Африканский тиран. Биография Носорога. Продолжение

– … которые мог вырезать тот же Н'гунгу.

– Вам кажется, что вокруг вас одно враньё, все друг друга только и делают, что обманывают.

– Это не так?

– Не так, конечно. Иначе бы Кисива столько не просуществовала.

– А сколько существует Кисива? – Кифару ощутил прилив азарта. – Или хотя бы скажем так: когда сюда переселился Килеман со своим народом? Сто лет назад? Двести? Когда?

Подумав, Мауна ответила:

– Мы живём среди легенд, Кифару. Устные истории не считают лет. Время на Кисиве – как ветер: оно движется, но его не поймать. Народ Килемана пришёл сюда, когда духи указали им путь, но кто может сказать, когда именно это было? – Подумав ещё, добавила: – Для нас важнее не когда, а зачем. Килеман пришёл, чтобы сохранить гармонию на этой земле. Возможно, это и есть то, что вам следует помнить.

Кифару посмотрел на Бахати. Тот, откашлявшись, дополнил:

– Мы не знаем точной даты, Кифару. Но старейшины говорят, что это соучилось задолго до того, как первые корабли чужеземцев появились на горизонте. Возможно, триста, возможно, четыреста лет назад. Если хочешь узнать больше, мы можем спросить духов. Они всегда хранят память о времени, которое забыли люди.

– Ладно, духов с меня, пожалуй, хватит. Что предлагаете делать?

– Я ещё не всё рассказала, – подняла ладонь Мауна. – У Нинамбы есть сестра – Акиса. Молоденькая, но, похоже, с острым умом и сильной волей. Она с детства во всём поддерживает брата, но если он скорее идеалист и мечтатель, то она ходит по земле и твёрдо стоит на ногах. Именно она удерживает его в рамках здравого смысла и именно поэтому ни вы, ни мы ничего про них до сих пор толком не слышали и не знали. Но она же его и науськивает, как я понимаю.

– На что?

– Моя золовка предполагает, что последней каплей для этой Акисы стала программа…

– … «Спорт Гол», – догадался Кифару.

– Она самая.

– Почему?

– Она считает её чужеродной и лишённой связи с традициями Кисивы.

– Куда ж нам без наших замечательных традиций!

– Кроме того, Акиса предполагает, что программа финансируется извне, а это вызывает подозрение о влиянии иностранцев.

– Понимаю.

– Ну, тогда вы наверняка понимаете и то, что она боится, как бы такая программа, увлекая за собой молодёжь, ни подорвала влияние местных лидеров, таких, каким становится или уже стал её брат.

Наконец-то картинка в голове Кифару сложилась. Случайно или нет, но Мауна попала в точку. Возможно, она свою «золовку» придумала, возможно, она успела сама переговорить с этой Акисой или её семейством, однако в сухом остатке она только что чётко объяснила ему, откуда у тотема растут ноги. Из всеми позабытой деревеньки, где давно уже тлеет недовольство, подкреплённое притязаниями на царственный трон и раздуваемое последними новшествами жизни на острове.

Сейчас ему больше всего хотелось послушать впечатления Илинки, которая понятия не имела о том, о чём они говорили, разве что какие-нибудь имена могли показаться ей знакомыми, да и то вряд ли. Однако правила вежливости требовали сперва этот разговор закончить и закончить на подобающей ноте.

– Спасибо тебе, Мауна. Я услышал даже больше, чем ожидал.

– И что ты теперь собираешься предпринять? – спросил Бахати слишком будничным тоном.

– Вопрос, как я чувствую, весьма важный и щепетильный, поэтому всё надо будет сперва хорошенько обдумать. Если вы оба готовы помогать мне и впредь, я бы попросил вас выяснить по вашим каналам, действительно ли этот Нинамба располагает свидетельствами свой кровной связи с Килеманом. Если их не окажется, вопрос сам собой будет закрыт, а он потеряет лицо перед своей деревней.

– Я правильно тебя понимаю, что если таковые свидетельства всё-таки окажутся, никто отнимать их у него не будет? – уточнил Бахати. – Ведь по идее он может быть одним из потомков Килемана и твоим дальним родственником, верно?

– Верно, – согласился Кифару, стараясь не выдать тоном раздражения. – На свете всякое случается.

– А ты сам?

– А я сам, думаю, тоже соберусь и прокачусь в Мванике. Надо же людям показать, что я не боюсь здоровой конкуренции. Поговорю с Нанамбой, познакомлюсь с Акисой, уточню, что именно её не устраивает в «спорт голе». Может быть, меня пригласят прогуляться на экскурсию в их знаменитую пещеру.

– Обязательно надень нгози, чтобы тамошние жители видели, что ты уважаешь традиции и претендуешь на их поддержку, – сказал Бахати.

– А главное – обладаете истинной властью, – добавила Мауна.

– Ты смогла бы организовать мне встречу с Акисой? – спросил её Кифару.

Если бы она сразу же охотно согласилась, то тем самым выдала бы свою тесную с ней связь. Как он и предполагал, Мауна оказалась умнее.

– Поскольку я с ней не знакома, – начала она после короткой паузы, – обещать не могу. Но ведь вы же и так с ней встретитесь, если поедите туда. Зачем вам я?

– Просто я подумал, что мог бы встретиться с ней с глазу на глаз ещё до поездки. Если она так влиятельна, как ты говоришь, было бы неплохо заручиться её поддержкой заранее.

– А почему вы думаете, будто она пойдёт вам навстречу? Мне кажется, она скорее это сделает, если увидит отношение к вам остальных жителей деревни, на которых вы можете произвести впечатление уже одним своим появлением.

– Мауна права, – поддержал её Бахати. – Как я понимаю, люди вроде Акисы и её брата дорожат мнением большинства и не пойдут против него. Заручись поддержкой толпы, как ты умеешь, и то противостояние, которое ты справедливо ожидаешь, может вообще не произойти. Помяни моё слово.

– Хорошо, друзья мои. Я узнал то, что хотел, и теперь перед вами в долгу.

– Никаких долгов! – оживился Бахати.

– Завтра же пришлю людей привести церковь в порядок. Пора вернуть ей былой вид.

Когда они отъехали от площади на приличное расстояние, Кифару поинтересовался у Илинки, что она думает по проводу увиденного.

– Я ничего не увидела, – призналась она, – однако всё время чувствовала волнение. Твой приятель волновался больше, чем женщина. Она лучше него умеет справляться с собой.

– Нечто подобное я и подозревал. Как тебе показалось, они меня обманывали, юлили?

– Лжи в их словах я не слышала. Если, конечно, не считать ложью сдержанность.

– В смысле?

– Когда ты никого не обманываешь, но при этом просто не говоришь всей правды.

– То есть ты считаешь, что они что-то от меня утаивали?

– Немногое, но наверняка. Кстати, мне очень нравится, как звучит ваш язык.

Они уже колесили дальше.

– Что такое «лала салама», которое вы сказали друг другу в самом конце?

– «Спокойной ночи».

– Здорово! Лала салама. – Илинка прислушалась. – А что такое «зимуму»?

– «Дух». Гляди-ка, у тебя явно способности к языкам. Что ты ещё успела заметить?

– Мне показалось, что они несколько раз упомянули твоего брата.

– Моего брата? – Кифару призадумался, но потом рассмеялся: – Это потому, что «фураха» означает «радость».

– То есть ваши имена что-нибудь обязательно должны значить?

– Конечно. Ты ведь знаешь, что нашу дочку зовут Тумаини потому, что ты хотела, чтобы она была Надеждой?

– А как сказать на вашем языке «Я очень тебя люблю»?

– Муно а-пенда сано уно.

– Муно а-пенда сано уно, – повторила Илинка нараспев. – Звучит, как итальянский или даже румынский.

– А как ты скажешь то же самое по-румынски?

– Тэ юбэск фарте мульт.

– А по-итальянски?

– Дай подумать. Наверное, ти амо мольиссимо.

– Итальянский всё-таки более похож.

– Пожалуй да.

– Но вообще-то если бы ты хотела признаться мне в любви, то сказала бы по-нашему несколько иначе.

– Как?

– Мойо ва муно ка-джаа упендо ва уно.

Илинка попыталась повторить, но с первого раза у неё не получилось, и она разочарованно всхлипнула:

– А что это значит? Что-то неприличное?

– Когда мы кого-то действительно любим, не как родители детей или брат сестру, а с желанием быть вместе, мы говорим «Моё сердце полно любви к тебе». Можно ещё сказать, допустим, так: Муно а-пенда уно заиди ва ньота мбингуни. Это значит, что я тебя люблю больше, чем звёзды на небе.

– Не совсем понятно, причём тут звёзды, но очень поэтично. Мне нравится. А как мне сказать, что я хочу любить тебя, в смысле физически?

Кифару расхохотался и чуть ни зарулил в дерево.

– Мы в таких вещах обычно избегаем прямоты и говорим тактично. Можешь сказать Муно а-тамани кува на уно, то есть «я хочу быть с тобой».

– Слишком тактично, – продолжала наседать на него Илинка. – Можно как-нибудь пожёстче?

– Муно а-тамани куонгеза упендо на уно.

– И это означает…

– … «я хочу усилить любовь с тобой».

– О, уже лучше.

Она первая остановила велосипед. Он последовал её примеру. Железные кони покорно завалились набок, покручивая колёсами. Илинка увлекла Кифару в тень ближайших кустов, обняла за шею, поцеловала в подбородок и прошептала:

– Скажи, что хочешь меня по-настоящему.

– Муно а-тамани куингия уно.

Она повторила и не поняла, почему он снова смеётся.

– Девушка не может так сказать. Так говорят мужчины. Это означает «я хочу войти в тебя».

– А что же говорить мне?

– Муно а-тамани уингие дании я муно.

– «Я хочу, чтобы ты вошёл внутрь меня»?

– Именно. Откуда ты знаешь?

– Чувствую…

Густые кусты надёжно скрывали их от посторонних глаз, а голосистые пичуги отчаянно распевали свои коротенькие песенки, делая вид, будто ничего не замечают.

Удушающий приём

У Кифару появился выбор. Либо, как он пообещал Бахати и Мауне, самолично отправиться в деревню и в той или иной форме вызвать на разговор Нинамбу и Акису, либо не тратить время на болтовню и устранить первопричину. Это можно сделать, пригласив обоих к себе на встречу, как подобает настоящему властелину, или же помочь им просто исчезнуть. Вторая часть второго варианта выглядела предпочтительнее. Были люди – и нет людей. Конечно, возникнут подозрения у односельчан, однако, если подойти к задаче с умом, у них при этом не будет никаких доказательств, а подозрения сами по себе неплохи, поскольку вызывают затаённый страх. Страх держит в узде лучше любых законов.

Выяснилось, что отец про ситуацию в Мванике тоже ничего толком не слышал. Кифару не стал рассказывать ему подробности, а лишь поинтересовался, давно ли он там бывал и что вообще о ней знает. Абиой признался, что не заезжал туда вот уже несколько месяцев, но если что, легко может навести справки, поскольку под его началом служит человек оттуда.

– Мусаиди, толковый малый, ты его видел не раз.

– Тот, что любит налысо бриться?

– Он самый. Познакомить?

– Да нет, не нужно. А тебе приходилось слышать про то, что они там мнят себя потомками Килемана?

Отец как-то резко замолчал. Посмотрел на сына. Кифару стало почему-то неловко, но он ждал ответа.

– Твоя мать была из Мванике.

Мать, которую он почти не помнил. Мать, которую на его глазах утащил крокодил.

– Ты только сейчас решил мне об этом сказать?

– Ты никогда не спрашивал.

Его тётка, нынешняя жена отца, была младшей сестрой его матери.

– Значит, Таонга тоже оттуда?

Отец кивнул.

Кифару потёр лоб. Действительно, до сих пор ему даже не приходило в голову интересоваться настолько очевидными вещами. До недавнего разговора с Бахати и Мауни он воспринимал Кисиву как единый остров с единым народом, разве что жившим не кучно, а отдельными поселениями. Хотя вместе жить было бы, наверное, удобнее и практичнее. И если люди в какой-то момент разбрелись по острову, тем более такому небольшому, не означает ли это, что у них на то были свои причины? К примеру, какая-нибудь рознь, споры, разногласия, о которых сегодня все позабыли. Или не все?

Он поделился своими догадками с отцом.

Абиой выслушал сына и ответил долгим молчанием.

– Твой дед не хотел, чтобы я женился на девушке из Мванике.

– Тоже считал тамошних жителей дураковатыми?

– Не поэтому.

– Тогда почему?

– Ты хорошо помнишь легенду про Килемана?

Хорошо ли он помнил легенду? Хорошо. Очень хорошо.

Давным-давно на горе Килиманджаро правил великий царь Килеман, чьё имя на языке чагга означает «тот, кто побеждает». Родившийся, говорят, в семье горного льва, он стал непобедимым воином и основателем великого рода. У Килемана было семь сыновей, каждый из которых впоследствии стал родоначальником правящих династий, разошедшихся по всему африканскому континенту. Легенда гласит, что гора, не выдержав бремени его семьи, превратилась в вулкан и вынудила Килемана с жёнами, детьми и слугами покинуть её. Их караван – джаара – спускался по склонам, оставляя за собой путь, который правильно было бы назвать Килеманджааро. Сыновья Килемана сыграли ключевую роль в истории Африки: через браки с дочерьми местных вождей они стали символами власти и правителей, чья легитимность основана на праве рождения. Их потомки до сих пор почитаются и воспринимаются как хранители древних традиций. Килеман, говорят, исчез, поднявшись обратно на вершину горы, но его дух продолжает жить в тех, кто сохраняет связь с его родом. Старейшины знают таких людей по праву крови и наследию, скрытому в древних обычаях и артефактах.

– Помню. Хотя, думаю, никогда не слышал в подробностях. Ты их знаешь? Тебе дед рассказывал?

– Тоже немногое. Наверное, потому что я, как и ты, мало этим интересовался. Девчонки занимали меня куда больше. Но одна история отца врезалась мне в память. Наверное, потому что он заранее оговорился, мол, это тайна, которую старейшины передают только своим приемникам.

– И про что она?

– Про то, что среди семи сыновей Килемана, великих правителей и основателей династий, один выбрал путь по воде. Его так и звали – Мванги, «тот, кто пересекает». Думаю, это имя он получил впоследствии, а не при рождении. Он был человеком не только сильным, но и дальновидным. Когда братья начали ссориться из-за земли и власти, Мванги решил, что лучше покинуть их, чтобы избежать кровопролития. Он отправился в плавание вместе с небольшой группой своих людей, женой по имени Найла и любовницей, которая звала себя Джалила. Найла была женщиной мудрой, родом из народа чагга, а Джалила – страстной и смелой, из племени, жившего у подножия гор.

– Почему ты сказал «звала себя Джалила»? У неё было какое-то другое имя?

– Происхождение её доподлинно неизвестно. Возможно, её настоящее имя звучало иначе, но, присоединившись к каравану Мванги, она выбрала имя Джалила, что на языке её нового окружения могло означать «величественная» или «внушающая уважение». Она стремилась подчеркнуть свою силу и значимость, несмотря на статус любовницы. Как бы то ни было, Мванги и его караван в конечном итоге высадились на Кисиве, привезя с собой то, что осталось от их богатства и наследия: оружие, украшения и истории о Килемане. Именно Мванги, как считается, основал деревню, которая впоследствии стала нашей столицей, Катикати. Однако жизнь Мванги была сложной. Найла родила ему двух сыновей – Килео и Бараку, а Джалила позже подарила дочь, Ашуру, которая, как говорят, унаследовала от деда ум и харизму. После смерти Мванги его дети оказались настолько разными по характеру и желаниям, что не смогли сосуществовать в одной деревне. Особенно часто ссорились Килео и Барака. Дошло до того, Барака то ли случайно, то ли по злому умыслу убил брата. Ашуру, дочь Джалилы, по его приказу выдали замуж и изгнали в западные леса, где они с мужем и их немногочисленные последователи построили отдельное поселение и назвали его Мванике, в честь Мванги. Отец говорил, что Найла символизировала мудрость и порядок, а Джалила – страсть и свободный дух. Оба этих качества передались их потомкам. Именно поэтому наша линия сохраняет лидерство, а в Мванике теплится извечное стремление к свободе и независимости. Твой дед любил повторять: «Сила рода Килемана в том, что его кровь течёт в разных людях. Но это не делает их соперниками, это делает их частями одной великой истины».

В который раз за свою жизнь Кифару убеждался в ещё одной «великой истине»: долгий путь может увести от цели. Оказывается, все необходимые сведения всегда были у него под носом, он просто ими не озадачивался и не задавал правильных вопросов. Нинамба и Акиса мнят себя потомками Килемана через Ашуру, дочь любовницы его сына. Они имеют право претендовать на власть на Кисиве, но позиции у них слабые. Любовница – не жена. Слабость его, Кифару, в Бараке, добившемся превосходства преступлением – убийством брата. Зато он был сыном законной жены. Что могло произойти между братьям на самом деле, неизвестно. Возможно, Бахати поищет и выяснит, что это был всего лишь несчастный случай. Если только в Мванике или в тамошней священной пещере ни хранятся улики, доказывающие противоположное. Но отец не договорил про мать…

– Так почему же дед не хотел давать тебе согласие на свадьбу?

– А ты ещё не понял? Был велик шанс, что жена из Мванике окажется моей дальней родственницей.

– Он ошибался?

– По всей видимости, да. Ты получился сильным и здоровым.

– Хотя, как я понимаю теперь, это не означает, что у нас там и в самом деле нет никаких родственников, верно?

– Ну, вообще-то мы все тут так или иначе родственники, если разобраться. Быть может, поэтому никто на острове уже не рожает помногу детей.

Кифару вспомнил слово, которое они обсуждали в церкви Бахати.

– Благодаря этому поддерживается баланс.

– Да, в ближайшее время перенаселение нам не грозит.

Разговор с отцом пролил новый свет на медленно проступающую через тьму веков картину. Нинамба и Акиса проявились не случайно. И они наверняка располагали какими-то доказательствами своего происхождения. С этой стороны дело усложнялось. Но их усилия можно было свести на нет, если каким-то образом очернить или принизить роль во всей этой истории Ашуры.

Отцу он про них рассказывать не стал.

Вместо этого он засел за чтение дневника в надежде обнаружить что-нибудь ценное. Он чувствовал себя вполне созревшим учеником. И был вправе ждать подсказок от уже появившегося учителя. И не ошибся. Под датой «Месяц Раджаб, год 1289 по Хиджре» его ждал следующий текст:

Сегодня, наблюдая закат с террасы своего дворца, я вновь задумался о связи времени и крови, о том, как древние истории переплетаются с нашими судьбами. Когда я слышал легенду о Килемане, я не мог и подумать, что она окажется не просто сказкой, но частью нитей, связывающих мои деяния с жизнями правителей Восточной Африки. Великий Килеман, говорят, жил на вершине той самой горы, которую теперь называют Килиманджаро – сверкающий холм. Я часто слышал это имя из уст людей, приходивих ко двору. Вереву, одна из моих доверенных служанок, рассказывала, что название происходит от суахили: килима – холм, нждаро – белый. Однако история, передаваемая старейшинами, говорит о другом. Килиманджаро – не просто гора. Это место, где великий царь, рожденный, как говорят, от горного льва, правил своими землями. Рассказывают также, у него было семь сыновей, и каждый из них, вслед за отцом, стал основателем нового народа. Килеман и его потомки сделались символами единства и справедливого правления. Но самое удивительное – это караван, который когда-то спустился с горы, когда земля не выдержала их могущества. Именно этот джаара, как называют его чагга, стал легендой, которая живёт в памяти людей. Мой отец редко рассказывал о том, почему его уважали далеко за пределами Занзибара, но я видел это уважение собственными глазами. В дни, когда соседи начинали угрожать нашему миру, он отправлял гонцов в Уганду, Кению и Танзанию. Возвращаясь, они приносили вести о готовности помочь. Помню, как отец говорил: «Уважение к нам лежит не только в богатстве нашего города, но и в крови, которая течёт в наших венах. Это право рождения, которое нельзя отнять». Когда начались проблемы с торговцами на северном побережье, мой отец отправился вглубь материка. Он вернулся молчаливым, но в его глазах было что-то, что я не мог понять тогда. Позже он рассказал, что встречался с потомками Килемана. Они обещали свою помощь, если Занзибар окажется в беде. Их обещания всегда сдерживались. Я помню, как в год 127213 по Хиджре, когда ситуация накалилась, корабли с зерном прибыли из Танзании, а воины из Уганды прислали письмо, в котором было сказано, что «рука их сильна и готова защитить брата». Эти связи остаются неявными, скрытыми от глаз обычных людей. Но я начинаю осознавать: легенды о Килемане не просто сказки. Они – живая ткань истории, в которой мы все играем свои роли. Если кровь Килемана течёт в наших жилах, то это не просто право, но и ответственность. Те, кто знает эту легенду, кто видит её отражение в моих деяниях, будут ждать от меня мудрости, силы и справедливости, подобных тем, что демонстрировал сам великий царь.

А дальше шла фраза, которую сейчас мог бы написать сам Кифару:

Я буду искать потомков тех самых семи сыновей. Может быть, их голоса, как и голоса духов прошлого, подскажут мне путь в этой запутанной игре власти и веры.

Он даже Вереву знал! Неужто мир настолько тесен? Конечно, имя нередкое, но уж больно красноречивое совпадение.

Кифару читал дальше…

Мой отец, Саид бин Султан, был человеком молчаливым, но его молчание говорило больше, чем слова. Он знал, как управлять людьми, как внушать уважение не приказами, а самим присутствием. Это умение, как я теперь понимаю, не просто было врождённым – оно питалось корнями, уходившими в древность. Я помню один из немногих вечеров, когда он делился своими мыслями со мной: «Ты думаешь, власть – это то, что можно взять или отнять? Нет, мой сын. Настоящая власть передаётся так же, как море передаёт свои волны ветру. Она должна быть заслужена, но её нельзя украсть». Тогда же он рассказал мне о своём путешествии вглубь материка. «Там я встретил людей, которые знали нашу кровь, даже не спрашивая моего имени. Их приветствия звучали, как будто я был их братом, хотя я никогда не видел их раньше». Когда я сам отправился в Кению, чтобы установить торговые маршруты, я встретил Ньягути – старейшину племени, который знал историю нашего рода лучше, чем я сам. Мы сидели на циновках у костра, и он говорил: «Вы, султаны Занзибара, думаете, что ваше происхождение скрыто? Нет, ваша кровь говорит громче слов. Когда ты вошёл в наш лагерь, я почувствовал тень великого льва за твоей спиной». Я спросил его, что он имеет в виду, и он рассказал: «Мой народ помнит караван Килемана. Мы поём о том, как его сыновья несли свои дары в разные стороны света. И твоя линия – одна из тех, что принесли мир на наши земли». Он указал на резной амулет, висевший у него на шее: «Эти символы, как и твоя кровь, говорят, что мы связаны. Но сила рода – это не только наследие. Это обязанность сохранять равновесие. Ты носишь эту ношу, даже если ещё не осознаёшь этого». В другой раз я оказался в Уганде, в королевстве Буганды. Здесь я встретился с правителем, которого называли Мванга. Его народ был сильным, и я хотел заручиться их поддержкой в торговых делах. Но, как оказалось, он ждал меня не из-за торговли. «Я слышал, что ты придёшь», – сказал он, когда мы встретились. «Твои корабли – это продолжение того каравана, который мы видели на склонах Килиманджаро. Моя бабушка рассказывала мне, как её предок получил благословение от одного из сыновей Килемана. И это благословение до сих пор защищает наш народ». Мванга показал мне ритуальную маску, которая передавалась в его семье: «Эта маска – знак нашей связи. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, мой народ придёт, потому что мы помним, кто ты». Каждая из этих встреч заставляла меня задуматься. Потомки Килемана, как и я, жили не словами, а действиями. Они знали, что власть – это не только титулы, но и уважение, которое нельзя купить. Эти люди сохраняли свои обычаи, однако они всегда открывали двери перед теми, кто несёт с собой мудрость предков. Теперь я понимаю, что кровь Килемана – это не только наше право, но и наш долг. Я знаю, что должен искать этих людей, восстанавливать утраченные связи. Моя кровь и моя история не принадлежат только мне – они принадлежат моему народу. Я отправлюсь в земли, где ещё звучат песни о Килемане. Я узнаю, кто продолжает его путь, и кто может стать союзником. И, может быть, однажды я поднимусь на ту самую гору, чтобы услышать, как ветер на её вершине рассказывает свои истории.

Поразительно! Кифару словно прочитал собственные мысли. Хотя когда-то, если мистер Стэнли прав, они и были его мыслями. Так он думал тогда, к этому же пришёл и сейчас. От судьбы не уйдёшь. Или как говорили в подобных случаях на Кисиве: «Капля дождя думает, что свободна, но всё равно падает на землю».