Кости и клыки

Он начал излагать свой план, и его голос креп с каждым словом. Он объявит племени, что, вняв голосу сомнений и желая быть справедливым, он дарует Каре и Торну шанс доказать свою невиновность. Их свяжут вместе, спиной к спине, и бросят в самое быстрое и опасное течение Дона, у Чёртовых порогов, где вода бурлит и пенится, разбиваясь о скрытые под водой острые камни.

– Если духи с ними, – Грох хищно улыбнулся, его шрамы на лице, казалось, сложились в уродливую гримасу, – Река вынесет их на берег живыми. Это будет знаком их правоты, и я, Грох, склоню перед ними голову. Но если они лжецы, осквернившие законы крови… Река-Мать сама очистит землю от этой скверны, утащив их на дно, где рыбы обгложут их кости.

План был гениален в своей подлости.

Во-первых, Грох выглядел как мудрый и справедливый вождь, прибегающий к суду духов, а не к слепой ярости.

Во-вторых, он снимал с себя прямую ответственность за их смерть. Их убьёт не он, а сама Река.

В-третьих, исход был предрешён. Никто и никогда не выживал в Чёртовых порогах, особенно связанный. Их смерть будет не просто казнью, а божественным приговором, который заставит замолчать и Урга, и всех сомневающихся.

Воины, до этого хмуро слушавшие яростные тирады вождя, переглянулись. На их грубых, обветренных лицах страх и неуверенность сменились восхищением. Это была не просто грубая сила, к которой они привыкли. Это была хитрость вожака стаи, который не просто убивает жертву, а загоняет её в ловушку, используя саму природу. Бран, правая рука Гроха, позволил себе короткую, одобрительную ухмылку. Грак же смотрел на вождя с откровенным обожанием. Вот он, настоящий лидер – сильный, безжалостный и дьявольски умный.

– Грак, – обратился Грох к своему верному псу, который слушал его с нескрываемым восхищением. – Ты проследишь, чтобы всё было сделано правильно. Верёвка должна быть крепкой. Узел – надёжным. И проследи, чтобы никто из этих Лебедей, плачущих по каждой утке, не «помог» им у берега. Поставь своих людей ниже по течению. Спрячь их в зарослях. На всякий случай. Если даже случится чудо, и река их выплюнет на какой-нибудь камень, они должны… споткнуться и упасть обратно.

Грак хищно оскалился, поняв намёк. Это был не просто суд. Это была гарантированная казнь, замаскированная под древний ритуал.

– А ты, Бран, – повернулся вождь к своей правой руке. – Завтра на рассвете объявишь мою волю племени. Громко. Чтобы слышали в каждом жилище. Скажешь, что вождь Грох милостив. Что он даёт предателям шанс, которого они не заслуживают.

Воины, видя дьявольскую хитрость своего вождя, одобрительно загудели. Грох снова был на высоте. Он не просто убьёт своих врагов. Он заставит всё племя смотреть на их смерть и верить, что такова воля самих богов. План был приведён в действие. Ловушка для Кары и Торна была готова захлопнуться, и на этот раз она казалась абсолютно неотвратимой.

Глава 65: Голос Лары-Белого Крыла

Громкий, усиленный мощью лёгких Брана, голос разнёсся над утренней стоянкой, как карканье огромного ворона, предвещающего смерть. Воля вождя Гроха была объявлена: Каре и Торну, презренным изгнанникам, дарован «милостивый» шанс доказать свою невиновность через древнее Испытание Рекой. Их свяжут и бросят в кипящую пасть Чёртовых порогов, и пусть сама Река-Мать решит их судьбу.

Весть докатилась до земель Клана Лебедя, вызвав смятение и ужас. Ург, который провёл бессонную ночь, пытаясь разработать план по спасению пленников, понял, что Грох его опередил. Вождь Щук нашёл способ убить Кару и Торна чужими руками – руками самой Реки-Матери, при этом выставив себя справедливым и благочестивым. Это был дьявольски умный ход, против которого, казалось, не было возражений.

Молодые воины, Зур, Родан и Эхо, услышав новость, сжимали кулаки в бессильной ярости. Они знали, что никто не выживет в Чёртовых порогах. Это была не проверка, а смертный приговор, обёрнутый в старые, пыльные ритуалы. Ильва, узнав о грядущем «испытании», беззвучно заплакала, её лицо было белым от ужаса за судьбу подруги. Она бросилась к Ургу, умоляя его что-то сделать, но старый шаман лишь положил ей руку на плечо, его лицо было непроницаемо, как камень.

Пока племя гудело, обсуждая грядущее Испытание, в пещере Лары-Белого Крыла происходило нечто иное. Старая пророчица, которая после своего последнего видения была слаба и апатична, внезапно начала издавать тихие, мучительные стоны, словно раненый зверь.

Орла, ухаживавшая за ней, с тревогой заметила, что тело Лары похолодело, а на высохшем, морщинистом лбу выступила ледяная испарина. Её слепые, молочно-белые глаза закатились под веки, а губы начали беззвучно шевелиться, повторяя какие-то неслышные слова. Поняв, что начинается новый, возможно, самый сильный транс в её жизни, Орла послала послушника за Ургом.

Когда шаман быстро вошёл в пещеру, Лара уже не стонала. Она сидела прямо, её хрупкое, высохшее тело было напряжено, как тетива лука перед выстрелом, а из горла вырывалось странное, прерывистое дыхание, похожее на шипение змеи. Воздух в пещере стал тяжёлым, наэлектризованным, как перед грозой. Ург понял: духи не просто говорили через неё. Они кричали, ярясь на слепоту своих потомков.

Лара заговорила. Её голос был чужим, низким, рокочущим, он, казалось, шёл не из её старческой груди, а из самых недр земли, заставляя вибрировать глиняную посуду на полках.

– Чёрный огонь… – пророкотал голос, и Ургу показалось, что воздух в пещере похолодел, а пламя светильника испуганно дрогнуло. – Он не греет… он пожирает свет… пожирает камни… пожирает души… Он идёт!

Её тело начало мелко дрожать.

– Вижу его… рождается из рук дитя огня… – её тонкие пальцы начали совершать в воздухе движения, словно она что-то толкла и смешивала в невидимой чаше. – …он смешивает чёрную сажу и жёлтый, пахнущий серой камень… и дух этого огня – не наш! Он чужой, древний, голодный!

Видение сменилось. Голос Лары стал резким, отрывистым, почти лающим, как у волка, загоняющего добычу.

– Волк-предатель! – выкрикнула она, её невидящие глаза были широко раскрыты. – Он открыл ворота! Он ведёт стаю теней по тропам наших отцов! – она резко вытянула руку вперёд, её скрюченный палец указывал на север, словно она видела его там, в темноте. – Его клык отравлен ложью, его сердце черно от ненависти!

А затем, на самом исходе сил, когда казалось, что её хрупкое тело вот-вот рассыплется в прах, голос Лары изменился. Он стал тихим, почти нежным, но полным невыразимой, вселенской скорби.

– Только сломанная ветвь… только та, что оторвана от дерева и брошена в реку… может указать путь… Река узнает своих детей, даже унесённых ветром… Она не убьёт… она понесёт их…

С этими словами тело Лары-Белого Крыла обмякло, и она рухнула на шкуры, погрузившись в глубокое, почти смертельное забытьё. Её дыхание стало едва заметным.

Ург и Орла переглянулись. Всё было сказано. Каждое слово Лары было неопровержимым подтверждением, последним предупреждением духов. Чёрный огонь. Волк-предатель. И надежда, странным, почти немыслимым образом связанная с Карой и Торном и их смертельным «Испытанием».

Ург понял, что коварный план Гроха, задуманный как хитрая, безошибочная казнь, по воле духов мог превратиться в нечто совершенно иное. Река действительно вынесет свой приговор. Но, возможно, совсем не тот, на который рассчитывал вождь Щук. Теперь задача Урга была не просто спасти Кару и Торна, а помочь духам исполнить их волю. И для этого нужно было действовать быстро, тайно и решительно, опережая и Гроха, и неумолимо приближающиеся тени с севера.

Глава 66: Тайник с Оружием

Ночь перед Испытанием была холодной и тревожной. Воздух в небольшой пещере, ставшей их новой тюрьмой, казался густым и неподвижным, как застывшая смола. У входа, освещённые неярким светом костра, виднелись силуэты двух молодых воинов из Клана Лебедя. Они не были жестокими, как стража Щук, и даже тайком, когда были уверены, что их никто не видит, передали пленникам миску с похлёбкой и бурдюк с водой. Но их присутствие, их молчаливые тени, были постоянным напоминанием о том, что свобода – лишь иллюзия, а смерть – почти свершившийся факт.

Весть об «Испытании Рекой» лишила их последней надежды. Они оба знали, что это – не суд, а тщательно замаскированный смертный приговор. Никто не мог выжить в бурлящей, каменистой пасти Чёртовых порогов, особенно связанный. Кара сидела, обхватив колени руками, её взгляд был устремлён в темноту, туда, где реальность смешивалась с кошмарами. Она думала не о себе, не о холодной воде, что скоро сомкнётся над её головой. Она думала о своём племени, которое Грох, ослеплённый гордыней, вёл к неминуемой гибели. Её собственная смерть казалась ей лишь маленькой, незначительной частью этой огромной, надвигающейся трагедии.

Торн же, в отличие от неё, не поддавался отчаянию. Его ярость, до этого кипевшая внутри, как лава в вулкане, кристаллизовалась в холодную, острую, как ледяная сосулька, решимость. Он не собирался умирать в реке по прихоти тирана. Он будет бороться до последнего вздоха, до последнего удара сердца. Он не сидел на месте. Он безмолвно исследовал их тюрьму, ощупывая стены, простукивая пол, вглядываясь в каждую трещину. Он искал любую возможность, любую лазейку, любой шанс.

Пока Кара дремала тревожным, поверхностным сном, измученная переживаниями, Торн продолжал своё безмолвное исследование. Он двигался по пещере, как тень, его движения были плавными и бесшумными. И вдруг его пальцы, скользнувшие по стене у самого основания, в самом тёмном углу, скрытом за наваленными для сидения камнями, наткнулись на знакомую неровность. Небольшой, почти незаметный выступ, который отличался от остальной поверхности скалы.

Сердце Торна пропустило удар, а затем бешено заколотилось. Он узнал это место. Ург, настаивая на переводе пленников под свою опеку, выбрал для них именно эту пещеру. Она считалась «местом покоя», священной землёй Лебедей, где, по поверьям, злые духи теряли свою силу. Грох, желая показать свою снисходительность, согласился. Он и не подозревал, что для Торна эта пещера была домом для его самых главных секретов.

Тайник был не просто ямой. Много зим назад, ещё подростком, Торн нашёл здесь естественную, едва заметную трещину и часами, день за днём, расширял её острым осколком кварцита. Позже он замаскировал вход плоским камнем, который идеально входил в углубление, становясь неотличимым от остальной стены. Рисунок на камне-крышке повторял естественный узор скалы.

Но взрослый тайник он оборудовал позже, уже став воином. Он не просто спрятал свои сокровища за камнем. Он потратил несколько ночей, чтобы приготовить особую смесь из речной глины, толчёного известняка и мха. Этой смесью он запечатал вход в тайник, а затем, пока она не высохла, острым кремнем нанёс на неё узор, в точности повторяющий естественные трещины на скале. Со временем глина окаменела, и тайник стал абсолютно невидимым, неотличимым от остальной стены. Только он знал, в каком месте нужно надавить с силой, чтобы сломать эту тонкую, но прочную печать.

Он был уверен, что его секрет в безопасности. Даже если бы кто-то простукивал стены, звук был бы глухим и ровным. Это была работа не просто воина, а терпеливого, хитрого охотника, готовящего свою самую главную ловушку или свой последний путь к отступлению.

Он усмехнулся в темноте. Конечно, его не нашли. Юноши-Лебеди, поставленные на стражу, испытывали неловкость и трепет. Их учили охранять святыни, а не пленников. Они следили за входом, считая каменные стены лучшей тюрьмой, и им бы в голову не пришло осквернять пещеру тщательным обыском, выламывая камни из стен. Этот тайник мог найти лишь тот, кто знал о его существовании и помнил точный рисунок на камне.

Он осторожно, стараясь не разбудить Кару и не привлечь внимания стражи, начал разбирать камни. Под ними оказалась плотно утоптанная земля. Он нашёл плоский, острый осколок сланца и начал копать. Его пальцы работали быстро и бесшумно, подчиняясь вспыхнувшей надежде.

Вскоре его пальцы наткнулись на что-то твёрдое, завёрнутое в кусок грубой, истлевшей от времени кожи. Он осторожно, затаив дыхание, извлёк свой старый клад на свет едва тлеющих углей их маленького костра. Свёрток был небольшим, но обнадёживающе тяжёлым.

С замиранием сердца он развернул его. Внутри лежали не детские сокровища. Это был его «взрослый» тайник, который он обустроил здесь позже, уже будучи опытным воином, на случай самых непредвиденных обстоятельств – изгнания, внезапного нападения, необходимости быстро исчезнуть. Он почти забыл о нём, вытеснив из памяти вместе с той жизнью, которой его лишили.

Внутри, тускло поблёскивая в свете углей, лежали:

Два великолепных кремнёвых ножа, тонких, острых, как бритва, с удобными рукоятями, обмотанными прочными кожаными ремешками.

Длинный моток крепчайшей верёвки из сухожилий тура, тонкой, но способной выдержать вес взрослого мужчины.

И, самое главное, – небольшой, но прочный костяной крюк-кошка, который он когда-то сделал для лазания по отвесным скалам.

Это было не просто оружие. Это был шанс. Шанс не на победу, но на борьбу. Шанс умереть не как связанная и брошенная в воду жертва, а как воин, с оружием в руках.

Торн осторожно коснулся плеча Кары. Она вздрогнула и открыла глаза. Он молча показал ей свою находку. Её глаза, до этого тусклые и полные отчаяния, вспыхнули. Надежда, пусть и призрачная, как утренний туман, вернулась.

Они не говорили. Они понимали друг друга без слов, по одному лишь взгляду. Торн быстро и бесшумно начал готовиться. Он надёжно прикрепил один нож к своему предплечью, скрыв его под широким рукавом своей потрёпанной рубахи. Второй отдал Каре. Она, не колеблясь, спрятала его за голенищем своего мягкого сапога. Длинную, прочную верёвку и костяной крюк он туго обмотал вокруг пояса, под одеждой, так, чтобы они не стесняли движений и не были заметны.

Они не знали, смогут ли воспользоваться этим. Но теперь у них был план. Не план побега – из пещеры было не выбраться. А план на само Испытание. Они не собирались покорно тонуть. Если им суждено было оказаться в реке, они встретят её не как жертвы, а как бойцы. Крюк мог зацепиться за корягу или выступ скалы, верёвка могла помочь выбраться на берег, ножи могли перерезать путы.

Когда один из стражников-Лебедей заглянул к ним перед самым рассветом, чтобы принести им последнюю чашу воды, он увидел двух покорных пленников, сидящих у остывшего костра. Они, казалось, смирились со своей ужасной судьбой. Он не видел блеска стали, скрытого под их одеждой, и огня решимости, который снова горел в их глазах. Испытание Рекой, задуманное Грохом как унизительная и неотвратимая казнь, для Кары и Торна превращалось в последнюю, отчаянную битву за жизнь.

Глава 67: Подготовка к Испытанию

Ночь перед Испытанием была оглушительно тихой. В их пещере-тюрьме, охраняемой воинами Лебедя, погасли последние угли. В этой абсолютной, давящей темноте, где единственным звуком было их собственное дыхание и далёкий, вечный ропот реки, время, казалось, остановилось. Они уже приготовили своё тайное оружие, но теперь, когда всё было сделано, оставалось лишь ждать. И это ожидание было страшнее любой битвы.

– Кара, – шёпот Торна был едва слышен, лишённый обычной уверенности. – Если… если у нас не получится… если река окажется сильнее…

– У нас получится, – так же тихо, но с железной твёрдостью в голосе ответила она, перебивая его. Она нащупала в темноте его руку и крепко сжала. Её ладонь была холодной, но хватка – сильной. Их пальцы переплелись. Это было не объятие влюблённых. Это была безмолвная клятва двух воинов, идущих в свой последний бой. Они не говорили больше ни слова до самого утра. Слов было не нужно.

Когда солнце встало высоко, но не дарило тепла, их вывели на свет. Вся стоянка, казалось, затаила дыхание. В центре большой, вытоптанной поляны, на глазах у всего племени, их ждали Грох и его воины.

Это был не долгий ритуал. Это был быстрый, жестокий акт унижения. Грак, с лицом, сияющим от злорадного торжества, лично руководил процессом. Он не говорил, он действовал. Резким движением он сорвал с шеи Кары ожерелье из бобровых резцов – последнее напоминание о её клане – и с презрением бросил его в пыль. Повернувшись к Торну, он так же сорвал его амулет из зубов щуки. Два жеста, два щелчка – и они стали никем. Не Бобром и не Щукой, а просто безымянными тенями, отданными на суд Реки.

Их заставили встать спиной к спине. Грак обматывал их тела новой, толстой верёвкой из бычьих сухожилий медленно, но с такой силой, что каждый виток заставлял их шипеть от боли. Каждый узел он затягивал с садистским наслаждением, словно хотел переломать им кости ещё до того, как они коснутся воды.

Кара не сопротивлялась. Она заставила себя расслабиться, чтобы тугие путы не перекрыли ей дыхание. Она смотрела поверх голов, на лица соплеменников. Она видела страх, злорадство, любопытство и, в редких случаях, – скрытое, бессильное сочувствие. Она чувствовала твёрдое, напряжённое тело Торна за своей спиной, его ровное, сдерживаемое дыхание. Это придавало ей сил. Они были не одни.

Когда Ург шагнул вперёд, пытаясь воззвать к разуму вождя, Грох не стал вступать с ним в долгую перепалку. Он лишь медленно поднялся со своего места, его огромная тень накрыла шамана, и прорычал одно слово: «Молчи». И этого было достаточно. Угроза в этом слове была настолько явной, что даже Ург вынужден был отступить, бросив на Кару и Торна взгляд, полный не только сочувствия, но и безмолвного приказа: «Боритесь».

Вместо длинной ритуальной речи, Грак, затягивая последний, самый тугой узел, выкрикнул в лицо притихшей толпе:

– Река-Мать! Прими сор, что несёт твоё течение! Очисти наши земли!

Всё. Ритуал был коротким, жестоким и неотвратимым, как удар топора. Напряжение не рассеялось в словах, а сгустилось до предела, готовое взорваться вместе с падением героев в воду.

– Ведите их! – приказал Грох.

Время Сломанных Копий

Глава 68: Испытание Рекой

Утро было обманчиво ясным. Холодный, прозрачный воздух вибрировал от невысказанного напряжения, заставляя даже самые привычные звуки – скрип шкур, лай собак, плач ребёнка – звучать неестественно громко и тревожно. Вся стоянка, казалось, вытекла из своих жилищ, чтобы стать молчаливым, многоголовым свидетелем древнего суда, о котором до этого дня лишь шептались у зимних костров.

Процессия двигалась медленно, с мрачной, ритуальной торжественностью. Впереди, рассекая толпу своей массивной фигурой, шёл Грох. Его лицо было непроницаемо, как гранитный валун, но в глубоко посаженных глазах горел холодный огонь предвкушения. За ним, словно верный цепной пёс, следовал Грак, его губы кривила едва заметная, жестокая усмешка.

В центре этого движущегося кольца из страха и ненависти шли они. Связанные спиной к спине, Кара и Торн. Их толкали в спины тупыми концами копий, заставляя спотыкаться на неровной земле, но они держались прямо, не сгибаясь, их подбородки были упрямо вскинуты. Кара не смотрела под ноги. Её взгляд скользил по лицам соплеменников, как челнок по воде, выхватывая из безликой массы знакомые черты. Вот злорадный оскал воина Щуки, чьего брата Торн когда-то побил в драке. Вот испуганное, сочувствующее лицо старой Дарры из её собственного клана. А вот Ильва, стоящая рядом с Ургом, прижимающая руки ко рту, её глаза блестели от слёз. Кара чувствовала за спиной каждый напряжённый мускул Торна, его ровное, сдерживаемое дыхание было для неё безмолвной клятвой. Холодная сталь ножа, упирающаяся в икру через тонкую кожу сапога, была их единственной, отчаянной тайной.

Путь закончился на высоком, продуваемом всеми ветрами утёсе, что нависал над Чёртовыми порогами. Рёв воды был оглушающим, он бил по ушам, проникал в кости, заставляя всё тело вибрировать. Облако ледяной водяной пыли поднималось из ущелья, оседая на лицах и волосах инеем. Внизу, в узком каньоне, река кипела, взбивая грязную, серую пену. Чёрные, мокрые, острые как клыки, камни торчали из воды, готовые разорвать в клочья любое живое существо, посмевшее бросить им вызов.

Грох поднял руку. Рёв толпы стих, остался лишь вечный, неумолимый рёв реки.

– Река-Мать! – провозгласил вождь, его голос был подобен грому. – Прими дар! Суди по правде, а не по словам!

Грак, наслаждаясь своей властью, грубо подтолкнул их к самому краю. Под ногами осыпались мелкие камни, улетая в кипящую бездну. Это был конец.

Толчок был резким и безжалостным. Мир на одно страшное, бесконечное мгновение перевернулся. Серое небо и бурые скалы слились в одно вращающееся, головокружительное пятно. Затем – оглушительный, выбивающий дух удар о воду.

Ледяной холод был не просто ощущением. Он был живым существом, хищником, который впился в тело тысячами игл, парализуя волю и выжигая лёгкие. Их тут же подхватило чудовищной силы течение, швыряя и крутя, как два связанных вместе полена в весенний паводок.

Первые секунды были адом. Чистый хаос и животный ужас. Вода заливала рот, нос, глаза, не давая вздохнуть, не давая сориентироваться. Тугие верёвки, намокнув, впились в тело с новой, мучительной силой. Торн, подчиняясь инстинкту воина, попытался бороться, напрягая мышцы, но его тело не слушалось, он лишь беспомощно барахтался, ускоряя их погружение.

Кара, наоборот, на один короткий миг заставила себя расслабиться, почти обмякнуть. Голос отца прозвучал в её памяти, перекрывая рёв воды: «Не борись с рекой, дитя. Почувствуй её сердце. Она сама покажет путь». Этот миг позволил ей избавиться от паники. Она поняла, где верх, а где низ. И она увидела, куда их несёт. Прямо на стену из щербатых, острых как бритва, камней.

«Сейчас!» – мысленный крик Кары был почти осязаем. Она изо всех сил выгнула спину, подавая Торну единственно возможный сигнал. Он понял его мгновенно. Их отчаянный, безумный план приводился в действие.

Началась мучительная, почти невозможная работа в ледяном, бурлящем хаосе. Пальцы, окоченевшие от холода, превратились в непослушные деревяшки. Торн, превозмогая боль в сведённых мышцах, извернулся, пытаясь дотянуться до рукояти ножа, спрятанного на предплечье. В это время Кара, работая ногами и всем телом, отчаянно пыталась развернуть их боком к течению, чтобы удар о скалы не пришёлся плашмя, не раздробил им кости.

Наконец, пальцы Торна нащупали обмотанную кожей рукоять. Он выхватил нож. Лезвие блеснуло на долю секунды в мутной воде. Он резал не свои путы. Он резал верёвку, сковывающую запястье Кары. Их мотало из стороны в сторону, бросало на подводные камни. Острый кремень соскользнул, глубоко полоснув кожу на её руке, но она даже не почувствовала боли, поглощённая одной-единственной целью.

Её рука свободна! Кара тут же вытащила свой нож, спрятанный в сапоге. Теперь они работали вдвоём, как единый, отчаявшийся организм. Это был дикий, страшный танец со смертью. Торн, как мощный двигатель, принимал на себя удары, отталкиваясь ногами от проносящихся мимо валунов, его нечеловеческая сила защищала их от самых страшных столкновений. Кара, как руль, использовала врождённое знание течений, направляя их в те немногие просветы, где поток был слабее, где можно было выиграть несколько драгоценных ударов сердца.

Они резали главную верёвку, ту, что связывала их спины. Проклятый узел, затянутый Граком с садистской силой, не поддавался. С последним отчаянным рывком, вложив в него остатки сил, Торн рванул нож на себя. Верёвка лопнула с глухим треском. Они были свободны друг от друга, но всё ещё находились в беспощадной власти реки.

Сверху, с утёса, толпа видела лишь, как две фигуры, мелькнув пару раз, окончательно исчезли в кипящей пене. Для всех они были мертвы. Грох удовлетворённо кивнул. Суд свершился. Грак победно оглядел притихших соплеменников.

Но ниже по течению, за скалистым поворотом, скрытые от глаз с утёса, двое воинов Грака, поставленные добить «случайно» выживших, замерли с открытыми ртами. Из ревущего потока, цепляясь друг за друга, к берегу пробивались две фигуры.

Кара, увидев небольшой, относительно спокойный затон, заросший ивняком, из последних сил схватила Торна за руку и потянула его туда. Река, словно устав бороться с ними, с последним яростным толчком выбросила их на каменистую отмель.

Они рухнули на острые камни, их тела сотрясала неконтролируемая, крупная дрожь. Кожа под мокрыми лохмотьями приобрела мертвенно-синюшный оттенок. Кара пыталась что-то сказать, но зубы выбивали дикую дробь, а слова превращались в бессвязное мычание. Торн, глядя на неё, видел, как мутнеет её взгляд – первый признак того, что ледяной холод забирает её разум. Собрав последние остатки воли, он подполз к ней и попытался растереть её окоченевшие руки, понимая, что если они не найдут укрытие в ближайшее время, река всё равно заберёт их.