bannerbanner
Кровь на песке
Кровь на песке

Полная версия

Кровь на песке

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 11

Тот, который говорил, был возрастом как Чедина мама, лет тридцати, его подельники выглядели старше. Демал молча уставился на них широко раскрытыми глазами, стиснув зубы.

– Пойдем-ка поболтаем, – предложил говорливый и свернул в переулок. Оставшиеся двое нависли над Демалом. Демал глянул на Тарика, на Чеду.

– Аландо, только не втягивай их.

– Всех тащите, – велел Аландо.

Один из мордоворотов вытащил из-за кожаного наруча нож, прямой и острый, с узким лезвием. Начищенный.

– Вы его слышали.

Демал сглотнул, весь красный. Он как будто готов был сорваться и убежать… но вместо этого кивнул. И пошел за Аландо.

Вскоре они дошли до какого-то дворика. Аландо свистнул три раза – условный сигнал, чтобы никто не высовывался из окон: любой свидетель огребет. И вправду, когда они вошли во дворик, все окна оказались пусты, лишь полосатый кот наблюдал за ними с третьего этажа.

Аландо, заложив руки за спину, дождался, пока они подойдут.

– Ты уже давненько промышляешь на Колесе, да, Демал?

– Несколько недель всего.

– Несколько месяцев, – поправил один из мордоворотов. – Считай, год.

– Несколько месяцев. Считай, год. – Аландо нахмурился, будто пытаясь что-то припомнить. – А когда мы с тобой в последний раз говорили, Демал?

– Год назад. Но я не…

– Год назад. И что я тебе сказал год назад?

– Я почти ничего не заработал… – убито ответил Демал.

Даже Чеда знала, что ему не стоило этого говорить. Дай им монету – и они потребуют десять, дай десять – и заберут все.

– А по-моему, неплохо поднял. А как по-твоему, Мешел?

– По-моему, тоже, – сказал его подельник, так и не убравший нож.

– А ему вот кажется, что мало. – Аландо окинул Демала взглядом, как мясник, примеривающийся к туше. – Я так понимаю, Демал, ты у нас должен Фаре за год. Плюс проценты. – Он кивнул на мешочек в руках Демала. – Это мы возьмем за средний твой дневной заработок. Так что придется тебе стараться лучше.

– Да я сегодня сделал в три раза больше, чем за весь год! И я хожу не каждый день! У меня же семья, Тансу болеет, а лекарства дорогие! И отцу нужна мазь для колен!

Чеда услышала, как кто-то подошел к ней со спины. Надо было отойти, но она так волновалась за Демала и его семью, что ноги будто свинцом налились.

Мешел схватил ее за волосы и приставил нож к горлу, уперев острие под подбородок. Одно движение – и ей конец.

От ужаса Чеда приподнялась на цыпочки, но нож все так же вжимался в кожу. Все, о чем она могла думать, – быстро умрет или нет, когда Аландо надоест с ними играть.

Боги всемогущие, она даже пискнула, как испуганный мышонок, но что еще делать?!

Демал дернулся, но не отвел взгляд от Аландо.

– Не надо, прошу вас! Оставьте ее! Она только один раз с нами ходила, только сегодня!

– Если не хотел ее впутывать, Демал, то не надо было брать.

Он кивнул Мешелу, и тот стиснул ее волосы крепче, вонзил нож чуть глубже. В этот раз Чеда закричала в голос, от страха и боли. Никогда в жизни ей еще не было так страшно, даже асиримы пугали не так сильно… Но и за тот страх, и за этот она себя ненавидела.

Мама никогда никого не боялась. И ей нельзя. Прежде чем Демал успел хоть что-то сказать, она схватила Мешела за запястье и повисла на нем всем весом. Стоило ей отодвинуть нож, как она нырнула вниз и изо всех сил толкнула руку мордоворота вверх. Мешел этого никак не ожидал: нож без задержки вошел ему в челюсть. Чеда не знала, как глубоко, – стоило ему разжать хватку, как она рванулась вперед, схватила валявшуюся у стены синюю бутылку и обернулась к противнику.

Кожу под подбородком защипало – значит, Мешел ее все-таки поцарапал. Но это было неважно. Он схватился за горло, кашляя и захлебываясь, и неуклюже бросился на нее, но Чеда увернулась и с размаху врезала ему бутылкой в висок. Полетели осколки, царапая ей ладонь, Мешел закашлялся, заморгал часто и повалился на землю, будто корабельная мачта, булькая и захлебываясь.

Что-то загудело над ухом, и земля вдруг вздыбилась, ударив Чеду плашмя. В ушах зазвенело, боль расцвела горячим цветком в затылке, будто кто-то сжал голову в тисках. Чеда перекатилась на спину и увидела нависшего над ней Аландо.

– Ты гребаное позорище, Мешел!

Он кричал, но слова его доносились словно издалека, из-за завесы боли. Чеда с трудом разбирала, что он говорит, окна казались далекими, будто вели в другие миры. А вот нож Аландо был совсем близко: изогнутый, острый кинжал.

Аландо схватил ее за волосы, поднял. Лицо у него было такое, словно он знал, что заходит слишком далеко, и жалел об этом.

– Он может умереть, девчонка. Я не могу это так оставить, ты же понимаешь.

Странно, почему он это говорил? Нож ведь был у него, он мог делать что угодно.

Аландо тяжело дышал, как дышат мальчишки, прежде чем решиться и кинуться в драку. Но вдруг долгий пронзительный свист прорезал тишину. Аландо резко поднял голову. На его лице нерешительность смешалась со страхом.

– Это не твое дело, – сказал он кому-то.

– Моя дочь – это мое дело, – раздался голос, и Чеда не сразу поняла, что он принадлежал маме. Что мама тут делает? Как она ее нашла?

– Твоя дочь в моего человека нож воткнула.

– Если твой человек не может защититься от семилетки, значит, туда ему и дорога.

Аландо поднялся, и Чеда смогла наконец перевернуться. На маме было голубое боевое платье с разрезами по бокам и вшитыми в подол полосками кожи. В руке – обнаженный шамшир. Чеда много раз видела, как мама держит меч на тренировке, но сейчас все изменилось. Мама хотела сделать этому человеку больно, это было видно и по ее напряженной позе, и по тому, как она нарочно не смотрела на второго подельника Аландо… и по ее глазам. Чеда никогда еще не видела у мамы такого взгляда, даже когда она ссорилась с аптекарем Дардзадой и кричала на него.

Мама обернулась к Эмре.

– Знаешь, где мы живем? – спросила она.

Эмре кивнул.

– Тогда иди. Отведи мою дочку домой.

– Так не пойдет, – возразил Аландо, сжав кинжал до побелевших костяшек.

Айя ничего не сказала. Просто пристально взглянула ему в глаза и встала в боевую стойку. Она была сейчас как натянутая струна, как гиена, готовая кинуться, и Аландо прекрасно это понимал – застыл молча.

Эмре помог Чеде встать, и они, вместе с Тариком и Демалом, вновь вышли на Копейную. Лишь когда шум улицы окружил их, заглушая звуки, Эмре прошептал:

– Что она с ним сделает?

– Неважно, – ответила Чеда.

Ей показалось, что она услышала крик боли, но на Копейной было слишком шумно.

Потом до нее доходили слухи о разборках банд в Красном полумесяце: Фару, беспощадного Главаря, нашли лицом вниз в канале, без пальцев, а трех ее людей убили в каком-то дворе. Оставшиеся ее бойцы, испугавшись, попытались прибиться к другим бандам, но и они отправились в конце концов в Далекие поля.

Чеда слышала еще много чего, но все это было после, а тем вечером мама вернулась домой и обработала ее раны, а потом они долго лежали, обнявшись, пока Чеда не заснула, устав плакать.

Глава 7

На берегу Южного моря, у замка Виароза, Рамад сидел в экипаже, ожидая, когда же их кортеж двинется к Альмадану. Несмотря на ледяной ветер, все обитатели замка вышли проводить своего господина. Они махали на прощание, но было в их глазах нечто… загнанное. Алу всемогущий, что же произошло?

Он обернулся было к Мерьям, чтобы спросить, но высокая фигура господина Хамзакиира появилась в окне, на мгновение заслонив солнце. Сердце Рамада радостно затрепетало, но Хамзакиир, не удостоив их с Мерьям и взглядом, занял место во главе кортежа.

Собравшиеся во дворе пажи, охранники, дворецкий, повара, служанки, кузнец и его полная жена, конюший и множество детей – точно с ума сошли от радости, завидев его. На мгновение Рамад подумал: неужто и он выглядит так же? Мысль была неприятной, но он прогнал ее, помахал всем на прощание и откинулся на мягкую спинку сиденья. Экипаж, захрустев гравием, покатил за ворота.

Сидевшая напротив Мерьям вновь начала расковыривать ногти.

– Перестань, – сказал он. – Ты повредишь руки.

На ее ногтях уже запеклась кровь от сорванных кутикул. Мерьям сложила было руки на коленях, пачкая голубое платье рыжими пятнами, но тут же снова принялась расцарапывать пальцы.

– С ним что-то не так.

– С Хамзакииром? Не глупи и говори тише, – он кивнул на козлы, где сидели кучер и охранник. – Ты же знаешь, что говорят остальные и как они ему преданы.

– Я знаю, – тихо сказала она. – Но… что-то случилось, я просто не могу понять что.

Статный мужчина смотрит Рамаду в глаза, сжимая нож…

– Мерьям, перестань.

– Дана’ил спустился со мной в подземелье. Ты пошел плавать. Я говорила с Хамзакииром… Но почему в подземелье?

Тот же мужчина лежит на грязном полу как тряпичная кукла. Черты лица искажены, будто он умер от ужасной боли.

– Мерьям, я же сказал, прекрати.

– Мы смотрели друг другу в глаза. Я говорила с ним, а он… он шептал. Сперва я не могла расслышать… но потом его голос заполнил мой разум…

Как его звали? Мерьям ведь только что говорила. Он был дорогим другом, а теперь у него нет могилы, потому что Рамад о ней даже не подумал.

Ярость вспыхнула в его душе, хоть он и не мог объяснить почему. Он ударил Мерьям по лицу, чтобы она перестала. Ее голова мотнулась, глаза расширились от гнева и ужаса. Она попыталась заговорить снова и получила новую пощечину. Кровь потекла из ее рассеченной губы, закапала с подбородка, добавляя платью новых рыжих пятен. Мерьям стерла ее, лизнула палец… и ужас промелькнул в ее глазах.

– Что мы наделали, Рамад.

Теперь и Рамад почувствовал. Холодок пробежал по спине.

– Мы ничего не сделали. У тебя снова были кошмары?

Мерьям съежилась, глядя в угол невидящим взглядом.

– Они со мной всегда.

Она говорила с таким отчаянием, что Рамаду захотелось плакать.

Влажный ветер налетел, взлохматил ее волосы, но она даже не заметила. Не стерла слезу, катившуюся по щеке.

– Я все время вижу их… но ничего не могу вспомнить. Только какие-то вспышки, обрывки прошлой жизни.

– Это просто сны, Мерьям. У нас выдались тяжелые времена, но теперь они закончились. Мы съездим в Альмадан, раз такова воля господина, а потом полюбуемся садами Даласеры.

– Он сделал что-то ужасное.

– Я же сказал тебе, помолчи, – прошипел Рамад.

– Он что-то сделал с Дана’илом. Заставил его…

Человек на полу, в окровавленной руке нож, на животе алым полумесяцем зияет рана…

Рамад почувствовал, что вновь начинает злиться, и отогнал странное воспоминание. Он не понимал до конца, почему так зол, но точно знал, что виновата Мерьям, это случалось только рядом с ней, и ярость копилась, копилась с каждым разом, пока не обрушилась лавиной.

Он схватил Мерьям за горло, сжал, притиснув к спинке экипажа. Она выпучила глаза, бессильно царапая его окровавленными ногтями, попыталась пнуть, но он был слишком близко. Ее лицо побурело, она боролась, боролась, но Рамад не отступал. Волосы, встрепанные ветром, упали ей на лицо, и это напомнило Рамаду…

Напомнило, как он стоял на просторной веранде, и там же была Ясмин, его давно умершая жена, погребенная в пустыне, и рядом девочка… Алу всемогущий, Реханн, его дочь Реханн. Он и забыл, какая она была малышка! Ясмин учила ее танцевать сегидилью, а они с Мерьям смотрели и хлопали в такт, напевая мелодию. И когда Реханн закончила кружиться, Мерьям сказала с гордостью:

– Прекрасно, малышка! Однажды ты затмишь всех!

Он навсегда запомнил счастливую улыбку Реханн. В тот день было ветрено, и когда его малышка подбежала к столу, доедать медовые финики, Мерьям подхватила ее и усадила на колени. Ветер играл с ее волосами, бросал в лицо…

Как же Мерьям из прошлого, прекрасная, луноликая, отличалась от нынешней, болезненно тощей, будто шарахайская нищенка! Она все царапала его, но ее силы убывали, веки затрепетали как крылья бабочки…

Рамад резко отпустил ее. «Боги всемогущие, что со мной? – подумал он, чувствуя, как дрожат губы. – Почему я так злюсь? Почему виню во всем Мерьям? Это ведь не ее вина… Но если не ее, то чья же?»

Мерьям засипела, вдыхая, закашлялась, глядя на него покрасневшими, слезящимися глазами, полными страха и боли. Рамад вновь откинулся на сиденье. За окном сияло солнце, они как раз проезжали живописную ферму. Фермер с сыном, бросив работать, махали кортежу, и Рамад помахал в ответ. Как можно злиться в такой чудесный день?

– Не волнуйся, – сказал он Мерьям. – Мы скоро приедем в столицу, и все забудется. Мы чудесно проведем время!

Мерьям ничего не ответила, но Рамад знал, что все так и будет. Как же иначе!

* * *

Через четыре дня они наконец увидели Альмадан, лежащий среди зеленых лесов и полей как величественный левиафан. По широким городским улицам они поднялись на холм и доехали до замка Сантрион, однако дверь экипажа открыл не лакей Рамада, а Хамзакиир.

– Господин… – начал было Рамад, но Хамзакиир коснулся его затылка и что-то прошептал на ухо. Мир вокруг поплыл.

Их ввели в замок, какие-то разодетые мужчины и женщины приветствовали Рамада. Он был уверен, что знает их, но не мог вспомнить ни имен, ни лиц. Впрочем, у него как-то получалось поддерживать с ними разговор, будто кто-то подсказывал, что говорить.

Весь следующий день, а может, и несколько дней, он ездил по чьим-то домам, ел, пил, болтал с гостями, даже танцевал на каком-то балу, но все было как в тумане, вроде тех, что приходили с моря и накрывали Виарозу на много дней.

Лишь когда отец Мерьям, царь Алдуан, позвал на аудиенцию, все изменилось.

Мерьям и Хамзакиир тоже были приглашены. Они ужинали в зале с гобеленами, позади Алдуана потрескивал огонь камина. Подавали оленину в черничном соусе, черные грибы, начиненные рисом, манго, сладкое мясо лобстера, тыквенный суп-пюре со специями… О, как он скучал по этому супу в пустыне!

Наконец царь, плотный мужчина с черной бородой и глазами, так похожими на глаза Мерьям, велел прислуге выйти. Он почему-то не обращал внимания на Хамзакиира, но долго расспрашивал Мерьям и Рамада о том, как они изловили колдуна и о чем допрашивали, рассказал ли он что-то о Королях Шарахая, как удалось сломить его волю…

«Что за глупый вопрос», – подумал Рамад. Они никого не ломали, просто сопроводили его в столицу. Он ничего никому не рассказывал, да и зачем? Но Мерьям почему-то сказала отцу, что Хамзакиир сломался, и рассказала о том, как они заточили его в подземелье, а после долгих попыток измотать, обманом захватили его волю, использовав Рамада как приманку.

– Я уничтожила стены, защищавшие его разум, и ему негде стало прятаться.

– А что с твоими руками? – спросил Алдуан, явно обеспокоенный окровавленными ногтями Мерьям.

Мерьям спрятала руки между колен.

– Мне пришлось нелегко, отец.

Алдуан поморщился от плохо скрываемого отвращения.

– Но теперь-то все закончилось. Будь сдержаннее.

– Разумеется, отец.

– Ты уверена, что он нам подчиняется?

Мерьям кивнула, радостно, будто девушка, которую впервые пригласили на танец.

– Хочешь, я покажу?

– Конечно, – кивнул Алдуан, глядя на нее с некоторым любопытством.

– Что ж, – Мерьям обернулась к Хамзакииру. – Подойди. Царь желает убедиться.

Хамзакиир встал из-за стола и послушно подошел к ней.

– Поклонись своему повелителю.

Он склонился в глубоком поклоне, но не опустил глаз, как принято, – так и смотрел на Алдуана голодным взглядом. Царя это как будто не тронуло, но Рамад забеспокоился. Что-то было не так. Все было не так. Почему не получается думать как следует…

– Налей ему вина.

Хамзакиир встал, гордо выпрямив спину, подошел к царскому креслу во главе стола. Рамад, не в силах сдерживать страх, приподнялся на стуле, с трудом встал, дрожа, опираясь на подлокотники… и снова сел. Хамзакиир был его повелителем. Хамзакиир был его врагом.

Я не могу этого допустить. Не могу.

Хамзакиир взял с серебряного блюда графин с вином и наполнил бокал Алдуана.

– Честно говоря, я думал, что его придется убить, – Алдуан поднял бокал.

Хамзакиир поставил графин обратно, однако, вместо того чтобы вернуться на место, обошел кресло…

– Нет! – крикнул Рамад. Но взгляд Хамзакиира приковал его к месту, и он умолк, беспомощно глядя, как Алдуан оборачивается посмотреть, из-за чего шум, как Хамзакиир зажимает царю рот, хватает его руку и вонзает острейший коготь в запястье.

Кровь потекла из раны. Алдуан пытался бороться, свободной рукой царапая лицо Хамзакиира, но тот был слишком силен и даже внимания не обратил: держал запястье короля над бокалом, чтобы кровь лилась в вино.

Алдуан на мгновение перестал биться, глядя на бокал, как завороженный, но, поняв, к чему все идет, принялся бороться с новой силой. Подошла Мерьям, крепко прижала его руку к столу.

– Ш-ш-ш, скоро все закончится.

Под рукой Алдуана затеплилось пламя. Он был умелым кровавым магом, но его окружали двое более опытных. Мерьям наклонилась и одним выдохом потушила огонь.

Хамзакиир же не отрывал глаз от Рамада, его взгляд пригвоздил к месту.

«Борись, – хотелось крикнуть Рамаду. – Борись с ним, или мы проиграли!» Но губы не шевелились. Хамзакиир сковал его разум еще там, в подземелье Виарозы.

– Я впечатлен, – сказал он, все так же удерживая Алдуана. – Ни разу еще не встречал подобных тебе.

Сперва Рамад не понял, о чем он… Но потом осознал. Неужто никто раньше не мог сопротивляться воле Хамзакиира? Значит, поэтому он не стал слишком стараться, накладывая на них с Мерьям чары…

– Однако, – продолжил Хамзакиир, – время двигаться дальше.

Он схватил бокал, все так же зажимая царю рот. Тот попытался выбить бокал и даже задел его, расплескав вино по скатерти, но Хамзакиир осушил бокал в три глотка. Алдуан забился вновь, от его сдавленных криков Рамада замутило.

У царя наконец получилось оттолкнуть Мерьям. Он бился как рыба на дне лодки, но постепенно его движения становились все медленнее, слабее, пока он не замер, бездумно глядя в пространство и моргая, словно только что пробудился от ужасного сна.

Хамзакиир отпустил его. Алдуан оглядел скатерть, запятнанную вином, свои перепачканные одежды и, схватив салфетку, принялся яростно оттирать кровь с пальцев.

– Позови-ка прислугу, – велел он Мерьям. – Пусть подают десерт.

Мерьям послушалась. Слуги внесли печеные груши под ванильно-имбирным кремом и, удивленно поглядывая на собравшихся, принялись убирать беспорядок. Алдуан на них даже не смотрел, он был слишком занят, оттирая с себя кровь.

Мерьям и Рамад переглянулись. Рамад чувствовал себя одновременно актером и зрителем: он играл роль, выданную Хамзакииром, но внутри осознавал все и по взгляду Мерьям, по ее дрожащим губам понимал, что она чувствует то же самое. Хамзакиир же выглядел таким довольным, что хотелось размозжить ему череп.

Что было дальше, Рамад толком не помнил. Хамзакиир, поняв, что у пленника есть дар, стал осторожнее, однако все изменилось. Теперь Рамад знал, кто перед ним – сын Короля Кулашана, маг крови, подчинивший правителя Каимира и угрожавший всему его роду. Правда, знание это было бесполезным, кукольный театр продолжался: Хамзакиир пировал в залах Альмадана, царь Алдуан нахваливал его перед собравшимися, Рамад и Мерьям, неспособные сопротивляться, подыгрывали.

Однажды Рамад услышал, как Алдуан отдает распоряжение готовить корабли к путешествию в пустыню Шангази. Сперва они доедут в экипажах до Ур’бека, а потом уж отправятся бороздить янтарные дюны. Но не само событие обеспокоило Рамада – он понимал, что Хамзакиир рано или поздно захочет вернуться в пустыню, – и не то, что он вознамерился забрать их с собой.

Впервые в жизни царь Алдуан отправлялся в Шангази.

* * *

Дни Рамада проходили как в тумане, ночи полнились ужасом. Порой у него получалось сбросить чары Хамзакиира, но тот быстро научился распознавать эти моменты и немедленно появлялся рядом, нашептывая, убаюкивая.

Рамаду оставалось лишь наблюдать, как они готовятся к путешествию, как покидают Альмадан и углубляются в горы, приближаясь к границе Великой Шангази, минуют Последний приют, выходят на простор пустыни.

Вскоре они достигли Ур’бека – россыпи домов из песчаника, ощетинившихся причалами и молами. Матросы немедленно принялись готовить «Синюю цаплю» к далекому путешествию.

– Прошу, мой повелитель, – взмолился двоюродный брат Алдуана, князь Гектор. – Мы с Мерьям и Рамадом, столько раз бывавшими в Шарахае, готовы избороздить пески по вашей воле!

Алдуан крепко взял его за плечи. Рамад знал, что эти старики искренне любят друг друга, но знал также, что Алдуан лишь играет роль. Трагическую роль.

– Мой добрый князь, – вмешался Рамад. Все, включая Хамзакиира, обернулись к нему.

– Да, Рамад?

Горячий пустынный ветер бил в палубу, вздымая песок волнами. Рамад сглотнул. Это был последний шанс.

«Хамзакиир обыграл нас. Мы теперь его марионетки», – хотел сказать он, но слова не шли.

– Если нужно будет, мы с Мерьям пожертвуем жизнями, но сбережем нашего повелителя. Клянусь в этом вам и всему Каимиру.

Гектор несколько растерялся, но Алдуан улыбнулся и похлопал его по плечам.

– Видишь? Все будет прекрасно!

– А если вы, не дай Алу, не вернетесь?

– Тогда моя дочь Мерьям станет царицей, – ответил Алдуан и, прежде чем Гектор спросил, как же так, ведь Мерьям отправляется с ним, добавил: – Если Короли Шарахая помешают мне вернуться, наследование будет меньшей из наших проблем.

* * *

Качка разбудила Рамада. Они вышли в пустыню, и яхта резво бежала по песку, будто по морским волнам, ныряя с дюны на дюну. Он сел, застонав.

– Дана’ил!

Кезада, сматывавший канат, посмотрел на Рамада как на сумасшедшего. Рафиро, стоявший у руля, бросил быстрый взгляд из-за плеча. И тут до Рамада дошло наконец.

Дана’ила не было. Он погиб в подземелье Виарозы. Из-за него. Хамзакиир убил его, жестоко: может, для того, чтобы запугать остальных, может, в слепой ярости.

Рамад с трудом встал, цепляясь за бочку, и почувствовал, что впервые за много дней вновь владеет собой. Стоять на подгибающихся ногах было тяжело, его шатало, будто желторотого юнца, впервые ступившего на палубу. Места вокруг казались знакомыми, но он не мог вспомнить их, понять, где находится. Где-то у Мазандира?

Хамзакиир стоял на носу, глядя вперед. Рамад подошел ближе, оглядываясь в поисках чего-нибудь, что смогло бы сойти за оружие. На поясе колдуна висел маленький кинжал, можно схватить его и…

– Будет тебе, – сказал Хамзакиир, не оборачиваясь. – Ты же не дурак. Подойди.

Рамад со всей безнадежностью понял, что ничего не сможет сделать. Путешествие пройдет так, как захочет Хамзакиир.

Он подавил желание выброситься за борт.

– Что ты с нами сделаешь?

Хамзакиир обернулся, отвел с лица длинные, по плечи, волосы.

– Мерьям талантлива, ее отец ей в подметки не годится. Но ты… Почему родители не развивали твои способности?

– Моя мать была из Илиаторе.

– О… – Хамзакиир понимающе кивнул. Он провел достаточно времени в Каимире, чтобы научиться магии крови и узнать об Илиаторе, восточной провинции, где таких, как он, избегали.

– И твой отец не пытался ее переубедить?

– Пытался, но не смог. Она всегда стояла на своем.

Хамзакиир усмехнулся.

– Я знаю таких женщин.

– Каимир однажды пришел к тебе на помощь. Думаешь, что можешь теперь вот так похитить нашего царя и его дочь?

– Я – сын Кулашана, Короля-Странника, законный наследник его трона. Если ваша царевна желала дружбы, ей не следовало похищать меня. И не притворяйся, что они с отцом не заодно. Он знал, чего она хочет, и поддерживал каждый ее шаг. Лишь ты, Рамад Амансир, вызываешь у меня хоть какую-то симпатию. Ты просто пешка, понятия не имевшая об их планах. Когда-то и я был таким… Но стал игроком. И ты можешь.

– Я никогда не стану твоим союзником, – зло бросил Рамад.

– А знаешь, Мерьям с отцом ведь часто говорили о тебе. Считали, что ты слишком упертый, слишком зациклен на Масиде Исхак’аве. Вечно упираешься, когда повелитель пытается тебя направлять.

– Масид убил моих жену и дочь.

Хамзакиир кивнул.

– Я понимаю твою боль, но знай: они обсуждали, не бросить ли тебя. «Отдать пустыне», как выразилась Мерьям.

Рамад знал это выражение. В Шарахае оно означало обычай кочевников хоронить своих мертвецов в песках, возвращая Шангази ее детей. В Каимире же так говорили о тех, кто отвернулся от дома, выбрав пустыню. Тех, кого решено было забыть и изгнать из своей жизни.

– Мерьям любит меня.

– Разве мы не способны предавать любимых ради великой цели? А твой царь? Он-то от тебя не в восторге.

Это была правда. Алдуан выдал за него Ясмин лишь потому, что, боясь угрозы с моря, хотел заиметь флот Амансира-старшего. Это не прибавило царю Каимира любви к Рамаду. Пусть то был удобный шаг, но Алдуан сознавал, что пришлось выдать старшую дочь за князька, с которым в ту пору в Сантрионе едва здоровались.

На страницу:
5 из 11