Секунды до грозы. Книга 1

– Сегодня утром сердце шевалье остановилось. Маги воды, благословенные своими дарами, поддерживают жизнь как шевалье, так и девушки, которая станет спасением Перро, дабы мы успели подготовиться к великому делу. Время истекает, и нам предстоит осуществить то, что, дитя моё, кажется совершенно невозможным.

– Доктор, – произнесла я, стараясь заглянуть в его глаза, – могу ли я отказаться от этой процедуры?

Он замер. Слова повисли в воздухе, как виселица для мыслей. Молчание было таким плотным, что его можно было нарезать на куски и подавать на ужин. Он не ответит. За три года работы вместе доктор слишком хорошо изучил меня. Леклер знает: я не смогу уйти.

– Хорошо, – выдавила я, хотя внутренний голос уже прыгал с крыши, крича «Софи, остановись!». Но, конечно, зачем его слушать?

Доктор поднял глаза, и в них мелькнула такая поддержка, что я чуть было не бросилась ему на шею. Да с чего бы, собственно? Он-то меня в эту безумную затею и втянул! Безумную, говорю! Но… Святой Корбо, интересную. И вот это уже плохо. Моё любопытство стало настолько жадным, что оно поглотило весь страх, как голодный волк – кролика. И хотя сомнения всё ещё шептали мне на ухо, что затея – полная чушь, я не могла не признать, что хочу рискнуть. Иначе как ещё вырваться из своего скучного болота и почувствовать хоть какой-то прилив перемен и интерес в жизни?

– Что от меня требуется?

– Никаких новых обязанностей, милая, – сказал Леклер с таким видом, как будто только что позволил мне дышать. – Инструменты передавать, раны прижимать – всё как обычно. Удерживать никого не потребуется, маги позаботятся, усыпят пациента. А вот чистоту рабочего места проверишь, – он махнул рукой на инструменты, беспечно разложенные по столу, – и следуй моим указаниям, когда они появятся. Слушай лишь меня на операции, никого более.

Доктор впервые за весь разговор назвал процедуру её истинным именем – операцией. Святой Корбо! Мои мысли тут же метнулись к Храму Смерти, и я помолилась за спасение шевалье, за то, чтобы эта процедура прошла успешно. После простой ампутации не каждый выживает. И многие пациенты умирают, сгорая в мучительной лихорадке. Иная часть попросту сдаётся, не в силах смириться с потерей. А нам предстоит не убрать, а вставить? Пришить? А что к чему Леклер собрался пришивать? И кем станет шевалье после ТАКОГО вмешательства? Сохранит ли он себя? Каково будет его душевное состояние? Если, конечно, Перро вообще выживет.

Но как только доктор начал распинаться о деталях процедуры, словно это был обычный поход в аптеку, как моя паника обиженно засопела и ретировалась куда-то в сторону мизинца левой ноги. Там, судя по лёгкому покалыванию, и обосновалась. А на её место с важным видом заявилась сосредоточенность. Передумывать было поздно. Да и зачем? Иногда ведь так приятно пнуть судьбу под зад и посмотреть, не пнёт ли она в ответ.

– О, моя дорогая, – пророкотал доктор так торжественно, что не хватало только праздничной музыки на заднем плане и падающих с потолка лепестков, – в операции участвуют не только я и ты, но и другой лекарь с сестрой, четыре мага, два оракула. Спасибо хоть, не половина местного храма.

– А шутов не забыли пригласить? – пробормотала я, но он продолжил, игнорируя неуместную шутку:

– Оракулы нужны, чтобы очистить сердце девушки от грехов. Без этого, сама понимаешь, оно не заработает как надо.

Я кивнула, с трудом удерживаясь от вопроса, не стоит ли ещё окропить всё святой водой и сплясать на удачу.

Доктор сделал паузу, будто тщательно подбирал слова. А я-то знала – сам он в этих оракулов верит примерно как я в возможность чесночного отвара спасать от чумы. Мы оба люди практичные: логика и холодный расчёт. Остальное – для тех, кому нравится пялиться на звёзды в поисках просветления.

Смотреть, как он изображает серьёзность, было почти весело. Почти. Потому что лицемерие Леклера щекотало нервы. Доктор явно рассчитывал, что я приму всё именно так, как ему настоятельно рекомендовали говорить.

– Маги воды будут поддерживать жизненные функции обоих сердец, – продолжал он, его взгляд становился всё более сосредоточенным. – Один из наших коллег извлечёт сердце у девушки, в то время как мы заменим сердце шевалье. Этот процесс требует большой осторожности и полной сосредоточенности, ибо на кону стоит не только жизнь, но и сама суть веры в возможности медицины и магии.

Если уж быть до конца честной, само по себе присутствие магов – особенно магов стихий – интриговало. Это ж не зельевары с наборами эликсиров «от всех бед», а настоящие, боевые экземпляры! А вот оракулов… их бы с миром отправить куда-нибудь поближе к алтарям в храмы, пусть там совершают свои важные ритуалы с благословением, свечками и обязательным пением на три голоса. Исключительно ради блага пациента, между прочим! Чем меньше народу в ампутационной, тем меньше соблазна кому-нибудь уронить инструмент.

Похоже, все эти мысли у меня были написаны на лице крупными буквами.

– Софи, не забывай, – с важным видом начал доктор, словно я вдруг свалилась с дуба и ничего не знаю о здешней кухне, – все госпитали в нашем городе основаны храмами Жизни и Смерти. Их участие в столь серьёзном деле вполне логично.

О да, логично. Как поставить повара варить зелья, а менестреля – оперировать. Ну ладно, может, я слегка утрирую… но не сильно.

– И именно они давали разрешение на проведение всех экспериментов для семьи Перро, – добавил он, и в голосе прозвучал пафос, которого уместен только на церемонии коронации. – И если сработает, это будет прорыв! Не только в медицине, но и в вере! Уверен, оракулы будут возвещать об этом на весь свет!

Последнюю фразу доктор выдал с едва уловимым сарказмом. Ну наконец-то – Леклер снова стал самим собой, а не этим благочестивым представителем госпиталя. Я невольно усмехнулась: вот ведь артист, играет по нотам не сбиваясь. Но стоило ему сбросить маску святого мученика, как лицо снова стало нормальным – живым, человеческим…

– Всё ли тебе ясно, моя дорогая?

Я кивнула. Звучит это всё сомнительно и подозрительно. Не верю я в эту операцию. Тогда зачем согласилась? Хороший вопрос. Я вообще умею говорить нет?

Нет. Не умею.

И вот у входа в госпиталь зашевелились люди, как муравейник, в который тыкнули палкой. Доктор Леклер, буркнув что-то под нос, шмыгнул за дверь, а я подошла к окну. Из повозки, запряжённой парой лощёных кобыл, с достоинством, будто ступают по облакам, выплывали знатные особы. Всё, как полагается: взгляд снисходительный, подбородок вверх. У них, наверное, и зубы скрипят благородно. Явились не на операцию, а на коронацию.

Не дожидаясь, пока Леклер заметит моё отсутствие на рабочем месте, я мигом направилась в резальню – то есть, ампутационную. Захватила всё, что блестело, звенело и вообще внушало доверие больным меньше всего. Сейчас важно одно: порядок на столе и острые ножи, а не рюшечки на мантиях и благородные носы. Залюбоваться можно и позже – если после операции я не лишусь головы от недовольства супруги или матери шевалье. Всё-таки не каждый день выпадает шанс влезть в самую гущу великосветской резни. Буквально.

Глава 7 Ткачиха судьбы

Пока я раскладывала инструменты и прикидывала, скольких пальцев могу случайно лишиться в процессе, оглядела собрание. Народ тут подобрался занятный – от приезжих из столицы магов воды и огня до тех, кто светится исключительно божественным откровением. Особенно выделялся оракул – с пафосом читавший молитву над телом мёртвой девушки. Судя по выражению лица, он лично собирался проводить её до самых врат загробья.

Одет, как положено тому, кто чаще общается с богами, чем с живыми людьми: чёрная мантия до пят, капюшон до переносицы, на рукавах – кожаные полосы с вырезанными перьями. Вид сосредоточенно-возвышенный, как будто он не на операции с пришиванием сердца, а на аудиенции у высших сил. Не лечит, не режет, не зашивает. Молится. Удобная работа, если не боишься вида распотрошённой плоти и истерик учеников лекарей.

А с другой стороны, ну кто, если не он, займётся промывкой душ до состояния небесной чистоты? Не мне же, в самом деле, святой водой инструменты полоскать между делом. У каждого свой участок фронта: он – с грехами воюет, я – с плотью. Хотя, по правде говоря, воевать будет Леклер, а мне предстоит разгребать последствия хирургического побоища.

По спине пробежал холодок, как будто мертвец коснулся меня. Это был взгляд оракула, скрытого под капюшоном, но я ощущала его слишком чётко. Ну да, привлекла его внимание. Как? Без понятия. Своим существованием. Или тем, что каждый раз с грохотом роняла инструменты на каменный пол, нарушая тем самым напряжённую тишину? Нет, точно не из-за этого. И вообще, мрачный он какой-то, мне от него не по себе.

Оракул словно читал меня – мол, девица, у тебя внутри буря, не иначе как целая стая ворон перекличку устроила. Мысленно взывал ко мне: «Молись, дитя бренное, ум успокой, душу очисти!» Да-да, как же. У меня тут и шовный материал испарился, и инструменты путаются в руках, а он мне – медитировать на тему чистоты и греховности.

«В твоей голове, – казалось, слышала я его голос, – мысли такие тёмные, что тебе покаяния не помешает! Душа этой бедной девицы зацепится где-то по пути, перепутает твои грехи с её и вселится, не приведи боги, в ближайшего дохлого кота, а не в благородного шевалье Перро.»

Вечная борьба между духовностью и разумом.

И вот как, интересно, собираются сегодня оракулы и лекари в одном ритме работать? Да к ним ещё и магов добавить! Двое уже в углу комнаты разместились – сидят на коленях, глаза закрыты, поглощены своими внутренними делами. Ещё один колдует над телом мёртвой девушки, пытаясь держать её сердце на границе жизни и смерти.

Не могла понять только одного: как сестра, готовившая рабочее место для второго доктора у стола напротив, не пялилась на мага? Конечно, она нервничала перед предстоящим экспериментом, как и я. Но в метре от неё маг воды колдует! Это её не удивляет? Не поражает? Сомневаюсь. Я вот в восторге – в первый раз вижу их вживую, если не считать детских воспоминаний о маге земли, который когда-то прошёл по набережной мимо нашего дома.

Гильдии магов – самые закрытые и таинственные в любом городе империи, а истинные цели и задачи известны разве что самому императору и архимагу. Все они жили среди нас, ходили по тем же улицам, посещали те же таверны, но в то же время существовали в совершенно другом мире, недоступном никому, кроме них самих.

Поэтому несмотря на все сопротивления, взгляд то и дело сбегал к магу, а потом возвращался к рабочему месту.

Каждый раз, когда рука мага пересекала пространство над покойной, казалось, что он перемещает прозрачный мячик из стороны в сторону, играя с ним, вырисовывая невидимые петли. Движение были размашистыми, словно перекаты морских волн после шторма: мягкие, но сдерживающие скрытую мощь внутри, готовую вырваться наружу при малейшем порыве.

– Начинаем, – голос месье Пьера пронзил тишину, эхом отскакивая от каменных стен. Я даже не заметила, как он вошёл.

В ту же секунду все присутствующие заняли свои места. Я осталась стоять у стола, где с горем пополам, но всё-таки аккуратно разложила все нужные железяки – каждый инструмент сто раз перемыт после падений на пол. Теперь всё готово. Осталось самое трудное – угомонить внутреннюю панику, которая где-то под рёбрами уже отплясывала нечто подозрительно похожее на ведьмин шабаш. Не время, милочка. Паниковать будем потом. С кружкой ромашки.

Месье Леклер мельком взглянул на меня, оценивая готовность. Получив утвердительный кивок, он спокойно ждал, когда в тёмное, холодное помещение внесут пациента. Взгляд приклеился к входу, а стук сердца словно терялся среди серых колонн и затихал под высоким потолком.

Двери распахнулись, и в зал вошёл ещё один оракул в тёмной мантии. Бормотал что-то себе под нос – то ли молитву, то ли список грехов. Кто его разберёт. За ним тащили носилки с пожилым мужчиной, который выглядел так, будто сдался в битве за жизнь, но его продолжали против воли удерживать в этом мире. По крайней мере, назвать его мёртвым у меня язык не поворачивался – всё-таки сразу за ним шла маг воды, которая из последних сил поддерживала жизнь шевалье вместо остановившегося сердца. Выглядела она как выжатая тряпка. Ну, а как иначе? Сколько она уже так трудится?

Последним вошёл второй доктор, неуклюже пытаясь сохранить видимость спокойствия, но его лицо выдавало все волнения, которые он так мастерски пытался скрыть. Поспешно двинулся к телу девушки, едва ли не задев нас, как старую мебель. Я чувствовала себя как во сне. Серьёзно, сейчас Рене начнёт ругаться с чайками, и я проснусь. Всё здесь, в этом зале, ощущалось таким странным и нелепым, что хотелось просто исчезнуть.

Зажмурила глаза, выдохнула, а затем открыла их, заставив тело и разум работать одним слаженным механизмом. Сосредоточиться на работе. Трезво оценивать ситуацию. Не подвести доктора Леклера. И мне удалось взять себя в руки гораздо лучше, чем моей напарнице на другом конце зала, которая почему-то решила сменить простыню, накрывавшую мёртвую девушку.

Покойная была такой бледной, что её кожа казалась почти прозрачной в тусклом свете закатного солнца, что просачивался через крохотные окошки зала.

Уже вечер?

– Несчастный случай, – прошептал мне Леклер. Я только недоверчиво хмыкнула. Серьёзно? Её ноги… их словно скомкали, как неудавшееся письмо, а потом попытались выпрямить обратно. Но не вышло. И что за несчастный случай мог сотворить такое?

– Кажется, повозка переехала, – продолжил доктор. Я даже поверила. Не потому, что это правда, конечно. Нет, просто мысли об интригах сейчас были последними, что мне хотелось крутить в голове. Проще было принять. Хватит мне на сегодня будоражащих кровь новостей.

Глядя на её спокойное лицо, рыжие волосы и белоснежную кожу, в груди образовалась тяжесть. Такие девушки обычно бывают нежными и тёплыми, создающими вокруг себя атмосферу уюта и покоя. Трудно поверить, что жизнь забрала из этого мира кого-то столь прекрасного. Господину шевалье невероятно повезло с подарком – светлым и чистым сердцем. Кто знает, может, в будущем это смягчит нрав старшего Перро.

Наконец оракулы соединились в молитвах и прощениях, их голоса слились в едином хоре. Признаю, завораживающее зрелище.

После завершения всех обрядов оракулы отступили в сторону. Они держали в руках книги с молитвами и амулеты с изображением головы ворона – символа веры, жизни и смерти. Корбо – птица, что связывает мир живых с миром мёртвых и уносит души по ту сторону. А возвращаясь, вещает вести в мире живых.

Когда один из магов, что медитировал в углу – невысокий мужчина в бежево-красном одеянии – поднялся, я поняла: сейчас начнётся нечто, что я буду помнить всю свою жизнь. Рассказывать об этом детям, внукам, а может, даже правнукам. И они повесят мой портрет над камином в доме, как сейчас висит портрет капитана. .

Маг приступил к работе.

Его руки, словно завязывая невидимый канат, медленно наполнили пространство светом. Огненные сферы, размером с цветочные горшки, начали взлетать в воздух, подпрыгивая от его загадочных движений, и устремлялись к потолку. Я перестала дышать. Ещё не хватало спугнуть это редкое чудо, разворачивающееся прямо передо мной. Увидеть магов так близко… Похоже, я где-то успела продать душу богу Смерти и не заметила. Смотри, Софи, и запоминай каждый момент… После такого зрелища и умереть не жалко.

В свете огней одеяние мага ожило: бежевые оттенки обрели тёплый рыжеватый оттенок, а красные символы пламени, переплетённые огненными языками, заиграли ярким алым. Его брюки, аккуратно заправленные в тёмно-коричневые сапоги по колено, подчёркивали сильную фигуру мужчины, а свободная красная рубашка, выглядывающая из-под длинной бежевой накидки, придавала образу лёгкую дерзость. Накидка же была украшена вручную вышитыми языками пламени, а широкий пояс в тон сапогам держался на алых шнурах, как будто сама энергия огня скрепляла его. Рукава накидки, доходящие до локтя, не сковывали движений мага, а на открытых участках тела для дополнительной защиты надеты щитки. Маг огня действительно выглядел мистично.

Когда комната наполнилась достаточным количеством света, мужчина замер – вытянул руки перед собой и направил ладони вверх к потолку. Затем кивком дал сигнал, что с его стороны всё готово, и медики могут приступать к работе. Многословием маги явно не отличались.

В ампутационном помещении повисла мёртвая тишина. Всё замерло, как перед грозой. Месье Леклер решительно взял в руки хирургический нож. Лезвие сверкнуло в свете огней, словно готовое вырвать из мира кусочек реальности. В этот момент к нашему столу подошёл последний свободный маг. Колдовавшая над пациентом девушка с облегчением отступила в тень, её магия ушла, уступив место острию ножа и силе её товарища.

С замиранием сердца мы с доктором наблюдали, как другой маг начал свой танец бесконечности. Всё происходило так плавно, почти поэтично, что я едва не забыла, где нахожусь. Но вот когда первый надрез скользнул по коже пациента, меня пронзило осознание: не воздух кружится в сложных узорах мага – это кровь! Седовласый старик управлял жизнью шевалье так, как будто её можно положить на полку, как книжку, а потом снова взять и открыть. Ну как тут не потерять нормальное восприятие реальности?

Я поспешила убрать кровь, которая успела появиться, и заметила, что месье Перро стал ещё бледнее, чем до этого. Но, как истинный мастер своего дела, я продолжала работать – в полной сосредоточенности, вообще не осознавая, что передо мной разворачивается не просто операция, а нечто гораздо более загадочное и важное. Вижу кровь – убираю. Вижу магию – стараюсь не думать о ней слишком много.

Тем более что маги воды, занимающиеся целительством – это настоящие мастера своего дела, вершина магического искусства, услуги которых доступны лишь самым влиятельным и значимым личностям. Встретить таких магов в своей жизни – удачное стечение обстоятельств даже для самой удачливой случайности. В нашей империи таких магов – всего десяток, ну, может, чуть больше. А когда трое таких колдунов оказались в одном зале, сомнений не было: шевалье Перро – это не просто рыцарь при дворе, а человек такой важности, без которого вся империя едва ли устоит.

Доктор Пьер возвышался над операционным столом и казался непоколебимым столпом в центре медицинской арены. А рядом, в похожей атмосфере скрытой борьбы с природой, своей жизнью существовала вторая арена, где напарник месье Леклера прилагал все усилия, чтобы извлечь живое сердце из безжизненного тела. У каждого собственная битва, и единственное, что я могла, это быть стальной нитью, быть полной решимости и не сдаться перед лицом смерти. Я подавала идеально чистые инструменты – медицинское оружие, которое должно проникнуть в глубь человеческой плоти. А также контролировала чистоту раны и ассистировала месье Леклера.

Разрывы кожи и скрип металла слились в мрачную музыку и пропитали собой каждое движение и шаги к исцелению. Когда Леклер раздвинул грудную клетку, моё сердце забилось в унисон с тем, что лежало передо мной на операционном столе в теле спящего мужчины. Замерло. Смесь тревоги и решимости накрыла меня, когда доктор Пьер аккуратно взял в руки красный тёплый и беззащитный орган и убрал его в сторону, освободив место для нового. Руки магов и лекарей, уверенные и опытные, действовали в согласии. Они стремились к чуду – шансу на новую жизнь.

Момент истины настал. Маг воды, сосредоточенно двигая руками, всё глубже погружался в себя. Пот с его лба вот-вот сорвётся в воздух, подверженный силе стихии, которую я ощущала в каждой клеточке уже своего тела. Маг ускорял течение крови в теле пациента, проверяя работу нового сердца, а вместе с этим он гонял и мою, заставляя собственное сердце биться быстрее, работать усерднее. В глазах потемнело от волнения, словно комната оказалась на дне океана. Тишина. Лишь лёгкий гул в ушах отзывается голосом глубины. А ритм жизни шевалье Перро оставался неприступным.

Давай! Бейся! Прошу! Я молила об этом взглядом. Я молила об этом сердцем. Я молила об этом вздохами. Сердце должно забиться!

– Продолжай, не останавливайся, – требовал доктор Пьер. Его голос звучал как приказ, но в нём скрывалась тихая мольба, взывавшая к шевалье и умолявшая принять жизнь. Но в ответ всё та же тишина. С каждым мгновением на лицах присутствующих всё яснее проступало отчаяние. Оракулы вознесли свои молитвы к небесам, надеясь, что боги услышат их призыв.

И вот маг воды, будто сбросивший с плеч невидимый груз, выдохнул и замер. Лекари беспомощно положили инструменты на стол, не веря, что всё действительно кончилось. Грудная клетка пациента оставалась открытой, а воздух стал таким тяжёлым, что казалось, будто все тени мира сгрудились в этом зале.

Нет! Стойте! Это всё? Мы что, собираемся сдаться после первой неудачи? Путь крутит магией дальше! Пусть спасает! Он же маг воды! Целитель!

Первая попытка пересадки сердца закончилась.

– Благодарю за труд, – произнёс доктор Пьер, и его слова стали приговором. Маг огня опустил руки, волшебный свет в комнате погас, оставив тусклое свечение от настенных факелов.

Все присутствующие с блуждающими взорами пытались осознать, принять горькую реальность. Новое здоровое и полное надежды сердце, но оно не бьётся. И не будет. Как такое возможно? В этом зале собралась самая невероятная команда! Но разве это всё, что мы могли сделать?

Я всеми силами старалась удержать слёзы, не дать отчаянию прорваться наружу. Что пошло не так? Почему всё рухнуло? В чём ошибка?

Врачам оставалось только зашить тело наверняка ушедшего пациента и передать родным, сообщив, что эксперимент провалился. Месье Леклер отпустил всех, кроме меня. Маги истощены, оракулы должны известить семью, а нам предстояло завершить работу, чтобы на церемонии погребения тело выглядело живым, будто сердце в нём всё ещё бьётся.

Но я не могла собраться с мыслями, не могла смотреть на него. Впервые я не могла вынести вида раскрытого, вывернутого наизнанку тела. Ну как же так!

Грудь сдавило горечью и разочарованием. Моё сердце билось, а его – молчало. Или её сердце? Оно больше никогда не будет чувствовать.

Шевалье Луи Перро, благородный рыцарь, сейчас лежит передо мной мёртвый. И я не имею права отвернуться. Тем более, что за спиной сцена не лучше – бездыханная девушка, её грудная клетка тоже открыта, а внутри пусто, нет сердца.

Доктор протянул мне иглу и нить. Я приняла их, готовая следовать указаниям. Точность и выдержка стали моим последним оплотом надежды в этом трагическом моменте. Я натягивала нить, словно ткачиха судьбы, и плела новые связи, возможности для возвращения к последней жизни, которая нужна, чтобы отправить пациента прощаться с родными, а затем – в вечный путь. Каждый стежок стал аккордом в симфонии спасения, каждое движение – шагом к новой надежде. Чудо. Оно так нужно сейчас. Каждая петелька пропитана желанием подчинить себе судьбу этого человека и дать ему шанс на новую жизнь. Но, увы, я всего лишь сестра в госпитале, дочь учительницы и моряка. Не в моих силах менять судьбы, путать линии жизни, воскрешать мёртвых.

Этого не мог и оракул, который вернулся, чтобы прочитать очередную молитву над телом умершего. Что толку от его речей об отправлении в вечный путь? Есть ли он вообще? Сейчас я ни во что не верила, ведь жизнь, которую я знаю, понимаю и ощущаю, она тут, среди людей.

Напряжение. Напряжение. Ещё напряжение.

Внутри и снаружи.

Словно вот-вот прозвучит раскат грома, и начнётся гроза.

Каждая клетка тела насторожилась, чувствуя приближение неминуемой бури. Даже тени на стенах, кажется, замерли в ожидании. Польёт дождь. Ливень. Мощный и непроглядный. Словно мир собирался выплакать слёзы о разрушенной надежде вместе со мной.

Волосы на затылке встали дыбом. Предвестие нечто необычного окутало меня.

– Ох! – не удержавшись, выдохнула я, и игла скользнула с моих пальцев. Она упала прямо на операционный стол. Что это было? Что произошло? Я осмотрелась в панике, но всё вокруг оставалось таким же удручающим. Нет, что-то определённо не так.

Доктор Леклер одарил меня осуждающим взглядом и сам взял инструмент ткачихи. Величайшее неуважение к покойному шевалье – так небрежно повести себя, стоя за операционным столом. Да, но… Он что, не видел? Тот блеск, что в моих руках. Буквально мгновение. Одно мгновение! Или я окончательно потеряла рассудок от потрясения и горечи? Моя непростительная неуклюжесть в такой критический момент точно удивляла.

Но когда доктор взял иглу в руки, она вдруг щёлкнула Леклера по пальцам. Я видела, как дрогнула его рука. Незначительный, но ощутимый удар заставил врача на мгновение замереть, но в отличие от меня, иглу он не выпустил.

– Я не понимаю, – растерянно пробормотала я.

Неразбериха на операционном столе привлекла внимание оракула, и он пристально посмотрел в нашу сторону.