Кости и клыки

Он сам был не в лучшем состоянии. Нога, которой он отталкивался от камней, распухла и горела огнём. Он заставил себя подняться, рыча от боли, и помог Каре встать. Они стояли, шатаясь, вцепившись друг в друга, потому что иначе просто не могли удержаться на ногах. Адреналин от борьбы за жизнь сменялся ледяным шоком и всепоглощающей слабостью.

Один из воинов Грака, стоявших в засаде ниже по течению, издал потрясённый, сдавленный крик. Звук был слабым, почти утонувшим в рёве порогов, но его услышал дозорный на выступе скалы, поставленный следить за течением. Он вгляделся вниз, в ту сторону, куда указывал воин, его тело напряглось.

Прошла долгая, мучительная пауза. Толпа на утёсе, уверенная в свершившемся приговоре, уже начала медленно расходиться. Тишина среди людей была оглушительной, нарушаемой лишь вечным рёвом реки.

И тут над ущельем пронёсся второй крик, громкий, отчётливый, усиленный эхом каньона, полный неверящего изумления:

– У берега! Я вижу их! Они стоят!

Этот крик подействовал как удар грома. Движение замерло. По краю утёса пронеслась волна недоумения. Люди поворачивались, переспрашивали друг друга. «Что он сказал?», «Кого видит?». Затем, как лесной пожар, по толпе побежал шёпот: «Живы… Говорят, они живы…». Шёпот превратился в гул, а гул – в рёв. Люди хлынули обратно к краю обрыва, отталкивая друг друга, чтобы увидеть невозможное.

И они увидели их. Кару и Торна, стоящих на берегу. Живых.

Для большинства это был неопровержимый, оглушительный знак. Река-Мать, самый древний и справедливый судья, отвергла жертву. Духи были на их стороне. По толпе пронёсся благоговейный шёпот, смешанный со страхом и восторгом. Ильва, задыхаясь, смеялась и плакала одновременно. Зур сжал кулак в безмолвном триумфе. Гром, отец Кары, рухнул на колени, его каменное лицо исказилось от смеси шока, невыразимого облегчения и жгучего стыда. Ург, стоявший поодаль, медленно кивнул. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глубине его глаз плясали торжествующие искорки.

Но Грох видел иное. Его лицо побагровело от ярости. Неверие сменилось бешеным гневом. Это не воля духов! Это их дьявольская, нечеловеческая изворотливость! Они обманули Реку! Они посмеялись над ним, над его властью, над древними законами!

– Они не благословлены! Они прокляты! – прорычал он, но его голос почти утонул в изумлённом гуле толпы. – Они использовали чёрное колдовство! Поймать их!

Но было уже поздно. Моральная победа была одержана. Кара и Торн, глядя снизу вверх на мечущиеся на утёсе фигурки, поняли – всё изменилось. Они больше не были просто изгнанниками, спасающими свои жизни. В глазах многих они стали символом. Живым, дышащим чудом. Доказательством того, что воля вождя – не всегда воля духов.

Раскол в племени перестал быть тайной трещиной. Он стал явным и необратимым, как каньон, прорезанный рекой в толще скал.

Глава 69: Первый след «Молодых Волков»

Вечер опустился на долину, но не принёс с собой покоя. Воздух, до этого разрываемый рёвом реки и криками толпы, теперь звенел от гнетущей, напряжённой тишины. Чудесное спасение Кары и Торна не объединило племя – оно раскололо его надвое, как удар молнии раскалывает старое дерево. Одни, собираясь у костров, вполголоса говорили о благословении духов, о знаке, который нельзя игнорировать. Другие, верные Гроху, шипели о чёрном колдовстве и невиданной дерзости, брошенной в лицо вождю. Сам Грох, потерпев сокрушительное моральное поражение, заперся в своей пещере. Его молчаливая ярость ощущалась даже на расстоянии, как жар от скрытого под землёй огня.

В это время в укромной рощице, вдали от любопытных глаз и ушей, собрался тайный совет. Зур, чьё лицо воина Щуки было мрачнее тучи, Родан, коренастый и молчаливый Бобёр, и Эхо, послушник Лебедей, чья чуткость сейчас была обострена до предела. Они были потрясены, как и все, но их потрясение быстро сменилось трезвым осознанием. Чудо не отменяло угрозы. Вера в правоту Кары и Торна, до этого бывшая лишь интуицией, теперь превратилась в гранитную уверенность.

– Они выжили, – глухо произнёс Родан, касаясь своего каменного топора. – Значит, духи на их стороне. Значит, они говорили правду. О тенях.

– И пока Грох зализывает свою гордость, а старейшины спорят, кому верить, эти тени могут уже стоять у нашего порога, – добавил Эхо, его голос был тихим, но твёрдым.

– Я не могу просто сидеть и ждать, – нарушил молчание Зур. Его кулаки сжались. – Грох унизил меня, но дело не во мне. Кен и Лор были моими друзьями. Они учили меня держать копьё. Я должен знать, что с ними случилось. Это мой долг как воина Щуки.

– А моя сестра Лиан погибла из-за этих дурацких законов и слепоты вождей, – глухо добавил Родан. Его голос был полон застарелой боли. – Я не позволю, чтобы ещё кто-то умер, пока мы боимся нарушить приказ. Хватит.

– Ург сказал, что земля кричит, – тихо, но твёрдо закончил Эхо. – Моя задача – слушать. И сейчас я слышу лишь тишину там, где должна быть жизнь. Мы должны пойти и увидеть своими глазами.

Их мотивы были разными – долг воина, личная боль, верность шаману, – но вели они к одному решению.

Зур, как негласный лидер их маленького отряда, обвёл товарищей тяжёлым взглядом. Он был воином и привык подчиняться приказам, но сейчас он понимал, что приказы ведут их племя в пропасть.

– Мы не можем больше ждать, – решил он. – Пока они спорят, мы будем действовать. Этой ночью. Мы пойдём в дозор. К северным границам. Туда, откуда, по словам Кары, идёт угроза.

Он посмотрел на них, ища сомнения, но нашёл лишь стальную решимость.

– Мы должны найти доказательство. Такое, чтобы его нельзя было оспорить. Такое, что заставит замолчать даже Гроха.

Они не просто нарушали приказ вождя. В эту минуту трое молодых воинов из разных, враждующих кланов, брали на себя ответственность за судьбу всего племени.

Ночь была безлунной и тревожной. Они скользили по знакомым тропам, как три призрака, но лес, который они знали с детства, казался теперь чужим и враждебным. Густая, почти осязаемая тишина давила на уши. Эхо, самый чуткий из них, то и дело замирал, вскидывая руку и прислушиваясь.

– Птицы молчат, – прошептал он, когда они остановились на короткий привал у старого вяза. – Ночные пичуги, совы… никого. Словно все улетели.

И был запах. Едва уловимый, но отвратительно чужеродный. Кислый, едкий запах гари, который лёгкий северный ветерок приносил с собой. Это был не чистый, смолистый запах лесного пожара. Это было что-то другое.

Они пересекли ручей, отмечавший границу их земель, и углубились в дикую, ничью землю. Здесь лес стал гуще, темнее. Они находили сломанные с невероятной силой ветви, примятую широкими полосами траву – следы прохода чего-то большого и очень тяжёлого. Тревога, до этого бывшая лишь смутным предчувствием, нарастала с каждым шагом, превращаясь в холодную, липкую уверенность, что они идут навстречу беде.

С первыми, робкими лучами рассвета, окрасившими небо в пепельно-серый цвет, они вышли на небольшую поляну у ручья. И замерли.

Перед ними было пепелище. Маленький, временный охотничий лагерь. Они узнали его сразу – Родан сам помогал ставить эти характерные шесты из орешника для сушки мяса всего несколько лун назад. Здесь должны были быть двое охотников из их племени, которые не вернулись к сроку.

Теперь от лагеря не осталось ничего живого. Кострище было разворочено с такой силой, что угли и пепел были разбросаны на несколько шагов вокруг. Несколько копий, воткнутых в землю, были переломлены пополам, словно сухие ветки. Палатка из оленьих шкур была разорвана в клочья. Это не был набег хищника – медведь или стая волков не оставили бы разбросанные куски вяленого мяса. Это было целенаправленное, яростное, бессмысленное разрушение. Зур опустился на колено и коснулся пальцем тёмного, бурого пятна на утоптанной земле. Кровь. Запёкшаяся, но ещё не старая.

– Их нет, – глухо сказал Родан, осматривая разорённое стойбище. – Ни тел, ни следов борьбы.

– Они не боролись, – ответил Зур, не отрывая взгляда от земли. Как опытный охотник, он читал историю этого места по невидимым для других знакам. – Их застали врасплох. Ночью.

Он медленно пошёл по кругу, его глаза впивались в каждую травинку, в каждый камушек. И у самой воды, на влажном, илистом берегу, он нашёл то, что искал. То, чего боялся найти.

Его сердце пропустило удар, а затем ухнуло куда-то вниз, в ледяную пустоту.

На влажной земле у ручья, где обычно оставляют отпечатки олени, пришедшие на водопой, он видит их. Это были следы, похожие на человеческие, но в то же время совершенно иные. Они были шире и короче, чем у самых рослых воинов племени. Отпечаток стопы был сплошным, почти без изгиба, что говорило о невероятной массе и силе того, кто его оставил. Пальцы были короткими и мощными, они глубоко впечатались в грязь, словно их обладатель шёл по земле с уверенностью хозяина.

Зур опустился на колено, всматриваясь в один из отпечатков. Он пытался представить существо, оставившее его. Не монстра, не духа, а живое существо. Приземистое, невероятно сильное, с короткими, мощными ногами, созданными для долгого пути по пересечённой местности. Это не были следы "теней" из старушечьих сказок. Это были следы реального, физического врага, чья сила была очевидна даже по одному отпечатку на земле.

– Смотрите, – прошептал он, и его товарищи, подойдя, безмолвно застыли рядом.

Внезапный, сдавленный вскрик Эхо заставил их обернуться. Послушник Лебедей стоял, прижав руку ко рту, его глаза были расширены от ужаса. Он смотрел в сторону густых зарослей калины, чуть поодаль от разорённого лагеря. Зур и Родан, выхватив оружие, бросились к нему.

И увидели то, что стало последним, самым страшным доказательством.

Там, прислонённая к большому, поросшему мхом валуну, лежала туша огромного тура. Но он не был просто убит, как на охоте. Его тело было изуродовано. Одна сторона туши была страшно обуглена, словно её долго держали в неистовом пламени. Огонь был странным, неестественно горячим – он не просто опалил шерсть, а местами спёк кожу до чёрной корки. От трупа исходил кисловатый запах гари.

И самое жуткое: на уцелевшем боку тура, на его толстой шкуре, были не просто вырезаны, а скорее выскоблены или выдавлены какие-то знаки. Это не были изящные символы их племени. Это были грубые, глубокие царапины, образующие странные, незнакомые узоры – круги, зигзаги, точки. Это не было похоже на письмо или ритуальные знаки, которые они знали. Это было проявлением совершенно чуждой, непонятной и оттого пугающей культуры. Словно чужаки не просто убили зверя, а оставили на нём своё клеймо, свою подпись, заявляя права на эту землю.

Трое молодых воинов стоят над изуродованной тушей в мёртвой тишине. Они поняли самое страшное. Их враг – не духи и не монстры. Это другой народ. Народ могучих, безжалостных охотников со своими собственными, чуждыми и жестокими обычаями. И этот народ уже пришёл на их землю.

И он принёс с собой свой собственный, чёрный огонь и своих собственных, кровавых богов.

Глава 70: Кровь на первой траве

Рассвет едва окрасил небо, но трое молодых воинов уже давно были на ногах. Они всё ещё стояли у ритуально убитого тура, и утренняя прохлада не могла остудить ужас, застывший в их жилах. Шок медленно отступал, уступая место холодной, тяжёлой решимости.

– Мы должны вернуться, – хрипло произнёс Родан, отводя взгляд от изуродованной туши. – Немедленно. Ург должен это увидеть.

– Увидеть что? Обугленную шкуру и следы в грязи? – с горечью возразил Зур. Он провёл рукой по лицу, стирая холодную росу и усталость. – Грох рассмеётся нам в лицо. Скажет, что это мы сами подожгли тура и начертили этот знак, чтобы оправдать Кару. Ему нужны не знаки. Ему нужны тела.

Слова Зура повисли в воздухе, тяжёлые и страшные. Кен и Лор. Двое охотников, пропавших несколько дней назад. Их лагерь был разорён. Логика войны и охоты была неумолима: если их нет здесь, значит, их тела где-то рядом.

– Это безумие, Зур, – покачал головой Родан. – Мы не знаем, сколько их. Они могут быть прямо за этими деревьями, наблюдать за нами. Наша задача – донести весть, а не лезть в пасть пещерному медведю.

– А наша задача – оставить сородичей на съедение воронам? – тихо, но с неожиданной силой возразил Эхо. Он, послушник Лебедей, всегда сторонился жестокости, но сейчас в его голосе звенела сталь. – Духи предков не простят нам этого. Их нужно найти. И предать земле, как подобает.

Зур посмотрел на своих товарищей. Один призывал к осторожности, другой – к долгу. И оба были правы. Он, как лидер, должен был сделать выбор.

– Эхо прав, – наконец решил он. – Но и ты прав, Родан. Мы не полезем напролом. Мы пойдём по их следу, но будем двигаться тихо, как тени. Как волки, выслеживающие стаю гиен. Наша цель – найти наших братьев. И вернуться до заката.

Он не стал дожидаться ответа. Он повернулся и решительно шагнул туда, где на влажной земле темнели огромные, уродливые следы.

Они двигались с предельной осторожностью, превратившись из воинов в призраков. Зур шёл первым, его глаза читали землю, как шаман читает знаки на костях. Родан прикрывал тыл, его рука не отрывалась от рукояти каменного топора. Эхо скользил между ними, его слух ловил малейший шорох, малейшее дуновение ветра.

Следы вели их через густой, колючий кустарник, который, казалось, цеплялся за их одежду, пытаясь остановить. Они видели всё новые признаки варварства: разорённое гнездо беркута, его птенцы были раздавлены грубыми ногами; поляна с редкими лекарственными травами, которую они знали и оберегали, была вытоптана до основания; молодые, гибкие берёзки были сломаны просто так, ради забавы. Это не был просто проход вражеского отряда. Это был акт осквернения. Демонстрация презрения ко всему живому на этой земле.

– Они не просто идут, – прошептал Эхо, когда они остановились, чтобы перевести дух. – Они убивают саму землю. И смотри… – он указал на то, как следы огибали открытый участок, держась тенистого оврага. – Они используют рельеф, чтобы оставаться незамеченными. Так нас учил старый Хадан из Клана Волка. Это тактика наших охотников.

Зур молча кивнул. Это лишь укрепляло их страшную догадку о предательстве Следопыта. Напряжение нарастало, превращаясь в тугую, звенящую струну. Каждый треск ветки под ногой заставлял их замирать, хватаясь за оружие.

После долгого, изматывающего пути тропа вывела их к небольшому, скалистому ущелью. Воздух здесь был неподвижным, тяжёлым, и в нём отчётливо ощущался сладковатый, тошнотворный запах смерти, от которого першило в горле.

Над ущельем, медленно кружа на восходящих потоках воздуха, с хриплым, торжествующим карканьем вилась стая воронов. Их было так много, что они казались чёрным, живым облаком. Для любого охотника это был верный знак – пиршество падали.

Трое воинов переглянулись. Их лица были суровы. Они понимали, что пришли к цели. Их шаги замедлились, движения стали почти ритуальными. Они не просто шли на разведку. Они шли забирать своих мёртвых. Зур сделал знак рукой, и они, пригнувшись, начали спускаться в ущелье, где тени были гуще, а запах смерти становился почти невыносимым, забивая ноздри и вызывая спазмы в желудке.

Они нашли их в самом центре ущелья. Тела были брошены на острые камни, как ненужный, сломанный инструмент.

Это были Кен и Лор. Два опытных охотника из клана Щуки, весёлые, сильные мужчины, которых Зур знал с самого детства. Лор когда-то учил его правильно метать копьё, а с Кеном они не раз сидели у одного костра, деля добычу.

Но то, что от них осталось, едва ли можно было назвать людьми.

Их убили с невиданной, почти нечеловеческой жестокостью. Тела были страшно изуродованы, покрыты рваными ранами, нанесёнными не острым лезвием, а чем-то грубым, дробящим. Их оружие было сломано и брошено рядом. Это не было убийство в честном бою. Это была расправа, казнь, полная животного презрения и холодной, расчётливой ненависти.

Родан, самый крепкий из них, резко отвернулся, его лицо позеленело. Он с трудом сдержал рвотный позыв. Эхо застыл, как изваяние, его лицо было маской ужаса и безмерной скорби, по щекам катились беззвучные слёзы.

Зур же, сжав зубы так, что заходили желваки, заставил себя подойти ближе. Его скорбь, острая, как нож в сердце, мгновенно сменилась ледяной, всепоглощающей яростью воина. Он не позволит им остаться здесь вот так.

Но самое страшное было не в ранах. Зур увидел, что убийцы сорвали с шеи Кена амулет из волчьих клыков – его личный оберег, который тот носил с самой инициации. Они не просто сорвали его – они раздавили его на камне, втёрли осколки в грязь рядом с телом. Это было не просто убийство. Это было ритуальное унижение. Осквернение не только тела, но и духа воина, его связи с предками и тотемом. Презрительный плевок в лицо их законам и их вере.

Зур опустился на колено рядом с телом Кена, стараясь не смотреть на его искажённое, застывшее в предсмертной агонии лицо. И тут он заметил деталь, которую пропустил бы любой другой в таком состоянии. Правая рука охотника, даже в смерти, была сжата в мёртвый, несокрушимый кулак. В нём было зажато что-то тёмное. Это был последний, отчаянный жест умирающего – вырвать, схватить оружие своего убийцы.

С благоговейной осторожностью, словно совершая священный ритуал, Зур начал разжимать окоченевшие пальцы сородича. Это было непросто. Наконец, с тихим хрустом, пальцы поддались. На ладонь Зура упал обломок.

Это не был кремень. Не был рог оленя или бивень мамонта. Это был обломок древка копья, но сделанный из странной, почти чёрной, обожжённой до каменной твёрдости кости. Он был тяжёлым и холодным. Наконечник был из того же материала, грубо, но эффективно заточенный, способный пробить самую толстую шкуру. Это было оружие, которого они никогда раньше не видели.

Зур поднял взгляд на тушу тура, которую они оставили позади. Теперь он понял. Огонь, которым жгли тура, был тем же, что закалил эту кость до прочности камня. Технология и ритуал были связаны.

В этот момент Эхо, бледный как полотно, сделал шаг назад, его губы дрожали. Он не был воином, но он был учеником шамана, и его разум видел связи, невидимые для других. Образ обугленной туши, кисловатый запах и этот чёрный, как сама ночь, обломок копья слились в его сознании в единую, чудовищную картину. Картину, которую он уже видел. Не глазами, а ушами своего сердца, когда слушал Урга, пересказывающего пророчество Лары-Белого Крыла.

– "Чёрный огонь… – прошептал он, и его слова утонули в шуме ветра, но Зур и Родан их услышали. – Огонь, что не греет, а пожирает свет… пожирает камни…"

Зур и Родан переглянулись. Слова Эхо придали их находке новое, ещё более зловещее измерение. Это было не просто оружие врага. Это было воплощение страшного пророчества.

– Мы не можем их здесь оставить, – глухо произнёс Родан, его голос был полон скорби и ярости. Он смотрел на изуродованные тела друзей, и мысль о том, что их будут терзать гиены и волки, была невыносима.

Движимые горем, которое было сильнее усталости, они принялись за работу. Это был не правильный, высокий курган, какой положено возводить в родной долине. У них не было ни времени, ни сил. Но они таскали тяжёлые, плоские камни со склонов ущелья, их мышцы горели, дыхание сбивалось. Они работали в яростном, отчаянном молчании, укладывая камень за камнем, чтобы просто скрыть тела от глаз падальщиков и от оскверняющего неба. Это был акт не столько погребения, сколько отчаянного уважения, последнее, что они могли сделать для своих братьев.

Когда последний камень был уложен, Зур положил на него свою ладонь. Он закрыл глаза и произнёс короткую, суровую молитву, которой его учил отец:

– Духи предков, примите души этих воинов. Они пали в бою, защищая наши земли. Пусть их путь в край вечной охоты будет лёгким. Мы вернёмся за вами, братья.

Этот простой, древний ритуал, совершённый в самом сердце враждебной территории, был актом несломленного духа. Он напоминал им, за что они на самом деле сражаются – не просто за землю и еду, а за свои законы, за своих предков, за право хоронить своих мёртвых с честью.

Только после этого они ушли, беззвучно растворившись в тенях ущелья. Теперь они несли с собой не только неопровержимую улику, но и тяжёлую, священную скорбь, которая придавала им сил.

Глава 71: Доказательство

Предзакатный час окрасил небо в тревожные, кроваво-оранжевые тона. Трое «Молодых Волков» возвращались к границам родных земель, и каждый их шаг отдавался гулкой болью в измотанных телах. Но физическая усталость была ничем по сравнению с тем грузом, что лежал на их душах. Ужас, увиденный в ущелье, застыл на их лицах серой, мертвенной маской. Они несли не просто обломок копья, завёрнутый в кусок кожи. Они несли правду, которая могла как спасти их племя, так и разорвать его на куски.

Они двигались быстро, но с оглядкой, подчиняясь новому, животному инстинкту. Мир вокруг, ещё вчера бывший им домом, теперь казался враждебным. Каждая тень за валуном скрывала угрозу, каждый хруст ветки под ногой звучал как шаг невидимого врага. Зур крепко сжимал в руке страшную находку. Обломок казался ему тяжелее целого тура, его холод проникал сквозь кожу, впитываясь в самые кости. Это был холод другого мира.

Они не пошли к главному входу в долину. Зур знал, что после утренних событий там теперь стоит усиленная стража Щук, самых верных псов Гроха. Появиться там с такими вестями – всё равно что сунуть голову в пасть пещерного льва. Их бы схватили, обвинили в сговоре и бросили в ту же яму, из которой чудом спаслись Кара и Торн, не дав им даже открыть рта.

Вместо этого они использовали узкую, заросшую тропу, которой пользовались лишь охотники, чтобы незаметно обойти основные стоянки. Она вывела их к землям Клана Лебедя, где воздух всегда был более мирным, а охрана – менее бдительной.

Их появление среди тихих, занятых своими делами Лебедей произвело эффект брошенного в стоячую воду камня. Люди, увидев их измождённые, перепачканные грязью и запёкшейся кровью лица, шарахались в стороны. Их вид кричал о беде громче любых слов. Кто-то ахнул, кто-то испуганно прижал к себе ребёнка. Но Зур, Родан и Эхо не останавливались, не отвечали на испуганные вопросы. Они шли, как три призрака, ведомые одной-единственной целью.

Они прошли мимо большого жилища Гроха, откуда доносился его зычный, недовольный голос. Зур почувствовал на себе тяжёлый, подозрительный взгляд воинов-Щук, стоявших на страже, но даже не повернул головы. Его цель была не власть, а мудрость. Не сила, а правда.

Они застали Урга за ритуалом. Старый шаман сидел у своего очага, перебирая сухие травы. В пещере пахло дымом и тревогой. Он медленно поднял голову, когда они вошли, и в его взгляде не было удивления. Лишь тяжёлое, всезнающее ожидание. Словно он всю жизнь сидел у этого костра, ожидая именно их прихода.

– Говори, сын мой, – тихо произнёс Ург, и его спокойный голос немного унял бешеный стук в груди Зура.

Зур сделал шаг вперёд. Он старался говорить ровно и чётко, как подобает дозорному, докладывающему вождю. Но слова застревали в горле, смешиваясь с образами, что стояли перед его глазами.

– Мы были на северной границе, шаман. В ничьих землях.

Он рассказал обо всём. О разорённом охотничьем лагере. Об огромных, нечеловеческих следах у ручья. О страшном ритуальном знаке, выжженном на шкуре тура. Его голос дрогнул и сорвался, когда он заговорил о том, что они нашли в ущелье.

– Кен… и Лор… – он сглотнул тяжёлый ком. – Они мертвы. Их тела… мы не смогли их принести, шаман. Опасность была слишком велика. Но мы укрыли их камнями, как велит обычай. Чтобы духи предков могли найти их души в покое.

Эта деталь была важна для Урга. Он увидел перед собой не просто испуганных юнцов, принёсших страшную весть. Он увидел воинов, которые перед лицом смертельной опасности не забыли о долге перед павшими. Это говорило об их силе духа больше, чем любые слова.

Он шагнул к шаману, развернул кусок кожи и протянул ему то, что они принесли.

В пещере наступила мёртвая тишина, нарушаемая лишь треском сухих веток в очаге.

Ург взял обломок копья в свои старые, покрытые шрамами и символами руки. Он держал его с той же осторожностью, с какой брал священные амулеты. Он рассматривал его долго, мучительно долго, поворачивая то одной, то другой стороной в неверном свете огня.

Он ощупывал его гладкую, холодную, неестественно твёрдую поверхность, всматривался в грубую, но смертоносную заточку наконечника. Это был не просто кусок кости. Это был артефакт из другого, чуждого, враждебного мира.

Все видения Лары-Белого Крыла. Все тревожные сны Кары. Все его собственные смутные предчувствия и мучительный, непрекращающийся гул Камня Голосов – всё это в один миг обрело форму, вес и плоть в этом уродливом, чёрном обломке. Миф стал камнем. Предсказание стало доказательством.