Африканский тиран. Биография Носорога. Продолжение

Кифару припомнил методы, описанные в арабском дневнике. Подошёл к пленнику, снова присел рядом на корточки, четырьмя пальцами обеих рук прихватил за затылок, большими стал медленно и неотвратимо надавливать на глаза.

– Что ты делаешь!

– Жду. Или, что ты заговоришь или навсегда лишишься зрения.

Когда он пробовал этот приём на себе, ему не было страшно. Потому что он знал, что не станет давить дальше, до боли. Но когда это же проделывают пальцы чужие, и ты не можешь сопротивляться, ощущение должно быть совсем другим.

Голова пленника забилась о стенку. Как и предупреждал аль-Бусаида, потекли слёзы. Пока слёзы.

– Я скажу! Я всё скажу! Не надо! Хватит!

– Про Нинамбу и его сестру Акису?

– Да, да, хватит!

– Хорошо, рассказывай. Но помни, что у тебя есть не только глаза.

Кифару встал и продолжил хождение по комнате, слушая запинающуюся речь часто-часто моргающего пленника.

– Я скажу… Я всё скажу… – Голос его срывался, дыхание было глухим и прерывистым. – Хотя ты уже знаешь. Это они. Они задумали подослать тебе тотем… – Он сглотнул, вытирая лоб о плечо, будто надеясь стереть страх вместе с потом. – Это был знак, предупреждение. Они хотели, чтобы ты задумался… чтобы ты почувствовал присутствие чего-то большего, чем власть в твоих руках. Их цель… она не была мгновенной… они хотели, чтобы твоя тревога росла, чтобы ты сам допустил ошибки… ослабил хватку…

Кифару молча шагал по комнате, не отрывая взгляда от пленника.

– Они считают, что их кровь даёт им право на трон. Род Ашуры, дочери Джалилы… Они убеждены, что их родословная делает их истинными наследниками… Они говорят, что Джалила всегда была сильнее, чем твой род… Что её потомки должны были править, но их оттеснили… – Мусаиди снова сглотнул, затем заговорил ещё тише, почти шёпотом: – Но за всем этим стоит не он… не Нинамба… не Акиса… Есть кто-то ещё… Американец. Я не видел его. Никогда. Но он есть. Его зовут…

– Джон Смит?

– Мамба ва Магариби, Западный Крокодил… они его так назвали. – Голос его при этих словах дрогнул, словно он произнёс не имя, а заклинание.

– Коварный хищник, внушающий страх и уважение, – пробормотал про себя Кифару. – Они тоже раскусили его нутро. Продолжай.

– Я не знаю, как он связан с ними… Но как я понял, он предложил Нинамбе сделку. Предложил помощь, поддержку, деньги, влияние… Говорят, что он появился не вдруг. Что он нашёл их, когда они были у родственников в Кении, искал тех, кто хочет перемен… И что он обещал сделать их правителями, если они помогут ему… в чём-то… в чём именно – я не знаю…

Мусаиди шумно выдохнул и поднял глаза на Кифару.

– Я сказал всё… всё, что знаю…

Он замер, напряжённо ожидая, как поступит Кифару.

– Что это за «родственники в Кении»?

– Меня не посвящали. Я только выполнял распоряжения Акисы.

– Так она у них главная? Не её брат?

– Нет, власть передаётся в их роду по женской линии.

– Мог бы и сам догадаться… Что она тебе велела? Следить за мной?

– За тобой и за твоим отцом.

– Почему-то я не удивлён.

– Но… как ты понял… что это я… что это они…

– Не твоё дело, предатель. Только наивный человек, такой наивный, как твоя Акиса, может решить, будто способен обмануть истинного потомка Килемана.

– Теперь я вижу…

– Нет, ты пока ничего не видишь. Возможно, для этого мне всё-таки придётся выдавить тебе глаза. Тогда многое станет тебе гораздо понятнее. К примеру, на чьей стороне должен быть порядочный человек, верящий в традиции наших предков. Ты ведь в них веришь?

– Именно так говорила и Акиса. Но я не предатель…

– Нет, ты самый настоящий предатель. Сначала ты предал наш остров, потому что поверил каким-то самозванцам, а сейчас предал их.

– Я никогда им не верил. Я ничего не донёс им ни на тебя, ни на Абиоя.

– Почему?

Пленник замялся.

Конечно, донёс. И не раз.

– Чем этот Западный Крокодил вас купил? У вас что, денег не было? Я всем вам дал деньги, – повысил голос Кифару, зная, что при закрытой двери их никто не услышит.

Мусаиди с трудом сглотнул и ответил, почти шёпотом:

– Деньги… деньги не были главным. Власть – вот что он им предложил. И не какой-то трон, а признание, защиту, поддержку мира. – Он перехватил взгляд Кифару. – Американец не просто богат. Он знает, как сделать так, чтобы тебя не стало. Как устроить всё так, чтобы Кисива приняла нового правителя без войн, без переворотов. – Мусаиди нервно облизнул спёкшиеся губы. – Он пообещал им легитимность. Что их признают не только здесь, но и там, в Нью-Йорке, в Лондоне, в Париже. Что они станут не просто правителями Кисивы, а частью большого мира. – Он замолк на секунду и добавил тихо-тихо: – И ещё… Он дал им надежду на безсмертие.

Кифару остановился.

– Что?

– Американцы работают над чем-то… каким-то лекарством, которое продлит жизнь. Он сказал, что те, кто с ним, получат доступ к тому, чего не дают простым смертным. Здоровье, вечная молодость, шанс жить дольше, чем любой из нас. – Мусаиди отвёл глаза. – Нинамба засмеялся, когда услышал это… А Акиса – нет. Она поверила.

– Вряд ли когда-нибудь изобретут лекарство, которое защитит от пули, – оборвал его Кифару. – Чем Акиса и её братец доказывают своё родство с Килеманом? Раз ты из их деревни, то не можешь не знать. Как они сумели обратить вас в свою веру?

– Их родство не требует доказательств. Про них у нас все знают. И у вас знают, только молчат. Спроси отца.

– Ты прав. Я не то хотел спросить. Чем они доказывают, что их род главнее моего?

Мусаиди долго и неотрывно смотрел на Кифару. Видимо, сейчас он решал, готов ли сделать последний шаг в предательстве своих бывших хозяев. Решился.

– У них есть очень старый медальон. В этом медальоне хранится письмо. Мванги когда-то вручил его Джалиле. В нём он указывает на Ашуру как на свою наследницу. Это была его воля.

Такого поворота Кифару не ожидал. Если Мусаиди не врёт, всё сильно усложняется.

– Ты видел письмо?

– Акиса показывала его всей деревне.

– Показывала?

– Давала подержать в руках, почитать, убедиться, что оно старое.

– И все убедились?

– Конечно.

– Где оно сейчас?

– Неизвестно. Таких вещей никто при себе держать не будет.

– Я слышал про какую-то вашу пещеру. Может, там?

– Скорее всего. Но туда никому доступа нет.

– Разберёмся.

Причем первым делом ему предстояло «разобраться» с самим Мусаиди. Приковывая его скобами, он ни секунды не сомневался в том, что после допроса здесь же и порешит. Под полом камеры затаилась сконструированная по специальному заказу кремационная печь, электрическая, почти не дававшая дыма, который по трубоотводу уходил за стену замка. Кифару ещё не доводилось ею пользоваться, но он был уверен в том, что от пленника не останется ни малейших следов. Человек просто пропадёт, а о последнем его местопребывании будет знать только Усукани. От которого он тоже собирался изначально избавиться как от лишнего свидетеля, но пожалел. Чем, наверное, допустил ошибку, однако раскаиваться пока было рано. Вот и от живого Мусаиди, вероятно, будет больше пользы, чем от мёртвого. Где-то Кифару приходилось читать, что сломленный человек может служить даже лучше, чем преданный. Другое дело, имеет ли смысл это утверждение проверять и идти на риск.

Пленник почувствовал его сомнения. Страх обострил чутьё, отчаяние придало сил. Он был вправе ждать ударов, боли, смерти. Вместо них пока был просто разговор.

Если Мусаиди исчезнет, Акиса и её братец смекнут, что без Кифару тут не обошлось, а значит, тайна их заговора ему известна. Сами они едва ли окажутся опасны, но если Джон Смит сделал на них ставку, он может прийти им на помощь, и тогда совершенно непонятно, чего ждать. Мистер Стэнли невесть где и навряд ли защитит, даже если захочет. С другой стороны, всего этого можно избежать, если Мусаиди вернётся в строй, как ни в чём не бывало. Только вот что помешает ему сразу же поднять тревогу и спровоцировать резню? Сломленный человек, говорите? Но чтобы человека сломить, нужно время. А его у Кифару было крайне мало.

Кончилось тем, что он резко выключил свет, вышел из камеры и захлопнул за собой дверь. Пленник что-то кричал ему в след, но звуки отскакивали от стен и не проникали наружу.

Сейчас он мог быть уверен лишь в одном-единственном человеке, который его не предаст, поскольку они в одной лодке – отец. Даже Фураха в силу своей молодости, узнай он правду, мог не прочувствовать всей серьёзности сложившегося положения и оказаться слабым звеном. Вмешивать его было пока рано. Но отец – совсем иное дело. Он может возразить, может не согласиться, но он никогда не сделает ничего, что помешает Кифару защитить свои притязания наследника Килемана. Они одной крови.

Абиой дослушал признание Мусаиди, которое Кифару незаметно для пленника записал на телефон, и долго сидел молча.

Чтобы избежать лишних ушей, Кифару рано утром позвонил отцу и попросил срочно заехать для разговора в замок. Сейчас он не доверял никому, не только родному брату, но и его матери, происходившей из той же деревни, что и её сестра – его, Кифару, мать. В памяти у него острой занозой застряли слова Мусаиди: «власть передаётся в их роду по женской линии».

– Что он сейчас делает?

– Сидит, где я его оставил. Ждёт, что будет.

Отец прищурился.

– С кляпом во рту, надеюсь.

– Я же говорю: никто его не услышит, даже если мимо будет проходить.

– А ты не подумал о том, что без кляпа он может откусить себе язык и истечь кровью?

Кифару не подумал. Посмотрел на отца вопросительно:

– А это реально?

– Если изловчиться и задеть артерию – вполне. Идем, проверим?

Это означало допустить отца туда, о существовании чего тот даже не догадывался. Но обстоятельства не позволяют больше скрытничать. Посвятить отца в одно, не посвящая в другое, просто невозможно.

Абиой не выказал ни малейшего удивления подземельем, будто всегда знал или догадывался о его существовании. Пока они шли по коридору, с интересом осматривался, но молча, без лишних вопросов.

Вошли в камеру с пленником. Зажгли свет. Машинально зажали носы и переглянулись.

Кифару не был здесь почти сутки.

Мусаиди являл собой довольно жалкий вид. Ему пришлось, не вставая с пола, справить нужду, так что теперь в камере стояла отвратительная вонь, а по полу растекалась лужа мочи. Зато не крови. Пленник был жив, не найдя сил покончить с этим унижением. А если даже и пробовал, то не смог.

Яркий свет заставил его зажмуриться.

Узнав начальника, он невесело ухмыльнулся.

– Отличного сына ты воспитал, Абиой. Можешь гордиться. Всё видит и понимает.

– И тебя до сих пор не убил, хотя стоило бы, – в тон ему ответил отец. – Как ты мог, Муса? Ты же был мне не только помощником, но и другом. Мы ведь почти родственники.

– Все вы, потомки Килемана, родственники, как я погляжу. Мне такой чести не надо. Она слишком дорого обходится. Что тебе понадобилось? Поглумиться пришёл? Да, вот он я, смотри, сижу тут один, пошевелиться толком не могу, ничего не могу, разве что гадить под себя. Но я тебе нужен. Скажи, ведь нужен же? Иначе бы не заглянул. Оставил бы меня тут гнить. Скажи спасибо сынишке. Провёл он меня, дурака. Что теперь?

– А это я как раз тебя спросить хотел. – Абиой собрался было присесть рядом с пленником на корточки, но передумал, отойдя вместо этого подальше. – Что ты станешь делать, если я разрешу Кифару тебя отпустить?

– Не разрешишь, – оскалился Мусаиди. – А если бы и разрешил, у меня ни к тебе, ни к нему никакой личной ненависти нет. И ты это сам знаешь. Поэтому и сделал своим помощником. Я за Кисиву, за Мванике, за свой род и мою семью. Именно её судьба и вынудила меня сделать выбор не в твою пользу. Не зависть и не ревность.

– Хочешь сказать, кто-то взял твоих в заложники?

– Послушай, Абиой, мы же с тобой не вчера родились, многое вместе преодолели, многое на этом свете поняли. Когда в нашу жизнь приходит мзунгу14, жди беды.

– Не всегда.

– Всегда. Даже если тебе кажется, что белые приносят пользу, они приносят вред, большой вред. Тот Кисива, каким мы с тобой его помним и любим, уже исчезает. Твой великий отец это предвидел. Он бы этого не допустил. А вот сын твой – это уже новый человек, другой. Он знает всему цену и понимает слово «выгода». Слушайте, – прервал он себя, – дайте воды. Умираю, как пить хочется!

Воды у них при себе не было. В коридор выходило несколько камер с душем, но пленнику этого знать не полагалось.

– Ты интересно рассуждаешь, – сказал Кифару. – Продолжай. Расскажи, в чём я провинился настолько, что против меня у моих ближайших соседей и дальних родственников созрел целый заговор.

– Мне ли тебе рассказывать? Ты опозорил нас. Ославил Кисиву на весь мир. Породнился с чужими нам женщинами. А остальных выставил напоказ, как последних шлюх. Но за всё приходится расплачиваться. К сожалению, не только тебе, но и всем нам.

– Муса, – вмешался Абиой, – ты ведь не думаешь так, как сейчас говоришь. Тебя явно надоумили. И мы теперь знаем, кто именно. Неужели ты настолько наивен, что считаешь, будто они не преследуют во всём этом собственных интересов, а тебя делают крайним? Пошевели извилинами. За кого ты страдаешь?

– Я уже сказал тебе, что за свою семью. И да, ты прав, она, если тебе так понятнее, оказалась в заложниках. Если я откажусь помогать Акисе, Нинамбе и их Западному Крокодилу, на всех нас ляжет проклятье предков, а ты не можешь не понимать, чем это чревато. Я не хочу, чтобы мой род оборвался на моих детях.

– «Проклятье предков»?! – всплеснул руками Кифару. – Ты веришь в эту чушь? Да ты…

– Абиой, объясни своему сыну, что это не чушь, – вздохнул Мусаиди.

– Это не чушь, – согласился Абиой, глядя на сына. – Не говори, будто не слышал, что бывает, если кто-то кому-то хочет досадить по-настоящему.

– Отец, я тебе верю, ты всегда прав, но Бахати на нашей стороне.

– Убаба никогда ни на чьей стороне, – дёрнулся в оковах пленник. – Как ты мог возомнить себя главой острова, если даже таких простых вещей не понимаешь? Твой Бахати будет говорить тебе то, что ты хочешь услышать, а поступать по-своему.

– Я сделал его убабой.

– За это он тебе наверняка благодарен. Дай воды…

– Воду я тебе дам только для того, чтобы убрать за собой. Если до этого дойдёт. А пока ты сам решаешь свою судьбу.

Мусаиди промолчал.

– Так что ты станешь делать, если мы тебя пожалеем и отпустим?

– А что вы хотите, чтобы я делал?

– Не догадываешься?

– Перешёл на вашу сторону и помог искоренить заговор?

– И спас свою семью, – подсказал Абиой. – Ты ведь сам говоришь про свою опытность, а потому не можешь не понимать, что ни один мзунгу не даст тебе никаких гарантий. Без него ваши сестра с братцем мало чего стоят, как мне кажется, раз заговорили они о своих сомнительных правах только после его появления. Силу почувствовали. Но это чужая сила, Муса. Это та сила, которую ты так боишься и ненавидишь, обвиняя в покорности ей моего сына. Ему, кстати, удавалось держать её всё это время на расстоянии, не подпуская к Кисиве близко. А вот если победят твои нынешние союзники – или хозяева, – я бы за такую независимость не дал бы хвоста дохлой рыбы.

Мусаиди молча уставился на него исподлобья. В его глазах впервые появились искорки сомнения. Он что-то вспоминал, сопоставлял и обдумывал. Отец с сыном ему не мешали. Переглядывались. Кифару ненадолго вышел и вернулся с железной мыльницей, в которой принес немного воды. Наклонившись, звучно поставил на каменный пол рядом с пленником. Тот стал жадно смотреть на воду, не будучи в силах до неё дотянуться. Эти танталовы муки должна были ускорить принятие решения.

– Возможно, вы правы, – пробормотал он, наконец, не отрывая взгляда от мыльницы. – Возможно, я должен помогать вам, а не им. Но как мне теперь это сделать? Вы ведь больше никогда не поверите мне, если даже отпустите. Вы будете думать, что я вас предам, как только мне представится такой шанс. Я всё расскажу Акисе, она – брату и Крокодилу, и они начнут действовать. Даже если вы захотите мне отомстить и убить мою семью, будет уже поздно. Разве нет? Разве вы этого не понимаете?

– Понимаем, – ответил Абиой. – Но ты ничего этого не сделаешь. Ты будешь для всех оставаться моим доверенным помощником и продолжишь сообщать своим дружкам то, что они хотят услышать. А нам передавать их планы. Тогда твой род на твоих детях не оборвётся, обещаю.

– А ещё на Кисиву могут напасть страшные враги, – добавил Кифару. – С воды. На безшумных лодках. Например, из Уганды, как уже пытались, но тогда их вовремя остановили ракетными залпами с вертолётов да так, что у нас мало кто об этом происшествии даже слышал. А тут – вот те раз, прозевали! Десант с автоматами и пулемётами высадился точно в бухте Мванике. Ну, и как водится, всех там сразу же перестрелял, всю деревню. Мы, конечно, тоже в долгу не остались и противника, в конце концов, поголовно уничтожили. Но погибших, сам понимаешь, уже не вернёшь. Как тебе такой расклад?

– Ты ради власти готов жертвовать своим народом? Абиой, кто это? Где твой сын?

Ему никто не ответил. Трудно сказать, поразили ли слова Кифару его отца или тот ожидал чего-то подобного, но никаких эмоций Абиой не показал. Молча смотрел на Мусаиди, которому от его невидящего взгляда стало окончательно не по себе. Потом словно очнулся от сна, улыбнулся пленнику и сказал:

– Мой сын тут. И возможно, он прав: мы напрасно теряем с тобой время. Помощника я всегда смогу найти нового. Идём, Кифару.

– Постойте! – вырвалось у Мусаиди. – Мы ведь не закончили. Дайте мне подумать. Нет, не нужно мне ничего давать. Я всё уже решил. Я готов! Я помогу вам. Только вам! Абиой, поверь мне…

Последние слова он произнёс в наступившей темноте, и они натолкнулись на закрывшуюся дверь.

Новая вводная

Мамба ва Магариби, Западный Крокодил…

Так вот как он решил действовать, когда понял, что Кифару не спешит заручаться его военной поддержкой? Возможно, даже раньше.

Мусаиди предполагал, что он встречался с Акисой и её братом в Кении. Не поднимая лишнего шума, удалось выяснить, что эта их поездка была однократной и имела место в прошлом году. Значит, Джон Смит не теряет времени, а действует параллельно. Ставка на дальних родственников Кифару на поверку оказывалась более выгодной. Кто знает, как далеко зашли их отношения…

Надо отдать должное Самире – она тоже не теряла время зря. Поскольку американец оставил ей номер своего телефона, чтобы она позвонила, когда решится отправиться в Эдинбург, грех было им не воспользоваться. Номер имел защиту, однако знакомые Самиры сумели за неё проникнуть и для начала определить, где абонент находится территориально. Оказалось, что в Японии, точнее, в Осаке, а ещё точнее, в районе Дотонбори, славящимся своими кулинарными заведениями.

Памятуя об их наиболее откровенном разговоре с Джоном Смитом, когда тот признался, что у него есть две дочери, причём одна – инвалид детства и постоянно живёт в специальной лечебнице вместе с матерью, его первой женой, Кифару через Самиру попросил её пронырливых агентов выяснить заодно, посещает ли он там какую-нибудь больницу, причём регулярно. Ответ пришёл быстрее, чем он ожидал: да, посещает, и не одну, а сразу две. Во вторую стал ходить недавно, но зато теперь частит именно туда. Кифару вспомнил, что старшая дочь вот-вот собиралась, по словам Джона Смита, сделать его дедушкой. Действительно, во второй больнице оказалось родильное отделение, в отличие от первой, которая, судя по всему, специализировалась на психологических расстройствах.

Это была весьма ценная информация. Теперь Кифару знал то, чего знать не должен, и получал возможность при необходимости, например, в свою очередь шантажировать этого «крокодила». Причём через наиболее уязвимое место.

Его смущало только то, насколько проникновение в чужую жизнь оказалось при определённой сноровке несложным делом.

И как скоро стало очевидно, смущало не зря: ушлое агентство резко перестало выходить на связь. На них, по словам Самиры, это было непохоже, тем более что намечалась выгодная работёнка на Кисиве – очередной турнир по «спорт голу». По своей воле никто бы от неё отказываться не стал. Получалось, что исчезновение агентства вынужденное. Самира делала хорошую мину, благо как всякий толковый продюсер имела в арсенале не одно агентство, а несколько. Тут, правда, тоже не всё было гладко: наиболее проверенная команда в последний момент отказалась от контракта и даже вернула предоплату, сославшись на внезапные сложности с графиком и руководством. Руководство тоже куда-то пропало и на звонки не отвечало. Самира забила тревогу и в итоге сумела выкрутиться, выйдя через знакомых на итальянскую частную студию, наслышанную о проекте и готовую за него взяться. К счастью, Самира и тут подстраховалась, потому что у итальянцев как назло резко вышла из строя аппаратура, и возникли бы огромные проблемы с трансляцией, если бы не друзья её знакомой из Южной Африки, специализировавшиеся на съёмках матчей регби. Самира вовремя сообразила никому про них не рассказывать, и турнир состоялся, прошёл в лучшем виде, а Кифару понял, что то были первые жертвы начинающейся «тёплой» войны: Джон Смит каким-то образом явно заметил, что за ним следят, и предпринял соответствующие меры, сделав так, чтобы и другим было неповадно вмешиваться. Можно было предположить, что обе больницы в Осаке больше такого посетителя не знают, а все медицинские записи, даже если и велись, исчезли.

Это был серьёзный прокол. Заодно Джон Смит продемонстрировал свою реальную силу.

А потом что-то изменилось. Как будто надоевшую жару смыл прохладный дождик. Тучи рассеялись.

Кифару хорошо запомнил тот день. Он зашёл навестить Султану в банке, и она как раз показывала ему отчёты за истекший квартал – дела обстояли хуже, чем годом раньше, но не так уж и плохо – когда в стеклянное окошко закрытой на обеденный перерыв кассы постучали. Кифару встрепенулся и увидел за стеклом незнакомого мужчину средних лет, с заметной сединой в кудрявых и пока ещё пышных волосах, с широкими ноздрями и большими негритянскими губами, готовыми к улыбке. Одет он был в яркую, но обычную фланелевую рубаху в клетку, застёгнутую на три нижних пуговицы, что оставляло открытой его широкую грудь, а заодно и почти незаметную на смуглой коже татуировку под самым горлом. Позади него вырисовывалась фигура одного из охранников банка, не имевшего права клиентов не пускать, но обязанного за их поведением присматривать.

– Я ищу господина Килемана, – громко сказал на чистом британском незнакомец, заметив движение внутри офиса. – У меня к нему поручение.

«Поручение» могло быть любым, вплоть до физического устранения, однако Кифару не чувствовал в этом человеке угрозы. Он вёл себя достаточно открыто для наёмного убийцы и, в конце концов, завидев взволнованное лицо Султаны, снизошёл до улыбки, которая сделала его настоящим душкой.

– Что вам нужно от господина Килемана? – спросила Султана с лёгким вызовом.

– Минуточку, – кивнул ей незнакомец и поднёс к уху мобильный телефон. – Да, я на месте и вижу вашего друга.

В тот же момент зазвонил телефон в кармане брюк Кифару. Узнаваемый голос мистера Стэнли как всегда бравурно справился о самочувствии «его величества» и добавил:

– Это мой гонец. Зовут Тугано. Можешь ему полностью доверять. Он тебе кое-что интересное расскажет. Удачи!

– Теперь я могу зайти? – поинтересовался Тугано, пряча улыбку вместе с телефоном.

Кифару сделал сигнал охраннику, и тот понятливо отошёл на свой пост. Султана отперла дверь кабинета. Гонец мистера Стэнли оказался в потёртых джинсах и кожаных сандалетах на босу ногу. Перехватив взгляд Кифару, хохотнул, сел на ближайший стул, широко расставив ноги, и пояснил:

– Мне было велено не выделяться, поэтому костюм с галстуком я оставил дома.

– И где ваш дом?

– Позвольте для начала представиться. Сударыня, сударь. Я Тугано, давнишний партнёр нашего общего знакомого во многих его начинаниях, дворецкий, а теперь по совместительству ещё и гемеродром с особыми поручениями.

– Гемерод… что?

– В переводе с греческого, «бегущий целый день». Скороход, если коротко. То есть посыльный. Только не спрашивайте, где мой дом, поскольку он всюду и нигде.

– Мы уже поняли, что он там, где ваш костюм, – в тон ему ответил Кифару.

– Можно и так сказать. А для начала позвольте уточнить, что нас с вами сейчас никто не слышит и не видит. – Он бросил взгляд на стены и потолок. – В противном случае я бы предложил переместиться куда-нибудь ещё.

– Не слышат – гарантирую. А вот видеонаблюдение ведётся, – признался Кифару.

– Охотно верю и не имею ничего против, однако в ваших же интересах будет все видеозаписи незамедлительно стереть, как только я вас покину.