Кадет

– Вы меня очень, очень обяжете, господин адмирал! Подумать только, что сотворил с такой чудесной книгой этот негодник! Подумать только!

Дан мучительно боролся со сном. Три почти бессонных ночи, проведённых за чтением, а особенно беспокойной выдалась последняя, не оставили никаких сил. Мальчишка клевал носом на истории, ронял голову на стол прямо на французском и почти заснул на математике. Зиц глазам своим не поверил, Дагон натурально спал, подперев щёку рукой и привалившись к плечу преданного Равияра. Тот заметил взгляд Зица и толкнул приятеля в бок. Дан захлопал глазами, пытаясь сообразить, где он находится.

– Дагон, голубчик, вы не заболели? – участливо и одновременно язвительно поинтересовался профессор.

Мальчишка испуганно вскочил и попытался ответить, что с ним всё в порядке. но в этот момент на пороге классной комнаты появился адъютант директора в полном сиянии лейтенантского мундира.

– Кадета Дагона требует к себе его превосходительство, – торжественно возвестил он и залюбовался смятением, охватившим третий экипаж. Когда адъютант приходит с таким приказом, то ничем хорошим для вызываемого это окончится не может.

Даже Зиц с тревогой посмотрел на своего любимца:

– Что-то натворили, кадет? – посочувствовал он.

– Эх, натворил, – согласился Дан и побледнел от волнения. Он подозревал, что адмирал прознал о его бессонных ночах и самовольных прогулках вне территории корпуса. Но в кабинете на столе у директора корпуса он неожиданно увидел…потерянную ночью книгу. Была она в грязи и воде.

– Кадет Дагон по вашему приказу явился, – с полной безнадёжностью в голосе проговорил Дан, теперь ещё попадёт и за порчу казённого имущества.

А господин Массар спросил удивительно проницательно:

– Скажите, Дагон, как вы могли сотворить с этой замечательной книгой такое безобразие? Господин Тирпик просто возмущён до глубины души.

Почему он всегда попадается на каких-то незначительных пустяках, в прошлый раз ключ вывалился из ножки кровати, в этот раз книжка из-за пояса. Он не заметил этого, пока метался между приготовишками, караулкой и спальнями в мышиной норе. Но как такое объяснить, если метался он посредине ночи, хотя полагалось спать в кубрике, а он удрал, чтобы почитать в парке. Что ж, надо сознаваться.

– Я обронил её, господин адмирал, – и голова опустилась, – обронил, а не заметил. Хватился только утром, я ходил поискать, но…вы нашли её вперёд меня.

– Как это не заметили? – голос у адмирала звучал подозрительно каверзно, – такая толстая книга упала, а вы не заметили. Это что иголка или пуговица?

Дан вздохнул с раскаянием.

–А может было темно? – поинтересовался Массар, – в темноте упавший предмет трудно отыскать, тем более, сразу после отбоя я проходил тем местом, где нашёл её поутру. Уверяю вас, Дагон, с вечера там не валялось ровным счётом ничего?

Снова вздох.

– Опять ночью не спали? – уже строже проговорил Массар, – я же предупреждал, что не дозволяю нарушать распорядок или вы меня плохо слышали? Отвечайте!

– Не спал, – с раскаянием признался Дан, – очень книжка интересная, господин адмирал, а в казарме лампы тушат рано, читать плохо, вот я и… Я под фонарём читал, а потом все забегали, и я поскорее ушёл, только вот… уронил книжку и не заметил. Виноват, господин адмирал.

– Ну хоть не отпираетесь, – Массар выглядел довольным, – но казённое имущество испорчено, приказ начальника корпуса нарушен. Скажите, Дагон, вы испытываете удовольствие от нарушения правил?

– Так получилось, господин адмирал, – Дан неловко улыбнулся и снова опустил голову, – виноват, готов понести наказание.

– Что ж, – распорядился адмирал, – проступок серьёзный! Отправляйтесь, Дагон, в карцер. Хотя нет, в карцере сейчас холод жуткий. Будете отбывать штрафные работы и разгребать кучи головешек, которые нынче сбрасывают со сгоревшей крыши, а с господином Тирпиком по поводу изгвазданной книги станете объясняться позже. Ясно?

– Так точно, – кажется Дан даже обрадовался, – разрешите идти?

– Идите, – приказал Массар, – книгу заберите.

Дан возвратился на математику уже к самому концу и на перерыве его окружили любопытствующие однокашники.

– Я читать ночью в парк выбирался, – объяснил Дан, улыбаясь, – а по дороге назад книжку потерял. Адмирал её нашёл и вот… Книжка испортилась немного от воды, и он меня отругал, сказал, что с Тирпиком сам буду разговаривать. Штрафные работы назначил на выходные, так что не пойду в увольнение опять, но это пустяки.

– Легко отделался, – согласился Флик Нортон и все остальные тоже, – а Тирпик на тебя ворчать будет.

– Я ему новую книжку отнесу, – пообещал Дан, – в увольнение выберусь и в лавке Борести куплю, я видел, что она продаётся там.

– Где же ты возьмёшь деньги? – уже вечером тихонько спросил Тим, он был в курсе, что его приятель в денежных средствах стеснён и предложил, – возьми мои, раз такое дело.

– У меня есть немного, – вздохнул Дан, думая о тех пятнадцати фальках, что ему удалось отложить, – а если не хватит, попрошу у Отто, всё ему расскажу.

Он не сопротивлялся, честно носил обломки сгоревших перекрытий, балок и стропил, он вместе с другими штрафниками разгружал и таскал по прогибающимся лесам на самый верх доски, остро пахнущие смолой. К вечеру субботы все руки оказались в занозах, ссадинах и царапинах, болели плечи и лодыжки. Друзья из экипажа ушли в увольнение, и он остался один в прохладном пустом кубрике, ковырял иглой в ладонях, доставая проклятущие занозы. Он бормотал под нос слова какой-то старой итальянской печальной песни, которую ему пела в Торгенземе мама. Вспомнилось вдруг. Толстая книжка про Робинзона Крузо просохла и лежала на столе, напоминая из-за разбухших и покоробившихся страниц большого ежа. Сейчас он достанет ещё парочку заноз и почитает, пока казарменный надзиратель не загасит свечи.

Неожиданно в кубрик вошёл… директор корпуса, а вместе с ним старший надзиратель из казарм приготовительного отделения. Дан от неожиданности ткнул себя иголкой прямо под ноготь, заорал, вскочил и замер.

– Этот? – весело спросил Массар и кивнул на кадета третьего экипажа Дагона.

– Этот, господин директор, – согласился надзиратель, – он как в дверь замолотил, так я аж на месте подпрыгнул, ещё посторожил его, мол, чего по ночам шляешься. Он-то и крикнул, что мы горим. Тут все мы и забегали. Он ещё помог малышей перебудить, на улицу вытолкать, а уж потом послал я его в караулку к дежурному офицеру, чтоб тревогу сыграли.

Дан стоял ни жив, ни мертв. Такие подробности точно приведут в карцер, а там очень холодно.

– Идите, Бродим, – разрешил адмирал, а сам посмотрел на Дагона с весёлой улыбкой.

– А ты, Дагон, почему мне не всё рассказал?

– Никак нет, я всё рассказал, – возразил Дан, – я правду сказал.

– Сказал, – и Массар почему-то преспокойно уселся на скрипучий стул, на котором обычно сиживал Тим, – но пропустил момент между тем, когда ты книжку закрыл и когда пошёл к себе в кубрик. А кстати, как ты проникаешь в закрытые казармы?

– Не скажу, – продолжил упрямиться Дан, не хватало, чтобы Массар узнал про его тайный лаз.

– И не надо, – весело согласился адмирал, – ты хоть понимаешь, что сотворил позапрошлой ночью?

Дан совсем смутился. Если он сделал что-то плохое, то отчего адмирал так весел и благосклонно настроен? А если это что-то хорошее, то ради чего он надрывался целых двенадцать часов на штрафных работах?

– Дагон, голубчик, – почти ласково говорит Массар, – ты мне всех приготовишек от верной смерти спас. И их, и надзирателей, и дежурных офицеров. Ты это понимаешь?

– То есть как? —заволновался Дан, – Я никого не спасал, я просто разбудил надзирателей, а потом…

– А что было бы, не разбуди ты надзирателей? Крыша бы рухнула, и из горящих казарм уже бы никто не выбрался… Ты это понимаешь?

– Я…не думал об этом, господин адмирал, я разбудил и ушёл к себе, а книжку обронил в спешке, вот и всё. Я не думал… А книжку я куплю в следующее увольнение, господину Тирпику отнесу новую.

Адмирал Массар поднялся и неожиданно притянул к себе растерявшегося кадета, а потом крепко обнял:

– Спасибо тебе, Дагон, спаситель ты мой и всех приготовишек вместе взятых. Спасибо, парень.

Ой-ей, от таких слов, а главное от доброжелательного, почти отеческого тона бойкий обычно кадет Дагон совершенно потерялся и стоял, несмело улыбаясь.

– С руками что? – заметив царапины и ссадины спросил Массар

– Ободрал, доски тяжёлые, выскальзывали иногда, да ещё занозы, – тихо объяснил Дан

– Да ведь всем рукавицы выдали!

– Да, только они мне очень большие, господин адмирал, в них не совсем удобно. Поэтому я так носил, голыми руками, вот и ободрал. Но пустяки, заживут, а занозы я уже вытащил.

Массар разглядывал низкорослого кадета. Было заметно, что тот сильно устал, был чумазым, роба грязной, мятой, с прорехой на рукаве. Зацепился чем-то, наверное.

– Ложись спать, Дагон, – разрешил адмирал, – ложись и спи завтра сколько влезет в тебя, раз уж увольнительной я тебя лишил. Выходит, снова я погорячился. Отсыпайся завтра.

– Не-е, – протянул Дан, – я помогу, раз уж начал.

Массар вдруг провёл ему рукой по голове, взъерошил волосы, внимательно поглядел в глаза вечному нарушителю дисциплины и быстро вышел из кубрика, оставив Дана пребывать в задумчивости. Чего ещё ждать от начальника корпуса он не знал.

Поход в библиотеку к сердитому на него Тирпику, Дан отложил пока не купит новую книгу взамен испорченной. Но в лавке Борести его ждала очередная неудача. Господин Борести покачал головой и сообщил кадету, что книга, о которой он спрашивает, куплена, а второй, именно такой, у него нет. Кадет, обычно бравший в лавке маленькие дешёвые шахматные журнальчики, и которому время от времени Борести разрешал разглядывать большой английский атлас, сделался печальным. Дан так рассчитывал, что сможет смягчить сердитого Тирпика покупкой новой книги, но нет. И совсем упав духом, он отправился в библиотеку. Полный раскаяния он положил испорченную книгу на стол перед Тирпиком.

– Я очень виноват, господин Тирпик, – прошептал он, – простите меня, я испортил эту чудесную книгу. Но уверяю вас, это случилось не нарочно.

Тирпик отчего-то не сердился и даже улыбался ему:

– Не вините себя, юноша, господин адмирал был у меня третьего дня. Он сам принёс новую книгу, взамен испорченной вами и объяснил, почему так случилось. Я люблю книги, но полагаю, что спасённые жизни людей значительно важнее. А старую книгу можете забрать себе, она конечно выглядит изрядно потрёпанной, но она ваша.

По мере того, как говорит старенький библиотекарь, на лице кадета Дагона сменяли друг друга удивление, изумление, радость, восторг и облегчение. Лицо озарила довольная улыбкой, и вот уже любознательный кадет просит об очередной книжке, только чтобы поинтереснее.

– Обещайте мне по ночам не читать, – строго велел Тирпик, протягивая Дану толстый томик рассказов о Вест-Индии.

– Не могу, – вздохнул Дан, – по ночам читать гораздо удобнее, ничего не отвлекает и не мешает представлять себе всё происходящее, как будто видишь сон.

Тирпик рассмеялся, он и сам любил ночное чтение и разделял чувства светловолосого кадета.

***

Солон за неделю притерпелся к сильным холодам, но едва к ним приспособились, как мороз немного отпустил, а с неба посыпал снег. Это тоже стало событием. Такого в Солоне не могли припомнить даже старожилы. Обычным для солонской зимы являлся дождь – мелкий, густой, нудный, надоедливый. А тут вдруг – тяжёлые крупные хлопья залепили, заклеили, заполнили всё пространство от земли до неба. Снежные тучи, словно огромные мешки свешивались с вершин небольших гор, подступавших к Солону, и обрушивали на город, залив и порт снежные заряды, иногда с порывами ветра. За ночь снег превратил Солон в совершенно белый город. Даже синие крыши и купола церквей закрыло белым покрывалом. Ветви деревьев согнулись, кое-где хрупкие яблони и груши ломались под тяжестью снега, и ветки валялись повсюду.

Мальчишки поутру, выйдя на пробежку и гимнастику, замерли от удивления и восторга. Первым опомнился конечно, Дагон.

– Снег, – радостно заорал он, – господа, снег, ура!

Он кинулся на белую, расстеленную небесами снежную простынь и от восторга встал на руки, да так и пошёл по снегу, обжигая радостным снежным холодом руки. Потом упал на спину и вдохнул снежный запах, как привет, как весточку из Торгензема. Все его приятели оказались людьми южными, снега никогда не видевшими вообще в таком количестве, разве что на картинках. Но неуёмный Дагон не дал им насладиться необычным зрелищем. Первым снежный комок прилетел в удивлённую физиономию Равияру. Возмущённый Тим восторженно завопил и поспешил ответить Дану тем же, потом они оба влепили по снежку Артуру. А после и все остальные поняли в какой необычной, непривычной забаве их приглашает поучаствовать выдумщик Дагон, и присоединились. Третий экипаж орал и швырялся снежками, совершенно позабыв о дисциплине и порядке, а взбешённый Тилло, напрасно пытался отправить их на пробежку. Более того, четвёртый и пятый экипажи последовали столь плохому примеру, а у своей уже отремонтированной казармы, веселились мышата-приготовишки. Словом, утренняя пробежка и утренняя гимнастика оказались сорванными. Офицеры воспитатели орали на своих подчинённых, но мальчишки даже не замечали их криков, поскольку были оглушены собственными.

Тилло втащил Дагона в кабинет к адмиралу почти за шиворот. Тот строго посмотрел на извечного нарушителя дисциплины и заговорил сначала сурово:

– Дагон, пока вы нарушали дисциплину в одиночестве, я с этим мирился, но сегодня вы явились просто подстрекателем беспорядков. Ещё немного и вы организуете в моём корпусе мятеж!

– Так снег, – радостно выдохнул разгорячённый снежной битвой мальчишка, – господин адмирал, это же снег! Я так давно его не видел, он прекрасен, разве нет?

В насквозь промокшей робе, облепленный дотаивающим снегом, сияя синими глазищами и довольно улыбаясь, возражал Дагон.

– Вы сорвали утренние физические упражнения.

– Мы ничего не сорвали, господин адмирал, – поуспокоился кадет, и кажется даже обиделся немного, – мы недолго пошвыряли снежки, это правда. Но потом мы пробежали положенные три мили и все упражнения выполнили. Сейчас вот переоденемся и в церковь пойдём, отпустите меня. Я ничего плохого не сделал, честное слово.

Массар отвернулся к окну и стал наблюдать, как возвращаются в свои казармы кадеты. Всё-таки требовалось скрыть улыбку. В самом деле, мальчишки в его корпусе или не мальчишки? Он бы и сам сейчас с удовольствием зачерпнул горсть белого холода и кинул в лицо, скажем, вот капитану Тилло, который почему-то вечно недоволен Дагоном и считает его злом во плоти, похоже. Капитан – старательный служака, вон какой недовольный вид на себя напустил.

– Идите, Дагон, – вздохнул адмирал, – переодевайтесь и избавьте нас на сегодня от ваших бурных проявлений фантазии.

А капитану Тилло начальник корпуса спокойно объяснил:

– Вам, капитан, не ссорится с Дагоном надобно, а сделать его своим союзником. Помните, что кадет из вашего экипажа носит королевскую фамилию, к ней принадлежит и в будущем сможет многое. Скажите спасибо, что мальчишка совершенно этим не кичится и, по-моему, даже не подозревает о том, что я вам сейчас говорю.

Кадет Дагон действительно не подозревал, у него было очень много других дел. Между утренними и вечерними классами к нему как обычно с математикой подсел могучий Гордон Радагаст, и Дан растолковывал ему правила тригонометрии. Гордон сопел и кряхтел, краснел и потел, но ровным счётом ничего не понимал. Потом Дан успел сбегать в библиотеку и поменял книгу у господина Тирпика, прихватил коробку с шахматами, чтобы поиграть вместо вечерних классов. А все задания он сделал ещё на перерывах. А ещё его зачем-то просил зайти профессор Стуруа. Словом, дел образовалось много.

А снег всё шёл и шёл. Дежурные наряды из сил выбивались, расчищая от него дорожки, аллеи, плац и стадион. Игра в снежки продолжала веселить кадет. Но как-то раз Дан мчался по дорожке и остановился у довольно большой горы снега, который сгребли на пересечении нескольких аллей. Он резко остановился и встал как вкопанный. А потом в глазах у него заскакали черти, и вспыхнуло вдохновение. Уже перед отбоем он поделился своими соображениями с Тимом и Артуром. Приятели слушали его, открыв рты, и тоже вдохновились.

– Адмирал не разрешит, – предупредил Тим, – Дан, тебе опять попадёт.

–А я попрошу, надо попробовать.

– Что попросишь? – не понял Артур.

– Разрешения, – объяснил Дан, – схожу к нему в приёмную и испрошу разрешения.

Такого в корпусе ещё не бывало, чтобы кадет приходил к грозному директору за разрешением на шалость! Друзья скептически хмыкнули. Так же скептически смотрит на невысокого кадета и адъютант.

– Дагон, вы просто обнаглели, – вырывается у него, – вы в своём уме? Господину адмиралу делать больше нечего, чтобы ваши глупые выходки одобрять. Вас пороть надо, а не потворствовать вашим выдумкам.

Дан, конечно, волнуется, он и сам понимает, что его просьба граничит с наглостью, но стоит смирно и чётко докладывает:

– Ваше превосходительство, дозвольте в личное время из снега нам построить крепость. Мы её построим, немного поиграем, честное слово, только в личное время, а потом… Потом станет тепло, и она растает. Дозвольте, пока есть снег. В Торгенземе такие строили в Рождество. Я знаю, как их делать.

Массар сначала чуть не упал, осознав, на какую дерзость оказался способен этот коротышка, а потом немного смягчился. Уж если в голове у этого проныры появилась идея, то он непременно её претворит в жизнь, такой уж упрямый мальчишка. Пусть строят, по крайней мере, будут делать это открыто. И он разрешил, а потом предупредил своего лучшего друга Филиппа Клозе:

– Там третий экипаж начнёт претворение в жизнь завиральной идеи Дагона. Ты бы, Филипп, глянул, они начнут строить снежную крепость. Думаю, что неугомонный Дагон явится к тебе за советом, он сможет…

Большая часть третьего экипажа прониклась идей и с воодушевлением принялась за сооружение снежного укрепления. Правда, сперва нужен был строительный материал. Заготовку поручили Тимоти Равияру. Его кипучая энергия пригодилась, и он вместе с однокашниками катал сперва снежные шары, потом мальчишки пилами, выпрошенными у строгого интенданта, с разрешения господина директора, распиливали их на кирпичи и складывали в длинный ряд.

Так было в первый вечер. Во второй пришёл Радагаст с приятелями и потребовал присоединить их к делу. Потом пара мышат, встретив Дана в столовой, робко пискнула о том же. Великодушный Дагон им разрешил и пригласил прямо в столовой довольно громко всех желающих, которых уже к третьему вечеру набралось немало. Дежурный офицер вдруг увидел, что даже вальяжный Райхель, образцово-показательный Лейтон, и упрямый Зубер из пятого экипажа возятся тут же. Ими всеми пока командовал рыжий Тимоти Равияр. А Дан и Артур Лендэ размечали площадку под крепость, сверяясь с какой-то схемой, вычерченной на листке.

За этой схемой, ничего не боящийся Дагон явился к Филиппу Клозе, как того и предупреждал Массар. Великан Клозе воззрился на маленького нахального третьекурсника, но выслушал его внимательно.

– Прежде, чем крепости строить, надо хотя бы фортификацию начать изучать, – рокотнул полковник

– Мы изучим, – пообещал Дан, – но она на следующий год, господин полковник. А снег выпал нынче, помогите пожалуйста, нам успеть надо. Я книжку читать начал, я взял учебник по фортификации у Радагаста, но времени мало. Помогите.

Филип Клозе был большим, и не просто большим, а могучим. У него всё было такое – сильные руки, столбообразны ноги и широкая спина, крепкая красная шея, скрытая стойкой воротника мундира. На ней держалась большая круглая наполовину лысая голова. Казалось, что это не столько лысина, сколько высокий, никак не заканчивающийся лоб. Словно компенсируя отсутствие волос в верхней части головы, полковник носил густую, окладистую и очень хорошо ухоженную бороду. Среди растительности на лице Филипп Клозе прятал насмешливую улыбку, слыл в корпусе острословом и язвой и любил подтрунивать над кадетами. Любимым его ругательством как, впрочем, и высшей степенью похвалы было слово «зараза». Единственное, что требовалось кадету, чтобы понять, гневается полковник или одобряет, так это следить за интонацией, с которой произносилось это слово. Под стать фигуре был у полковника и голос – низкий рокочущий бас, и если полковник решал повысить голос, то в аудитории звякали стёкла, а кадеты и гардемарины вжимали головы в плечи. Если же полковник повышал голос на улице, то птицы срывались с веток и долго кружили в воздухе, хорошо, что такое случалось нечасто. Не стоило и говорить, что кадеты, особенно младших курсов, лишний раз на глаза язвительному полковнику не показывались. А тощенький маленький глазастый третьекурсник, к удивлению даже самого полковника, рискнул. Поражённый его бесстрашием и неподдельным интересом полковник Клозе, разумеется, помог, он был великаном добродушным. Почти два часа просидели они в личное время в классе фортификации. Дан даже опоздал к отбою, но казарменный надзиратель и даже капитан Тилло ничего не посмели сказать, когда Филипп Клозе, стоя за спиной Дагона пророкотал:

– Это я задержал кадета, капитан, он приходил ко мне с вопросами.

Тилло скривился от досады, а однокашники воззрились на своего предводителя с уважением. Ближе к ночи строители собрались в кубрике у Дагона, где он им продемонстрировал чертёж крепости, которую следовало возвести. Клозе же посоветовал Дагону ничего не усложнять, иначе провозятся долго, а холод кажется начал отступать.

Строители торопились, каждый как мог выкраивал время. Они не могли себе позволить получать плохие отметки, отправляться на штрафные работы или карцер, за неделю они не могли ходить на пересдачу или оставаться дополнительно. Это всем объяснил Алан Лейтон, так можно и не дождаться генерального сражения, снег просто растает, если потеплеет. Массар стоял и смотрел, как копошилась большая группа мальчишек на пересечении трёх широких аллей. Сторон у крепости тоже три, стены растут стремительно! За прошедшие четыре вечера Равияр отлично организовал производство снежных кирпичей, и сейчас их ловко ставили друг не друга, склеивая мокрым, перемешанным с водой снегом. Руки у многих обожжены холодом, красные пальцы и ладошки время от времени греют, а пока одни греются, другие занимают их места.

–Что творит этот малявка, – кивнул Клозе на Дагона, который что-то объяснял Райхелю, а тот послушно согласился и отправился выполнять поручение.

– Да, – уныло вздохнул капитан Тилло, – этот далеко пойдёт, господин полковник. Вот ведь, послал бог воспитанника.

Адмирал Массар и сам чувствовал, насколько хочется ему туда, в эту муравьиную кучу. Но он не был мальчиком и терять солидность никак не мог. Он видел, что строители немного не успевали с самыми финальными зубцами и неожиданно своим распоряжением продлил для работников крепости время до отбоя. Его распоряжение встретили громкими радостными криками и удвоили усилия, наводя последние штрихи в большой снежной крепости. Лейтон, Райхель, Дагон и Равияр с Лендэ ещё что-то обсуждали, хотя все строители разбрелись по кубрикам и казармам. Наконец и эти пятеро разошлись. Теперь, когда мальчишки, уставшие до невозможности, лежали в своих койках, Массар с Клозе обошли крепость, любуясь ею в свете фонарей.

Крепость была похожа на трёхгранную призму, по её углам расположились небольшие бастионы с бойницами и зубчатыми стенами. Внутри – всё как положено – сооружены аппарели и фланки, перед стенами – гласис. В ночи и желтоватом свете фонарей крепость походила на розоватый гигантский леденец. поблёскивают застывшие швы и кое-где затёртые сколы. Внутри большими пирамидками лежали приготовленные к бою снежки.

– Заразы, – восхищённо выдохнул Клозе, – настоящие заразы! Работали, как проклятые, Виктор, ты посмотри, что соорудили! По всем законам фортификации!

Субботним утром весь корпус имел возможность полюбоваться снежным сооружением. К удивлению офицеров и преподавателей никто в увольнение не рвался.

– Господин адмирал, – доложил встревоженный дежурный офицер, – там, кажется стараниями третьего экипажа в крепости начинаются боевые действия. Что прикажете делать?

– Как что? Идти смотреть! Думается мне, что зрелище будет крайне занятным. Такого в нашем Солоне прежде не было.

Массар и сам накинул тёплый плащ и заторопился в парк, занимая место среди зрителей. Спустя почти месяц сильного холода, ненастья, снега и ветра, установилась солнечная, тихая погода, заметно потеплело. На аллеях собрались зрители, наблюдая, как готовятся к штурму крепости три небольших отряда. Строители свою крепость возвели, разделились на группы – кто-то в крепости, кто-то снаружи и начали штурм. Над самой высокой башней подняли синий треугольный флажок с цифрой «3».