Кости и клыки

Их движение превратилось в отлаженный, молчаливый ритуал. Впереди, в десяти шагах от основной группы, шёл Верный. Он был их живым радаром, их глазами и ушами. Его уши постоянно двигались, улавливая малейший шорох, нос втягивал воздух, читая запахи на ветру. Если он замирал и прижимал уши, это означало опасность. Если тихо вилял хвостом – впереди была вода или возможная добыча.

За ним шёл Торн, чьи глаза читали следы на земле, и Зур, чьё копьё всегда было наготове. В центре группы шла Ильва, постоянно оглядываясь по сторонам в поисках съедобных кореньев и целебных трав, и Кара, которая, как лидер, держала в голове общую картину, постоянно сверяясь с картой Харта и направлением солнца. Замыкал шествие Родан, чья задача была самой незаметной, но не менее важной – он заметал их следы, используя широкую ветку папоротника, чтобы сбить отпечатки ног и не оставить врагу ни единого шанса. Они двигались не как толпа, а как единый, умный организм, спаянный общей бедой.

Путь был изнуряющим. Днём палило солнце, ночью пробирал до костей холодный степной ветер. Голод стал их постоянным спутником, сводящим живот и затуманивающим мысли. Но именно в этих испытаниях их вынужденный союз креп.

Однажды днём Верный привёл их к пересохшему руслу ручья, где в маленькой, грязной лужице ещё оставалась вода. Но пить её было опасно. Тогда Родан, используя свои знания Бобра, выкопал рядом яму. Через час в неё набралась чистая, отфильтрованная песком и гравием вода. Это было маленькое чудо, сотворённое не духами, а мастерством.

В другой раз, когда они два дня не видели никакой дичи, Зур, воин-охотник, заметил едва видимую тропку сусликов. Он часами лежал в засаде, почти не дыша, превратившись в камень, и его стрела, выпущенная из короткого лука, принесла им скудный, но драгоценный ужин. А Ильва, осматривая кустарники, нашла заросли дикого шиповника, чьи кислые, богатые силой ягоды помогли им восстановить силы и утолить жажду. Каждый вносил свой вклад в общее выживание, и вековая вражда их кланов казалась глупым, далёким сном.

На третий день пути они вышли на место старого кострища. Оно было заброшено много лун назад, но Торн, опустившись на колено, нашёл в остывшей золе то, что заставило его похолодеть. Это был обломок глиняного черепка с характерным узором в виде волны – таким пользовались в их племени. Кто-то из их сородичей был здесь задолго до них. Возможно, это были следы торгового пути или старой охотничьей стоянки. Это было горькое напоминание о мире, который они потеряли.

Но неподалёку Зур нашёл нечто более тревожное. На стволе одинокой сосны был грубо вырезан знак. Это была не просто спираль, как у Следопыта, а перечёркнутая двумя параллельными линиями спираль. Сама резьба была не выжжена и не просто выскоблена, а заполнена красным порошком – толчёным гематитом, который от времени въелся в кору и напоминал старую, запёкшуюся кровь. Это не был символ их племени или неандертальцев. Это был знак чужаков. Знак «Соседей». Они входили на их территорию.

Они потушили свой маленький костёр и двинулись дальше, в сгущающиеся сумерки. Теперь они шли ещё тише. Чувство того, что за ними наблюдают, стало почти осязаемым. Они покинули земли, где были предателями, и вступали на земли, где могли стать врагами. Опасность позади сменялась опасностью впереди.

Глава 94: Хозяева степи

Они сделали привал в небольшой рощице из чахлых, кривых деревьев – единственный островок укрытия посреди бескрайней, выжженной солнцем степи, которая тянулась до самого горизонта. Усталость валила с ног. Они только что разделили свой скудный ужин – подстреленного Зуром суслика, – и слабый, но дразнящий запах жареного мяса и крови повис в неподвижном вечернем воздухе, пропитанном ароматом сухой травы и пыли.

Именно Верный первым почувствовал неладное. Он резко поднял голову от обглоданной косточки, которую ему бросил Торн. Его уши встали торчком, нервно поворачиваясь, как два локатора. Из его груди вырвался низкий, вибрирующий рык, не громкий, но полный глубокой, инстинктивной тревоги. Он смотрел не в какую-то конкретную сторону, а словно вчитывался в сам воздух, в запахи, которые нёс вечерний ветер.

– Что такое? – прошептала Ильва, её рука с последним куском мяса замерла на полпути ко рту.

– Тихо, – скомандовал Торн, и его голос был напряжён, как натянутая тетива.

Они замерли, прислушиваясь. Сначала они ничего не слышали, кроме монотонного стрекота кузнечиков и шелеста сухой травы. А потом до их слуха донёсся звук, от которого кровь застыла в жилах. Это был не вой волка и не рёв медведя. Это был странный, хихикающий, почти безумный смех, идущий, казалось, отовсюду. Он то нарастал, то затихал, перекатываясь по степи, и с каждой секундой становился всё ближе. Хозяева степи, ночные мусорщики и безжалостные убийцы, учуяли их. Гиены.

– На деревья! Быстро! – крикнул Торн, и его команда вырвала их из оцепенения.

Времени на раздумья не было. Паника уступила место отточенным инстинктам выживания. Зур и Родан, как самые сильные, помогли забраться на самое высокое и крепкое дерево Ильве, которая не обладала их ловкостью. Кара, подсадив Верного на нижние ветви, сама вскарабкалась следом, цепляясь за шершавую кору. Торн, превозмогая боль в раненой ноге, полез последним, прикрывая отход и не сводя глаз с высокой травы, которая уже начала подозрительно шевелиться.

Они едва успели занять позиции на толстых, надёжных ветвях, как из травы показались первые тени. Сначала одна, потом три, потом десять. Они окружили их маленькую рощицу плотным, смердящим кольцом. Их было не меньше двух десятков. Огромные, неуклюжие на вид, с мощными челюстями, способными дробить кости тура, и глазами, горящими в сумерках зелёным, голодным огнём. Они не нападали. Они ждали. Они начали свою изматывающую осаду, обходя рощу, принюхиваясь, издавая свой жуткий, лающий смех, который действовал на нервы хуже любого боевого клича.

Началась самая длинная ночь в их жизни. Они сидели на ветвях, вцепившись в кору до побелевших костяшек, и слушали непрекращающийся хор гиен. Холодный степной ветер пронизывал до костей. Мышцы затекали от неудобной позы, грозя свести судорогой. Сон был невозможен – стоило на мгновение закрыть глаза, как жуткий смех внизу заставлял вздрагивать, и сердце начинало колотиться, как пойманная в силок птица.

Торн, устроившись на ветке ниже всех, не сводил глаз с тварей внизу, его копьё лежало на коленях. Он видел, как вожак стаи – огромный, матёрый самец со шрамами на морде – то и дело пытался подпрыгнуть, клацая зубами и пытаясь достать до его ног.

Выше, на соседнем дереве, Кара чувствовала, как дрожит рядом с ней Ильва, закусившая губу, чтобы не заплакать. Она молча протянула руку и сжала её холодные пальцы, даря молчаливую поддержку. Родан, устроившись на развилке ствола, тихо проверял топорище своего топора – простое, привычное действие помогало ему сохранять спокойствие.

Это была не битва силы, а битва воли. Гиены знали, что рано или поздно кто-то ошибётся, ослабеет, соскользнёт. И они терпеливо ждали этого момента, как вода ждёт, пока камень не покроется трещинами. Эта ночь проверяла их не как воинов, а как единое целое, как семью, вынужденную держаться вместе, чтобы выжить.

Когда на востоке небо начало медленно светлеть, меняя свой цвет с чёрного на серый, а затем на бледно-розовый, поведение гиен изменилось. Их жуткий смех стал реже. Они начали беспокойно переступать с лапы на лапу. Эти ночные твари не любили света. Вожак стаи издал последний, разочарованный, похожий на вопль, звук и, развернувшись, трусцой побежал в сторону степи. Остальные последовали за ним. Через несколько минут они растворились в утреннем тумане, словно их и не было, оставив после себя лишь смрад и вытоптанную землю.

Отряд, окоченевший и измотанный, спустился на землю. Их ноги дрожали и не слушались. Вокруг их «острова» земля была утоптана и изрыта. Все их скудные припасы, которые они не успели унести на деревья, были разорваны и сожраны.

Они молча смотрели друг на друга. Никто не произнёс ни слова. Они выжили. Но эта ночь стала для них жестоким уроком. Они поняли, что в этих чужих землях они не охотники. Они – дичь. И каждый следующий шаг на пути к «Соседям» будет ещё опаснее.

Глава 95: Тихий час целителя

После ужасающей ночи с гиенами и долгого дневного перехода, который казался бесконечным, они нашли идеальное убежище. Это была неглубокая, но широкая пещера, скрытая за густым занавесом из дикого плюща, свисавшего со скального козырька, словно зелёный водопад. Вход был узким, его легко могли защитить один-два воина. Внутри было сухо и на удивление тепло, камни ещё хранили дневной жар.

Они разожгли небольшой, почти бездымный костёр, и его робкое пламя заплясало на стенах, отгоняя тени и страх. Впервые за много дней они могли позволить себе не просто короткий привал, а настоящий отдых. Зур и Родан сидели у входа, молча наблюдая за тем, как последние лучи солнца окрашивают небо в фиолетовые и оранжевые тона. Кара, обессилев, спала, свернувшись калачиком у дальней стены, и Верный, положив свою тяжёлую голову ей на плечо, тоже дремал, лишь изредка подергивая лапой во сне. Воздух был наполнен умиротворением и запахом горящей сосны. Это было хрупкое, драгоценное затишье посреди их бесконечной войны за выживание.

В центре этого островка покоя разворачивался свой тихий ритуал. Ильва подошла к Торну, который сидел, прислонившись к стене пещеры, и молча смотрел на огонь, отражавшийся в его тёмных глазах. В её руках была деревянная миска с тёплой водой, в которой она размочила какие-то травы, и чистые тряпицы, которые она берегла, как величайшее сокровище.

– Пора, – тихо сказала она.

Торн без слов протянул свою израненную ногу. Он, воин, привыкший командовать и терпеть боль молча, сейчас полностью доверялся этой хрупкой девушке из клана, который его сородичи презирали за мягкость. Ильва опустилась на колени и осторожно, почти невесомыми движениями, начала снимать старую, пропитанную кровью и потом повязку.

Её действия были лишены суеты. Она работала с той же сосредоточенностью и уважением, с какой её соклановцы-Лебеди вели счёт миграции птиц. Она промыла рану тёплым отваром, её пальцы легко касались воспалённой кожи, проверяя, спал ли отёк. Она нанесла свежую мазь из сосновой смолы и толчёной ивовой коры, и её горьковатый, лечебный запах наполнил пещеру. Торн не произнёс ни слова, но его тело, до этого напряжённое, как камень, немного расслабилось под её заботливыми руками. Он не просто получал лечение, он принимал заботу, что было для него гораздо сложнее, чем выдержать любую боль.

Когда Ильва накладывала новую, чистую повязку, её волосы, выбившиеся из косы, упали ей на лицо. Она попыталась сдуть их, но её руки были заняты. Торн, после секундного колебания, протянул свою руку – не раненую, сильную руку воина – и осторожно убрал прядь ей за ухо. Его грубые, покрытые шрамами пальцы на мгновение коснулись её щеки.

Ильва вздрогнула от этого неожиданного жеста и подняла на него глаза. Их взгляды встретились. В её глазах не было страха, только спокойное сочувствие. А в его – то, чего она никогда раньше не видела: не приказ, не презрение, а тень смущения и искренней, молчаливой благодарности.

– Ты спасаешь мне жизнь, целительница, – хрипло произнёс он, нарушив тишину. Это было признание, которое далось ему с огромным трудом.

– Я спасаю ногу нашего воина, – так же тихо ответила Ильва, завершая перевязку. – А жизнь ты спасаешь нам всем. Каждый день.

Этот короткий диалог был важнее долгих речей. Он установил между ними новую связь – не просто как между воином и целительницей, а как между двумя людьми, которые ценят и уважают друг друга.

Зур, сидевший у входа, краем глаза наблюдал за этой сценой. Он отвернулся и усмехнулся про себя. Он видел, как меняется Торн, как спадает с него ледяная броня одиночества. Он видел, как меняются они все.

Проснувшаяся Кара тоже видела этот молчаливый жест Торна. Она улыбнулась слабой, но тёплой улыбкой. Её отряд, собранный из осколков враждующих кланов, на её глазах превращался в нечто большее. В семью. Семью, рождённую у случайных костров, в страхе и нужде, но скреплённую не кровью или законами, а взаимным уважением и заботой.

Ильва закончила работу и отодвинулась. Торн осторожно согнул и разогнул ногу, чувствуя не привычную острую боль, а лишь тупое, терпимое нытьё и приятное тепло от мази. Он посмотрел на свой маленький отряд – на спящую Кару, на дежуривших у входа Зура и Родана, на Ильву, которая уже мыла руки в своей миске. И впервые за долгие годы он почувствовал, что он не один. Эта тихая сцена в пещере дала им всем больше сил, чем любой отдых. Она напомнила им, что даже в самой тёмной ночи можно найти тепло человеческой заботы.

Глава 96: Дыхание погони

Грак стоял на берегу у разрушенной запруды, и холодная ярость кипела в его крови. Он всё ещё сжимал в кулаке обломок кремневого скребка – неопровержимое доказательство саботажа. Он больше не гнался за тенями. Теперь у него был след.

– Они пойдут на запад, – сказал он своим людям, и его голос был твёрд, как камень. –  Возможно, к «Соседям». Или просто вглубь диких земель, чтобы затеряться. Но им нужна вода и дичь, а единственный путь, где всё это есть, лежит вдоль кромки леса. Туда мы и пойдём. Мы отрежем им путь, куда бы они ни направлялись.

Его расчёт был холоден и точен. Он не бросился в бессмысленную погоню по их петляющим следам от каньона. Он повёл свой отряд наперерез, через холмы, чтобы отрезать им путь на западных тропах. И его чутьё охотника, обострённое жаждой мести, не подвело.

На рассвете второго дня после выхода от запруды Коршун, их лучший следопыт, остановился и указал на землю. На первый взгляд, это была обычная россыпь камней на склоне холма. Но Коршун увидел то, что пропустил бы любой другой: один из камней был перевёрнут. Его нижняя, влажная и тёмная от земли сторона смотрела в серое утреннее небо. Это был почти невидимый знак, который мог оставить только тот, кто шёл в спешке и не смотрел под ноги.

Грак опустился на колени. Он коснулся влажной поверхности камня.

– Они были здесь, – прорычал он, и в его голосе прозвучало хищное удовлетворение. – Не больше дня назад. Мы нагнали их.

Он поднял взгляд на запад. Они снова были на следу. Дыхание погони стало обжигать затылки беглецов.

В это же время отряд Кары двигался по краю степи. Относительное спокойствие последних дней усыпило их бдительность, позволив поверить, что они оторвались. Но в середине дня Торн, шедший впереди, резко остановился и поднял руку. Все замерли.

– Что там? – шёпотом спросила Кара.

Торн не ответил. Он смотрел не вперёд, а назад, на восток, откуда они пришли. И его взгляд был напряжённым.

– Птицы, – наконец сказал он. – Смотрите.

Над дальними холмами, там, где они были вчера, кружила большая стая ворон. Они не просто летали, а вели себя так, как ведут себя птицы-падальщики, когда внизу движется крупный отряд, вспугивающий мелких грызунов и ящериц. Они следовали за кем-то.

– Это не мы их вспугнули, – глухо произнёс Зур. – Они идут за нами.

Осознание того, что Грак не отстал, что он снова на их следу, ударило по ним, как удар хлыста. Хрупкое чувство безопасности рассыпалось в прах. Они снова были дичью. Гонка на выживание возобновилась с новой силой.

– Мы не сможем от них убежать, – сказал Торн, и его лицо стало жёстким и сосредоточенным, как у волка, загнавшего в угол кабана. – Они свежее нас, и их ведёт Коршун. Нужно не бежать, а думать.

Он быстро оценил местность. Впереди, в нескольких часах пути, лежали Чёрные Топи – гиблое, заболоченное место, куда не рисковали соваться даже звери. И у Торна родился план, дерзкий и опасный.

Началась игра хищников. Торн намеренно повёл отряд так, чтобы оставить ясные, почти очевидные следы. Сломанная ветка здесь, чёткий отпечаток сапога в грязи там. Он даже велел Ильве «случайно» уронить пучок сухих ягод шиповника. Он вёл Грака, как ведут на приманку медведя, заставляя его поверить, что беглецы измотаны, паникуют и совершают ошибки. В то же время, он делал это так, чтобы Грак, опытный охотник, не заподозрил слишком очевидную ловушку. Следы были оставлены естественно, как будто их действительно оставили уставшие, неосторожные люди. Это была дуэль двух охотничьих умов, и цена ошибки в этой игре была – жизнь.

Когда они подошли к самой границе Чёрных Топей, от которых тянуло гнилью и сыростью, Торн остановил отряд.

– Дальше идём след в след, – скомандовал он. – Я первый, Родан – последний. Заметай всё, что сможешь.

Они прошли несколько сотен шагов вглубь топей по узкой, едва заметной тропе, к месту, где начиналась самая опасная трясина. Там Торн разыграл финал своего спектакля. Он оставил глубокий, чёткий след, ведущий прямо в сторону гиблой топи, бросил рядом сломанную стрелу, словно отбивался от кого-то. Затем они так же осторожно, след в след, вернулись назад, к твёрдой земле, и, сделав большой крюк по каменистому участку, где не оставалось отпечатков, ушли на север.

Через несколько часов к этому месту подошёл отряд Грака. Он увидел следы, ведущие в болото, и криво усмехнулся.

– Глупцы, – прорычал он. – Они решили срезать путь через топи. Половина из них утонет там раньше, чем мы их догоним.

Он не рискнул сунуться в болота. Он решил обойти их, будучи уверенным, что поймает измотанных беглецов на выходе.

Грак не знал, что он пошёл по ложному следу. Торн не просто оторвался от погони. Он выиграл для своего отряда самое драгоценное, что у них было – ещё один, а может, и два дня времени. Но он также понимал, что когда Грак осознает обман, его ярость станет безграничной.

Глава 97: Разорённое гнездо

Они шли уже много дней. Степь сменилась холмистой, поросшей редким лесом местностью, которая, согласно карте Харта, была преддверием земель «Соседей». На очередном привале Торн, как обычно, поднялся на гребень холма для осмотра. И замер. Он не крикнул, не издал ни звука, а лишь медленно поднял руку, подавая остальным условный знак – замереть и молчать.

Дело было не в том, что он увидел. А в том, чего он не услышал. Впереди, в небольшой долине, укрытой от ветров, должна была быть жизнь – пение птиц, жужжание насекомых, шелест ветра в листве. Но оттуда не доносилось ни звука. Абсолютная, мёртвая, неестественная тишина, какая бывает после лесного пожара. А в воздухе висел едва уловимый, но тошнотворный запах старого дыма, гари и чего-то сладковатого, от чего сводило желудок. Запах смерти.

Верный, стоявший рядом с Торном, прижал уши и тихо заскулил, его шерсть на загривке встала дыбом. Он тоже чувствовал это.

– Что-то не так, – прошептала Кара, подойдя к Торну и вглядываясь в долину. – Очень не так.

Они спускались в долину с предельной осторожностью, с оружием наготове, двигаясь от дерева к дереву. То, что они увидели, заставило их остановиться. Это была стоянка. Но не человеческая. Здесь не было привычных жилищ из ивовых прутьев или лёгких шатров из шкур. Вместо них из земли торчали грубые, приземистые хижины, сложенные из огромных, необработанных валунов, переложенных дёрном и массивными костями мамонта. У входа в одну из хижин валялась огромная, расколотая дубина, которую едва мог бы поднять Зур.

Инструменты, разбросанные повсюду, были грубыми, но мощными – огромные каменные скребки для обработки шкур, рубила размером с голову Торна. На шестах висели остатки шкур пещерных медведей. Всё здесь говорило о силе, но не о той, к которой привыкли они. Это было гнездо каких-то иных, чужих существ.

– Кто это был? – шёпотом спросил Родан, с опаской оглядываясь.

Торн покачал головой. Он никогда не видел ничего подобного, но смутные, страшные легенды, которые рассказывали старики у костра, всплывали в его памяти.

Они вошли в центр разорённого посёлка. И здесь они увидели следы бойни. Земля была выжжена знакомыми чёрными пятнами от «огня, что плавит камни». Но здесь эффект был ещё страшнее, чем у их запруд. Валуны, из которых были сложены хижины, не просто потрескались. Они оплавились, словно были из воска, а не из камня, покрывшись стекловидной, пузырящейся коркой. Кара сразу узнала этот след – это был тот самый «огонь, что плавит камни», ужасающая магия шамана Гравы, которую он применил здесь со всей своей безжалостной мощью.

А потом они увидели кости. Их было немного, но они были повсюду. И это были не человеческие кости. Они были толще, массивнее, с более выраженными надбровными дугами на черепах. Это были останки неандертальцев.

Но самое страшное было не это. Среди останков взрослых они нашли крошечный, почти игрушечный скелет ребёнка. Он лежал, свернувшись калачиком, у входа в одну из хижин, и в его маленькой ручке, состоящей из тончайших косточек, был зажат амулет – фигурка мамонта, неумело, но с очевидной любовью вырезанная из бивня.

Ильва, увидев это, тихо ахнула и прижала руку ко рту, её глаза наполнились слезами. Это были не монстры. Это была семья. Семья, уничтоженная своими же сородичами.

Они стояли посреди этого разорённого гнезда, и их охватило холодное, горькое прозрение.

– Они убивают своих, – глухо произнёс Зур, и в его голосе не было злорадства, только шок. Он, воин, привыкший делить мир на «нас» и «их», впервые увидел, что враг может быть и там, среди «своих».

Кара подошла к останкам ребёнка и осторожно коснулась пальцем маленького амулета.

– Они не делают различий, – тихо сказала она, и её слова упали в мёртвую тишину. – Для них есть только они… и все остальные. Мы, эти… И, возможно, племя Зарра тоже.

До этого момента они сражались за своё племя, за свою жизнь. Но здесь, посреди чужого, непонятного горя, их враг приобрёл новое, ещё более страшное измерение. Это была не просто орда захватчиков. Это была чума, которая пожирала всех без разбора – и людей, и тех, кто был на них не похож.

Их личная борьба за выживание внезапно стала частью чего-то большего. Они поняли, что если не остановить эту орду, то скоро вся земля превратится в одно огромное, разорённое гнездо.

Торн первым нарушил тяжёлое молчание. Он положил руку на плечо Кары, заставив её отвернуться от страшной картины.

– Мы не можем им помочь, – его голос был глух, но твёрд. – Но мы можем предупредить тех, кто ещё жив. Идём. Нужно торопиться.

Кара кивнула, смахивая слезу. Боль и горечь никуда не делись, но они превратились в холодную, твёрдую решимость. Эта мысль была страшнее любой погони. Она придавала их отчаянному походу на запад новый, горький, но непреклонный смысл. Они молча покинули долину смерти, оставив позади чужое горе, но унося его с собой в своих сердцах.