Проклятый

И голова раскололась надвое.

Я еще не успел сообразить, что рано списал сестренку из снайперов, как уже оказался около нее, и схватил, намереваясь задать трёпку. И успел заметить вызов в ее глазах.

Оттолкнув ее, я пулей взлетел наверх и чуть не выломал дверь, пытаясь закрыть ее за собой.

В бешенстве пересекая комнату, я пинал ни в чем не повинную мебель, даже если она стояла в стороне от моего «бегового трека». Голову саднило и, проведя рукой по шевелюре, я обнаружил довольно глубокую ссадину на виске.

Обматерив и себя, и Лили, и вообще все на свете, я скатился вниз в поисках аптечки, напугав (уже который раз!) весь обслуживающий персонал. Тщетно переворошив комнату, используемую нами как склад для всякой всячины, я метнулся на кухню

– Где аптечка? – процедил я сквозь зубы.

Испуганная мулатка жестом указала на дверцу какого-то шкафчика. Я распахнул дверцу, схватил легко узнаваемую автомобильную аптечку, и выскочил из кухни, начисто игнорируя тот факт, что от моего неистового вмешательства шкаф сорвался со стены и рухнул на пол, сея обломки и осколки. Работники в испуге прижались к прочей мебели, которую я еще не обрушил.

Вихрем взметнувшись на второй этаж, я растрепал аптечку. Еще раз выматерился: в аптечке не было спирта. Ругнувшись, уже более спокойно (не двести тридцать, а двести пятнадцать километров в час) спустился в гостиную и захватил все бутылки виски из бара.

Работники меланхолично кружились, приводя и гостиную и кухню в порядок, талантливо делая вид, что не видят меня.

Щедро плеснув виски в широкий бокал, я всю эту порцию ливанул себе на висок и зашипел от боли. Когда боль от спиртового ожога утихла, я уже приканчивал четвертый бокал виски. Но совершенно успокоился я только после второй бутылки.

Я в жизни руку на женщин не поднимал. А на Лили и подавно. И все же она ждала удара. Значит, ей знакомы неприятности. Интересно, кто ее просветил? И какого черта я ничего не помню об этом? Видимо, прошлое намного темнее, чем я представлял себе.

Почему-то алкоголь не оказывал на меня совершенно никакого действия. А ведь раньше хватало всего бутылки, чтобы почувствовать, что мне достаточно.

Я расправлялся с третьей по счету, сидя на полу, когда дверь тихонько скрипнула, и в комнату скользнула Лили. Ее появление не произвело на меня ровно никакого впечатления. Я знал, что это возможно: деньги ей еще нужны были. Безразлично кивнул ей, показывая, что она может присоединяться.

Она села по-турецки на пол и плеснула себе виски в мой же бокал, даже тот факт, что она одним глотком прикончила полный бокал, не впечатлил меня. Я продолжал смотреть перед собой.

Я молча потянулся за бокалом, и Ли, так же молча, протянула мне его. Опорожнив его, я налил и ей, она, не поморщившись, проглотила содержимое, внимательно разглядывая меня.

– Сколько тебе нужно?– Безразлично спросил я, и Ли просияла

– Дэн, я знала, что ты прелесть!

Лили решила проявить великодушие, но я прекрасно видел, что только правила приличного поведения не позволяли ей в открытую обыскивать меня в поисках портмоне, как сделал Рон. Она протянула руку и слегка коснулась ссадины на моем виске

– Не болит?

Это была не реакция, это была необходимость. Такая же важная, как необходимость дышать. Я прекрасно сознавал, что творится, но я не мог остановиться! Все мое существо отчаянно сопротивлялось, но тело жило собственной жизнью. Я мучительно пытался сказать «Ли, останови меня», но спазм сжал горло, и говорить я не мог в принципе.

Ужас того, что случится вот прямо сейчас, взорвало мой мозг вполне осязаемым похмельем. Я протрезвел в считанные секунды, хотя похмелье надвигалось неотвратимо. Однако, я смог оттолкнуть сестру

– Какого хрена ты творишь? – мы творим ..... Мысленно поправился я.

Ли подняла голову и тут я впервые увидел ее глаза так близко. Без признаков радужной оболочки и мыслей. Ее трясло. Она пожала плечами и потянулась за оставшейся бутылкой виски, доставая из кармана почти содранных шорт какие-то таблетки

– Какого хрена! – взорвался я и выбил из ее рук и таблетки и выпивку. – Ты совсем ёб.. свихнулась? – я испытывал огромное желание нахлестать ее по щекам, но боль похмелья вытесняла остатки разума. Еще чуть-чуть, и я буду выть от боли, и знал это, как и то, что передо мной не Лили Латс.

– Мне нужны деньги – ломким голосом протянула девушка, в которой я не узнавал сестру.

– Так ты из-за денег чуть было..... –я задохнулся, все четче понимая, что еще одна подобная фраза, и я просто вытащу ремень и отстегаю ее.

– Какая разница, Дэн. – сказала она, шатаясь. – если уже было, то почему бы не сделать снова.

Боже мой! Вот это все сейчас говорит МОЯ СЕСТРА. Ее штормило по всей комнате, а я соображал, что мне нужно сделать. И знал, что не успею ничего, так как боль уже была прямо в моей голове. Я стал задыхаться

– Возьми карту, и чтобы я не видел тебя больше.

Кивнув в сторону стола, на котором лежал портмоне, я стиснул голову, пытаясь раздавить ее как орех. Сдохнуть! Прямо сейчас!!!

Лили, все еще качаясь, умчалась, сжимая в руках свою добычу, и зовя Рона.

Почему Рон? Зачем ей деньги? Какого хрена я сейчас чуть было не устроил? Что, блядь, творится? Ли на наркоте. И у нее какие-то дела с Роном.

Эта мысли жалили меня как пчелы. Нет, пчелы умирают после первого укуса, а меня жалили одни и те же змеи. Меня даже не тошнило. Получается, алкоголь для меня хуже еды.

Услышав шум двигателя, я даже не повернул голову, невзирая на то, что узнал мурлыкание «Порше».

Я сидел и думал…

Тягуче в голову вползла непрошенная мысль, что получив деньги, их еще долго не будет дома. Чувствуя себя слабаком и деградирующей личностью, я, тем не менее, откупорил последнюю бутылку, и выхлебал ее из горла, предварительно заперев дверь.

Меня накрыло жаркой волной, я не сопротивлялся. Все равно не забуду, вот только Милана…

Я воскресил в своей памяти Милану, все четче понимая, что я в заднице. Она мирилась с моими провалами, но ей было не совсем уютно со мной, зная, на что я способен, когда поем. Теперь же мне надо смириться с тем, что я чуть не сотворил, будучи пьян и в полном сознании…. Возникает другой вопрос: стоит ли Миле знать об этом. Выбора не существовало.

Она должна знать и это.

Боль не утихала. Она переплывала из одной половины черепной коробки в другую. От боли мне хотелось кататься по полу. Вторя волне, я закричал. Я подчинился боли. Она была настолько эгоистичной, что мне удавалось не думать о своей чудовищной природе и своих поступках. Я выл от боли.

Как сквозь вату слышал стуки в дверь и испуганные возгласы.

Милана, люблю тебя!

Сквозь боль пришло воспоминание моих прикосновений к ее телу. Я вспоминал и плакал.

Боль, совершив чудовищный рывок, вторглась на запретную территорию, и память скользнула в неизвестном направлении. Я помнил…

Я очень молодой стоял в гостиной и ждал кого-то, критически разглядывая себя в зеркале. Смокинг туго облегал мое молодое (я понимал это), мускулистое, но еще несовершеннолетнее тело, но я не выглядел молокососом. Скорее, был просто юным. Я провел рукой по лицу, проверяя, гладко ли выбрит, и тут услышал стук каблучков на лестнице. Я отшатнулся от зеркала, и рука рванулась за спину, пряча что-то колючее. Цветок.

Я во все глаза смотрел на Милу, спускающуюся в вечернем платье. Меня захлестнуло понимание, что платье на ней тогда было точной копией вчерашнего наряда. Точнее, наоборот. Даже волосы были уложены также. Теперь я понимал, что она хотела увидеть вчера. Я вспомнил, но не совсем то, что она ожидала.

В своем воспоминании я онемел. Немного робея, я вытянул из-за спины руку с белоснежной розой на длинном стебле, и так же смущаясь, она приняла цветок. Я наклонился и приложился губами к ее руке. Мила зарделась, а я охрипшим от желания голосом, (тогда это было осознанное неприкрытое желание!) пробормотал

–  Богиня Луны, побледнев от зависти, скрылась с небосклона…

Как и вчера, необходимость дышать вытолкнула меня и скрутила жгутом потерявшая свои позиции боль. Я же хотел вспоминать…

Снова засвербело обожженное горло. Похмелье… давно ли я последний раз чувствовал его?

–  Готовь попку, сладкий, сегодня ей придется много работать.....

–  У тебя маленький рот. Интересно, его член помещается полностью?

Господи, а это что за срань господня? Фразы всплывали в голове хаотично, без привязки к воспоминаниям. И во всех выражениях я слышал голос Рона. Это были его слова. Во рту стало кисло от подступившей тошноты.

На ватных ногах я побрел в ванную и подставил голову под кран с холодной водой.

–  Ты вернулась?

– Разумеется …

Боль, терзавшая мою голову, совершив последнее отчаянное усилие и постепенно утихая, выбросила напоследок мне еще одно воспоминание: снежинки, воронкой кружившиеся в свете одинокого фонаря. И спина мужчины, постепенно удалявшаяся от меня. Я знал его, но память, действительно, ненадежная штука.

Озаренный догадкой я медленно поднял лицо над раковиной.

Боль утихла, и я рухнул на пол, отделанный кафельной плиткой.

Боль возвращает память! С этой мыслью я вырубился на ледяном полу.

8

Кажется, я предусмотрел все: недельный запас йогурта, три ящика виски и, самое главное, полное уединение. Правда, для выполнения этого пункта пришлось приобрести крохотный островок Карибского бассейна с не менее микроскопической хижиной. Единственным условием была полнейшая изоляция и наличие электричества, чтобы йогурт не испортился.

А для гарантии отсутствия всяких «нехороших» желаний я решил навестить Милану. Абсолютно эгоистично и абсолютно неромантично, но безопасно для окружающих. На данном этапе меня это устраивало. Как только память восстановится (я искренне надеялся на это), я извинюсь перед ней.

И срочно надо избавится от Ли. Я не узнавал ее. Я глядел на нее и видел дно. То, что было моей сестрой – не она. Я не знал эту женщину. Знал только одно – это не могла быть Лили Латс. Лили Латс в жизни бы не стала бы терпеть попытку изнасилования. А ведь то, что произошло, не было ничем иным. Тем более ради денег. И черт! Я ведь ее брат. Что с ней случилось? Она стала почти проституткой, только тарифом была не сотни, а миллионы.

Хотя… я же тоже не подарок, однако, Мила терпит это. Только каких душевных сил ей стоит это терпение, я не представлял

На мое радостное приветствие Мила отреагировала более чем специфично: подошла ко мне вплотную и вдруг с гримасой отвращения оттолкнула меня

– Яд! – выплюнула она на прощание и скрылась в комнате.

Я стоял, мучимый непониманием. Я даже подумал о том, что она с кем-то другим

Ревность сожгла все на своем пути, включая гордость. Гордость… такое же несовременное понятие, как ревность и супружеская верность. Но именно гордость (или самолюбие?) мешала мне спросить, чем вызвано это отторжение. А раз она мешала, значит надо от нее избавиться.

Наступив на горло желанию послать всех и вся по известному даже ребенку адресу, я осторожно постучал в дверь комнаты, за которой скрылась Милана. Отбросив подальше все то, что в нормальном мужчине считалось достоинством, я тихо сказал, обращаясь к дверной коробке

– Милана, я не помню с чего у нас все начиналось. Знаю только, что не могу и не хочу отпускать тебя сейчас. … – ревность еще сковывала язык, и слова получались другими. Не такими, какими я хотел сделать предложение любимой девушке. – Меня не будет ровно неделю. Прошу, подумай! Я прошу стать моей женой.

Секунду спустя до меня дошло, что я прошу выйти за меня замуж женщину, которая возможно пару минут назад вылезла из постели другого мужчины. Мне было все равно. Или нет?

Я пулей вылетел из дома Милы, словно все черти преисподней устроили погоню за моей персоной, и рухнул на заднее сидение такси, которое должно было доставить меня к пирсу.

Чтобы добраться до одного из островов Горда, я нанял яхту, чтобы максимально снизить порог искуса.

Наказав капитану вернуться ровно через неделю, я принялся осматривать свои владения.

Остров полностью оправдал мои надежды: около сорока миль в окружности, изолированный от туристических маршрутов, он был бы находкой для потерпевших кораблекрушение и для запоев.

Искупавшись в лагуне с кристально чистой водой, я сообразил, что допустил небольшой промах – смены белья и одежды я не взял. Ну и черт с ними! Все равно меня никто здесь не увидит, кроме представителей местной фауны.

Скинув с себя черную футболку и шорты, я остался нагишом и растянулся на белоснежном песке, раздумывая над диллемой – выпить сейчас же или отложить начало запоя на завтра.

Мысли, посетившие меня в тот момент, были настолько отвратительными, что я даже не стал додумывать их, а устремился в хижину за бутылкой.

Мысли- змеи терзали меня, причиняя физическую боль. Как припев песни на несколько часов оккупирующей мозг, он долбил по одним и тем же нервным окончаниям, вызывая одни и те же мучения.

Даже по прошествии суток боль от осознания не притупилась, ведь я же прекрасно сознавал, что делаю. Только…

Лили….Милана….Рональд…

Я думал обо всем этом одновременно.

Тут я мысленно споткнулся… и огляделся. Я лежал на циновке, заменяющей мне постель, в окружении десяти?! бутылок. Неверяще глянул на экран мобильного телефона и понял, что окончательно свихнулся. Я был на острове уже четыре дня!

Где похмелье? Где боль?! Где, в конце концов, воспоминания?!!!

Я рванулся наружу, но порыв ветра зашвырнул меня обратно. Над островами Горда бушевал тропический шторм!

Углубившись в свои не самые приятные мысли (меня мимоходом хлестнула вероятность наличия у Милы другого мужчины) я пробыл на острове в одиночестве четыре дня. Я выпил десять бутылок, и не чувствовал ни опьянения, ни похмелья, ни времени. Интересно, я спал?

Я отвлекся на тропическую птицу, с интересом рассматривавшую такую диковинную (для нее) вещь, как человек в этом царстве дикой природы, со своей наблюдательной позиции, с подоконника.

Птичка что-то щебетала и к ней присоединилась вторая такая же, только с более вызывающим оперением. Вместе они пропели какую-то сложную композицию и, мгновенно меняя направление своих действий, начали…

О, ЧЕРТ!!!

Меня ветром сдуло с циновки, но было уже поздно! Я пытался взять себя в руки и успокоится, но понимал тщетность своих попыток. Все тело жгло огнем, я не мог думать ни о чем связно. Только одно сжигало кровь в моих венах, только желание…

Я выскочил под бушующий шторм и подставил пылающее тело под струи воды. Дождь был настолько теплым, что этот естественный душ не оказал на меня того действия, которым славился ледяной душ.

Я не мог думать ни о чем другом, кроме как утолить похоть.

Отчаявшись успокоиться (хоть немного!) я ринулся в пенящиеся волны. Вода из-за шторма была градусов пятнадцать. Этого хватило, чтобы покрыться гусиной кожей, но недостаточно, чтобы перестать думать о всевозможных способах удовлетворить свою потребность. Оставалось только одно, и пришлось в экстренном порядке заниматься собой.

Резко выдохнув, я вышел под теплый дождь и терпеливо ждал, когда вода омоет меня.

Проблема.

Отныне, когда люди будут говорить о проблемах, я буду слушать внимательнее, чем делал вид до сих пор. Раньше мне всегда казалось, что люди просто выдумывают себе неприятности, чтобы всегда была отмазка, если что-то не получается. Нет, конечно, существовали глобальные проблемы: болезни, бездомные, безработные, войны. Но это глобальные проблемы! Все остальные просто для того, чтобы свалить с себя груз ответственности за происходящее.

У меня же есть дом, есть деньги, есть семейный бизнес, охватывающий практически все сферы жизнедеятельности человека в пределах четырех графств острова, есть не слишком удачные брат с сестрой, есть относительно здоровое молодое тело. Жизнь, в конце концов! Но сейчас у меня проблема, которая заключалась в том, что я находился на необитаемом острове (живность не в счет! я надеюсь…), с нетронутым недельным запасом йогурта и восемью бутылками виски. И огонь, продолжавший жечь вены.

Самоудовлетворение, конечно, выход, но это молодое здоровое тело (мозги не считаются) требует «продолжение банкета». Я не хотел ни есть, ни пить. Даже память отошла на второй план, а если честнее, о воспоминаниях в данный момент я не думал совершенно.

Можно, конечно, на время отодвинуть желание, выхлебав оставшийся виски, но как выкручиваться потом, я не имел никакого представления. Я пожалел, что не снял ни одну из жриц любви. О Милане думать пока не хотелось. К тому же с моей стороны это была бы уже наглость.

Так как воспоминания пришлось отодвинуть в Никарагуа, то есть подальше, я решил не мучиться и сгонять еще за бутылкой. Пить ее я вышел под дождь. Все равно ведь мыться надо!

Еще три дня! Господи дай мне силы!

Всю ночь я провел в компании виски, занимаясь только собой. Утро не принесло никакого намека на удовлетворение. И только ближе к обеду возникшая из тумана яхта заставила меня одеться. Я вышел из хижины, мучительно пытаясь вытряхнуть из головы абсолютно все мысли.

К счастью, по трапу спускался сенатор Джейл. Я успокоился совершенно. Дядя точно был в безопасности. В случае чего, он мигом приведет меня в сознание, даже если, перестаравшись, и отправит в нокаут на пару суток. Я повеселел.

– Шикарно выглядишь, Латс! – он критично рассматривал меня, а до меня дошло, что, будучи здесь, ни разу не брал в руки расческу, про бритву и не говорю. Попытался пригладить лохмы.

– Дэн, ты воняешь! – заявил он мне, я попытался улыбнуться. Получилось, по-моему, убедительно.

– Я отдыхаю.

– Ну, разумеется! Что стряслось?

Все-таки я не актер. Дядя раскусил меня за тринадцать секунд. Рекорд. Раньше хватало на минуту.

– Дядя, это сложно… – вздохнул я.

–А ты попробуй рассказать все, пока демонстрируешь свои владения. Ведь, насколько мне известно, ты приобрел этот райский уголок?

Я помялся, но на меня нахлынуло желание рассказать хоть кому-то этот бред, в который превратилась моя жизнь. И я рассказал.

От потрясения дядя отказался от прогулки, и мы остались стоять на скале, живописно спускающейся в океан. Правда, дядя попытался спасти мое самолюбие и притворился, что у него разболелись ноги. У человека, который спокойно отжимает девяносто килограмм на плечах вприсядку в течение пятнадцати минут. Я вздохнул.

– То есть…

– Дядя, я не хочу повторять этот абсурд.

Он смотрел на меня, словно пытаясь переварить сказанное

– Значит, во время похмелья ты чувствуешь такую же боль как тогда, и память возвращается.

– Да. Но оказалось не все так просто…Память возвращается, но…

– Да не мнись ты! – воскликнул дядя, угрюмо глядя на меня.

– Я все помню, все понимаю, но не могу остановиться… – Сенатор озадаченно смотрел на меня. – У меня как у животного остаются только одно желание. – пробормотал я тихо.

– Насколько я понимаю, – Сенатор помолчал, насвистывая что-то. – тебе хочется женщину. – Сделал он вывод. – Ну ты вполне справился с этим.

Я кивнул, морщась.

– То есть именно тогда ты и посетил «ИТАКУ».

– Нет, в «ИТАКЕ» я был в отключке.

– Я не понимаю…

Я тоже.

– Я был дома.

Дядя продолжал освистывать океан, и вдруг смолк. Не уточняя, что именно я имел в виду, он с разворота влепил мне хук. Я не сопротивлялся даже когда охрана, напуганная разворачивающимся побоищем, прибежала с яхты и оттащила его от меня. Я встал на четвереньки и, сплевывая кровь, попросил:

– Исчезните.

Аргус внимательно смотрел на вырывающегося хозяина, и, дождавшись властного кивка, отпустил его. Дядя тут же врезал мне по почкам. Охрана метнулась обратно. Я заорал им

– Пошли прочь! – и они растворились в темноте, оставив меня один на один с дядей, который продолжал утюжить меня.

Наконец, он выдохся. Кряхтя, я принял более-менее вертикальное положение. Я еще хрипел, но эта боль ни в какое сравнение ни шла отвращением.

– Я не могу ни поесть, ни напиться. – Продолжил я каяться, видя что сенатор не реагирует- После обоих действий мне хочется только одного. Единственное отличие, это то, что еда «отключает» меня совершенно, а алкоголь – контроль. В принципе, находясь в алкогольном опьянении, я могу сдержаться, даже если постоянно думаю о сексе. Главное, не трогать меня и все обойдется.

Сенатор что-то сосредоточенно обдумывал. Когда, казалось, он решил уже послать меня ко всем чертям, дядя, еще хмурясь, спросил меня

– Чем ты занимался до моего приезда?

Упс! Я покраснел

– Ты сюда кого-то притащил…

Я горел от смущения, но покачал головой, а дядя зашелся хохотом. Откашлявшись и отдышавшись, он уже хотел хлопнуть меня по плечу, но я отпрыгнул раньше, чем его рука начала опускаться

– Пойдем – выпьем! – дядя даже не удивился.

Я безумно был рад, что дядя сумел перебороть отвращение ко мне, но вышесказанное пока только теория, а использовать дядю как подопытного кролика с огромной вероятностью комы после того, как тот меня остудит, по-моему, не лучший вариант

– Дядя Келлан, я не думаю, что это хорошая идея!

Дядя расхохотался снова и пошел к хижине.

– Не празднуй труса! Я с тобой справлюсь. К тому же у меня хорошая интуиция… – добавил он едва слышно.

Прикончив всю мою партию виски, и, окончательно придя в себя, дядя потребовал подробного пересказа обрывков моей памяти. Я рассказал все, что помню.

Когда стемнело, дядя спохватился

– Ты скоро вернешься?

–Ну, мой первый блин, как всегда, вышел комом, так что попробую снова. – Честно сказал я. – Только все равно меня никто не ждет так рано. Так что буду просто отдыхать. Йогурта у меня предостаточно.

Дядя хохотнул

– Вот-вот! – обрадовался он. – А теперь помоги старику подняться. Все-таки пятый десяток!

Я рассмеялся и отошел к циновке.

– Да уж! Лучше не стоит. – Дядя ухохатывался глядя, как я занавешиваю окно, чтобы не повторилась та же история, что и вчера. Все-таки странно, но восхитительно было видеть, как этот могучий человек поднимается с пола: еще мгновение назад он сидел, скрестив ноги, а сейчас уже подпрыгивал на одной ноге, вытряхивая песок из туфель.

Я открыл дверь, и на нас пахнула густая ночь, терпкая после шторма. Я глубоко вздохнул, и дядя последовал моему примеру. В полной тишине мы шли к яхте. В темноте уже вырисовывался ее силуэт, искаженный причудливыми тенями. Сенатор, несмотря на три выпитые бутылки, шел поступью уверенного в себе и жизни человека.

– Эх, люблю себя! – прогрохотал он и я подпрыгнул от неожиданности.

– А есть за что? – подколол я его.

– Моей интуиции тебе не достаточно? – надулся он. В темноте проще быть собой самим. Не так противно.

– Дядя, я не помню дежурную шутку насчет интуиции. – Признался я. Он опять расхохотался

– А ее и нет. Это экспромт. Я просто подумал, что тебе это будет нужно и, как понимаю, не ошибся

– Ты что имеешь в виду?

– Тебе будет, чем заняться сегодня ночью.– Воскликнул дядя, вручая мне две бутылки виски

Я вспыхнул, но дядя уже не обращал на меня внимания, отдавая распоряжения к отплытию.

Я уже почти спустился по трапу, когда мою шею обвили женские руки. Дядя отсалютовал мне бокалом шампанского и крикнул

– Можешь даже не спрашивать, как ее зовут!

Можно подумать, оно мне надо…

9

Я с нетерпением ожидал яхту, которая должна была приплыть к закату. Говорить с Диадой не хотелось, хоть я и не возражал относительно ее присутствия. Надо будет поблагодарить дядю.

Я сильно сомневался, что эта девушка из высших слоев общества, и она подтвердила это, когда по истечении почти суток я смог спросить ее. Она была местной, в семнадцать лет, отчаявшись найти работу, она приехала в Кингстон и стала отираться на улице.