Превратности Фортуны

Васиштха в это время говорил про отправляющегося на охоту царя Вишвамитру, и я понял, что речь о том царственном муже, который, несомненно, был двигателем этого лошадино-человечье-слоновьего механизма.

Царь, охваченный великой радостью предвкушения, отправился в окружённый громадами скал лес, изобилующий деревьями бильва, арка, кхадира, капиттха, дхава, палаша, тилака, манго, чампака, парибхадрака и многими другими, которые были усеяны цветами и плодами, а также населены птицами. Войдя в этот лес, Вишвамитра вместе со своим войском устроили то, что Васиштха называл охотой, а я бы охарактеризовал как натуральную бойню. Царское войско ввергло тот лес в смятение, убивая его обитателей. Тех, которые оказались подальше, люди разили стрелами и дротиками, и некоторым зверям удавалось бежать, получив несмертельное ранение, но ненадолго: охотники, казалось, притаились на каждом шагу, и те животные, что были к пришельцам поближе, убивались оружием ближнего боя. Зверям и птицам крошили черепа кистенями, перебивали позвоночники булавами, протыкали копьями внутренности, секирами и топорами перерубали пополам их тела, саблями отрубали головы и конечности. Зверей насаживали на трезубцы, поддевали граблями и крушили тяжёлыми железными посохами. Вскоре лес наполнился изуродованными трупами антилоп, вепрей, буйволов, львов, тигров, фазанов, орлов, амадинов и сапсанов. Особенно поражал вид безжизненных тел великолепных диких слонов, лежащих в лужах собственных мочи, кала и крови. Последняя зачастую была излита не только из их тел, ибо перед смертью лесные гиганты успевали дать отпор нападающим, отняв у некоторых даже жизни.

С перекошенными от радости лицами бродили по лесу охотники, сея смерть и кровавый хаос.

Слегка притомившись, царь Вишвамитра вместе со своей свитой решил отдохнуть и направился в ту часть леса, где веял носящий цветочную пыльцу прохладный ветерок, приятный и благоуханный. Желая освежиться, царь подошёл к прекрасной, как водружённое знамя, большой реке, непорочные воды которой несли цветочно-белую пену, и увидел восхитительную обитель, одетую покровом цветов и красовавшуюся большими и высокими деревьями. Поразмыслив немного во время речного освежения, царь вместе со своим войском заглянул в эту обитель, которая оглашалась чтением священных текстов, каковым занимались всевозможные подвижники с одухотворёнными лицами, одетые разве что в набедренные повязки, но по большей части и без оных. Словом, обитель была полна отшельниками, идущими тропой аскетических подвигов. Одни аскеты питались водой, воздухом и сухими листьями, тогда как другие поддерживали себя фруктами и кореньями. Приветствуя отшельников и обмениваясь с ними почестями, царь потихоньку продвигался к центру обители, где встретил особенно мощного аскета. Им оказался мой новый знакомец Васиштха, каковой, судя по всему, почитался среди лесной братии как самый совершенный странник духа в этой обители.

Аскет встретил царя приветствием и предложил воды для омовения, почётное питьё, лесную пищу и топлёное масло. Гость в долгу не остался, воздав отшельнику ответные почести. Между ними завязался непринуждённый разговор, в ходе которого выяснилось, что Вишвамитру сопровождает целая свита, и Васиштха тут же вызвался её накормить и напоить. Когда всё войско царя собралось, вошла Нандини, покачивая крупом, с красивыми боками и бёдрами, с подпрыгивающими на каждом шагу упругими высокими грудями, и от такого зрелища у царя натурально отпала челюсть, а глаза заблестели плохо скрываемой жаждой обладания. Когда же Нандини, взмахнув своим прекрасным павлиньим хвостом, дала каждому из гостей всё, что можно с удовольствием есть или пить, вкушать или лакать, Вишвамитра и вовсе, как говорится, выпал в осадок.

– Что это за корова, почтенный? – начал как будто издалека царь, вроде и боясь выдать себя, но не особо стесняясь.

– Это корова, исполняющая желания, – объяснил Васиштха. – Когда её просишь "исполни желание!" – она его исполняет.

Нандини и Васиштха переглянулись и улыбнулись какому-то понятному только им двоим смыслу, содержавшемся в этих словах.

Глаза царя заблестели пуще прежнего, и он сказал отшельнику: отдай мне Нандини за десять тысяч коров, да что коров, забирай всё моё царство! Полный нежности взор Васиштхи встретился с таким же взглядом волшебной коровы, и на предложение Вишвамитры отшельник ответил решительным отказом, мол, ни за какие сокровища мира не может он отдать корову. Ибо она – его сокровище, ибо она – его богатство, ибо она – всё для него, ибо в ней его жизнь. Тогда царь, не привыкший к отказам, решил забрать у отшельника сокровище силой.

Воины из свиты Вишвамитры окружили корову и начали подгонять её кнутом и палкой, дёргать её туда и сюда. Пришедшая в ужас от такого обращения, Нандини какое-то время прибывала в оторопи, а затем, взревев своим человеческим ртом совсем по-коровьему, раскидала воинов и подбежала к Васиштхе, ткнулась лбом ему в бедро.

– Почему ты меня покинул? – спросила она, с трудом сдерживая рыдания. – Почему воины царя лишают меня твоей близости? Почему отдаёшь меня Вишвамитре?

– Кому я, Нандини, тебя отдаю? Такая корова нужна самому! – воскликнул Васиштха, падая пред ней на колени, обнимая за шею и лаская. По щекам его катились скупые мужские слёзы, которые Нандини тут же нежно слизывала. – Этот царь пытается увести тебя силой, а у меня же нет власти противостоять ему.

– Есть, – неожиданно улыбнулась Нандини. – У тебя есть я. Только скажи, хочешь ли ты, чтобы я осталась с тобой?

– Больше всего на свете! – с жаром прошептал Васиштха ей прямо в ухо горячими губами.

– Так тому и быть, – согласно опустила рога корова.

Она отстранилась от подвижника и обернулась к настигавшим её воинам Вишвамитры. Встав на дыбы, грозно взревела она, полыхая вся от ярости, и маленькие аккуратные рожки её превратились в пылающие огненные столбы, бьющие в небо, расходясь под углом, а испепеляющие лазерные лучи били теперь не только из грудей, но ещё из глаз. Нандини слепила сильнее полуденного солнца, а хвост её извергал потоки пламени. Всё царское войско, вся царская рать в ужасе бежала из той обители куда глаза глядят. За ними следом вынужден был уйти и сам Вишвамитра, согнувшийся и волочащий за собой оружие, как волочит хвост побитая собака.

– Так и получилось, – пояснил мне Васиштха, – что Вишвамитра разочаровался в своём жизненном пути. Видя, что Нандини предпочла мои умиротворённость и ненасилие его силе и грубости, он отказался от царства и ушёл в отшельническую жизнь. Со временем он достиг на новом пути таких небывалых высот, что даже боги начали остерегаться его. Да что боги: я сам настрадался от его силы, и сейчас поведаю об этом.

Следуя рассказу Васиштхи, перед моим мысленным взором развернулся образ глухого тропического леса с едва различимой в зелёном сумраке тропинкой, на обочине которой сидел голый мужчина, погружённый в глубочайшее самосозерцание. Васиштха пояснил, что это Шакти, один из ста его сыновей. Однажды на этой тропинке появился царь Калмашапада, зашедший в лес то ли по грибы, то ли поохотиться. Погружённый в свои мысли, царь не заметил отшельника и споткнулся об него.

– Смотри, куда прёшь! – возмутился Калмашапада. – Долбаный аскет!

– Эй-эй, многославный царь, – миролюбиво ответил отшельник. – Прояви немного уважения. Я, как-никак, святой долбаный аскет.

Царь выругался и хлестнул отшельника плетью. Тут уж терпение Шакти не выдержало и он низверг на голову царя проклятие:

– Ах ты, царь-подлец! Раз ты, как ракшас, покушаешься на отшельника, то уподобишься ракшасу и в главном: станешь людоедом. Пристрастившись к человеческому мясу, не будешь знать ты покоя. А теперь пошёл прочь!

В ответ царь лишь харкнул ему в лицо да, порядка ради, огрел плетью ещё разок, а затем отправился дальше в глубь джунглей по своим царственным делам.

А совсем рядом случился в этом же глухом лесу Вишвамитра. Я увидел его задумчивое хитрое лицо с коварной улыбкой, глядевшее на разыгравшуюся сцену из джунглевых зарослей. Ясное дело, случился он тут неспроста. Несмотря на всю безмерность глубины его подвижничества, он так и не смог избыть в себе низменные страсти, и всё так же точила его нутро обида за позор, который он испытал при попытке увести Нандини.

Вишвамитра ухватил пролетавшего мимо по своим делам ракшаса за хвост и закинул его на проклятого царя. В иных обстоятельствах ракшас не прижился бы на человеке, но проклятие и сила Вишвамитры сделали своё дело: ракшас вселился в царя.

Однако проклятие это было настолько чудовищным, что всё никак не собиралось пресуществиться в жизнь, несмотря на ракшаса, который жестоко мучил Калмпашападу. Каждую ночь монарху снились кошмары, вернее, один и тот же кошмар, но с небольшими вариациями: паря в облаках, он гнался за прекрасным радужным змеем. Поимка змея, и царь во сне знал это совершенно точно, принесёт невыразимое блаженство, выходящее за пределы обычных унылых человеческих радостей, блаженство, которое станет окончательным счастьем. Да вот беда: всякий раз не хватало самой малости, чтобы змея поймать. Особое мучение заключалось в ощущении, что стоит ещё немного поднажать – и добыча будет в руках, но увы. Даже если Калмашапада двигался в десять раз скорее змея, то, как только он преодолевал пространство, отделявшее его от змея, тот пролетал одну десятую этого пространства; как только Калмашапада преодолевал эту десятую, змей пролетал одну сотую; и так до бесконечности: всё время оставался сколь угодно ничтожный, но непреодолимый, кусочек пространства между ним и змеем. С утра царь просыпался измученным, с чувством бесконечной Жажды у кромки воды, неутолимой Жажды, вымывающей из души последние силы, Жажды, за избавление от которой можно отдать всё. Царь перестал мыслить свою трапезу без мясной пищи, и даже в постные дни ему заготовляли впрок убоину, однако начинать есть человечину Калмашапада не торопился.

Но не таков был Вишвамитра, отказавшийся от царства и отринувший богатство ради духовных подвигов, чтобы оставить свой зловещий план незавершённым. Используя открывшиеся в результате духовного самосовершенствования сверхсилы, Вишвамитра в один из дней навеял сон на царского повара и подправил восприятие царского псаря, чтобы тот забыл как следует запереть царскую псарню. В итоге почуявшие свободу псы выбежали порезвиться и утащили всё предназначавшееся для государевой трапезы мясо. Проснувшийся повар понял, что ему несдобровать, и охвативший его страх был усилен Вишвамитрой до грани ужаса, от которого в перспективе увидел он царский гнев и расширенный свой мёртвый зрачок. Отчаяние толкнуло повара на немыслимое: подойдя к лобному месту, где казнили преступников, он отыскал труп посвежее да посочнее, срезал с него мясо и, пока никто не заметил, скрылся в закат.

Едва лишь новое яство коснулось кончика царского языка, внутри Калмашапады всё перевернулось, и Жажда, та самая неутолимая мучительная Жажда, ощутила возможность утоления. Жадно поглотив всё приготовленное, царь вызвал повара на приватную аудиенцию.

– Почтенный, – сказал он, ласково улыбаясь так, что сердце повара рухнуло в какие-то невообразимо бездонные и холодные глубины его естества. – Что это за мясо ты мне сегодня приготовил?

– Э-э-это хорошее мясо, государь, – вымолвил повар заплетающимся языком.

– Я и сам вижу, что оно хорошее, – царь плотоядно облизнул губы, приближаясь к повару и немного нависая над ним. – Но что это за мясо?

– Да то же самое, что и всегда, государь.

– Нет, – ответил царь, нависая ещё сильнее. – Не то же самое.

Повар, вконец побледнев и не зная уже, что ответить, просто молчал, вжимая голову в плечи и смотря на государя снизу вверх.

– Почтенный, – ещё ласковее сказал царь, подойдя к повару уже вплотную. – Говори, как есть, а не то расстанешься с жизнью.

Делать было нечего: повар признался. Но вместо ожидаемого царского гнева, он увидел царское удовлетворение.

– Не нужно лишнего шума, – хмыкнул Калмашапада, отступая от повара и расслабленно садясь в царское кресло. – Готовь теперь мне такое мясо всегда.

– Но… – повар побледнел. – Как же я достану? Раз, другой – ещё может быть, но постоянно?

– Тебе помогут.

Калмашапада выделил ему несколько своих самых доверенных телохранителей, которым можно было поручить дела любой степени деликатности. Они вместе с поваром трудились не покладая рук, лишь бы утолить царскую Жажду. В дело шли приговорённые к смерти преступники да одинокие бродяги. Но не всякий раз можно было отыскать подобных людей, а царская Жажда не знала праздников и выходных, так что и простые жители столицы становились трапезой: царские приспешники кидали на землю связку золотых монет и, затаившись в засаде, ждали, кто поднимет, и того, кто поднимал, хватали и резали как вора. Если же никого не удавалось поймать на золотой крючок, то подстерегали ночью одиноких прохожих.

Но, как говорится, сколь верёвочка ни вейся – всё равно петля; штука в том, что дама пик бьёт и короля. Однажды царских приспешников застукали за их жутким занятием, собралась толпа, поколотила их и отвела к военачальнику Калахастину. У душегубов быстро выведали, что происходит, и, недолго думая, сунули в петлю. С царём же, согласно закону, так просто дело было не решить. Военачальник договорился с другими царскими приближёнными и расставил за ночь по городу стражу: словом, учинил государственный переворот.

Наутро в царские покои вломились вооружённые крепкие мужчины во главе с Калахастином. Калмашапада не стал отпираться, и начался между ним и военачальником диспут. Калахастин требовал у царя отказаться от людоедства, а государь отвечал, что никак не получится ему быть без этого дела. Он говорил, что лишь благодаря человечине может спать спокойно, лишь из-за неё он каждый день находит в себе силы вставать утром и заниматься государственными делами.

– Послушай, государь, – сказал военачальник. – Не ты первый пал жертвой своей собственной Жажды до недозволенного. Послушай же историю, возможно, она тебя убедит.

И военачальник рассказал следующее.

В великом городе Паталипутре, среди дворцов и лотосовых прудов, жил брахман по имени Арктасена, искушённый в пуранах и знающий все три веды. Но был он не простым жрецом, а соглядатаем на службе царя, посланным, чтобы найти источник зловещей мритью-сомы. Это был таинственный отвар, распространявшийся по бедным кварталам города. Те, кто пил его, начинали видеть мир не таким, как раньше: их ум расщеплялся, а реальность превращалась в дымку майи, скрывающей истину. Арктасена носил маску тысячи лиц – особый покров из тончайших нитей тутового шёлка, зачарованный мудрецами. Покров скрывал его истинный облик, показывая смотрящим на него при каждом взгляде новую личину. Никто не знал, кто Арктасена на самом деле, и даже сам он начал сомневаться, кто он такой. Эти сомнения толкнули его на то, чтобы попробовать мритью-сому. Первый приём дал ему силу, его мозг словно начал работать на повышенных оборотах, и Арктасена решил, что отвар поможет довести порученное царём дело до конца. Ведь он не такой, как те, кто подпал под власть мритью-сомы и с кем он жил в одном доме: мудрец, утративший разум в поисках просветления, воин, забывший, за что сражается, и торговец, чьи товары оказались призрачнее снов. Нет, Арктасена был уверен, что пьёт мритью-сому не для того, чтобы сбежать от себя и от мира, а для того, чтобы выполнить свой долг: найти источник отвара и прекратить его поставки. И знаешь что, государь? Арктасена не заметил сам, как тоже стал жертвой мритья-сомы и начал видеть мир словно в мутном зеркале. Так, шаг за шагом, сквозь ритуалы, мантры и ночные видения он приближался к раскрытию тайны… Во всяком случае, так ему казалось, и он даже не заметил, как истина вместе с его разумом растворилась в потоках Ямуны, оставляя за собой лишь шёпот: “Кто ты?"

– Так пусть рассказ мой, о царь, тебя побудит от страсти к людоедству отказаться, иначе погубишь себя так же, как Арктасена, – закончил историю военачальник.

– Не ты один, Калахастин, умеешь рассказывать истории, – возразил Калмашапада. – Давай-ка я тоже кое-что поведаю.

И царь рассказал такую старинную историю.

Говорят, жил некогда в Варанаси домохозяин по имени Суджата. Однажды с Гималаев спустилась в город за солью и уксусом толпа подвижников, которых он приютил у себя в саду, чтобы развлекали они его благими наставлениями. И вот как-то вечером пришёл он к ним в сад послушать проповеди, и так заслушался, что там же и заснул. А проснулся уже среди ночи от яркого света, озарившего весь сад: то почтить подвижников явился со своей божественной свитой сам владыка богов. И были в его свите небесные девы, существа красоты невероятной, неземной и невозможной. Послушав проповедь, царь богов, как ни в чём не бывало, отправился обратно к себе в высь; Суджату же от вида дев из свиты охватила страсть, и голова у него пошла кругом. День прошёл, другой – а всё нейдут девы у него из памяти, совсем перекосило Суджату от Жажды. Он почти перестал есть, и пьёт едва-едва – всё погрязает в грёзах о небесных девах. Ведь все земные удовольствия в сравнении с небесными – словно ночная звезда против дневного Солнца.

Родные пробовали его вразумить поучительной историей из давних времён. Они рассказали про Вишвамитру, царя, который отверг все свои земные богатства и всю свою земную власть ради духовных наград. Однажды этот отшельник, совершая очередной аскетический подвиг, преисполнился настолько великой мощи, что это приметил с небес сам владыка богов и призадумался: "как бы этот подвижник не сравнялся со мной силой и не сбросил меня с моего места, как я некогда сбросил своего предшественника". Пребывая в великом волнении от перспективы подобного развития событий, он вызвал к себе самую прекрасную, самую юную из небесных дев и дал ей поручение стать помехой, что прервёт восхождение Вишвамитры к вершинам духовного совершенства. Ибо была та дева настолько прекрасна в талии и пышна в бёдрах, что едва ли этот могучий отшельник сумел бы устоять перед совершенством её форм, преподнесённом ему в первозданном, то есть не стеснённом одеждами, виде.

Небесная дева пришла в ужас от такого поручения: "Господин, да ведь это же Вишвамитра, тот самый бывший царь, что, алкая высшей силы и власти, оставил все свои богатства, отрёкся от престола и стал подвижником. Ни один царь не поступал так до него и ни один не поступит после. Оставив цветущее царство и блистающее царское величие, он в течение многих лет вершил аскетический подвиг, едва ли кому-нибудь доступный: перестав дышать, питаясь одним лишь ветром, стоял он с широко раскинутыми руками неподвижно, как скала, поднося себя миру. Не прикрытый даже клочком одежды от летнего зноя и ливней сезона дождей, день за днём и ночь за ночью на протяжении долгих лет предавался он тягчайшей аскезе. Вишвамитра крут и необуздан! Вспомни хотя бы историю человека, который очень хотел попасть на небо, сохранив своё тело, но не мог. Он стоял под дождём, он до нитки промок и молил: "Дайте мне крылья", но ни один брахман не осмеливался удовлетворить столь дерзкую просьбу. Ни один, кроме Вишвамитры, который на просьбу дать крылья, что поднимут в мир богов, промолвил лишь: "Да будет так". Человек вознёсся на небо в своём бренном теле. А когда возмущённые боги погнали его взашей со словами, мол, нечего делать людям на небесах, и он полетел вниз головой обратно, Вишвамитра воспылал яростным огнём такой силы, что огонь тот опалил всю южную часть неба и зажёг новые созвездия, которые и поныне там! И до сих пор на этом новом небе, получив бессмертие, вниз головой висит тот человек в окружении свиты новых звёзд. Яснее ясного: если этот отшельник своим гневом зажигает звёзды, когда ему надо, то что стоит ему гневом сжечь дотла меня, нежную и хрупкую деву! Если он только лишь заподозрит, что я намеренно вершу ему помехи на пути аскетических подвигов, то хватит одного касания его мизинца, чтобы низвергнуть меня, расколотив точно пустой горшок! Как может не трепетать перед ним дева, подобная мне? О владыка богов, я не могу не исполнить твою волю после твоего приказа, но, молю тебя, подумай, как мне при этом сохранить себя".

Владыка богов призадумался, но ненадолго: кликнув бога ветра, отправил его на пару с той небесной девой в лес, листья которого шелестели от мощи отшельнического подвига. И вот дева, небрежно накинув на себя лёгкое сари, словно по своим делам пошла мимо Вишвамитры – и тогда налетел порыв ветра, сорвавший с неё одежду. Красавица, как бы стыдливо смеясь и краснея, торопливо бросилась на землю, чтобы поймать одежду, но всё уже свершилось, точка невозврата была пройдена: услышав её смех, отшельник скосил свой левый глаз и, увидев обнажённое смущение, одарённое юностью и неописуемой красотой, широко раскрыл и свой правый глаз, повернув в её сторону уже всю голову. Увидев прелесть и несомненные достоинства небесной девы, аскет тут же подпал под власть любви и немедля вступил в связь с ней тут же под кустом. А потом вступил ещё раз, да ещё раз, да ещё много-много раз на протяжении нескольких лет, что они провели вместе. "Таким образом могущий отшельник Вишвамитра сжёг почти все свои достижения, оказался отброшен чуть ли не в самое начало своего аскетического пути и был вынужден начинать духовное самосовершенствование, считай, заново," – подытожили свою историю родные Суджаты.

"Да разве вы не знаете, – возразил Суджата, – что от этого сожительства родилась прекрасная Шакунтала, которая стала матерью царя Бхараты, великого правителя, объединившего многие страны под своим началом. Все мы, жители этих земель, потомки этого царя. Не попадись небесная дева Вишвамитре, то и нас бы не было!" Так и не смог Суджата забыть видение прекрасных дев из свиты владыки богов, грезил им, не ел совсем – и умер оттого, что не получил желаемого.

– Вот так же, Калахастин, и я, как пить дать, расстанусь с жизнью без своей особенной трапезы, – завершил Калмашапада свой рассказ.

Увидел народ, что нет никакого смысла уговаривать кровпийцу и людоеда – очень уж твёрдо стоял он на своём праве утолять Жажду чудовищным способом. И погнали царя из царства.

Оказавшись в изгнании, лишившись всего, что у него было, Калмпашапада не растерялся. Он отправился в тот лес, где на него было наложено проклятие, и почти на том же самом месте обнаружил того самого отшельника Шакти. "Из-за твоего проклятия я лишился царства, всего, что у меня было, всей прошлой жизни. Так поплатись же за это". Сказав так, он немедленно прикончил аскета и съел его, как пожирает тигр вкуснейшую антилопу.

В этом месте рассказа Васиштха особенно помрачнел, что неудивительно, ведь Шакти был его сыном.

– По справедливости говоря, – сказал Васиштха, – сын мой тоже виноват. Налагая такое неслыханное проклятие, он ведь навлёк беду не только на обидевшего его Калмашападу, но и на огромное множество его жертв. За что Шакти поплатился и сам, – плотно сжав побледневшие губы, он какое-то время молчал, а потом добавил:– Но горечь моей утраты это не подсластит.

Нандини, желая его утешить, ласково боднула Васиштху в плечо, тот рассеянно потрепал её по голове, вздохнул и продолжил рассказ.

Вкусив мяса аскета, Калмашапада ощутил прилив невероятной силы. Ведь не зря все людоеды издавна охотятся именно за святыми подвижниками. Чем больше святость человека, тем больше могущества даёт его поедание. А если уж кто является полностью пробудившимся, то даже одного кусочка мяса такого человека достаточно, чтобы обрести бессмертие. От мяса Шакти пробудились во вселившемся в бывшего царя ракшасе древние чёрные знания, и не стал людоед есть мозг подвижника. Добыв в случившейся неподалёку деревне стеклянную банку, а в лесу нужные чудодейственные травы и коренья, Калмашапада поместил мозг в банку в специальном отваре, закупорив там – и тем самым создал талисман невероятной силы.

Отведав же одного сына Васиштхи, Калмашапада обрёл чутьё на его родственников. Нюхая воздух и припадая носом к лесным тропам, людоед отыскал оставшихся девяносто девять братьев Шакти – и пожрал их всех, одного за другим, делая из мозгов талисманы. При пожирании каждого аскета увеличивались силы Калмашапады и постепенно изменялось его тело, в конце концов достигнув трёхметрового роста, обретя могучие крылья и завитые рога и превратившись тем самым в могучего демона. Самого же Васиштху бывший царь есть не стал, ибо тот был по сравнению со своими сыновьями чересчур жилистый и жёсткий.