Превратности Фортуны

– Затем, используя силу талисманов, Калмашапада вернулся в своё царство, захватил обратно дворец, возле которого мы с тобой и встретились, а всех бывших подданных, кто не успел бежать, сожрал. А из родственников сделал верных себе веталов, которые напали на тебя в деревне. С тех пор и живёт царь в своём дворце, время от времени вылетая на охоту. Да держит при себе мозги моих сыновей. Самое ужасное, что сыновья мои живы, сознают себя, но не могут ничего поделать: они претерпевают чудовищные страдания, лишённые тел и вынужденные выполнять приказы Калмашапады.

На этих словах Васиштха печально вздохнул и замолчал, прикрыв глаза. Трагический его рассказ был окончен. Из соображений приличия я выждал несколько минут, чтобы аскет побыл наедине со своим горем, и поинтересовался: при чём же здесь я, почему именно меня он ждал долгие годы?

– Здесь всё просто, – ответил подвижник. – Ты пришёл извне и можешь вернуться обратно.

– Но ведь я не первый пришедший извне.

– Истинно так. Однако ты отличаешься от других пришедших тем, что в твоём кармическом потоке уравновешиваются последствия благих и неблагих деяний.

И он поведал, что, как правило, у пришедших есть перекос либо в сторону неблагого, тогда они обращаются в ракшасов, подобно Корнелиусу, либо для них характерно преобладание благого, и тогда их ждёт судьба, подобная судьбе Аделаиды. И в том, и другом случае они оказываются столь же плотно вплетены в ткань местного бытия, как и местные обитатели, потому вернуться не могут. Во мне же благое и неблагое оказались идеально сбалансированы, поэтому я не проваливаюсь в поток событий, омывающих Зелёное нутро Ефросиньи.

– Выглядит так, – Васиштха посмотрел мне в глаза таким пронзительным взглядом, что я ощутил, как с моей души сорвало все защитные покровы, – словно ты немало времени посвятил изучению вед и пуран, но одновременно постоянно преступал Вечный закон. Хотя в это сложно поверить: как можно прилежно изучать Вечный закон и одновременно идти против него?

– Этого не скажу, – ответил я, – ибо почти не помню, что было до того, как я пришёл сюда.

– Тем не менее, ты можешь вернуться, – Васиштха опустил глаза и совершенно неожиданно распростёрся передо мной ниц:– и я смиренно прошу тебя это сделать.

Несколько минут я потратил на то, чтобы уговорить его встать, и когда мне это удалось, продолжил выспрашивать подробности.

Оказалось, что в процессе глубокого самосозерцания Васиштха постиг, что если просто убить его сыновей, то из-за накопленных последствий неблагих деяний, свершённых по приказу одержимого ракшасом Калмашапады, они немедленно переродятся в ужасном мире, где будут пребывать на протяжении сотен тысяч лет. Для того, чтобы они смогли обрести благополучное следующее рождение, необходимо непременно их освободить. Тогда сыновья Васиштхи, будучи подвижниками-аскетами, смогут привести свои умы в такое состояние, которое позволит им отряхнуть последствия неблагих дел, как собака отряхивает воду и, следовательно, избежать многих лет ужасных мучений в следующей жизни.

Освободить же их можно только во внешнем мире. Когда я спросил, почему, то речь Васиштхи стала неясной, он начал говорить метафорами с ускользающим смыслом, но кое-как я разобрался, в чём дело. По-видимому, Васиштха говорил, что Калмашапада в нынешнем виде – это киборг (однако понятия такого старый аскет не знал, вот и объяснял как мог), а сделанные из мозгов его сыновей талисманы – некоторые высокотехнологичные устройства. И отключить их, даровав ту самую свободу, можно лишь в мире, где правят технологии.

В том же состоянии глубокого самосозерцания Васиштха постиг, что однажды сюда явится подобный мне человек, а затем разработал план по вызволению сыновей из дворца Калмашапады и отправке их во внешний мир.

Нетрудно было догадаться, что талисманы, сделанные из мозгов святых отшельников, – это ровно то, за чем я был сюда послан. Так что я положил браться за исполнение плана Васиштхи как можно скорее. Радости старого аскета не было предела.

Остаток дня я посвятил изучению плана, претворение которого в жизнь было намечено на завтрашнее утро, когда Калмашапада в поисках очередной жертвы покинет свой дворец (Васиштха изучил его повадки и отлично знал распорядок дней людоеда).

На следующий день в урочный час я и Васиштха верхом на прекрасной Нандини отправились к дворцу Калмашапады, который уже покинул своё обиталище ради трапезы. Исполняющая желания корова высадила меня перед этим мрачным строением, и я простился с ней и подвижником, ибо мне предстояло отправиться внутрь, а им – отвлекать веталов. Хоть те и не смели заходить во дворец людоеда, ибо тот ценил одиночество и предназначал огромное здание лишь самому себе, но их было необходимо отвадить подальше, чтобы я потом беспрепятственно прошёл сквозь деревню со своей ценной ношей. После же Васиштха с Нандини должны были отправиться подальше от деревни, чтобы отвлечь уже Калмашападу: несомненно, обнаружив после возвращения пропажу талисманов, он первым делом заподозрит отца съеденных им аскетов и, пользуясь чутьём на род Васиштхи, отправится за ним, что даст мне время, необходимое для обратного путешествия. К счастью, мозги внутри талисманов ему определить не так-то просто: использованные при изготовлении травы перебивают запах.

Охваченный необыкновенным волнением, я ступил под своды дворца людоеда. Внутри царил смутный сумрак, едва разгоняемый светом коптящих лампад, и тошнотворная вонь, а на полу тут и там были разбросаны кости, когда-то, очевидно, принадлежавшие людям. К счастью, Васиштха подробно поведал мне маршрут к помещению, где хранились его сыновья, и мне оставалось лишь следовать указаниям.

Пройдя где-то половину пути, я, то ли от чрезмерного нервного напряжения, то ли от вчерашней обильной трапезы, ощутил в животе изрядное волнение и вынужден был пристроиться в каком-то закутке, чтобы облегчиться. Содержимое моих кишок просилось наружу, и сдержать этот телесный порыв не было никакой возможности. Поистине, то было самое тревожное справление большой нужды в моей жизни, ибо каждая минута промедления увеличивала угрозу не успеть до возвращения хозяина дворца. Порождаемое же дрожанием пламени лампад шевеление теней, окутывающих разбросанные тут и там нагромождения человеческих костей, делало и без того гнетущую обстановку ещё более зловещей. Так что я постарался осуществить всё как можно скорее, затем подтёрся валявшимся неподалёку на полу куском ткани, оставшимся, видимо, от какой-то из жертв Калмашапады, и поспешил дальше.

Оказавшись в нужном покое, я не смог, да и не пытался, сдержать радостный возглас. То, что я искал, стояло возле одной из стен: стеллаж из четырёх полок, на каждой из которых в углублениях были закреплены чёрные шары-талисманы, сделанные из человеческих мозгов, мозгов сыновей Васиштхи. Я достал сотворённый ещё вчера ударом павлиньего хвоста Нандини волшебный предмет: тонкое, словно сотканное из воздуха, покрывало узорчатой материи. Расстелив его на полу рядом со стеллажом, я щёлкнул пальцами – покрывало зашевелилось, заползло под стеллаж и поднялось вместе с ним над полом на несколько сантиметров. Взяв в руки прикреплённые к летающему покрывалу ремни, я потянул их на себя: покрывало послушно двинулось следом. Я направился тем же путём, что и пришёл, обратно к выходу из дворца, ведя за собой на поводьях летающее покрывало с чёрными шарами, в которых томились сыновья Васиштхи.

Без приключений я выбрался из дворца и услышал доносящиеся с другого конца деревни звуки битвы: то Нандини с Васиштхой отвлекали веталов. Тогда я, как и наставлял меня старый аскет, сориентировал летающее покрывало в нужную сторону, затем взобрался на него рядом со стеллажом и, тряхнув поводьями, добавил зачем-то “н-но!”.

Покрывало принялось постепенно разгоняться, летя в том направлении, которое я указал. Сначала скорость была невелика, но чем дальше, тем выше она становилась, и вскоре ветер засвистел в моих ушах. За каких-то полчаса я добрался до реки, которая отделяла равнину от леса пастуха-владыки, и я поднял покрывало повыше, чтобы оно могло пролететь, не задев верхушки деревьев. О, как мне хотелось задержаться здесь хоть на несколько минут, увидеть Хари, Аделаиду!

Но это было никак нельзя: со слов Васиштхи я знал, что он и Нандини не смогут надолго отвлечь Калмашападу, и тот, вне всяких вопросов, погонится за мной. Вдобавок не было никакой уверенности, что людоед не сможет последовать за мной во внешний мир. Как я понял из объяснений Васиштхи, сила Калмашапады, обретённая за счёт поедания святых подвижников, настолько велика, что вполне вероятно позволит ему одолеть стражей на выходе и выбраться за пределы Зелёного нутра Ефросиньи, а также пребывать там несколько часов, прежде чем растворится его колдовская сущность под давлением рациональности законов мира вовне.

Так что я миновал лес и направил покрывало вниз, туда, где был проход, через который мы с Аделаидой вошли в диш Уттар, спасаясь от Корнелиуса. Я благополучно миновал тоннель в камне и парк с озером. Точно так же я пролетел на покрывале мимо роботов-стражников, которые в этот раз не обратили на меня никакого внимания, видимо, благодаря покровительству Васиштхи.

И вот я уже рядом с крохой-вездеходом, покорно дожидавшимся моего возвращения. Тогда-то я и обнаружил, что летающее покрывало обратилось транспортной платформой, которая перемещалась с помощью несметного количества механических суставчатых ног, приделанных снизу.

Не будучи уверенным в том, что Калмашапада не сможет выйти за пределы Зелёного нутра Ефросиньи, я поторопился загрузить стеллаж в багажник вездехода, сам разместился в кабине и дал команду автопилоту следовать обратно.

Спустя час с небольшим я уже сидел в навигационной рубке планетолёта вместе с пилотами, которые оказались изрядно удивлены моим возвращением. Я различал в их глазах уважение ко мне, которое проявилось и в том, что после погрузки вездехода они сами привели меня в рубку для скорейших и подробнейших расспросов. Я ни в коем случае не хотел отвлекать их от столь ответственного занятия, как вывод корабля в открытый космос, и ограничился лишь словами о том, что Корнелиус и Аделаида живы, но обратно не полетят. Пилоты встретили это известие спокойно, я бы даже сказал равнодушно, но отметили, что и один вернувшийся являет собой результат маловероятного, почти невозможного, стечения обстоятельств. Я согласился и принялся всеми доступными способами торопить их, чтобы приблизить момент старта.

Наконец, планетолёт тронулся с места, это стало ясно по прошедшему через его корпус короткому дрожащему импульсу. А спустя несколько секунд по рубке разнеслось тревожное гудение зуммера, сопровождавшееся миганием красного света. Пилоты переглянулись.

– Что такое? – взволнованно спросил один второго.

– Тревога, – дрожащим голосом ответил тот.

Он понажимал что-то на панели управления и вывел на экран изображение с одной из внешних камер.

– Калмашапада! – вскричал я в ужасе, едва лишь осознал смысл увиденного на экране.

То и правда был царь-людоед. Я немедля узнал его, несмотря на то, что он не был похож на образ, виденный мною во время рассказа Васиштхи. Сейчас он выглядел как соединённые полимерными жилами бугристые металлические части, образующие солидных размеров человекоподобную машину, вцепившуюся в противоположный жилым отсекам торец корабля и руками разрывающую металл корпуса как бумагу.

– Что? – произнёс побледневшими губами первый пилот.

– Скорее, скорее взлетаем! – вместо ответа закричал я.

– Ускорить никак нельзя, – в отчаянии бросил второй пилот.

– Что ему от нас надо? – возопил первый пилот.

– Он нас сожрёт, – ответил я.

Нам ничего не оставалось, кроме как смотреть на крушащее планетолёт металлическое чудище, пока корабль скользил вдоль причальной шахты к внешней поверхности Ефросиньи. Конечно же, молча наблюдать подобное было невозможно, так что пилоты заговаривали свой страх бранью, которая по большей части сводилась к вопросу, а что это, собственно, на нас напало и что ему от нас надо. Я объяснял, что это людоед, бывший когда-то царём, и отмечал, что нам ещё повезло: Калмашапада, очевидно, не знал внутреннего устройства корабля, иначе первым делом принялся бы за отсек, в котором размещались мы, и в таком случае мы сейчас вместо рассуждений о нашей возможной участи вовсю этой участи подвергались, служа лакомством робочудищу. Говорил я это, разумеется, не так складно, как здесь пишу, а короткими фразами, плавающими в море грубой брани, призванной затмить объявший меня ужас.

Но всё однажды заканчивается, закончились и томительные минуты ожидания момента, когда планетолёт покинет причальную шахту астероида. К тому времени, как наш корабль оказался в открытом космосе, Калмашапада разметал покрытие на довольно приличной уже области корпуса и закопался достаточно глубоко внутрь.

– Кажется, двигатель повреждён, – слабым голосом произнёс второй пилот. – Рискованно запускать.

– Запускай скорее! – возопил я и на всякий случай прокричал ещё раз исходный свой тезис:– Он нас сожрёт!

Это подействовало. Первый пилот пробежался пальцами по панели управления, и я успел заметить, как изображение на экране монитора залил яркий свет, в котором растворился металлический монстр. Меня на секунду вдавило в кресло с такой силой, что, казалось, внутренности мои вот-вот разъединятся с телом. В следующую секунду воцарилась невесомость, свет с экрана монитора ушёл, и там, где раньше было рвущее корпус корабля роботизированное создание, я увидел заметно укороченную цилиндрическую часть планетолёта, оканчивающуюся теперь неровным покорёженным краем, словно навершие было отгрызено исполинским космическим зверем. Никакого Калмашапады, к счастью, не наблюдалось.

Оказалось, что двигатель взорвался, и с ним сгинул и несчастный, мучимый ракшасом царь. В том, что часть корабля вместе с тремя участниками экипажа осталась невредима, была определённая доля везения, но не запредельная: термоядерные движки специально конструируют так, чтобы в случае аварийных событий, приводящих ко взрывам, разрушительная мощь этих взрывов направлялась в сторону, противоположную жилым отсекам.

Так что всё в итоге пришло к достаточно благополучному итогу. Мастерство пилотов оказалось настолько велико, что они сумели организовать обратный полёт к Ефросинье с помощью вспомогательных ядерных движков, предназначенных для создания искусственной гравитации посредством раскрутки жилых отсеков вокруг оси планетолёта.

На этом, думаю, вполне можно и закончить мою историю, разве что размещу здесь кое-какие добавления технического характера.

Разбираясь во время обратного пути с добытыми на Ефросинье шарами, я обнаружил, что их не сто, а девяносто девять. Куда делся один – не представляю. Быть может, упал с летающего покрывала во время моего пути обратно? Или его не было на стеллажах изначально? Потому, например, что Калмашапада взял его с собой, когда покидал дворец. Это мне неведомо.

Также стоит отметить, что мне удалось разобраться в общих принципах работы шаров. Надо всего лишь…»

Этим заканчивался текст на последней странице распечатки, и больше страниц не было.