Секунды до грозы. Книга 1

– Иногда так бывает, дитя моё. Разве ты никогда не чувствовала лёгкого разряда, когда касалась кого-то или чего-то, сестра Софи? Мир полон чудес, и магия порой таится в самых обычных, привычных нам вещах. Не так ли? – нарочито громко произнёс доктор Леклер, чтобы оракул точно услышал.

Желание уединиться в комнате и позволить слезам выйти наружу было настолько сильным, что мне едва удавалось удерживать мысли в голове. Как же это несправедливо! Этот день мог бы быть великолепным, а вместо этого… всё пошло наперекосяк.

Вдруг доктор замер, глаза его забегали по грудной клетке пациента, и я поняла – что-то не так.

Неожиданно Леклер вскочил, словно его ударило молнией, выбежал из ампутационной и с яростным криком велел всем вернуться в палату. Он заявил, что операция ещё не завершена.

Время замерло, и, медленно осознавая происходящее, я поняла, почему доктор так спешно велел всем вернуться. В этой панике мне хватило всего мгновения, чтобы взглянуть на грудь умершего.

Сердце. Оно бьётся.

Подоспевший маг воды отодвинул меня в сторону и вновь принялся за работу. Перед глазами мелькали длинные свободные рукава его платья, украшенного серебристыми нитями, и гипнотизирующие движения рук.

– Это чудо! – донеслись до ушей слова доктора.

– Это благословение! – воскликнул оракул, обращая свой взгляд к небесам.

Но я знала.

Точно знала.

Это была я…

Глава 8 Пойманная в темноте

Доктор догнал меня у выхода из госпиталя, и внутренним чутьём я сразу поняла – лёгкого разговора не будет. Леклер осторожно положил ладонь мне на плечо – с той самой деликатностью, после которой обычно следуют либо приговор, либо душещипательная речь.

– Сегодня ты проявила себя достойно, дитя моё. Жизнь пациента спасена, и это – твоя заслуга.

Моя, не моя. Ваша, не ваша. У этой заслуги, честно говоря, вообще, похоже, нет хозяина. Мне казалось, что я в какой-то момент, стоя за ампутационным столом, выпала из реальности, и дальше мной управляли… ну, допустим, мыши. Или белки. Или, что более вероятно, какие-нибудь очень уверенные в себе духи.

Операция выжала из меня всё – и душу, и последние остатки здравого смысла. Сейчас я хотела только одного: уйти. Куда угодно. Хоть в погреб к залежам рыбы. Пусть даже к вяленой. Но интонация доктора была из тех, что работают как ведро ледяной воды за шиворот: сразу взбодрилась, напряглась и начала мысленно перебирать весь список грехов – от неправильно поданного инструмента до случайно криво зашитой ране.

И только одну догадку я упрямо обходила стороной. Ту самую. Дело не в косяке, не в подвиге, а в том, что изменило всё. Именно о ней Леклер, скорее всего, собирался заговорить. И именно об этом я меньше всего хотела слушать.

– Знаешь, – лекарь понизил голос, глядя на меня так, будто собирался выдать не наставление, а государственную тайну, – в жизни бывают вещи, о которых лучше помалкивать. Особенно если не хочешь внезапно стать центром всеобщего внимания… в плохом смысле.

Он на секунду умолк, оглянулся через плечо, как будто стены госпиталя умели подслушивать, и продолжил, всё так же спокойно, но уже с той тяжестью в голосе, от которой мурашки на спине танцуют ритуальный танец.

– Притворись глупенькой девицей, что только бинты подавала. И никому, слышишь, никому – ни слова. Даже самым близким на кухне. Особенно самым близким на кухне.

Леклер отступил на шаг, потянул воздух носом, как будто проверяя ночь на свежесть. Он был тягучий, с привкусом сырости и еле уловимыми запахами трав – наверняка с площади Зельеваров тянуло. А потом лекарь добавил уже тоном строгой бабки-знахарки:

– И топай домой. Без обходных путей. Прямо. Быстро. Если повезёт – к утру забудешь всё это, как страшный сон. А если не забудешь – делай вид, что забыла. Поняла?

– Поняла, – пробормотала я, не то отвечая ему, не то себе, и прикусила язык.

Вообще ничего не поняла.

Прямо вот ни-че-го. Если это было предупреждение, то очень тёмное. В углу. Без свечки. С крысами.

Доктор кивнул, как человек, которому для счастья надо всего две вещи: чтобы я ничего не болтала – и чтобы исчезла с его горизонта как можно быстрее. Причём в приоритете, подозреваю, был именно второй пункт. Я и не против.

– Домой, – напутствовал он тоном оракула, уставшего от людских покаяний. – Отдохни. Выспись. И постарайся выглядеть завтра, как будто сегодня ничего не произошло.

О да, конечно. Ничего не произошло. Ни магии, ни мёртвого с пульсом, ни беготни с воплями «назад, всё назад, операция не закончена!». Сплошная рутина. Сейчас ещё дома булку с изюмом из заначки достану, чаю заварю – и вообще забуду, как меня трясло после… того, от чего даже крысы шарахаются. А я – нет. Я, видите ли, стою и слушаю, как доктор говорит мне «молчи» с видом человека, который знает, что бывает с теми, кто не молчит.

Леклер скрылся в госпитале, растворившись в полумраке, как приличный человек, который успел сказать всё важное и теперь спешит смыться до начала побочных эффектов. А я осталась стоять одна под ночным небом в обнимку с ворохом мыслей.

Нужно срочно проветрить голову. Желательно – на краю города. Ещё лучше – на краю здравомыслия. Потому что если я сейчас начну искать смысл в произошедшем – наверняка сойду с ума. Полностью.

И вот я пошла по улице, пытаясь унять хаос внутри. Молния. Настоящая молния. Но как? Разве такое возможно? Моя рука вздрогнула при одном лишь воспоминании. Всё произошло настолько быстро, что я едва успела осознать, что это была не просто игра света или галлюцинация от усталости. Так… странно. И страшно.

Проходя мимо старого фонаря, я резко остановилась, огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Немного безумно, но… Может, попробовать сейчас? Что, если я действительно вызову молнию ещё раз?

Я осторожно вытянула руку вперёд, сосредоточилась и постаралась заново поднять в себе те же чувства, те же мысли, что и в ампутационной. Мои пальцы задрожали от напряжения, но ничего не произошло. Ни искры, ни света, ни слабого заряда.

– Может, мне это почудилось от отчаяния? – вслух попыталась убедить себя, хотя голос звучал не так уверенно, как хотелось бы. Я встряхнула руками, затем не в меру сильно тряхнула головой, как будто на секунду могла выкинуть все эти бессмысленные мысли из головы. Святой Корбо, ну что за бред?! Потом с глупым видом попрыгала на месте, надеясь прогнать наваждение.

Всё равно не помогло. Несмотря на позднюю ночь, я всё-таки решила не торопиться домой. Выбрала самый длинный путь, чтобы успеть выкинуть из головы все сомнения и неясности.

Стук каблуков о камни – ровный и размеренный, как если бы сама ночь считала секунды вместе со мной. Я тащилась по пустынной улице, пытаясь заглушить мысли этим монотонным ритмом. Каждый шаг отзывался гулким эхом, и постепенно сердце начало подстраиваться под него, следуя размеренному темпу. Я замедлила шаги, надеясь обмануть собственное нутро, обмануть эти дурацкие чувства, что не давали покоя. И к удивлению, это сработало.

И всё бы ничего, если бы не странное ощущение…

Словно за мной кто-то наблюдает. Не просто краем глаза – а с интересом. С таким, каким обычно смотрят на чучело в поле перед тем, как спросить: «А оно живое?»

Я обернулась, настороженно осмотрелась. Никого. Главное – не накручивать себя. Чего ты, Софи? Всё хорошо. Всё под контролем. Но всё-таки, может, стоит выбрать более людную дорогу? Через храм Света, к площади Зельеваров, а там уже домой по набережной. Хотя, какие люди? Ночь на дворе, да ещё и после фестиваля. Все либо дома, либо в запое.

Без паники.

Завидев величественный бело-золотой купол храма Света, я, всё же решив прислушаться к внутреннему голосу, свернула в его сторону.

Снова стук моих каблуков. Он сливался с моим же дыханием, которое, вопреки воле, становилось всё учащённее. Я шла не просто быстро – почти бежала. Наверное, стоило бы и вовсе рвануть. Но вот не хотелось выглядеть сумасшедшей, пугающейся собственных шагов. Хотя если здесь никого нет, то и никто не подумает. А если всё-таки есть кто-то – какой-нибудь похититель, например? – то, может, стоило бы рвануть? Софи, ты определённо очень странная.

Не показалось. Эхо. И это не я.

Стук. Ещё один. Кто-то идёт следом.

Слишком много мыслей, Софи.

Беги!

И я помчалась, что есть силы. К счастью, храм Жизни уже был за поворотом, и вот, завернув за угол, я подбежала к нему. Обернувшись, поняла, что за мной спокойно шли двое хранителей, беседуя о чём-то между собой. На них была светлая одежда – очевидно, служат в этом храме, к которому я так поспешно направлялась. Дела до меня им не было.

Но чутьё твердило об обратном. Я всегда верила своей интуиции – в её способность быть верным ориентиром. Как и любой другой дар, она требует постоянной тренировки и внимания, чтобы не утратить силу и не стать бесполезной. Как Рене готовит своё тело к Ори, прыгая по крышам Луариона, так и я поддерживаю в тонусе свою интуицию, давая ей шанс проявляться. И вот сейчас, несмотря на то, что всё выглядело безобидно, я знала: лёгкое волнение неспроста закралось в душу.

Я обогнула, храм, окружённый древними деревьями, чьи ветви тянулись к небу, как стражи, охраняющие святое место от мира. Зелёные лозы обвивали белоснежные стены, охватывая витражи, будто сама природа стремилась прикоснуться к этому святилищу. Вскоре я оказалась на площади Зельеваров, где ночная тишина была прервана лишь моими шагами по вымощенному камню.

Но тревога всё равно не отпускала меня. Это зловредное шестое чувство, словно навязчивый шёпот, твердило, что что-то не так. Казалось, кто-то невидимый дышит мне в спину, но как ни оборачивалась – никого. Может, это духи издеваются, кто знает. Хотя, конечно, их не существует… но ночью, среди этих теней и шорохов, не стыдно и поверить.

Я шла медленно, почти скользя по краю площади, надеясь, что даже ветер меня не заметит. Тусклый свет фонарей выхватывал из мрака тела пьяных гуляк, безжизненно растянувшихся по тротуару. Отвратительно. Спят, как мёртвые. Теперь помимо стука моих каблуков и прерывистого дыхания, мешался ещё и периодический храп. И несмотря на то что пьянчугам было глубоко плевать на всё вокруг, я пыталась держаться подальше от них. Не хватало, чтобы кто-то, сонно щурясь, решил, что я часть их позднего веселья.

И всё-таки ночь – это не время для неспешных прогулок, особенно для молодой мадемуазель с фантазией, скачущей, как бешеный конь. В каждом шорохе уже не мышь мерещится, а минимум разбойник с мешком, в который удобно умещаются хрупкие девицы. Вот зря я не прихватила пару инструментов доктора Леклера. Хоть бы какой крюк в карман засунула – вполне сгодился бы для самозащиты… или хотя бы для создания у нападающего комплекса неполноценности.

Но самое странное – раньше мне как-то спокойнее ночи казались. Забирать отца из таверны никогда не было проблемой. Таскать его пьяного через Восточные Доки и вовсе норма. А сейчас – будто на мне табличка висит: «Беспомощна, пуглива, свободна для похищений». И пусть даже не все преступники читать умеют, по мне сейчас всё видно и без этого с пол-оборота.

Вдруг – хвать! – кто-то вцепился в меня и дёрнул в ближайшую тёмную щель между домами. Всё случилось так быстро, что я даже не успела как следует испугаться – просто влепилась спиной в холодную каменную стену и попыталась вдохнуть, но не вышло: рот тут же прикрыла чужая ладонь. Грубая, натруженная, в обрезанных перчатках, пахнущих кожей, потом и неприятностями.

Крик застрял в горле, как кость от рыбы, и я едва не подавилась собственным испугом. А перед глазами возникла высоченная, мрачная и злая фигура. Чёрные волосы, глаза – словно сейчас из них вылетит проклятье, а лицо такое, будто я только что наспех утащила его последнюю лепёшку вместе с честью семьи. Смотрит так, словно думает не «что с ней делать», а «в каком порядке оторвать части тела и куда их разложить».

Дёрнулась – рефлекс! – но хватка была такая, что могла бы удержать акулу в припадке. Попыталась всадить коленом туда, где даже рыцарям не хочется получать, но он только фыркнул и пригвоздил меня к стене сильнее. Камни были ледяные и, к великой грусти моего затылка, очень твёрдые.

Я извивалась, как свежепойманная щука в руках рыбака, лихорадочно пытаясь нащупать у напавшего хоть какое-нибудь слабое место – колено, печень, совесть, в конце концов. Но нет, гадина оказался крепким, как забор у королевского склада. Чем больше я толкалась, тем сильнее становилась его хватка.

Рука по-прежнему плотно закрывала мне рот, не оставляя ни малейшего шанса выкрикнуть хоть полслова, не говоря уже о какой-нибудь молитве, чтобы небеса растрогались и шарахнули молнией по башке этого мерзавца. Вот только мне оставалось только упираться всеми конечностями в его грудь и не дать ему окончательно размазать меня по стенке.

И почему сегодня так сложно добраться до дома, налить себе травяного отвара и не думать о жизни? А теперь вот приходится думать. Активно. О смысле жизни, о своей судьбе и особенно о том, как бы не стать пунцовой кляксой на утренней мостовой.

Дыхание стало рваным и нервным, а в глазах, к моему величайшему неудовольствию, защипали предательские слёзы. И сквозь мутную пелену я пыталась разглядеть его лицо – взором молить о пощаде, вдруг в душе этого жестокого человека осталась капля жалости. Хоть капелюшечка. Но выражение у него было такое, что даже городской палач рядом с ним показался бы нежным и задумчивым философом.

Вот и всё, Софи. Никогда прежде я не чувствовала себя такой жалкой, такой беспомощной… и такой разозлённой от этой беспомощности.

Что? Что он сказал? Его губы точно шевелились, но слова до меня не долетели. Тишина. Совсем. Только звук моего собственного дыхания, которое несло в себе панический страх и стук сердца, готовое вырваться из груди и удрать в одиночку.

Я не желала принимать реальность. Бежать, искать способ вырваться из хватки. Но с каждой неудачной попыткой силы покидали меня, а слёзы прибывали, превращаясь в водопад отчаяния. Я всхлипывала и хрипела, мучаясь от невозможности дышать.

– Прекрати рыдать, – бросил он и грубо встряхнул меня за плечи свободной рукой. – У тебя магия, да?

Моё тело вздрогнуло, а мысли пронеслись со скоростью молнии. Что он сказал? Магия?

Я старалась не шевелиться, делая вид, что я – часть этой стены. Что меня здесь нет. Что вообще ничего нет. Только я и сон. Да, сон! Бывают же такие кошмары, в которых всё настолько реально, что трудно понять, где конец и начало. Но осознав, что это сон, можно легко проснуться и не мучиться. Я осознала! Это сон!

Плечи всё равно дрожали несмотря на все мои усилия, как будто я оказалась на улице в ледяную зиму, а на мне только ночнушка. Безумец! Он просто безумец! Его ярко-голубые глаза, полные ярости и презрения, уже врезались в память, обещая преследовать меня в кошмарах.

– Если они тебя найдут, тебе конец, – произнёс он, голос твёрдый и уверенный, как камень. Конец? А он что, не конец? Мне позволили повернуть голову, и я увидела, на кого указал мужчина – те самые хранители, что следовали за мной в храм Света. И вот они, видимо, прошли мимо… прямо за мной.

– Поверь, я сейчас единственный, кто на твоей стороне, – продолжил он. – Так что заткнись, успокойся, и мы уходим отсюда.

На моей стороне?! Пардон. На какой моей стороне?! Я чуть не рассмеялась от злости. Это что, какой-то жестокий розыгрыш? Я ждала, что вот-вот из-за угла выйдет парочка юнцов и скажут, что это всё просто так – для веселья, в честь ушедшего фестиваля. А я тут же оттаскаю их за уши и сдам страже!

Этого не произошло. Но когда шаги хранителей стихли вдалеке, хватка незнакомца немного ослабла. Я почувствовала, что это мой шанс, и резко вонзила зубы в его руку, которая держала меня. Он дёрнулся, зарычал от боли, а я, воспользовавшись моментом, вырвалась из его хватки. Нельзя терять времени. Отшатнулась, но не побежала сразу. Вспомнив уроки Рене, я замахнулась и пнула его под колено – достаточно сильно, чтобы заставить его потерять равновесие.

И только тогда, не теряя ни секунды, рванула из переулка на площадь.

Тук-тук. Получилось!

Тук-тук. Бежать!

Тук-тук. Не оборачиваться! Спасаться!

Тук-тук. Он позволил мне уйти?.. Это какой-то план?

Тук-тук. Бежать.

Мои шаги гремели по каменным плитам, а воздух обжигал лицо. Я не знала, куда бегу, но чувствовала, что должна удрать как можно дальше.

Проклятье! Как я вляпалась в это? Как в плесень и тину! Как в грязь болотную! Как в разлагающееся драконье дерьмо! Злосчастные боги, почему я?

Я взглянула через плечо, сквозь туман паники, и увидела его глаза на противоположной стороне площади – яркие, как море при лунном свете переливается оттенками голубого. Если бы не этот цвет, он бы легко растворился в ночной тьме. Чёрные волосы, чёрная одежда… только глаза. Они сверкают, но не движутся. Следят за мной, словно призраки, оставленные в темноте.

Не гонится… Почему?

Каждая обострённая мысль, каждое движение, каждый звук – предвестники чего-то большего, гораздо более страшного, чем я могла представить. Я вспомнила новости о похищениях, и ноги стали ещё сильнее, ещё быстрее. Моё сердце стучало, как молот по железу. Святой Корбо, со мной могло произойти что угодно! Почему я не подумала об этом раньше? Хранители шли за мной, чтобы я не попала в руки похитителя? Но куда они тогда делись?

Тук-тук. Бежать. Тук-тук. Бежать.

В голове всё плыло, как в густом тумане, а его глаза – яркие и пронизывающие – не отпускали меня, преследуя на каждом шагу. Я видела их везде: вместо луны в небе, вместо мерцания огней фонарей, вместо отражений на морской глади. Их свет жёстко врезался в память, заставляя забыть всё, что было до него.

Когда я, наконец, оказалась у порога дома, сердце билось так, будто пыталось вырваться из клетки, под названием моя грудь, и помчаться в другую сторону. Оглядевшись, я пыталась обнаружить хоть малейший след слежки, но, кроме пустых улиц, не было ничего. Никаких чужих глаз, ни одного подозрительного движения. Тишина окутала пространство. А значит, я, возможно, и спасена.

Дрожащими руками я открыла дверь и ввалилась внутрь, пытаясь убедить себя, что всё это просто жуткий сон.

Глава 9 Тени магии

– Ужас какой! – возмутилась Рене, всплеснув руками так, будто собиралась развеять этим жестом весь кошмар произошедшего. – Кто бы мог подумать! Он напал, потому что решил, будто у тебя магия? Святой Корбо, храни нас от дураков… Хорошо хоть жива осталась. Безумец, не иначе. С чего он вообще это взял?

– Не сказать, чтоб совсем без причины… – выдохнула я, поёживаясь от воспоминаний. До сих пор не верилось, что я нахожусь дома, а не в каком-нибудь тёмном переулке в обнимку с паникой. – Может, у меня и правда голова пошла кругом, может, просто измоталась… Да и сама по себе пересадка сердца – это уже безумие, согласись. Честно, мне всё ещё кажется, что эта ночь была сном.

– Но?.. – Рене подалась вперёд, как торговка на ярмарке, почуявшая, что кто-то рядом сказал «золото».

– Но… похоже, я и впрямь использовала магию. На операции. – Голос мой звучал неуверенно даже для самой себя.

Рене прищурилась и смерила меня взглядом, как будто я только что сообщила, что умею разговаривать с камнями и выхожу замуж за дракона.

– Не смотри ты так, я же не утверждаю, – поспешила я оправдаться. – Всё произошло… быстро. Смутно. Но тогда, когда я взяла иглу и приблизилась к сердцу шевалье, я отчётливо почувствовала – молния. И она стрельнула. Мгновение, но было. И в моменте я была уверена, что вышла она из моих рук. А теперь… всё перемешалось. Операция, нападение, магия… Всё как в дурном сне. Будто задремала где-то на лавке по пути в госпиталь, и приснилась мне небылица.

Я раскачивалась на старом скрипучем стуле, будто проверяла: выдержит ли бедолага весь груз моих тревог или рухнет подо мной, как моя уверенность в здравом уме происходящего. Ножки жалобно скрипели, но я не унималась – выливала из себя всё, что накипело за эту проклятую ночь: страх, изумление, паника, восторг и ведро ужаса. Рассказ тёк изо рта горной рекой в непогоду, а каждое воспоминание всплывало в голове, как утопленник – неожиданно. Рене слушала, а я… едва не поседела второй раз.

Мы сидели за столом у камина, погруженные в мягкий, как облако, аромат заваренной ромашки. Он медленно расплывался вокруг, успокаивая мысли и отгоняя тени напряжения. Повсюду раскинулись карты, разбросанные, словно кусочки сложной мозаики: леса, озёра, поля, горы… Этот лоскутный мир вызывал у меня стойкое ощущение головной боли.

Когда я вошла в гостинную, Рене уже вовсю корпела над этим бумажным безумием, хмурясь и бормоча что-то себе под нос. Выглядела так, будто собралась лично ступить во все неизведанные земли, не вставая со слула. Сколько су она отдала за этот балаган на столе, я предпочла не знать. Нервы мои мне дороже.

Левый бок начал припекать от жара камина. Ну вот зачем Рене развела огонь? Лето же! На дворе жарче, чем в кузнице в разгар дня. Дышать и так тяжело, а тут ещё эта добровольная жаровня. Хотя… стоп. Это же я сама попросила ромашку. Для успокоения. Для нервов.

Глаза приклеились к пляшущим языкам пламени. Они играли в свои огненные догонялки, переплетались и обтекали котелок. Весь мир замолк, и оставался только этот уютный момент: камин, тихий потрескивающий огонь, сестра, пар из чашки и старый портрет на стене. Вот оно, настоящее ощущение дома.

– Софи, ты сейчас серьёзно? – голос Рене стал вдруг совсем нешуточным, а в глазах вспыхнуло тревожное пламя. Такое у неё бывало разве что в двух случаях: если речь шла о потерянном кошельке… или о последнем пирожке, который оказался не в её желудке. – Магия у тебя, говоришь? С неба свалилась? Да если бы ты родилась с даром, родители бы ещё в детстве заметили. А тут – взрослая мадемуазель, и молнии из пальцев… Смахивает на бред пьяной знахарки, которой вместо настоя полыни налили пива. – Она прикусила губу – верный признак того, что в голове у неё заскрипел какой-то механизм. – Я не говорю, что не верю, но… может, ты перед этой своей операцией чего не того выпила?

– Выпила, – хмыкнула я. – Вместе с тобой, между прочим.

– Ага. Только я не припомню, чтобы у меня молнии в ладонях забегали. – Рене сложила руки на груди и выразительно на меня уставилась. – Так что объяснение, по-моему, нужно искать глубже.

– Я старалась, правда. Думала – ну испугалась, ну напридумывала себе в полусознании. Может, напряжение, усталость, может, просто крыша съехала, – я устало провела рукой по лицу. – Но чем больше вспоминаю, чем чаще проговариваю вслух… тем отчётливее вижу, как из пальцев вырвалась молния. И как она побежала по игле. Прямо к сердцу шевалье.

В груди сжалось.

– Я боюсь, Рене. Не знаю, что это было. Но хуже всего – что, если это снова повторится? А если разряд будет сильнее? И я не смогу его остановить?

Рене какое-то время вглядывалась в моё лицо, будто искала там следы безумия или хотя бы признаков остаточного здравомыслия. Потом вздохнула, как трактирщик перед визитом пьяного барда, и подалась ещё ближе.

– Ладно, для начала – не паникуй. Может, и правда воображение. Оно, не отрицай, у тебя бурное.

Что тут отрицать? Так оно и есть.

– А теперь вставай давай, – решительно заявила сестра.

– Что?

Я возмущённо приподняла брови.

– Вставай, говорю! – Рене за мгновение вскочила с места и, не дождавшись моего ответа, дернула меня за локоть, явно намереваясь поднять меня силой, если потребуется.

Сейчас я метала молнии исключительно глазами и в сторону сестры, да так, чтобы она поняла: не в том я настроении, чтобы выполнять её прихоти. А по её виду было ясно – пакость задумала, не иначе.

– Вставай, – протянула сестра, с силой стягивая меня со стула. Я поддалась. Физически Рене всегда была сильнее, ловчее и выносливее, что уж тут скрывать. – А теперь давай, стрельни молнией. Запусти! Подмигни! Что ты там сделала? В общем, что угодно!

Повисло молчание. Я смотрела на неё с таким выражением, что, наверное, в других обстоятельствах она бы подумала дважды, прежде чем что-то требовать.

– Что не так? Я же не на дракона тебя прошу идти с одним ножичком в руках. Пробуй! – с этими словами Рене чуть ли не подскочила в своем энтузиазме.

– Рене, я боюсь тебя ранить! – выдохнула я, отступая на шаг и вцепившись носом в воздух, будто он мог защитить меня изнутри от бурной инициативы.

– Ха! Смешная! – фыркнула сестра, закатив глаза так выразительно, что мне послышался их скрип по векам. – Во время операции, по твоим словам, ты еле пшикнула магией. А теперь, уставшая, как после трёхдневной рыбалки с тупым крючком и в дождь, рассчитываешь на магический фейерверк? Это если магия вообще была. А если была – не факт, что твоя. Так что давай, волшебница недоваренная, вперёд, удиви меня!