И пусть мир горит

Кучка оборванцев, сбившихся в жалкое подобие осады, была лишь бельмом на глазу для лорда-градоначальника, не более. Чиновник мог бы вывести гарнизон за стены и разметать последователей ещё до заката, вот только он не знал, чего от них ждать – ручных чудовищ, магии или чего похуже – и потому медлил. Ждал, что мятежники оголодают и уйдут сами. Тянул время в ожидании подмоги с юга. Глупо, как же глупо и… лениво, что ли?

Переговорив по прибытии с людьми Хораса, Ремесленник призадумался, что может предложить общему делу. Сперва он хотел послать за поддержкой в Хельт, но быстро передумал. Если что вдруг случится, они с Оммой должны быть спокойны за тыл. Юноша мог бы зайти в болота и собрать материал для создания слуг, но сомневался, что даже подобный хельтскому костяной таран сможет пробить окованные бронзой ворота. Дозорные на стене не дадут пролезть в бойницы более мелким и цепким тварям. Всё же кость не прочнее металла – это Юджен признавал. Дар Хораса травить и исцелять тоже был бесполезен, но у того в арсенале были знания.

Юджен считал себя умным и дальновидным человеком. Целитель при схожих качествах обладал опытом и мудростью предков. Семья его происходила корнями из этой местности, из гуримских болот; потому-то спаситель оказал ему честь и велел подготовить родной край к пришествию Разрушения.

– Мы стоим здесь уже две недели, – проговорил Хорас, грея озябшие пальцы у огня. – Идей сперва не было вообще.

Над кострищем висел массивный котёл, в котором закипало что-то непонятное и пахучее. Один из наёмников то и дело перемешивал и пробовал варево, раз за разом разочарованно цокая языком и добавляя какой-то порошок.

– А потом?

– Сотник предложил плюнуть на мирных и потравить колодец.

– Этот ублюдок ещё жив? – Юджен скривился. – Мы вроде как на стороне простолюдинов.

– Жив, а что? Вон ходит, варит что-то. Говорит, супец поднимет боевой дух ребят.

– Грибы по-другому работают.

Хорас тихо засмеялся.

– Пусть мужичьё развлекается. Несколько дней в запасе у них есть. Колодец мы, конечно, травить не будем…

Как и ожидалось от человека, что стоял так высоко в иерархии верных.

– Рассказывай, что придумал, – Ремесленник зябко поёжился, кутаясь в плащ.

Путевой месяц в этом году выдался на редкость холодным и слякотным. Может, на сытом юго-востоке и царило второе лето, но здесь, за границей топей, осень безоговорочно вступила свои права и заливала дождями города и станицы. Кусачий ветер задувал под плащи, и над пригорком то и дела слышались чихи и сдавленные ругательства. Здоровье верных, закалённых невзгодами, это едва ли могло попортить, но боевой дух в лагере портился на глазах.

– Пока ждали вас, у меня было достаточно времени побродить по окрестностям и найти место… Впрочем, нет. Не так. Давай зайду с другой стороны, дружище. Ответь: ты можешь чувствовать старые захоронения?

– Конечно. И старые, и новые – были бы кости.

– Есть ли какие-то ограничения, что помешают тебе поднять скелет?

– Конечно, – любому другому Юджен ответил бы иначе, но Хорасу он доверял. – Чем меньше на материале осталось мышц, тем проще будет работать. Также мне пока с трудом даются массивные создания, после них непросто восстановится.

– Повезло нам с тобой. Прогуляемся на рассвете?

Он разбудил Юджена затемно, когда лес был немым и пугающим, а дозорные на стене – преступно уставшими. Их воспалённые глаза, без сомнений, устали всматриваться в туманную хмарь, что застилала пространство под стенами Гурима, и если бы даже выхватили две фигуры, что испарились в подлеске, то едва ли стали сильно беспокоиться. Кто-то решил отойти отлить? И что? Пусть сволочей хоть гидра задерёт, или что там ещё обитало, в проклятой утробе северного леса.

Верные шли долго, порой с трудом прокладывая путь сквозь увядающие папоротники и кусты алого боярышника. Рассвет постепенно разгорался и пронзал пучками света сумрачный полог бурелома, густого и гниющего. Путь Юджена и его соратника вёл к низине, сокрытой за трухлявыми пнями и деревьями настолько древними, что, если бы не тусклая зелень хвои, казались мёртвыми. Сапоги вязли в сочившемся влагой сфагнуме, верные спотыкались о звериные норы, но шли, шли и шли, пока не спустились к самому подножию леса. Отчего-то здесь вода не стояла, будто почву под низиной магическим образом подменили на камень и укрепили так же основательно, как стены Гурима – младшей из двух исакатских твердынь. Юджен спустился на самое дно и почувствовал, как под подошвами что-то задрожало, зарокотало страшно и ожидающе.

– Почему я, – голос его надломился от изумления. – Почувствовал их только сейчас?

Хорас поравнялся с ним и, встав на колени, разворошил опавшие иголки. Он любовно погладил землю и заговорил:

– Не знаю, рассказывали ли тебе обо всём, что происходило в разгар Первого мятежа. Тогда наши предки стояли за веру насмерть и сотворили… много спорных деяний. Все они начинались с высокопарных слов вроде «вынужденные потери» и «цель оправдывает средства». Один из лидеров иерархии, одарённый по имени Травник, звучал громче остальных. Думаю, его одурманил успех в Виленсии: созданное им поветрие неплохо потрепало жителей востока и вынудило их заниматься своими делами. Не соваться в Хизар. Вот только контроль над мором требовал от хозяина больше, чем тот мог предложить. Мало древней магии было крови Травника, его воли и разума. Не дождавшись иной платы, болезнь стала поражать деревни иселинцев и хизарцев, те, в которых одарённому давали кров и хлеб.

– Одарённый мог быть в этом не замешан, – Юджен и правда не знал ничего о Травнике, но кое-что да понимал о сути дара, которым владел и сам. – Хаотичные проявления древней магии могут возникать то тут, то там, иначе бы горные ящеры не зарождались из земли и не было бы сил, подобных зелёному туману. В отличие от магии стихий, что забавно. Даже жрецы не смеют отрицать, что богам не под силу отнять у природы всю мощь без остатка.

– Может, так и было. Вот только Травник взял на себя ответственность за эпидемию, которая вспыхнула на северо-востоке от Гурима. Он же и подавил болезнь, положив на это и дар, и собственную жизнь. По вине мага – или по воле случая, кто ж знает, как оно было на самом деле – заражёнными оказались три станицы. Мор начался с охотников, что ковырялись в шкурах, да и семей их, что ели оленину. Людей поразили тошнота и резь в животах, что не сильно пугало. Они не придавали значения зуду и сыпи, что стремительно покрывали тела. Грешили на укусы насекомых, глупцы. Вот только укусы не проходили. Они вздувались под кожей подобно пузырькам, что поднимаются со дна болота, и постепенно превращались в гниющие язвы. Люди стали умирать, угасать за пару недель; вот тогда и пришёл страх.

– Что-то такое я слышал от бабки, – Юджен уселся на землю и, следуя примеру Хораса, погрузил ладони в хвою. – Про чёрные болячки она говорила часто: пугала, чтобы не сбегал в лес от научения.

– Моему предку довелось видеть тела заражённых. Наделённый волей спасителя, он был защищён от заразы и начал изучать её. Именно от него пошло учение о гуримской язве, знание, которое он передал своему сыну. Сын тот вырос, сам стал отцом и рассказал о поветрии первенцу, и так, по цепочке, владетелем знания о море стал я. Наследник мора. Целитель.

Хорас усмехнулся.

– Очень лестно зваться отпрыском уникального рода, чьи потомки один за другим завоёвывали честь принимать дар спасителя. Бог благоволит мне, верный. Благословляет на то, чтобы развивать умения. Но и ответственность соразмерна: я должен множить знания о телах человеческих и о силах, что их разлагают.

Юджен скосил глаза и увидел, как конопатые пальцы Хораса скрючились и впились в тело земли.

– Мы, люди рода ис-Гирд, научились многому. Умели лечить наложением рук, но при этом понимали, как убить без ножа или пики. Дружище, а тебе говорили, что гуримская язва может прожить гораздо дольше своего носителя?

– Нет.

– Болезнь пожирает тело без остатка. Когда заражённый угасает, она продолжает питаться его мясом, сухожилиями, хрящами и даже костями. Язва не торопится: куда ей?

И тут Юджен подскочил, будто ошпаренный. Ему было глубоко насрать на дальнейшие излияния соратника. Кажется, он даже случайно задел его сапогом, когда споткнулся, упал носом в сфагнум и на четвереньках пополз наверх – подальше от проклятой ямы. Кажется, Хорас что-то крикнул ему вслед, но юноша не отреагировал. Он вскочил на ноги и, матерясь, добрался до высоких сосен, что молчаливой стражей окружали…

Могильник.

Дыхание вырывалось наружу со свистом, хотелось орать, но Юджен превозмог низменный порыв. Он вцепился в кору и уткнулся в неё лбом; стукнулся раз, другой, чтобы успокоиться, и почувствовал, как кожа липнет к стволу; клейкие капли наполнили лёгкие приятным, успокаивающим ароматом.

«Спаситель, прости мне эту слабость», – взмолился юноша и зажмурился, опасаясь взрыва боли. Ничего не произошло. Что ж, он сам покарал себя, рассадив лоб и опозорившись перед другим одарённым. Лоб заживет. А вот стыд… Уязвлённая гордость и поруганное чувство собственной исключительности жалили Ремесленника больнее тысячи стрел. Он мечтал вселять в людей веру и ужас словами да действиями, а сам в итоге испугался собственных мыслей.

Он вновь уткнулся лбом о дерево и зарычал. Отлепился от сосны и поспешно спустился обратно. Ремесленник сел рядом с Хорасом, избегая встречаться с ним взглядом, и сказал:

– Я слишком поздно понял, что зараза не страшна, ибо заперта глубоко под землёй. Просто минутная слабость.

– Ты молод и горяч. Это простительно, – ровно ответил Целитель.

В его тоне Юджен не смог отыскать тени насмешки или презрения. Тем удивительнее, однако, прозвучало для него признание:

– Когда мать впервые отвела меня на язвенный могильник, я наделал в штаны.

Костяной Ремесленник выпучил глаза и уставился на Хораса. На вытянутом лице соратника застыло мечтательное выражение человека, который не выдал постыдный факт из прошлого, а поделился откровением.

– Мне быстро объяснили, что в таких местах риск заразиться минимален. К созданию подобных захоронений привлекали геомантов. Они разрывали землю до каменистого основания и обкладывали гранитом стенки ям. На дно скидывали тела умерших от поветрия, сверху набрасывали валунов, да побольше, и только потом закапывали. Язва оказывалась заперта в темницах, тропы к которой становились запретными для всех, кроме избранных верных.

– Твои родные были среди них. Понятно. А что король и градоначальники? В курсе того, что представляет собой мор?

– Они занимались подавлением мятежа и если слышали что-то об эпидемиях, то вынуждены были ими жертвовать. Что есть пара-тройка станиц, когда стратегически важные города охвачены хаосом?

– А народ всё видел и запоминал, – выдохнул юноша.

– Всё видели и запоминали мы, егопоследователи. Преследователи, как ты представил нас Юности, – Хорас хмыкнул, вспоминая то представление в «Безглавой гидре». – Пути Сильных неисповедимы. Я думал, наследница богини будет… умнее.

– Всякие дураки бывали, – Юджен понемногу приходил в себя. – Одна только Марна Тамиус чего стоила. Но да ладно, негоже обсуждать такие мелочи. Все четверо Сильных воссоединились и скоро предстанут перед барьером. А мы с тобой должны подготовить Хизар к пришествию Разрушения. И пусть мир горит.

– И пусть мир горит, – эхом откликнулся Целитель. – А потому цель оправдает средства.

***

Грибное варево сотника пригодилось. Более того – мужику пришлось снарядить десяток добровольцев и уйти в лес. Они вернулись с охапками молодых мухоморов, что ещё не до конца раскрыли крапчатые шляпки.

Но прежде, чем пустить их в дело, Юджен с Хорасом закончили намного более трудоёмкое дело. Каждое утро они спускались в низину. Целитель раз за разом подносил соратнику полотенце, смоченное в каком-то отваре; юноша плотно обматывал им лицо и «копал» могильник изнутри. Он чувствовал, что где-то там, под гранитными обломками, ворочался материал. Полуистлевшие пальцы хрустели и крошились, но упорно царапали камни. Трещали, ломаясь, берцовые кости, что подобно пикам искали брешь среди валунов.

Юджен вёл их наружу.

Спустя несколько дней они были готовы приступить ко второму шагу. Измученный Юджен отлёживался в палатке и блевал желудочным соком вперемешку с кровью. Поначалу он трясся, что подцепил мор, но Хорас успокоил его, напомнив, что болезнь проявляет себя иначе. Плоть страдала от перенапряжения и слишком мощного потока дара, что рвал носителя изнутри. Юноша и сам понимал это, и всё же раз за разом закатывал рукава, страшась увидеть крошечные красные точки. В глубине души он был рад, что не придётся выходить в лагерь. Пусть Хорас сам отдувается. В конце концов, то было предназначение Целителя: в совершенстве изучить поветрие и вновь использовать его ради общего дела.

Пока наёмники ходили по грибы, а Ремесленник – по кости, верные копали яму. Узкую, но глубокую, а на дно бросали торф да просмоленные мешки со всем, что могло гореть. Огонь был единственным кроме древней магии средством, что мог уничтожить заразу.

Настал долгожданный день атаки. Снаружи палатки загремел котёл. Зелье должно было получиться отменным, сплошь состоящим из вездесущих мухоморовых спор и костяного порошка, что Юджен изготовил накануне. Холодная густая смесь должна была немного настояться, а затем пропитать десятки лоскутов, что намотают на стрелы. Снаряды эти скоро полетят в сторону крепостных стен; часть из них должна была попасть за мерлоны. Если стрелки не подведут, как минимум пара десятков тряпиц окажется внутри крепости.

Хорас выбрал самых метких и при этом крепко сложенных наёмников. Мужики не знали, что идут на смерть, потому готовились к обстрелу безропотно и спокойно. Хорас трудился наравне с ними. На протяжении долгого, холодного вечера Целитель вязал узлы из мокрых лоскутов и лишь изредка – тайком – подносил к носу платок с лекарством. Юджену он признался, что рано или поздно заразится, но сможет излечить себя. Он предупредил, что сляжет надолго, и оклемавшемуся Ремесленнику придется руководить взятием Гурима. Возможности лечить лучников у Хораса не останется – уж больно плотным был их контакт со спорами – и потому в решающий момент, когда пущенные из композитных иселинских луков стрелы достигнут цели, по смертникам дадут залп другие. Верные. Внезапную смерть наёмников решат деньги и проповеди Ремесленника. Это был хороший, замечательный план: забалтывать идиотов Юджен умел и любил.

На следующее утро проповедник оторвал себя от лежанки и, завернувшись в два плаща, вышел из палатки. Он осмотрелся, сжал кулаки и кивнул полусотнику ударного отряда. Мужики выступали молча, лишь треньканье налаживаемой тетивы да хлопки по спинам идущих на смерть нарушали повисшее над лагерем безмолвие.

На бастионах зашевелились дозорные, забил набат. Бойницы усмехнулись наконечниками болтов. Впереди хорасовых лучников встали щитовики.

– Залп! – заголосил кто-то очень далёкий и обречённый.

Дубовые щиты поднялись и сомкнулись плотной стеной. Услышав дробный стук металлических наконечников, Юджен вздрогнул, но в следующий миг смог выдохнуть напряжение: наемники устояли и продолжили двигаться к крепости.

– Залп!

Дробь металла о дерево. Шаг, ещё шаг.

– Залп!..

Кто-то коротко, жалостливо вскрикнул и упал. Пара щитов раскололась, их держатели были мертвы. Лучники перегруппировались и продолжили движение.

– Прикрыть бы их, хозяин, – пробасил сотник, что стоял чуть впереди Юджена и наблюдал, как его люди выполняют задание.

– У нас мало людей.

– Я предлагал отвлекающий манёвр…

– Мы рискуем потерять ещё больше людей. Это недопустимо. Знаешь, что будет, когда королевское войско созреет и придёт на север?

– Я…

– Нормальное войско, укреплённое ополчением! – рявкнул Ремесленник и не без удовольствия заметил, что на лице сотника засквозил испуг. – А не эти… – он ткнул пальцем в сторону ближайшего бастиона. – Слюнтяи. Наверняка думают, что лучники под щитами и есть наш отвлекающий манёвр. Ждут. Высматривают угрозу. Распыляют внимание, зыркая в сторону леса.

– И не понимают, что происходит, – неуверенно сказал мечник.

– Именно. Смотри и готовься отдать команду.

Там, на подступах к стене, натянулись тетивы.

– Пли! – рявкнул кто-то.

И засвистело.

– Пли!

За стену – и на саму стену, под ноги к недоумевающим защитникам Гурима – попали немногие из стрел. Но всё же попали, и Юджен усмехнулся.

– Залп! – ответ не заставил себя долго ждать.

Щитовики приняли на себя очередной град болтов. На этот раз умерло втрое больше воинов.

Наёмники подошли на критически опасное расстояние к бастиону.

– Ну же, пли! ПЛИ! – последние залпы пустили в полёт заражённые стрелы.

На этот раз за стеной оказались почти все тряпицы. Кто-то особенно меткий умудрился подстрелить одного из вражеских арбалетчиков: тот свалился куда-то за мерлоны. Хорошо. Замечательно! Дубовые щиты готовились отразить очередной залп, но его не случилось. На стене догадались, что лупят в пустоту. Капитан городской стражи наверняка приметил, что меткостью атакующие не отличались, пусть даже строй держали неплохо. Он понял, что стрелы у полусотни вышли, и что скоро та начнёт отступать – если не бежать, открыв спины. Капитан решил выжидать. Пусть себе ждёт. Юджен тоже был из терпеливых.

Наёмники начали отход к лагерю. Шли грамотно и слаженно, прикрывали спины друг друга и были начеку. И вот уже сотник с Юдженом могли различить проступивший на суровых лицах триумф.

– Пора, сотник.

– Пли! – рявкнул тот, и из-за деревьев выбежали лёгкие лучники.

Их оружие было простым, охотничьим, и не могло бить так же далеко и сильно, как иселинские композитные. Зато у парней были стрелы. Много стрел, пожалуй, даже слишком много для оставшихся тридцати с чем-то человек. Всё решилось достаточно быстро. Первыми погибли стрелки, щитовики продержались немногим дольше: не ожидали удара с тыла. Лишь некоторые из них успели поднять щиты, но охотники метили по ногам и лишь потом пускали стрелы на поражение.

Юджен обернулся и посмотрел на вверенное ему войско. Фед, что стоял среди наёмников, поймал взгляд соратника и кивнул, мол, всё в порядке. Никто и не пикнул, увидев расправу.

– Сотник, ты хорошо потрудился. За труды получишь сверх условленной меры, – проговорил юноша.

– Мои люди тоже?

– Да. Твои люди тоже. Когда всё закончится.

– Когда всё закончится, – эхом отозвался воин. – Мы заживём. Ты дал слово, юнец.

– Я отец, уважаемый. Глас твоего бога.

– Хоть монстр с Дымящейся скалы, мне начхать. Только верни мир и достаток на мою родину.

Костяной Ремесленник подумал немного и поклонился сотнику.

– Благодарю за веру, сын, – сказал он. – Благодарю от всего сердца.

Двое верных, с ног до головы укутанные в пахучие полотенца, до ночи перетаскивали тела стрелков и скидывали их в яму. Когда в лагере прозвучал отбой, эти храбрецы подожгли торф и сами прыгнули навстречу пламени.

Третий шаг, предпоследний в задумке Хораса, был самым трудным. То было ожидание. Около недели наёмники и верные мечники жили своей жизнью, не забывая припугивать гуримских часовых вылазками к стенам. Юджен развлекался как мог. Несколько раз он насылал на ворота костяных чудовищ: простых звериных скелетов, поднятых с окрестных оврагов. Стражники орали и били болтами, твори молча скалились и рассыпались на части, стоило только хозяину немного утомиться. В начале второй недели народу на стенах сильно поубавилось. В городе вновь зачадили костры, но быстро гасли: болезнь проснулась и начала торопливую жатву. День за днём защитников становилось всё меньше, болтов со стен никто не пускал. К исходу тринадцатого дня осадившие Гурим были готовы заходить внутрь. Добровольцам хватило пары длиннющих устойчивых лестниц, что успели сколотить люди Юджена; они преодолели каменную стену и отворили ворота изнутри.

Сопротивления «войску» не оказали. В городе к тому моменту едва теплилась жизнь. Поветрие унесло жизни сотен человек, по большей части тех, кто находился на первой линии соприкосновения со спорами: пали стражники и солдаты гарнизона, их командиры, отважный лорд-градоначальник, что каждый день поднимался на стену, а ещё – жители примыкавших к стенам домов. Мужчины, женщины и дети.

– Я знаю, как исправить положение, – выдавил из себя Хорас, едва только увидел результат своего плана. Его пальцы ходили ходуном, выдавая напряжение, страх и что-то вроде азарта. – Всю жизнь готовился к этому моменту. Вскрывал, изучал, резал, шил… Читал и пробовал, пробовал, пробовал…

Юджен сочувственно посмотрел на соратника. Тот всё твердил:

– Никто не должен узнать, что это мы… Что это всё наша вина.

– Что бы ни произошло, это во благо Норхизар.

– Во благо, – Хорас пробормотал ещё что-то, а потом окружил себя верными и растворился в беспорядке гуримских улочек.

«Нужна кровь и чужая воля», – прозвучал вдруг в голове шёпот бога. И Юджен отдал ему столько, сколько сумел найти, едва только в ратуше поставили первый алтарь.

Гурим воспламенился третий раз за месяц. Полыхали дома близ стены, полыхали тела, покрытые чёрными язвами. Полыхали храмы с запертыми в них крысами: солдатами лже-короля, что нашли в себе волю противиться новому порядку. А Хорас и его приближённые работали, работали, работали без устали, не жалея здоровья и сил. К концу третьей недели, когда дни стали ощутимо короче, а ночи – длиннее, когда листва покрылась сусальным золотом и слетела с деревьев, древний хизарский город начал приходить в себя. Язва отступила, пощадив треть населения, и каждый из спасшихся славил имя Целителя. Первую гуримскую проповедь – последний шаг плана – Юджен подготовил в его честь.

В назначенный вечер Хорас не явился в ратушу. Юджен обнаружил его многим позже: рыжий лежал на полу в покоях бывшего лорда-градоначальника. Кожа его была, как и раньше, бледной и конопатой, без единого морового пятнышка. Хорас едва слышно стонал и звал… кого же он звал? Ремесленник опасливо перевернул тело соратника и подивился, насколько лёгким оно было: будто под чёрной рясой скрывались лишь кости да спутавшиеся волосы. Он всё понял, когда увидел лицо Целителя, покрытое бурой коркой.

– Цель оправдывает средства, да? – сказал Юджен куда-то в пустоту.

Он вдруг увидел, как над телом соратника поднимается что-то тёмное, прозрачное и одновременно густое, напоминающее дым от горящего масла. Повинуясь порыву, который он не осознавал, юноша потянулся к этому нечто. Он сделал глубокий вдох и зашелся сдавленным кашлем: в тело проник смрад тухлых яиц и плесени. А затем Юджен развернулся и убежал.

Дом бывшего градоначальника был последним зданием в Гуриме, что вспыхнул и прогорел дотла.

***

[1]Скорпион – небольшая баллиста, зачастую устанавливается на повозках и телегах; используется для метания тяжёлых стрел.

Глава 9. Грэй

Холодно. Харва, как же холодно. А говорят, что станет ещё холоднее.

И мокро до омерзения. Там, где выросла Грэй, ифриты радовались любому дождю, не говоря уже о ливне. Даже над золотыми степями небеса были неблагосклонны, чего уж говорить обо всём юго-западе. Здесь же, на севере Хизара, дождь был в избытке; он лил и лил, подпитывая про́клятые топи, наполняя десятки родников и шумных ручьёв. Потоки размывали тропу, что всё больше и больше забиралась в гору, кони и люди скользили по грязи, ругались и падали, марая портки. Но они шли и не жаловались. Так с чего же тогда ей, воительнице, показывать своё недовольство?

От раздражения и скуки, вызванной однообразным переходом, Грэй пыталась подначивать Танна. Что-то внутри ифритки буквально рвалось наружу, чтобы «атаковать» синего, спровоцировать на агрессию или просто задеть за живое. Вот только раз за разом, придираясь к его холодности, телосложению или смеясь над тем, как он падает и размазывает пятна по одежде, она чувствовала где-то на сердце тоску. А ещё стыд и что-то новое, чему она пока не могла найти названия. Это новое рушило любые воображаемые стены, что она пыталась возвести между собой и синекожим.

Всё это Грэй категорически не нравилось. «Что это за ощущения?», – гадала девушка, в очередной раз подав Танну руку. – «Откуда они?»

– Спасибо, серая.

– Смотри под ноги, – буркнула она и шмыгнула носом.

Дурацкая погода. А говорили, что осень в Хизаре тёплая! Возможно, дело в горном климате. На крайнем севере Иселина в это время уже ложился снег, ясный и пушистый. Джинн рассказал ей об этом, когда ифритка решилась пожаловаться тому на сырость, чем вызвал в той искренний ужас и отвращение.

Грэй готова была петь от счастья, когда в один прекрасный день свинцовые тучи разошлись, и по предгорью разлилось благословенное тепло. Иса предупредила, что потепление продлится недолго. Она пояснила, что её народ называл это время «девичьим летом»: воздух прогревается, и земля, будто в последний раз перед сменой сезона, посылает ходящим по ней свои дары. В то время как Путевой месяц золотит деревья и губит самые стойкие из трав, из-под почвы выходят последние подосиновики и грибы-лисички, пни покрываются тонконогими опятами, а у некоторых животных начинается брачная пора. Чародейка увлечённо рассказывала Грэй, что не стоит пугаться, если из чащи вдруг раздастся чей-то низкий и протяжный рёв: так звали самок благородные олени или лоси, что благодаря рогам и мощным копытам выживали в Коргаре так же легко, как чудища и гибриды.