И пусть мир горит

– Ничего нового. Кажется, здесь мы больше ничего не найдём, – она прикрыла глаза и устало выдохнула. Сказала ещё что-то себе под нос, но так тихо, что он не расслышал.

Бормотание Фэйлин Вору показалось смятенным, и он насупился.

– Миледи?

– Сетую, что задержались в этой дыре, – повторила она и потянулась. – Ох, прости, ты же тут родился… Проходи, садись. Поговорим.

Блак развалился на стуле и вытянул ноги. Скорей бы снять сапоги. Он покосился на кипу распечатанных писем, что валялись в сургучном крошеве, и потянулся к одному из них. Пока он разворачивал пергамент, услышал от начальницы, что почтовая птица принесла известия от его Величества. Свершилось: он ввёл военное положение во всех центральных и северных провинциях Хизара. Из Крегена на восток, юго-запад, северо-запад и север поскакали глашатаи с вестями о Втором мятеже. Хизар собирал армию, и передовые её части уже шли маршем к Ригу – городу, который мог стать опорной точкой в борьбе с силами сектантов.

К моменту прибытия в Борег гонца благородная успела навести в городе порядок. Ну, по крайней мере Блаку она сказала именно так и знатно разозлилась, когда он счёл уместным сомневаться в её словах. Выслушав в свой адрес пару хлёстких матюков, а затем грамотную аргументацию, мужчине пришлось признать: Борег станет надёжным тылом для сил Фредерада. Всё-таки они оба приложили для этого немало усилий: при содействии градоначальника и капитана стражи усилили гарнизон за счёт ополчения, наладили дозоры и продавили обязательные досмотры простых граждан. Пока Фэйлин решала вопрос о комендантском часе, Блак несколько ночей кряду «прыгал» по улицам разных районов – от трущоб до зажиточных ремесленных уголков – и разыскивал сочувствующих культу Чёрного бога. Покойный Дален не лгал: в городе не осталось верных, нашлась лишь несколько человек, что помнили избегавших храма соседей.

– Как только закончу тут дела, поскачем до Анры, – проговорила благородная.

– Так точно.

– Как отреагируешь, если наткнёмся там на очередного твоего родича? – Фэйлин распахнула глаза и уставилась на него, как змея на амбарную крысу.

– Попрошу вас его убить, конечно же.

– Ну ты и язва!

– Каков вопрос – таков ответ, миледи, – буркнул он и опустил глаза на письмо, но услышал:

– Верни на место. Это письмо не для тебя. В отличие от этой бумаги…

Он принял из рук девушки пергамент, пробежался глазами. Резко втянул носом воздух. Затем неторопливо свернул и обратился к начальнице:

– Его величество не понимает истинной ценности пиромантки?

– В отличие от меня и Вэса Висариуса – нет. И знаешь, мне кажется, что не стоит лишний раз беспокоить монаршую персону неподтверждёнными сведениями. Согласен со мной? – Фэйлин поймала едва заметный кивок. – Конечно, согласен. Хоть и придержал догадки при себе из корыстных побуждений.

– Король заочно продал Марису восточному соседу, – проговорил Вор. – И думает, что тот вернёт её, как только покончит с остатками мора. Если покончит.

– Она может преуспеть, – протянула леди. – Но умереть, как предшественники. Помнишь, мы нашли чёрнопоклонническое толкование «Эпоса о Марджануре»? Тот унаследовал волю жизни и смерти, и, хоть был могуч и силён, не смог совладать с ней и погиб.

Блак скрипнул зубами. Король обещал ему защитить Ису, а сам при этом продал её Висариусу за каких-то жалких пятнадцать сотен конников. Защитник простого народа, мать его.

– Я долго думала и склонна не согласиться с решением государя. Разъясню тебе свою позицию: сто к одному, что сектанты правы. Наследники богов реальны, а ты живое тому подтверждение! Не спорю, ты принял в себя наследие криво, даже противоестественно, а вот Иса – нет. Она родилась вместилищем божественной силы, её реинкарнация, как говорят ифриты, – благородная щёлкнула ногтем по корешку книги. – Это делает чародейку важной фигурой в стратегической и политической игре. Понимаешь, как сильна станет сторона, притянувшая девчонку на свою сторону? Лидер, во всеуслышанье заявивший о божественной поддержке? Висариусам это точно не повредит.

– Это делает решение его Величества ещё более неосмотрительным, – осторожно сказал Вор.

– Глупым, я бы сказала. В любом случае торговля непойманной пташкой – не наше дело.

– Наше дело – её поймать, – буркнул Блак. – Я всё понял, миледи, нечего на меня так смотреть, – он стянул с рук перчатки и швырнул их на ларец. – Мятеж, ополчение, переговоры. Это всё замечательно, вот только не является основной целью работы нашей двойки. Оттуда ваши вопросы о личном, о даре?..

Фэйлин хлопнула ладонью по столу, и он осёкся. Посмотрел на благородную, в её стальные серые глаза, на ладонь, что плавно соскользнула со столешницы. Сколько же раз она слушала чужие разговоры, сидя в тени за спиной короля, что невольно переняла его манеру держаться?

– Молчи об этом: за умного сойдёшь.

Она встала, подошла к приземистому шкафу и достала бутыль с мутноватой жидкостью, а следом два пыльных бокала из толстого стекла. Протёрла их бархатным рукавом. Помучилась немного над бутылью, а затем повернулась вполоборота и тихо сказала:

– Так и будешь сидеть там, как говнюк, или поможешь даме открыть вино?

Блак закатил глаза и встал, чтобы выполнить просьбу. Когда он потянулся к бутыли, Фэйлин ловко перехватила его ладонь и поднесла к лицу; взгляд девушки пробежался по руническим татуировкам и задержался на паре глубоких белых шрамов.

– Какая дикая традиция – уродовать собственных детей во славу божества.

– Это не уродство, – отрезал Вор и высвободил ладонь. – Это часть научения, воспитания подростка в определённой традиции. Позвольте, мидели.

Он сорвал печать и, открыв бутыль, передал её обратно Фэйлин. Та разлила вино по бокалам; один поднесла Блаку, второй покачала в руке и отпила глоток.

– Когда верные режут руки, – продолжил Блак. – Они одновременно выражают преданность своему покровителю и приносят в жертву часть своей воли, силы и души. До прихода старых богов многие народы творили подобные ритуалы: орошали землю кровью, тем самым прося у неё всходов, защиты или помощи в освоении ремёсел. А ещё… Чем раньше начинаешь резать – тем быстрее привыкаешь к боли, а без неё в нашем деле никуда. Миледи, вы это зачем? – он указал на кубок.

– Хочу выпить с тобой, – ответила Фэйлин и пожала плечами. – Это же очевидно.

– Никогда раньше не пил с благородными, – Блак криво усмехнулся и салютовал ей. – Примите совет: хотите снизойти до простолюдина – позовите того в кабак.

Он осушил бокал несколькими глотками и шумно выдохнул. Пойло оказалось жёстче, чем он ожидал: из глаз брызнули слезинки, дыхание на миг спёрло. В горле булькнуло, и мужчина истово закашлялся. Фэйлин покачала головой и подскочила, чтобы стукнуть его по спине. Удар был сильный, Вор аж пошатнулся.

– А ты пошёл бы, если позвала? – серьёзно спросила она.

– Ваше слово – зак-х-хон, к-х-ха, миледи.

– Его величество упоминал, что скачки́ через пространство отнимают у тебя много сил и здоровья, – благородная стукнула его по спине ещё раз. – Говорят, во второй визит в замок ты заблевал ковёр в коридоре и отключился там же.

– У меня было мало времени, а расстояние между Анрой и Крегеном огромно. Я должен был вернуться до утра, любой ценой, чтобы Иса с Ренаном не заметили моего отсутствия.

– Тогда пей от души, Блак, и набирайся сил, – похлопывание по спине стало больше походить на поглаживание. – Это напиток из Сегоры, подарок от градоначальника. От него трудно захмелеть, зато кровь бурлит только так. Если хочешь наесться до отвала, это тоже будет: уважаемый Торпит зовёт нас на прощальный ужин.

– Я воздержусь, миледи. Званый ужин во время мятежа – это для меня чересчур. Если вы не возражаете, я пойду.

Леди Фэйлин выдохнула и опрокинула в себя содержимое бокала. Поморщилась, и только. Вот же странная баба!

– Хорошо, – кивнула она. – Я распоряжусь, чтобы еду принесли к тебе в покои. А что насчёт трактира… Посоветуешь местечко в Анре?

– Знаю пару таких, где сможем и поесть, и нажраться, и перетереть с парой-тройкой верных, – фыркнул Вор. – Перед тем как я уйду, миледи, позвольте задать вопрос по поводу того письма, что так не вовремя вырвали из моих лап.

Фэйлин помрачнела.

– Да, всё настолько плохо, – она двумя пальцами подняла пергамент и зачитала:

«Именем старой крови заявляю, что лже-король Фредерад I Нерешительный больше не признаётся владетелем земель хизарских. Его предки пошли против древнего закона и узурпировали власть, которую должно передавать от сильнейшего к сильнейшему, а не от отца сыну. Тем самым они предали и навлекли проклятье на собственный народ. Мы, Норхизар, знаем, как победить скверну. Призываем жителей городов, больших и малых, восстать против гнилого миропорядка и вернуть эпоху былого величия.

Каждый из нас достоин сытости, безопасности и надежды. Возьмём же их вместе, каждый для себя – и при этом для всего мира!

Омма из рода ис-Хельтар», – Такие записки начали распространяться по всему северу. Власть короля поставлена под вопрос, и часть мирных жителей уже поддержала притязания мятежников.

– Нас годами учили ненавидеть, бояться и голодать, обвиняя во всём короля и зажравшихся лордов, – пожал плечами Вор. – Чему дивиться?

Он умолк и призадумался. В голове что-то всколыхнулось, когда он прочёл имя Оммы. Быть может, то были вовсе не его мысли? Может, это присутствие бога в голове почувствовало… свою? Если так, то это зацепка. Омма, Омма, кто же она…

– Омма из рода ис-Хельтар, – проговорил Блак. – Слышали раньше о ней, миледи?

– Ни разу. Но знаю многое о её роде: это одна из семей, из которых в древности могли выбирать короля. В Регистрах написано, что последний представитель ис-Хельтар сгинул задолго до тёмной эпохи. Ну-ка погоди, – вдруг протянула леди Фэйлин. – Ты что-то задумал?

– Никак нет.

– Хельт в месяце пути отсюда, если не меньше. Даже не…

– Я никогда не был в Хельте, миледи, – она покачал головой. – Едва ли «допрыгну» туда, даже если захочу. Могу идти? Голова уж опухла от разговоров и писем.

– Ступай. И выспись, мне ты нужен дееспособным!

Блак вышел из комнаты и перебрался в свои покои. Тут вроде как жил градоначальник? Скромник он, этот Торпит. Простая кровать, пусть и с пуховой периной, стол, стул, шкаф да купальня за ширмой. Неужто бывал при дворе и перенял нарочитую аскезу Фредерада? Или же был честным малым и не брал лишку из борегской казны? Сомнительно, но да ладно. Вор скинул вонючие сапоги и растянулся на кровати, прикрыв глаза. Благородная правду сказала: от полного бокала сегорского вина он не чувствовал ни сонной истомы, ни головокружения, только непонятный душевный подъём. Стоило предположить, что хитрожопая леди подмешала туда какой-то чудный порошок, да вот только бутыль была запечатана – он сам видел. Придётся принять это свойство как данность и использовать в сугубо корыстных целях.

Омма. Омма… Что-то внутри откликалось на это имя. Подобного Блак никогда раньше не чувствовал, хотя встречал на пути парочку одарённых. Это знак? Это зов? Нет, скорее ловушка.

От размышлений Блака оторвала служанка, что принесла ужин: запечённого с яблоками фазана в гарнире из сладкого картофеля с розмарином. Блак съел всё подчистую и довольно рыгнул. Вкусно быть благородным, дипсад его дери. Что ж, теперь можно полежать немного, пока птица уляжется в желудке; ночь обещает быть муторной и выпьет из него все силы до капли, а может, даже отожрёт часть его самого. Его охваченного ненавистью разума.

Был только один способ проверить, что это за чувство. Если он окажется прав… Быть может, получится сделать что-то более достойное, нежели обыски бедных борегцев.

Блак не солгал Фэйлин: он и правда ни разу не был в Хельте. Но был в станице Морошковой, что в двух днях пути от Гурима. Там, помнится, были на редкость высокие сосны, взобравшись на которые, можно было видеть округу на лигу окрест. Глядишь, и до Хельтской крепости достать взглядом получится.

***

Путь от Борега до Гурима потребовал три скачка. Выполнив последний, Блак облизнул верхнюю губу и понял: из носа пошла кровь. Пустяк: отрезок от Тантерна до Рига был куда больше, и он пережил его. Уцелел. Значит, справится и сейчас.

Шаг в пустоту. Нечто жуткое, древнее коснулось нутра, поворочало кишки, заскребло под сердцем, но отпустило и выплюнуло на холм перед станицей Морошковой. Он отбежал как можно дальше от укутанных ночной тишиной избушек и высморкался под куст рябины; ствол дерева окропили кровавые пятна, и Блак, рисуясь, посвятил эту жертву Чёрному богу.

– Даруй свободу слышать рокот древней магии, – прошептал молитву и прислушался к ощущениям; боли не было, сознание не туманило, и лишь носовое кровотечение напоминало о том, чьей силой он пользовался.

Он побежал через лес на своих двоих – воровать коня было бы лишним риском. Ночь только началась, но он торопился: кто знает, сколько времени потратит там, за толстыми каменными стенами, которые ещё предстояло разглядеть. Забравшись на вершину холма, он ловко вскарабкался на сосну: пальцы в грубых перчатках не скользили по коре, а обитые металлом носы сапог – обновка, леди Фэйлин одобрит – обеспечивали неплохую сцепку. Рывок, ещё рывок – и вот он в чаше, что образовывала раздвоившаяся верхушка дерева. Он выбрал неплохую сосну, да не идеальную: отсюда в свете звёзд была видна лишь далёкая опушка леса, над которой трепетал дымок от костра. Блак сделал шаг; кровь забурлила от ощущения падения, но он лишь моргнул и оказался на той самой опушке. Парочка охотников заорала, стоило только мужику в чёрном плаще упасть из ниоткуда прямиком им на голову. Свист клинка – и вот один из них упал, пуская ртом красные пузыри. Второй успел воздеть руки и взмолиться о пощаде, но получил кулаком в лицо, ладонью по уху и наконец осел, вспоротый от пупка до солнечного сплетения. Вор привык работать грязно: в конце концов, от тонкого воровского искусства ему досталось лишь громкое и пустое, будто эхо со дна пивной бочки, имя.

Трюк с соснами и скачками на небольшое расстояние пришлось повторить ещё дважды, и к тому моменту, как Блак наконец смог увидеть плоскую крышу донжона[1]Хельтской крепости, мышцы рук и ног сводило от напряжения. Вот только в голове расползалось дичайшее удовлетворение от того факта, что он смог. Он добрался до Хельта в трезвом уме и сознании, и ничего, что голова раскалывалась, а нос тёк кровью – это Блак уже проходил, и не раз. Вот сделает дело, и можно будет выспаться. А затем нажраться в кабаке, да так, чтобы эта заносчивая баба три раза подумала, прежде чем налаживать с ним дружескиеотношения.

Он вдруг подумал, как нагло и бессовестно пользуется даром Чёрного бога, и чуть не заржал в голос. Много ли одарённых до него решались украсть у Разрушения? Ладно, эту мыслишку он посмакует чуть позже.

Риск – дело благородное. Так говорили ему идиоты, что давно лежали в земле. Видимо, по кому-то из них он успел соскучиться, раз «прыгнул» прямиком на донжон. Прыгнул – и тут же юркнул в тень: на крыше стоял стражник. Тихо. Надо посидеть и присмотреться. Стражник не услышал шагов за спиной и умер в неведении: слишком спокойно для паршивца-сектанта. Блак мягко опустил тело с поломанной шеей на камни, нашёл глазами спуск в недра крепости и скользнул внутрь. Преодолев несколько лестничных пролётов и не встретив ни души, Вор ощутил нервную дрожь. А вдруг это ловушка? Не почувствовали, не почуяли ли его те, кто стоит вверху иерархии верных? Вдруг Чёрный бог слышал его мысли и донёс ей? Сердце зашлось в бешеном ритме, на миг прервало ход и упало в пятки, но тут же снова застучало бешено и страстно. Перед глазами мигнуло, багровый полог украл зрение, но быстро наигрался и вернул. Тихо. Всё получится. Он справится и выберется живым.

Самое сложное – проникнуть в святая святых города. А выбраться оттуда будет делом техники.

На входе в город дежурили двое. Блак не хотел их трогать: глупо. Рискованно. Напряг глаза и увидел сквозь арочный проём выхода из донжона башенку, в окне которой мерцал тусклый свет. Скорее всего, это ратуша. Наверняка она: высокое здание в центре города, где даже ночью кипит работа. Но какова вероятность того, что он найдёт цель именно там? Слишком велика, чтобы казаться реальной, однако других идей у него не нашлось. Блак прислушался к ощущениям и вновь уловил навязчивый стук в висках. Он сконцентрировался и хотел было сделать шаг, но не смог «прыгнуть»: в груди сдавило, голову повело, и он едва не потерял сознание. Отдышавшись, Вор приготовился к новой попытке, но вдруг различил неподалёку приметную странность.

Буквально через улицу от донжона стоял каменный двухэтажный дом, судя по вывеске – гончарная мастерская. Окна на втором этаже светились, хоть их и прикрывали полупрозрачные куски ткани. Под окнами расположилась свора. Бродячие псы были редкостью на улицах хизарских городов: в голодные годы люди не брезговали собачатиной, а вдобавок жрали и крыс, и лягушек. Но эти дворняги сидели бок о бок с шакалами и серыми волками, да так послушно, словно изображали гвардейцев на посту. Чудеса. Чёрные чудеса.

Вдруг занавесь отвели в сторону, а из окна высунулась голова. Блак вжался в стену, будто хотел слиться с ней. С такого расстояния было невозможно увидеть Вора, скрывающегося в темноте арки донжона, но человек в мастерской словно чувствовал угрозу. Голова повернулась и глянула на него – прямо на Блака – и ненадолго замерла, а потом занавеси дрогнули, и незнакомая фигура исчезла из виду. В тот же миг Блак «прыгнул» и оказался на крыше мастерской. Он припал к черепице и прислушался: снизу доносился тихий скулеж и сопение, одна из шавок шумно глодала кость. В доме кто-то ходил, потом шаги прекратились, и свет наконец-то померк.

Пора.

Вор зажал в зубах нож, нацепил на руки кастеты и, ухватившись за жёлоб, повис перед окном. Ставни не заперты? Кенхера сраная, эта ночь заигрывает с ним. Толчок!.. Хлипкие занавеси разметались подобно крыльям ночного мотылька, и каблуки сапог глухо стукнули о половицы. Блак попал в спальню. Огонёк простецкой лучины выхватил из темноты очертания низкой койки, комода и таза под нечистоты. Чисто, аккуратно и пусто. Где же человек?

Сзади пахнуло псиной. Ах, вот же он!

Блак пригнулся, пропустил над собой кулак и ловко извернулся, вкрутив кастет в чьё-то тело. Незнакомец вскрикнул от неожиданности; голос был женским, что вызвало на лице Вора ухмылку. С женщиной драться куда легче, чем с…

В затылок прилетел увесистый удар, кажется, «замок». Блак прогнулся, устоял, но следующий удар по хребту заставил его обрушиться на пол. Он стиснул зубы и перекатился, а каблук противника врезался в половицу на том самом месте, где только что был его пах. Удар, перекат, удар. Мужчина извернулся и со всей дури лягнул пустоту над собой. Нога задела что-то мягкое. Воспользовавшись заминкой, Блак вскочил и оказался лицом к лицу с высоченной женщиной. Длинные волосы цвета пакли окутывали её голову, как стог сена, а черные губы кривились в злобной гримасе. Пульсация в висках отвлекла его на жалкое мгновение, но баба успела выхватить что-то из-за пояса и нацелить ему в грудь. Он отскочил и, врезавшись в стол, опрокинул его. Лампа с лучиной опрокинулись на пол и покатилась, разбрызгивая масло; вспыхнуло, и доски пола лизнуло несмелое пламя.

Кинжал в руке женщины молнией пролетел мимо и по спасительной случайности лишь чиркнул по телу, оставив глубокий порез на мышце между плечом и шеей. Баба засуетилась, наткнулась на табурет и рывком подняла тот над головой. Готовясь метнуть во врага. Первый удар Блак принял на предплечье, второй – на раненое плечо – пропустил и глухо взвыл от боли. Всклокоченная почуяла удачный момент, рявкнула и рубанула кинжалом, но Вор сумел поймать лезвие на кастет. Лязгнуло. Противница потеряла равновесие и открылась – а он только того и ждал. Взяв нож обратным хватом, мужчина сделал короткий, но энергичный взмах и вонзил ей в глаз по самую рукоять.

Едва её тело упало на пол, как под окном завыла разношёрстная свора. В запертую зверь заскреблись когтистые лапы. Скоро и люди придут. Надо торопиться.

Огонь жадно лизал пол и перекинулся на ножку стола. Мебель запылала с треском, света благодаря начинающемуся пожару было в достатке. Блак торопливо перерыл ящики комода, залез под подушку и пинком перевернул таз; под ним обнаружился кожаный конверт. Блак не сдержал восклицания триумфа и упрятал добычу за пазуху. Потом подумал немного, перерыл постельное белье и обнаружил пару писем под подушкой, а между матрасом и деревянным каркасом койки – тяжелый хайбер. Рукоять неприятно потянула руку, но он размахнулся раз, другой, третий и наконец перерубил шею мёртвой женщины. Блак замотал трофей в простыню, проверил, держится ли конверт под рубахой, и сделал шаг.

Пустота вышвырнула его неподалеку от лесной опушки, где в свете угасающего костра лежали тела двух ни в чём неповинных охотников. Блак обыскал стоянку, нашёл несколько полосок вяленого мяса и заставил себя проглотить их, почти не жуя. Он опустился к огню и вытер влагу под носом. Небо над головой переливалось оттенками индиго, Путь звёзд мерцал мириадами огней. Ещё час-другой, и глубокая синева подёрнется предрассветной зеленью, и ночь начнёт отступать перед натиском рассвета. Тогда Блак продолжит путь – скачок за скачком, шаг в пустоту за шагом – и мир превратится в круговорот мрака и гнетущих чувств.

Но пока… Нет, нахрен. Потом посмотрит, что внутри конверта. Надо отдохнуть ещё чуток. А потом Блак вернётся к ней.

***

[1]Донжо́н – центральная, самая крупная башня внутри крепости.

Глава 11. Юджен

После того, что Целитель сотворил в Гуриме, у Юджена не осталось ни малейшего сомнения в истинности собственных предположений. Ему потребовалось некоторое время, чтобы уладить дела и назначить ответственных за порядок в городе, точнее, в том, что от него осталось. Половина поселения выгорела, схоронив в пламени и золе остатки заразы. Две трети горожан обратились в прах, пожранные стремительной язвой; пострадали даже те немногие верные, что избежали карающих костров, и, как итог, в подчинение одарённому перешли лишь с десяток последователей Разрушения да две тысячи мирных жителей, бо́льшая часть которых была сломлена болезнью, ужасом и кризисом веры. Юджен общался с новообретённой паствой и понял, что даже гуримские жрецы были готовы принять нового бога и разделить его цели. Малодушные служители старых богов на собственных шкурах познали, что даже Зрелость, властительница жизни и смерти, глуха к мольбам о помощи. От язвы город спасли последователи Разрушения, его же милостью был изгнан мор, внезапно опустившийся на несчастных.

Однако Костяной Ремесленник был начеку. Он велел Феду поискать тех, кто подозревал о причине возникновения заразы. За неделю нашлись всего пятеро: три чудом выживших стражника да двое простолюдинов, охотница и печник, что нашёл обвязанную тряпкой стрелу под дверью мастерской и сам принёс мор за порог. Здоровый, крепкий мужик переборол язву и очнулся одним из первых. От соседей он узнал, что вчерашние враги, но теперешние благодетели сожгли тела его матери, жены и троих сыновей. Они тоже были сильны и крепки, но недостаточно. Печник был мнительным малым и, окрепнув, начал мутить воду: напоминать гуримцам о божественном пути и винить в эпидемии Хораса. Хорошо, что болтал он недолго и не успел опорочить власть Целителя; печник исчез вместе с безвестной охотницей и стражниками, что до конца остались верны лже-королю.

Планировалось, что после победы Гурим останется в подчинении у Целителя, но увы. Хорас погиб, а тело его было похоронено под обломками выгоревшего здания. Для всех без исключения горожан стало шоком, что их благодетель, человек, наделённый особой милостью бога и стоявший выше их всех как в физическом, так и в духовном плане, погиб, истратив себя на спасение простолюдинов. К радости Юджена, шок быстро сменился восхищением и преклонением, и тот, кто на самом деле был виновен в поветрии, стал народным героем и заслужил посмертные почести, да такие, что не снились иным полководцам.

Люди охотно съели обещания последователей Разрушения и поголовно встали на сторону бога-спасителя. Проповеднику сильно потеть не пришлось: вера гуримцев в пути Сильных и во власть Фредерада пала в чёрном пламени поветрия, а сердца их легко и охотно приняли память об истинном миропорядке, что царил в Хизаре до прихода старых богов. Простой народ был готов к чему угодно, даже рискнуть и положиться на того, кого трусливо звали предателем, лишь бы никогда больше не увидеть язвы на коже родных.

Как удивителен мир, думалось Юджену. Распорядись древний хаос иначе, Целитель мог бы стать новым Сильным мира сего, тем, кто сумел бы разделить с Разрушением бразды правления континентом. Но рыжий умер мучеником и лишь символически властвовал над умами и душами горожан. Телами же и помыслами придётся руководить кому-то другому.