ну че ты как чучел, – с досадой сплюнул под ноги Андрюха. – Че, всё как маленькому надо объяснять?

Приятель маялся, разговор его явно тяготил.

– Что объяснять? – ледяным тоном осведомился Викинг.

– Не придет она.

– Почему?

– Ну, просто… не придет.

– С чего бы? Она обещала.

Машка явно всё слышала, смотрела издалека с сочувствием, и это было невыносимо.

– Идите, – негромко сказал Викинг, – а то и правда опоздаете. Я еще подожду.

Они ушли, а он остался.

Когда с начала сеанса минуло полчаса, он швырнул билеты в урну и пошел прочь, всё ускоряя шаг. Торя путь, как полярник, по свежевыпавшему, хрусткому, нетронутому снегу.

––

Вечером она позвонила как ни в чем не бывало.

– Как дела?

– Ты почему не пришла?

– Куда?

– В кино.

– Ой, – Эль растеряно примолкла, – вы сегодня ходили? Я почему-то решила, что речь про завтра.

Викинг попробовал дословно вспомнить, о чем они договаривались. Назвал он день, или умудрился забыть?

– Жаль. А что показывали?

– Не знаю, я не пошел.

– Ну, вот, из-за меня, – кажется, она по-настоящему расстроилась. – И билеты пропали, да?

Он неопределенно фыркнул. На билеты плевать. Как и на не посмотренный фильм. Куда сильнее беспокоило испытанное сегодня, острое, почти неуправляемое желание во что бы то ни стало расквасить Андрюхе нос, которое могло означать лишь одно – нутром Викинг чуял, что приятель в чём-то прав.

Полет. 1996-97. Драка

Пока шли до школы, Викинг ничего не замечал, но вот в гардеробе, когда она сняла капюшон… что-то в её внешности вновь неуловимо изменилось. Не как тогда, после летних каникул, но все же. Он даже не сразу понял, что именно. Не глаза, не брови, не прическа, веснушки тоже на месте. Свет из окна косо падал ей на макушку, пока Эль расстегивала сапоги, а он всё смотрел в замешательстве.

– Ты чего, волосы покрасила?

– Неа, – она накрутила прядь на палец, покосилась на поменявший цвет кончик. – Я их… изменила.

– В смысле?

– Ну, захотела, чтобы они стали темнее. Они стали.

– Обалдеть. Ты и в черный так можешь?

– Нет, только на пару тонов туда-сюда – темнее, светлее, в рыжину. Хочешь, завтра приду рыжая, как лиса?

– Хочу.

– А встретишь меня после художки?

– Куда ж я денусь.

Ему бы насторожиться – с чего вдруг Эль об этом заговорила. Он и так встречал всегда, когда мог, почти каждый раз. Вот только ее тон никак не располагал к серьезности.

––

На следующее утро он не утерпел, прямо возле подъезда вытянул из-под шарфа каштановый хвостик. Очередного чуда не случилось, хвостик выглядел в точности как накануне.

– Ну и чего? Забыла?

– Не получилось, – она отчего-то смотрела в сторону. – Наверное, сделала что-то не так. Или не сумела захотеть так сильно, как требуется. А может, нельзя часто применять одно и то же заклинание.

Голос звучал ровно и безразлично.

Сделалось обидно. Не потому, разумеется, что хотелось видеть Эль рыжей. То есть, прикольно, конечно, но и как есть неплохо. Обидно, что ради него она «не сумела захотеть».

За всю дорогу Вик не произнес ни слова, шел недовольный, нахохленный, даже не сразу понял, что и Эль отчего-то молчит. Уже поворачивая к школе, спохватился.

– Эй, ты чего такая?

– Какая?

– Тихая.

– Где ты был вчера, почему не пришел?

Как обычно, вопрос в ответ на вопрос. Вик не выносил эту её привычку.

– Дома. Иногда с людьми, знаешь ли, случаются всякие штуки.

– Какие штуки.

– Разные. Например, отравление.

– Отравление.

Она не переспрашивала, а словно бы звучала эхом.

– Ну, да, мать грибы какие-то притащила из гастронома. Маринованные. Вкусные. Короче, весь вечер к унитазу в очереди простояли. Все, кроме Димки, он грибы не любит.

– Ужас.

– Да уж, хорошего мало. Живот до сих пор крутит.

Он придержал тяжелую дверь, пропуская Эль вперед. Она вдруг остановилась.

– Вик, погоди. Давай немного пройдемся.

Тон и голос ему совершенно не понравились. Они выбрались из потока жаждущих знаний и свернули за угол, в школьный сад. Элга прошла несколько метров и, словно обессилев, прислонилась к шершавому яблоневому стволу.

– Случилось чего?

– Вроде того. Жердь… он вчера опять тусил у меня во дворе, – взгляд куда-то поверх его плеча.

После той памятной встречи на складе Женька Жердяев вновь начал захаживать к Таволге во двор. То с компанией, то без. Вроде бы по своим делам, а вроде и нет. Не цеплялся, не заговаривал, но заглядывал с завидным постоянством. Раз в неделю – точно. Конечно, жил он недалеко, сразу за перекрестком, а пригодных для тусовки дворов в округе не так много, и всё же было как-то неспокойно.

Эль не жаловалась, вообще о Жерди не заговаривала, однако Вик всё замечал и злился.

– Один?

Она кивнула.

– И чего, пялился?

– За мной пошел. В подъезд.

Екнуло где-то в районе солнечного сплетения.

– Чего хотел?

Эль обожгла его странным, одновременно насмешливым и ненавидящим взглядом, отвернулась. Продолжила также спокойно и бесцветно:

– Догнал, за руку схватил.

– И?

– Прижал к стене.

– Слушай, ты долго будешь тянуть кота за известные части тела?!

– Поцеловал.

Надо понимать, у Жерди приключилось очередное весеннее обострение. У Вика потемнело в глазах.

– А ты?

– Что я?

– Ты что сделала?

– Рот вытерла.

– А он?

– Заржал и ещё раз поцеловал.

– Очень интересно. Всё?

– Потом начал трогать… везде.

– Дальше что было?

– Ничего. Этажом выше хлопнула дверь, и он свалил.

Видимо что-то такое отразилось у Вика на лице, потому что она вдруг затараторила:

– Ты… ты только не делай ничего, слышишь? Забудь. Я растерялась, не ожидала, в следующий раз обязательно что-нибудь придумаю, не позволю больше…

– Ага. Конечно.

––

Внимательно изучив расписание, он принялся терпеливо ждать. К первому уроку Жердь явиться не соизволил. Второй урок у 11-ого «А» проходил рядом с учительской. Самое стремное место в школе. Вик наблюдал издалека, надеялся, что Женька отлучится в туалет, но счастья не случилось.

На большой перемене Жердь, разумеется не один, отправился курить за школу. Вик нагнал их почти на том самом месте, где у него утром состоялся неприятный разговор с Элгой. Молча, с пофигизмом смертника, протиснулся между малознакомыми амбалами, остановился напротив Женьки. Некоторое время они мерялись взглядами. Один – попыхивая сигаретой, насмешливо прищурившись, склонив голову к плечу, второй – исходя немой яростью.

Наконец, Жердь заскучал. Бросил с ленцой:

– Не искушай судьбу, малахольный, не советую.

Викинг, набычившись, сжал кулаки.

– Придурок, – беззлобно констатировал Женька.

Недокуренный бычок полетел на землю, отправленный ловким щелчком.

Вик ударил. Жердь ответил. Надо отдать должное старшим – никто не вмешался. Даже ржать и издеваться не стали. Подались в стороны, освобождая место.

Дрались молча, остервенело. Жердь получил прозвище не даром. Гибкий как лоза и жесткий как арматура, он был почти на голову выше Вика. Худой, крепкий, жилистый, поднаторевший в уличных драках… одним словом, не слишком приятный противник. Кулаки как кастеты, ноги как утюги. Конечно, у домашнего, любимого мамой и папой мальчика Вика не было шансов. Зато была злость. Почти бешенство. Впервые он действовал в соответствии с незаслуженно данным прозвищем – шел в бой как берсерк, не чувствуя боли. Дрался отчаянно, не замечая содранных костяшек, пропуская удары и нанося ответные неумело, зато от всей души.

Будь на месте Жерди Андрюха или кто другой из знакомых парней, с таким настроем Викинг почти наверняка вышел бы из драки победителем. С Женькой его шансы стремились к нулю. Подсознательно он понимал, что дело швах еще до столкновения, но окончательно убедился только теперь.

––

Слухи по школе распространялись быстро, но, по счастью, не со скоростью света. Элга примчалась в мужской туалет уже после того, как Вик успел смыть большую часть кровищи.

– Просила же! – простонала ведьмочка плачущим голосом, едва сумела разглядеть в льющемся из окна тусклом свете его физиономию.

Зеркало в умывалке раскокали еще в прошлом году, однако, судя по ощущениям, поводов для слез хватало – распухшая скула, нос всмятку, глаз плохо открывается, губы как оладьи. Хорошо еще, остальное не видно под одеждой. Вик незаметно убрал за спину руки со сбитыми костяшками, отвернулся.

Она принялась его умывать, делая скорее больно, чем полезно.

– Марш в медпункт!

– Ага. Щас.

Она закатила глаза. Достала платок. Глупость, конечно. Он немедленно промок алым насквозь.

– Зачем?! Я же просила!

Вик вместо ответа усмехнулся бесформенными губами.

– Никогда так больше не делай, слышишь?!

– Ага. Слышу.

Полет. 1996-97. Волейбол

Физрук, Илья Павлович, профессионализмом, гибкостью подхода и фантазией, прямо скажем, не блистал и заинтересовать учеников даже не пытался. Зато обладал крутым нравом, уверенностью в собственной непогрешимости и командным голосом. Единственное, что он умел делать по-настоящему хорошо – это громко свистеть.

В старших классах физкультуру прогуливали все, и парни, и девчонки. В начале каждой четверти старались как можно быстрее заработать необходимые для аттестации оценки и больше до самых каникул в спортзале не показывались. Журнал распухал от липовых справок и фальшивых записок от родителей.

Несмотря на вышеизложенное Вику физ-ра скорее нравилась. И футбол, и волейбол, и прыжки, и бег, и остальное. До девятого он вообще старался не пропускать, да и теперь прогуливал исключительно из солидарности с Таволгой. Тем не менее в четвертях и в году у него неизменно выходила пятерка.

У Эль чаще получалась четверка, временами сменявшаяся тройкой. На этот раз вышло и вовсе уж скверно – к концу четверти две тройки соседствовали в журнале с двойкой. Через коня Таволга за годы обучения прыгать так и не научилась.

Вик, в свою очередь, из-за драки пропустил несколько уроков – мать не пускала в школу – и теперь оценок для аттестации катастрофически не хватало.

– Сегодня играем в волейбол, – громогласно объявил Илья Павлович. – Победившей команде ставлю по две пятерки, проигравшей – тройки.

– Две? – робко подала голос одна из девчонок, то ли Машка, то ли Светка.

– Что «две»? – не понял физрук.

– Троек тоже две поставите?

– По одной каждому.

– А если ничья?

Физрук задумался – вопрос оказался слишком сложным. Наконец, важно изрек:

– Тогда всем четверки.

В конце шеренги зашептались.

– О-отставить разговорчики. Итак…

На команды Илья Павлович всегда делил собственноручно, руководствуясь лишь ему одному ведомыми резонами. То и дело передумывал, гоняя народ из одной половины зала в другую, орал и свистел. Этот раз не стал исключением.

Наконец, суматоха улеглась. Вик огляделся и понял – дело пахнет керосином. В спортзале и так собрались в основном доходяги, те, кто много болел или всю четверть прогуливал, а уж в одну с ним команду и вовсе угодили «лучшие из лучших».

Из парней – только Ден, вечно всем недовольный, полненький, очкастый, не приспособленный к спорту от слова совсем. Элга, Юлька и остальные девчонки, все, как одна, ненавидели волейбол, играть в него не умели, правил не знали.

Из-за сетки на них с веселым превосходством поглядывали отличница Березовская, профессиональная спортсменка Давыдова, три двоечника, которые играть умели, но на уроки ходить ленились, и друг-приятель Андрюха. Викинг вздохнул украдкой. Если бы их разделили случайным образом, шансы на победу еще оставались бы, а так…

Физрук свистнул не хуже Соловья-разбойника.

Первую партию они продули почти мгновенно. Мяч то и дело стукался об пол с их стороны сетки – играть за шестерых Викинг не умел.

Вторая партия началась странно. Один из двоечников послал мяч, и тот, летевший вроде бы по безукоризненно правильной траектории, внезапно чиркнул по сетке, упал и беспомощно откатился к ногам ошеломленной Шандарай.

– О-оо, мазила! Мало каши ел! – послышалось с обеих сторон.

Двоечник смущенно пожал плечами.

Юлька, завладев мячом, запульнула его как авоську с картошкой. Мяч пошел низко и криво, Вик прикинул, что летит он аккурат в район окна и до сетки никак не дотянет. Отвел взгляд, снова вздохнул. Торжествующие и возмущенные возгласы и вопли стали для него полнейшей неожиданностью.

Оказывается, мяч не только каким-то чудом перелетел на ту сторону, но и, как колобок из сказки, ушел и от Андрюхи, и от дылды-спортсменки, и от Машки. Коснулся пола и теперь катился к стене в противоположном конце зала.

Дальше сделалось вовсе уж подозрительно. Элга из заднего ряда отбила сложный мяч, с которым вряд ли справился бы и Викинг.

Андрюха, отбивая, неловко подпрыгнул, поскользнулся, грохнулся, еле поднялся и, прихрамывая, отошел к лавочке.

Давыдова старалась и так, и эдак, но все закинутые ею чуть не под самый потолок мячи неизменно отбивались. В основном – неумехой Денисом и девчонками.

Вик несколько раз подряд играючи отбил. Мяч шел в руки словно намагниченный. Ни одной осечки. Что-то явно было не так.

Еще минут десять он растеряно наблюдал за игрой, всё сильнее удивляясь. То, что происходило на поле, не укладывалось ни в какие рамки. Не то, чтобы команда соперников проигрывала всухую, но отрыв неуклонно увеличивался. Отчего-то вспомнился старик Хоттабыч и размножившиеся на поле футбольные мячи.

Если не вглядываться пристально и не знать игроков лично, можно решить, что ничего особенного не происходит. Одна беда, возможности участников обеих команд Викингу были доподлинно известны – в волейбол они, все вместе, играли не первый год.

Сперва он решил, что противники великодушно подыгрывают обреченным, чтобы вывести на ничью. Однако разница в счете всё росла, а отношения по ту сторону сетки постепенно накалялись. Вик начал догадываться, что дело в ином. Он покосился на вторую линию. Эль азартно подпрыгивала на месте, будто собственноручно ловила каждый мяч. Глаза озорно сверкали, тонкий нос заострился, щеки запали, влажные волосы прилипли ко лбу и вискам.

После очередного нарушения все переместились на одну позицию по часовой стрелке, и он оказался рядом с ней. Выбрав минуту, когда на той стороне возникла короткая свара, сцапал ведьмочку за предплечье, подтянул к себе и прошипел:

– Твоя работа?!

– Что? – она невинно похлопала ресницами.

– Прекрати немедленно!

– Да чего тебе? Отвали, – она выдернула руку.

– Твою мать, Элга!

– Чего ты привязался? Твоим пятеркам даже двойка погоды не сделает, а у меня вторую четверть подряд тройка выходит, значит и в году будет трояк. Сечешь?

– И чего?

– Мать шкуру спустит.

– Это не повод жульничать, сейчас же перестань!

– Не то что? – она сощурилась вовсе уж недружелюбно.

– Поссоримся, – нехорошим голосом пообещал Викинг. – Всерьез и надолго.

– Испугал ежа!..

– Воронов, Таволгина!

Викинг вернулся на свое место, испепеляя её взглядом. С минуту она держалась, делая вид, будто ничего не замечает. Потом зыркнула угрюмо:

– Ой, да подавись, правдолюб.

Вся как-то разом сникла, погасла, ссутулилась. Маленькая, усталая, несчастная.

Разрыв в счете теперь стремительно сокращался. Эль безучастно наблюдала за происходящим, никак не вмешиваясь, не принимая участия в игре. Викинг делал, что мог, но мог он не так уж и много – плечо и бок до сих пор побаливали, стесняя движения. Спасительный звонок прозвенел удивительно вовремя – они всё-таки выиграли, правда с отрывом всего в три очка.

После физкультуры она отпросилась домой, а на следующий день и вовсе не пришла. Он позвонил вечером:

– Привет. Как ты?

– Лучше всех.

– Заболела?

– Вроде того. Словила депресняк.

– Мы же выиграли в итоге.

– Мы да, я – нет.

Он помолчал.

– Завтра придешь?

– Какая разница.

– Эль…

Теперь молчала она. Наконец, буркнула примирительно:

– Да приду, приду, куда я денусь.

Полет. 1996-97. Ведьма и эльфийка

В пятницу Элге исполнилось шестнадцать. На этот раз он не стал мудрить, ограничился букетиком мимозы и коробкой конфет ассорти. Никаких сомнений, метаний и поисков. Обезличенный, формальный подарок, который ведьмочка приняла так же радостно, как и тот, первый, год назад, будто не заметила разницы.

Обняла за шею, чмокнула в губы, улыбнулась:

– Погоди минутку, занесу домой, чтобы цветы не завяли.

– Так в школе еще подарят.

– Надеюсь, никто не вспомнит.

Она оказалась почти права. Аннушка, разумеется, зашла и официально поздравила. Юлька с Машкой притащили на двоих плюшевого, слегка кособокого енота. Для остальных день рождения оказался сюрпризом, но, как показалось Викингу, Элга ни капельки не огорчилась. Отмечать никого не позвала, даже ему шепнула украдкой:

– Хочу сегодня побыть одна. Переосмыслить ценности. Не возражаешь?

Он пожал плечами обескураженный, немного огорченный, но уже не особо удивленный. Одна, так одна. Переосмыслить, так переосмыслить. Не его день рождения, не ему решать.

В субботу, в честь женского праздника, они всей компанией завалились домой к Шандарай. Юлькина мать напекла булочек с изюмом, приготовила изумительно вкусные эклеры. Почти до десяти вечера они валялись на диване и ковре, слушали музыку, танцевали, гоняли чаи, а после Вик проводил Элгу и побежал домой.

Допоздна делал уроки, даже ужинать не стал – хотел побыстрее отмучиться, чтобы назавтра вновь её увидеть. Побыстрее, увы, не получилось, спать он лег сильно за полночь.

––

В воскресенье Эль позвонила с утра. Ну, то есть, как с утра, в районе одиннадцати. Не до конца проснувшись, Вик с минуту бездумно таращился в потолок. Телефон трезвонил не умолкая. Трубку никто не брал – родители спозаранку умотали куда-то с Димкой, он слышал сквозь сон, как они собирались.

Пришлось выпутываться из одеяла и плестись на кухню.

– Дрыхнешь?

Сонный Викинг машинально почесал одну ногу о другую.

– Вроде того.

– Смотри, всю жизнь проспишь.

Можно было, конечно, объяснить, что вчера он до трех ночи учил физику и писал реферат по истории, но кому интересны такие подробности.

– Надеюсь, не всю.

– Небось, домашку делал?

От отсутствия проницательности Таволга никогда не страдала. Поразительно только, что проницательность порой удивительным образом сочеталась в ней с полным отсутствием эмпатии.

– Небось.

– Жизнь не состоит из сна и уроков, ты в курсе?

Он неопределенно хмыкнул, а Эль продолжила, заговорщически понизив голос:

– Слушай, ты водку когда-нибудь пробовал?

Вопрос Викингу не понравился, вызвал смутную тревогу и недоумение.

– Неа. Только вино.

– В компании?

Компания у них с девятого класса вроде как была общая. Та, с которой тусили вчера. Машка, Андрюха, Юлька, Денис, он и Элга. Все непьющие и практически некурящие. Мужская половина, правда, пару раз баловалась за школой, делила одну сигарету на троих. Никому, кроме Дена, не зашло. Вот и все подвиги.

Про спиртное трепались, конечно, время от времени, с шутками и прибаутками, пробовали от случая к случаю, но и только. Напиваться тайком от родителей никому и в голову не приходило. Тем более – водкой. Казалось бы, Элга не могла об этом не знать.

– Дома.

– С предками? Тю-ю…

– А с кем надо?

– С приятелями.

– Всё впереди.

Разговор напрягал всё сильнее.

– Мяу, – отчетливо выговорила на заднем плане Глаша.

– Жрать хочет, – рассеяно сообщила Элга, и нежно проворковала куда-то в сторону: – сейчас, моя хорошая, подожди немного. И как тебе?

– Что?

– Винишко.

– Не впечатлило.

– А сколько ты выпил?

– Полбокала.

– Детский сад. Вот я вчера капитально набралась. Наташка позвала в гости, а у неё родители всякие наливки и настойки мастрячат. Сами, дома. Прикинь? И клюковка, и рябиновка, и на перце с гвоздикой. – Эль хихикнула. – Я каждую продегустировала.

– Какая Наташка?

Какие гости?! Он же самолично проводил Элгу до самых дверей квартиры, и было это после десяти вечера. Может, Таволга его разыгрывает? Однако, он чуял нутром – розыгрышем здесь даже не пахнет.

– Из одиннадцатого. Помнишь, мы ей тетрадь в том году отнесли, а она добыла для нас ключ.

Обесцвеченная длинноносая крыска возникла перед глазами как живая, Вик непроизвольно потер скулу.

– Помню. Вы что, общаетесь?

– Конечно, почему нет. Она клёвая.

С точки зрения Вика Наташке из одиннадцатого подходило множество определений – подлая, коварная, опасная. Только не клёвая. Парадоксальность Элгиного мышления очередной раз поставила его в тупик.

– Клёвая?

– Ну да.

– А родители?

– Что родители?

– Они где были.

– Без понятия. Не дома. Короче, слушай. Или не интересно?

– Интересно.

– Тогда не перебивай. Значит, я все перепробовала, и настойки, и наливки. Некоторые по чуть-чуть, а которые повкуснее – основательно. Стало как во сне, будто плывешь по течению. Комната кружится, люстра ту-да – сю-да. Свечи, музыка такая… особенная. Прикольно и ужасно весело. Мы танцевали вдвоем, как ведьма и эльфийка.

– Это Наташка эльфийка?

– Наташка. Не придирайся, слушай дальше.

– Слушаю.

– Так вот. Танцевать под этим делом офигенно. Гораздо лучше, чем всухую. Правда, мы торшер уронили, но это ерунда.

С ним, значит, ей танцевать не офигенно. Викинг до боли сжал трубку, пытаясь сконцентрироваться на разговоре.

– Квартиру не сожгли?

– Не будь занудой.

– Мя-яу, – снова вклинилась Глаша.

– Так, погоди минутку, я сейчас, а то она не даст разговаривать.

Что-то стукнуло, забренчало, хлопнула дверца холодильника. Вик внезапно осознал, что давно стоит босиком, в трусах и майке, на кафельном полу и ужасно замерз.

Трубку снова взяли.

– Ты здесь? Так вот. У Наташкиной матери косметика ГДР-овская, старая, классная, не то, что современная из ларьков. Палитра обалденная. Мы накрасились, клёво вышло, жаль, ты не видел. Еще покурили чутка в форточку, чтобы дымом не пахло. Сигареты такие, необычные, самодельные.

Викинг ненадолго потерял дар речи, а она продолжила как ни в чем не бывало:

– А дальше, прикинь, случился конфуз. Ты вот про родителей спрашивал, и правильно, зрил в корень. В самое неподходящее время, когда мы совсем уплыли, они, ясен пень, явились и обломали кайф. Заходят в комнату к любимой доченьке, а там мы такие в умат – здрасьте, жигуль покрасьте, – Элга снова хихикнула. – Бо-ожечки, какой был скандал! Наверное. Но вообще, если честно, я плохо помню. Даже как до дома добиралась и то не очень. Хорошо, мать на работе была, они там праздновали.