И пусть мир горит

В день второй проповеди Ремесленник вдруг почувствовал чудесный прилив сил. Он сбился посреди фразы и на миг потерял зрение, как в те самые моменты, когда дар его достигал особой высоты и выходил из-под контроля. Ещё никогда в жизни юноша не хотел так быстро прервать поток драгоценных фраз и бежать, бежать куда глаза глядят. Едва закончилась служба, и паства перестала сыпать вопросами о новом господине, он покинул ратушу и поспешил к городским воротам.

Улицы опустевшего Гурима, палисадники и площадки перед мастерскими были грязны и захламлены; у выживших хватало забот помимо наведения порядка. Рабочих рук едва хватало, чтобы закапывать пепел и обугленные останки погибших от поветрия. Копали женщины и дети. Мужчины, что были способны держать оружие, под руководством верных вышли встречать продовольственные обозы из Хельта. Юджен надеялся, что вместе с товарами в городе появятся новые люди. До него дошла информация, что первые части армии лже-короля уже направлены в болотный край. Шансов, что солдаты дойдут до города, было достаточно, пусть даже верные из Анры и Рига обещали сделать всё возможное, чтобы задержать её и знатно потрепать силами Чёрных чудес. Гуримцы и те, кто останется им править, должны были быть готовы отразить натиск Фредерада.

Юноша отбросил беспокойные мысли и объял вниманием собственные чувства и переживания. Они были куда важнее, да и как могло быть иначе?! Он – вместилище божественного дара. Он – Костяной Ремесленник, и стоит больше любого отряда, любого города. Будучи языком бога среди смертных, его зазубренным клинком, что терзает наследие Порядка, Юджен обязан был себя беречь. Иначе пара-тройка битв, и он усохнет подобно Хорасу, а дар обратится кандалами для спасителя.

Он прошёл мимо преданных ему наёмников и двинулся в сторону чащи, противоположной той, где был вскрыт могильник гуримской язвы. Земля под ногами была покрыта лоскутным одеялом из редких золотых листьев и подёрнутых гнильцой папоротников и хвощей, что больше не зеленили мрачный хвойный лес, но лишь добавляли ему бурых, увядающих красок. Осень в топях была скупа на оттенки, лишь ягоды боярышника да рябины цепляли глаз чем-то отличным от коричнево-зелёной пучины, что покрывала весь север вплоть до серых скал Коргарской гряды. Юджен шагал, мечась беспокойным взглядом по кустам, и всё искал укромное место, где смог бы проверить свою догадку. Взгляд зацепился за что-то золотисто-оранжевое, непростительно яркое. То были заросли невысокого кустарника; стебли их украшали высохшие коробочки с барахтающимися внутри янтарными ягодами. Земляная клюква, кажется… Хм, это растение называли как-то иначе, он точно слышал.

«Физалис», – вспомнил юноша, и голос Целителя последним прощанием прозвучал в его голове.

Да, его звали физалисом. Растение это встречалось во многих огородиках Рига. Оно давало малочисленные, но вкусные плоды, которые дети любили за сладость, а взрослые почитали как символ души. Души, что со смертью высвобождается из «оков» тела подобно золотистой ягоде, которая выпадает из коробочки, тронутой тленом. Почти красивым показалось Ремесленнику то, что земляная клюква плодоносила и здесь, в месте, где совсем недавно оборвались более четырех тысяч жизней. Четыре тысячи и одна особенная: жизнь одарённого Хораса из рода ис-Гирд.

Целитель знал много о травах, из которых умел делать как яды, так и лекарства. Юдженово ремесло другого сорта. Он отмахнулся от воспоминания, и тут внутри что-то царапнуло, да так сильно, что юноша согнулся от боли. Так, так, спокойно. Надо найти кости.

Через несколько нестройных ударов сердца он почувствовал, как что-то движется к нему, окружает со всех сторон. Шорох опада и листьев земляной клюквы выдал присутствие материала, его стремительное приближение. Юджен лишь представил то, что вот-вот выйдет на свет, и вмиг оказался окруженным останками. Ради него – ради воли, что жила в нём – из земли поднялись останки десятков существ. Кости были свежие и старые, крепкие и хрупкие, многие носили на себе следы зубов и глубокие зарубки от мечей или топоров. Материал складывался в зверей, подобия человеческих скелетов и в неподдающихся описанию тварей, раз за разом меняющих форму и размеры. Чаща заполнилась шорохами, скрежетом и острыми резкими звукам, не поддающимися описанию и коловшими уши. Юноша упал на колени и выпустил из тела новую волну дара. Он тут же почувствовал облегчение, наблюдая, как редеют крошечные конструкты и как из их частиц вырастают фигуры выше, плотнее и массивнее. Шестиногие якулы с черепами на каждом суставе сменялись фигурами крылатых лосей и медведей, человеческие останки срастались и разделялись, производя невиданных монстров. Ремесленник почувствовал облегчение много позже. В тот же миг кости опали, будто куколки, срезанные с ваги одним резким ударом косы.

Юджен опустил плечи и рухнул на землю. Полы плаща распахнулись, пустив под рясу опасный осенний ветер, но юноше было плевать. Он пил воздух жадными глотками, а напряжённые пальцы цеплялись за воротник, тянули и рвали. Тело всё ещё разрывало на части, и он догадывался – нет, точно знал – от чего. Сейчас он избавлялся, отплевывался от чужого дара, который увидел случайно и принял в себя так неосмотрительно, так жадно. Проповедник обхватил себя руками и до колик сжал бока. Он был готов молить о прощении, рыдать, каяться, вот только не перед кем было. Страшно! Юджену стало страшно, что не услышит слова бога, сколько бы не резал руку и сколько бы жертв не принес.

«Страх – это моё оружие», – напомнил он себе и перевернулся на спину. – «Моё жало и мой яд. Я не могу умереть от собственной отравы».

Волчье ребро прыгнуло в руку и тут же треснуло, разошлось на две части. Одну он отшвырнул в кусты, второй распорол рукав вместе с кожей и податливой плотью. В мозгу разорвалась боль, но он резанул ещё раз и воздел руку над лицом и прочитал ритуальную молитву. На веки упало несколько капель, остальное впитала в себя ткань, и всё же этого оказалось достаточно.

«Ну давай. Кайся», – заветный голос проник в мозг подобно хмельному дурману. – «Живее. У меня нет времени слушать нытье завистливого мальчишки».

– Прости, господин, прошу, – простонал Юджен и скривился, сдерживая улыбку. – Зависть тут не при чём, я просто…

«Хотел проверить вместо того, чтобы просто верить? Хорош проповедник».

– И сказано было: гордыня либо возвысит, либо погубит, – он прикрыл глаза и затараторил. – Если угодно, я приму страшнейшую из кар, но молю, умоляю!.. Не надо. Я не могу уйти. Не сейчас. Не могу…

«Что ты не можешь?»

– Не могу обречь на страдания тебя, господин, – улыбка на его лице треснула и растянулась от уха до уха. – Я знаю, чем станет для тебя моя смерть. Потому прошу, позволь продолжить служение. Отдаю всего себя, душу и тело, дар, помыслы и обретённое знание во имя общей цели. Во мне нет желания сильнее, чем выжечь мир и приблизить твоё возвращение.

«Есть», – кажется, спаситель засмеялся.

Они оба смеялись, бог – отрывисто и жестоко, Юджен – радостно как ребёнок.

«Я мог бы покарать тебя за дерзость, мальчишка. Мог бы, да не хочу, ибо в своеволии сила. В тебе помимо зависти, гордыни и эгоцентризма видны и другие полезные мне качества. Ты полон амбиций, Ремесленник, и, несмотря на это, верен мне безусловно. Несмотря на возраст, ты умён и осмотрителен, вот только зачастую сначала действуешь, а потом обдумываешь последствия своих поступков. Это, кстати, роднит вас со старой подопечной. Помнишь Грэй?»

Юджен сперва возмутился, но подавил обиженный окрик; слышать неприятную правду бывает полезно.

– Потому-то ты велел вести ифритку именно мне?

Бог не ответил. Он молчал какое-то время, и Юджен беспокойно заметался на месте. Он вдруг ощутил объятия сырой земли, и тело прошиб озноб. Ремесленник подскочил и укутался в плащ, зацепив при этом разодранную руку, и тихонько вскрикнул; кровь пропитала рукав насквозь, ряса с левой стороны стала влажной. Юноша прошёлся взад-вперёд, мелко дрожа от холода и нервного возбуждения, и наконец-то вновь услышал незримого собеседника.

«Я хочу знать, верный, как ты обрёл это знание».

Юджен был рад похвастать пытливостью и умом. Он поведал, как долго развивал костяной дар и как в один прекрасный день заметил некую странность: чем сильнее становился, тем тише звучали речи бога, а тело начинало страдать и болеть. Юноша рассказал, как узнавал больше о магии Хораса или Оммы и наблюдал, как те, будучи намного старше его и в разы опытнее, рано или поздно оказывались лишены связи со спасителем. Страшнейшие из хтонических ритуалов наподобие того, что они с Волчицей сотворили в Хельте, могли даровать им лишь редкие откровения. Юджен же, получивший дар относительно недавно, слышал приказы явственно и часто. Потому-то поначалу он возомнил себя более достойным, чем старшие соратники, и не только убедил себя в собственной избранности, но смог внушить эту идею многим другим верным. Даже одарённым! Та же тупица Омма верила ему безоговорочно и чуть ли не боготворила, в то время так сам проповедник завидовал женщине чёрной завистью.

Они с Жёлтой Волчицей пересекались и до начала Второго мятежа, и юноша с зубовным скрежетом наблюдал, как растёт её стая, как ловко она управляет зверями, пусть и сама становится всё меньше похожей на человека. Юджен думал, что дело в нём, и тренировал дар до потери сознания, до кровавой пены на губах, до крика и визга, и спустя долгое время заметил существенный прогресс. А вместе с прогрессом пришло горькое понимание: он не был особенным. Просто слабым и глупым юнцом. Теперь же Ремесленник поравнялся с теми, на кого смотрел свысока: на одарённых, что переставали слышать волю Разрушения.

Юджен никому не говорил о своих догадках, но возжелал сделать знания новым оружием. Он пестовал восхищение в глазах Хораса или Оммы, не говоря уже о рядовых верных, и одновременно поглощал всё, что касалось раннего богословия. Стремился изучить все книги и свитки, которые даже косвенно касались времен расцвета Сильных. Он стремился понять, как старые боги получили могущество. Юджен читал догмы жрецов, учения последователей Разрушения и даже самые смелые труды женщин-теологов из Империи. Ум его зацепился за описания Чёрного бога на пике могущества. Некоторые мудрецы осмелились записать знания, передаваемые служителями Сильных из уст в уста. Рисуя образ предателя самыми страшными красками, они описывали бога как монстра, раздираемого на части собственной силой, и потому испытывающего страшные муки. Юджен задумался: не оттого ли ушли Порядок, Зрелость и Юность, что терпели те же тяготы? Не терзала ли их мощь природы, мощь хаоса, что они запечатали в своих душах и телах?

А потом ему рассказали о наследниках. О простых людях, в которых поколение за поколением возрождалась воля троих. Сила, которая много веков назад обрекла спасителя на вечное заточение в смертном теле. Неизвестно, как выбрался этот проклятый человек из бездны под Коргаром. Непонятно, как смог он выдержать муку противоестественного могущества на протяжении многих веков. Юджен верил, что Разрушение выстоял лишь благодаря невероятной воле. Он спустился на равнину и нашёл первых последователей, которым – как Ремесленнику, Целителю и многим другим – научился передавать часть своей силы. Так бог одним ударом зарубил двух волков: начал собирать армию и сбросил часть проклятого бремени.

Юноша умозаключил: если бы тогда божество не разделило волю со смертными, то его бы попросту разорвало, стёрло с лица континента и уничтожило, а всесильное бремя вернулось в недра природы.

«Ты прав. Так и было», – проскрежетал спаситель. Юджену пришёлся по нраву его тон: милостивый, с нотками гордости. – «И ты жил с этой догадкой, пока не?..»

– Пока мы не разыскали наследников, – ответил проповедник.

Изо рта его вырвалось облачко пара. Становилось всё холоднее, небо над острыми пиками сосен затянуло стальными тучами. Вот-вот должен был начаться очередной ливень. Над чащей пролетела стая ворон; птицы спешили укрыться от непогоды. Вот бы и Юджену укрыться! Плащ не спасал от озноба, тело теряло кровь и слабело. Страшно хотелось пить.

– Мне повезло. Долгожданная встреча воплощений произошло на моём веку, – выпалил он и зашагал округ поляны физалисов, пытаясь хоть немного согреться. – Раньше всех троих никак не получалось собрать воедино, уж больно яростно они тому противились.

Как-то раз проповедник проснулся от кошмара. Ему снилось, что Разрушение пал от рук Грэй. Она стояла над телом, окутанным антрацитовой дымкой, и хохотала. Глаз девушки сверкал жёлтыми искрами, рот и ноздри неспешно, струйка за струйкой втягивали в себя то, что осталось от бога. То нечто было густым, как туман и плотным как кисель. Вдруг воительница обернулась и посмотрела на него. Глаза ослепил ярко-зелёный ореол, и Юджена вышвырнуло в реальность. От испуга он едва не упал с кровати.

«Дар явил тебе отголосок моего воспоминания», – медленно проговорил бог. – «Подобный туман я видел над трупом дурочки Марны».

– Леди Марны из Западной башни, – протянул юноша. – То была сила божества, что высвободилась из уз смертного тела. Всё так?

«Да. В день, когда умерла дева-рыцарь, я смог поглотить часть силы Зрелости и стал цельнее. Свободнее от оков барьера».

– Могу спросить, господин? – спросил Юджен и, приняв тишину за знак согласия, продолжил. – В тот раз ты лично присутствовал при гибели воплощения Смерти. Говорят, тогда же ты и научился поднимать мёртвых. Это правда?

На виске забилась жилка. В носу защекотало, и юноша сиротливо шмыгнул носом.

«Да. Но знай: лишь толика её силы подчинилась мне в тот день. Большая часть воли сестры ушла, чтобы возродиться в новом поколении. Что ж, ты вновь удивил меня, сын. Разделил со мной воспоминание и научился видеть силу хаоса. Немногие доходят до таких высот».

– Большая честь слышать это, господин! Вот только сон лишь вдохновил меня задать вопрос, а ответ подарил Целитель.

Он описал владыке смолянистый туман, который видел над телом Хораса. Рассказал, как по наитию потянулся к нему и вдохнул, и что произошло позже, что привело его в чащу и заставило растратиться попусту, лишь бы вернуть власть над собственным телом.

«Интересный опыт, завистливый мальчик», – хохот ударил по уху, будто молот по наковальне, и Ремесленник припал на колено. – «Амбиции. Каковы амбиции! Конечно же, удержать поглощённую силу ты не смог. Простой смертный не властен над божественными материями».

– В начале истории вы были смертным.

Что он ответит на это? Простит ли господин подобную наглость? Юджен вытянулся, как любопытный хорёк, и услышал долгожданное:

«И тут ты прав. Что ж, поздравляю: ты знаешь о мире больше, чем короли и жрецы. Понимаешь путь Сильного. Я доволен, что смог взрастить такого последователя».

– Благодарю, о, благодарю! – юноша упал на колени и зарылся челом в сухие стебли земляной клюквы.

«На сегодня довольно научения, сын. Впереди много работы. Овцы идут на заклание, и вскоре мощь природы, собранная у её скалистой сердцевины, будет поглощена мной. И тогда всё начнётся. Ремесленник, ты всё так же жаждешь привнести в мир Разрушение?»

– Всем своим существом.

«Хорошо», – Разрушение замурчал подобно камышовой кошке. – «Тогда подготовь для меня благодатную почву. Ты и другие одарённые должны продолжать работу: выжигать корни правления старых богов, повергать королей и внушать народу истинное понимание о том, что есть грех и что есть благо».

– Мы созданы для этого, – откликнулся Юджен.

«Ты подготовишь Гурим к своему уходу и продолжишь вести народ исподволь, не как генерал, но как пастырь, что ведет отару к сочным и жирным лугам. Генерала же найдешь в станице Рябиновой, там, где проходил когда-то научение. После вашей встречи можно начать планировать поход на Риг. В этом городе встретятся эра лже-королей и моя эра. Эра силы и безграничной власти хаоса».

На этом разговор бога и его слуги был окончен. Вот только в мыслях Юджена, как и на языке, осталось странное послевкусие невысказанных слов: «Я хочу быть подле тебя, господин, когда всё закончится».

Скоро всё начнётся и закончится. Но что придётся сделать ради этого? Скольких хизарцев предать и положить на алтарь Разрушения, сколько крови пролить на землю, чтобы она прошла сквозь почву и напитала хтонические силы, что некогда бушевали на континенте?

Новое, смелое и жуткое предположение пронзило проповедника. Спаситель говорил, что хочет вернуть континент в первозданное лоно природы. Вернуть те времена, когда в сердцах людей царствовали искренние страсти и пороки, что заставляли их самосовершенствоваться вместо того, чтобы коченеть в клетях из догм и идиотских правил. Когда каждый, кто проявил невиданную волю и покорил силу древней магии, мог творить чудеса и… становился богом.Юджен осознал, что хотел бы стать одним из них. Одним из новых Сильных, что воцарятся на костях разрушенного миропорядка.

Он втянул голову в плечи и притих, но горделивые мысли остались без внимания свыше. Ремесленник не почувствовал облегчения, наоборот, на плечи будто легла тяжесть одной из коргарских скал. Юджен не посмеет посягнуть на господство спасителя. Но быть может, он проявит себя ещё ярче, и Разрушение сам подарит ему место в пантеоне нового мира.

Глава 12. Иса

Тропа в горы становилась всё у́же и круче, но что самое неприятное, меньше и меньше похожей на дорогу, проложенную человеком. Взрытая корнями пихт и лиственниц, заваленная покорёженными бурей ветвями, она будто предназначалась лишь для зверей, вёртких и быстрых. Исе и самой-то было трудно покорять подъём, не говоря уж о том, чтобы тянуть за собой упирающегося жеребца. В боку покалывало от непривычной нагрузки, ноги сбились, а дешёвые сапоги грозили вот-вот прийти в негодность. Как же хорошо, что ещё в Риге она умудрилась прихватить подбитую мехом замену!

Ночи становились длиннее. Путников одинаково страшили дневное спокойствие и шорохи ночи, зачастую приносившие за собой упругие шаги чудовищ. Их нападения стали рутиной, упражнением для Исы и муторной работой для окружавших её товарищей, но не могли замедлить продвижение отряда – в отличие от самой природы.

В один из непогожих дней, когда яростный ливень снова размыл тропу, и карабкаться наверх было попросту опасно, пришлось сделать незапланированную стоянку. Ренан с Лой стреножили коней и ушли на охоту. Рука одноухой срослась, хоть и навсегда потеряла былую подвижность: Блак постарался на славу. Несмотря на это, женщина старалась во всём быть полезной отряду и теперь уже не только сидела на часах, но и взяла на себя часть обязанностей Ренана по разделке пойманных зверей. Вот и на этот раз охотники вернулись с обильным «уловом». Лой несла на себе выпотрошенную косулю, а Ренан – лису. За ночь он успел снять с хищницы шкуру, выскоблил её, вымыл и присыпал драгоценной солью, что нашлась в поклаже вместе с остатками лекарственных трав. Результат своего труда он всучил Исе и, как бы та не отнекивалась, заставил пришить к вороту плаща.

– Она будет плохо пахнуть, – будто извиняясь, обронил он. – Но при этом греть.

Стало и правда теплее. Вечерами, когда кончик носа немел от холода так же сильно, как пальцы, девушка зарывалась лицом в лисью шубку и мысленно благодарила друга. Грэй шутила, что чародейка теперь укутана в огонёк – такой яркой и пушистой была шкура лисы. Иса улыбалась, но не переставала чувствовать вместе с признательностью некоторую неловкость. Она и рада была отплатить Ренану за доброту, но не понимала, как.

С самого начала похода верный рыцарь на белой кобыле всегда был рядом. Он будто всерьёз решил, что его долг – оберегать её, утешать, греть и развлекать. В нередких схватках с порождениями гор он не отходил от девушки и обеспечивал отменное прикрытие своими стрелами. Порой на привалах Иса буквально падала от усталости, и всё ради того, чтобы прийти в себя, наскоро подкрепиться пресным рагу или вялеными мясными полосками и встать в спарринг с джинном. Даже в эти моменты Ренан будто старался уберечь девушку от нагрузки, осаждал её упрямого, непреклонного наставника, не знающего усталости. Виленсиец то и дело вступал в перепалки с Грэй, которая настаивала на интенсивных тренировках, потому на привалах всегда было излишне шумно, а отношения между ним и ифриткой портились стремительнее, чем катящийся с горы камень.

Исе бы радоваться, греться в лучах заботы, вот только она никак не могла выбросить из головы навязчивую мысль: Ренан будто пытался занять чужое место.

Отряд провёл в пути уже больше пяти недель, и природа изменилась до неузнаваемости. В это время, разгар Золотого месяца, в лесах вокруг Борега всё горело от обилия золота и багрянца. Здесь же, в покрытых редкими хвойными деревьями горах, стало серо и пусто. Редкие лиственницы сбрасывали охристую хвою, трава мертвела и исчезала под слоем вымытой со склонов ярусов земли. Путники засыпали, просыпались и неизменно видели перед собой покрытые туманной дымкой чёрные стволы и тёмно-зелёные ветви, что не могли скрыть нависшую над горизонтом Дымящуюся скалу. Гора дремала в ожидании гостей, и знающих местность это радовало. Лой рассказала, что в прошлое её путешествие по Коргару скала сердилась: плевала в небо облаками пепла и газов, отчего воздух на лиги вокруг пропах нечистотами.

Живущие вблизи гор джинны верили, что горы Коргара дымились злобой предателя, а пепел и испарения, спускающиеся с его вершин, порождали мор и проклятия. Хизарка лишь посмеялась, услышав это: «Это лишь дым и пепел», – сказала она. – «На всё остальное воля Разрушения».

Конечно же, она понимала, что извержения могли бы затянуть восхождение. Могли. Но гора не желала прерывать свой сон ради горстки смертных.

– Сильные благоволят нашему отряду, – усмехнулся Ренан, склонившись над картой. – Если небо останется таким же ясным, а чудовища продолжат избегать встречи с храброй фрийской воительницей, мы сможем достигнуть яруса лысых скал к началу Сонного[1].

– Что такое «лысые скалы»? – спросила Иса, посматривая на Грэй.

Наёмница смолчала, не поддавшись на подначку. До чародейки донеслось лишь сопение да шорох камня о металл клинка.

– Ярусы Коргарской гряды, на которых не растут деревья.

– Особенно опасные, – добавила одноухая. – Чудовища там не живут: почти нечем питаться. Зато множатся чудеса другого порядка.

– Например? – спросил Танн.

– Зелёный туман. Мороки наяву и кошмарные сны. Нарастающий ужас, что выходит прямиком из подгорных глубин. Тишина и серость, в которых трудно ориентироваться.

– В прошлый раз мы маялись неделю, – ответил виленсиец. – Бывало, что отряды Преследователей управлялись за пару дней…– Скверно, – протянула Грэй и убрала точильный камень. – За сколько дней можно преодолеть этот отрезок пути и добраться до обелисков?

– А порой они плутали до самых снегопадов.

Все как один уставились на Лой, настолько зловеще прозвучали её слова. Ренан поёжился и продолжил:

– Считается, что скорость в пути – как и успешность экспедиции в целом – зависит от силы воли тех, кто решается достичь барьера. Не думаю, что нам стоит бояться, – уточнил он и посмотрел на Ису. – Сейчас я уверен почти во всех членах отряда.

– Почти?

– Да, госпожа Грэй, ты правильно услышала.

Та оскалилась, но вновь смолчала.

– Что с тобой, серокожая? – подивился виленсиец. – Ты сегодня какая-то вялая. Не заболела?

– Берегу силы. Нет желания растрачивать их на бойцовского петуха.

– Я чего-то не знаю? – чародейка насторожилась.

– Наша воительница предвкушает схватку, и не напрасно, – Лой потянулась и заёрзала, придвигаясь поближе к костру. – Сегодня «волчье полнолуние». Луна Золотого месяца вот-вот заполнится белым, и это будет последняя тёплая ночь в году. У нас на болотах есть поверье, что в это время волки воют на редкость тоскливо, ибо предчувствуют скорые заморозки, а потому наутро становятся особенно опасными: мстят за ушедшее тепло. В моей родной деревне с наступлением «волчьего полнолуния» люди больше суток старались не покидать жилищ.

– В ваших-то краях волков бояться, – буркнула ифритка.

– В наших краях, – невесело передразнила Лой. – Зачастую не только волки воют.

– А в горах от полнолуния прятаться-то некуда.

Замечание Исы осталось без ответа.

На часах остались Грэй и Ренан. Чародейке не нравился такой расклад: она переживала, что эти двое примутся собачиться и пропустят угрозу, но ошиблась. Ифритка подняла лагерь, как только услышала визгливый лай ящероподобных монстров. Отряд вскочил по тревоге, и началась изматывающая драка; маги и мечники встали плечом к плечу, чтобы отразить очередную атаку чудовищ. Иса жгла и колола льдом устало и безыскусно, задумываясь лишь о том, правильно ли использует дар: не сильно ли, не слабо, с какими мыслями и в какой форме. Грэй орала, чтобы девушка не поддавалась жалости, и подобно вихрю кромсала чешую и шерсть. Иса слушалась и била насмерть, вдохновлённая яростью подруги. Оторвавшись от очередного врага, Танн спрашивал про её кожу, и девушка приходила в себя, выдыхала раж и перенимала ледяной расчёт мужчины. Втроем они неплохо справлялись и, казалось, совсем перестали нуждаться в поддержке Ренана. Иса подметила это и вдруг почувствовала прилив неожиданной гордости за себя, за то, чего успела добиться под руководством новых приятелей. В ту ночь, ночь «волчьей луны», Иса вырвалась вперёд остальных и решилась на то, о чём они с наставником лишь теоретизировали – совместила в атаке обе стороны своего дара.