Кости и клыки

Ещё до того, как собралась основная толпа, когда первый серый свет лишь коснулся вершин скал, к Яме Позора подошёл сам Грак в сопровождении двух своих самых верных воинов. Двое юнцов из Клана Лебедя, стоявших в карауле, испуганно выпрямились. Их роль была скорее символической – следить, чтобы пленникам тайно не передавали еду, а не отражать нападение. Они не были закалёнными тюремщиками.

– Вождь недоволен вашей леностью! – прошипел Грак, презрительно оглядев их. Его взгляд был холоден и остёр, как осколок кремня. – Говорят, ночью к яме подходили шакалы. Вы что, спали, пока предатели пировали с падальщиками?

Юноши испуганно переглянулись. Один из них, набравшись смелости, пролепетал:

– Нет, господин Грак, мы не спали. Ночью подходил волк, но мы его отогнали…

– Молчать! – оборвал он их. Грак не хотел, чтобы кто-то вспоминал о волках, это могло вызвать ненужные ассоциации со Следопытом. – Один из вас, живо, принесёт воды и осмотрит следы у южного склона. А ты, – он ткнул пальцем во второго, – доложишь Ургу, что я прибыл вершить волю вождя. Оба! Немедленно!

Лебеди, не смея ослушаться правой руки вождя, бросились исполнять приказ. Как только они скрылись за валунами, Грак кивнул одному из своих воинов. Тот, двигаясь быстро и бесшумно, как ласка, метнулся к краю ямы. Короткое, отточенное движение – и небольшой, уродливый предмет, извлечённый из кожаного мешочка, полетел вниз, чтобы скрыться в куче мусора и прелой листвы. Всё заняло не более десяти ударов сердца. Когда юноши-Лебеди вернулись, Грак уже стоял с непроницаемым лицом, словно ждал их всё это время. Ловушка была готова.

Внизу, в сыром холоде ямы, Кара и Торн слышали нарастающий гул голосов наверху. Предупреждение Ильвы стучало у них в висках, как погребальный барабан. Они знали, что сейчас произойдёт, но были абсолютно бессильны. Ночь они провели без сна, в лихорадочной, отчаянной попытке придумать хоть какой-то выход – искали в стенах трещину, в которой можно было бы спрятать подброшенную «улику», пытались выкопать ямку в утоптанной земле, – но всё было тщетно. Стены были гладкими, а земля твёрдой, как камень.

– Приготовься, – глухо сказал Торн, становясь перед Карой, словно пытаясь заслонить её своим телом от того позора, что вот-вот на них обрушится. В его глазах не было страха, лишь холодная, свинцовая ярость.

Сверху сбросили верёвочную лестницу. Двое воинов Грака, ухмыляясь, спустились вниз. Их лица были полны брезгливого презрения. Они грубо оттолкнули Торна и начали обыск. Это была инсценировка, грубая и унизительная. Они пинали ногами их скудные, истрёпанные шкуры, с издевкой перевернули пустой бурдюк, оставленный Ильвой, который Кара не успела спрятать.

И тут один из воинов, «случайно» копнув ногой в углу, где валялась кучка мусора и прелой листвы, издал торжествующий возглас.

– Нашёл! Грак, смотри! Здесь!

Он наклонился и поднял с земли небольшой, но уродливый предмет. Это был клык. Крупный, желтоватый, с зазубренными краями и странной, почти неестественной кривизной. Он не был похож на клык ни одного из известных им зверей – ни пещерного медведя, ни волка, ни рыси. На его корне виднелись следы запёкшейся, тёмной крови. Это был тот самый «клык твари», о котором говорила Ильва.

Воин, держа его двумя пальцами, словно ядовитую гадюку, и с показным отвращением отряхивая руки, полез наверх.

Воин протянул клык Граку. Тот высоко поднял его. Клык был уродлив и реален. Его желтоватая кость имела странные бурые прожилки, а форма не походила ни на одного известного зверя. Это не была подделка. Рок не солгал Ургу – Грак действительно нашёл этот клык на месте бойни, где погибли охотники. Он нашёл это страшное доказательство истинной угрозы, но вместо того, чтобы ужаснуться и поднять тревогу, его хитрый и подлый ум увидел в нём идеальное оружие для своей личной мести.

– Смотрите! – провозгласил Грак, его голос звенел от торжества. Он не просто показывал клык. Он медленно обводил толпу горящим, фанатичным взглядом, заглядывая в лица, находя самых напуганных и злых, обращаясь именно к ним.

– Вот доказательство! Это клык тех чудовищ, о которых они нам лгали! Они принесли его сюда, в сердце нашего дома, как знак своей верности новым хозяевам!

Он сделал паузу, давая яду впитаться. Он видел, как страх на лицах сменяется яростью.

– Они не вестники беды! Они – её проводники! Они привели эту нечисть на наши земли! Пока вы трудились, они сговаривались! Пока ваши дети спали, они точили ножи для их горла!

Слова Грака, бьющие по самым главным страхам – страху за детей, за дом, за племя – произвели сокрушительный эффект. Он не просто обвинял, он рисовал картину предательства, в которую было легко поверить. Толпа взревела, и этот рёв был полон не только ненависти, но и праведного, как им казалось, гнева.

– Смерть предателям!

– Сжечь их!

– Отдать их на съедение волкам!

Кара и Торн, которых выволокли из ямы и грубо бросили на колени перед толпой, смотрели на это с ледяным отчаянием. Любые слова оправдания теперь были бессмысленны. Они утонут в рёве этой обезумевшей толпы. Ловушка захлопнулась идеально.

Гром, отец Кары, при виде клыка и ярости соплеменников, пошатнулся, словно его ударили под дых. Он смотрел на дочь, и в его глазах боролись ужас, отвращение и крошечное, почти невидимое сомнение, которое он отчаянно пытался в себе заглушить. «Неужели это правда? Неужели она способна на такое?..» – мысль обожгла его, как раскалённый уголь.

Грак уже поднял руку, готовясь отдать приказ воинам начать казнь – забить предателей камнями, как того требовал древний обычай. Толпа замерла в ожидании, несколько воинов уже наклонились, подбирая с земли увесистые булыжники. Судьба Кары и Торна, казалось, была решена и измерялась последними ударами их сердец.

И в этот самый момент, когда первый камень уже должен был полететь, тишину прорезал властный, старческий голос, прозвучавший как удар грома:

– Остановитесь!

Толпа вздрогнула и расступилась, словно перед ней шла невидимая сила. В образовавшемся проходе, опираясь на свой посох из китовой кости, стоял Ург. Его лицо было спокойно, но в глазах горел холодный огонь, от которого даже самые яростные воины Щуки невольно попятились. За его спиной, как три молодых волка, стояли Зур, Родан и Эхо. Ург пришёл сюда не случайно. Предупреждённый Роком, он ждал своего часа, скрываясь за валунами и наблюдая за подлым спектаклем.

– Именем духов предков и волей Камня Голосов я говорю – вы судите невиновных!

Грак на мгновение опешил.

– Нет! – вперёд шагнул Зур, и Ург ободряюще кивнул ему – быстрый, почти незаметный жест, говоривший: «Я знал, что вы придёте. Ваше время настало».

– Нет! – вперёд шагнул Зур. Он не боялся ни Грака, ни его воинов. – Предатель здесь – ты, Грак! А лжец – твой вождь, ослеплённый гордыней!

Зур высоко поднял кусок берёзовой коры, на котором был нацарапан уродливый след и зловещая спираль.

– Вот правда! Вот что мы нашли на границе наших земель этим утром! Следы чудовищ и знак их вожака! Они уже здесь! А вы, вместо того чтобы готовиться к битве, травите своих же, упиваясь ложью!

Появление Урга и «Молодых Волков» с их собственным, не менее веским доказательством стало для всех полной неожиданностью. Спектакль Грака был сорван в самый последний момент. Толпа замерла в растерянности, не зная, кому верить. Один клык против одного рисунка. Слово Грака против слова Урга. Два обвинения, две правды столкнулись лицом к лицу над головами Кары и Торна, и от исхода этой схватки теперь зависела не только их жизнь, но и судьба всего племени.

Глава 62: Сомнения Грома

В жилище Грома, мастера запруд Клана Бобра, обычно наполненном терпкими запахами ивовой коры, влажной глины и сладковатого дыма, стояла тяжёлая, неестественная тишина. С тех пор как Гром вернулся с площади у Ямы Позора, где его дочь едва не растерзала обезумевшая толпа, он не проронил ни слова. Его жена, Дарра, старая мастерица плетения корзин, несколько раз пыталась заговорить с ним, подносила ему глиняную миску с горячей похлёбкой, но он лишь отмахивался, как от назойливой мухи, не отрывая взгляда от стены.

Он сидел на своей подстилке из выделанных бобровых шкур, спиной к очагу, и смотрел на грубое плетение ивовых прутьев. Но он не видел их. Перед его глазами снова и снова, как навязчивый кошмар, прокручивались события этого утра: ярость толпы, похожая на рёв раненого зверя; торжествующее, злобное лицо Грака; уродливый, желтоватый клык в его руке. И, самое главное, – лицо Кары. Униженное, измождённое, покрытое грязью, но не сломленное. В её глазах, когда их выволокли из ямы, он не увидел ни вины, ни хитрости, только отчаяние и упрямую, почти безумную веру в свою правоту.

А потом – появление Урга. Шаман шёл сквозь толпу, как ледоход по весенней реке, несокрушимый в своей древней силе. И Зур, молодой воин Щуки, который с такой яростной убеждённостью кричал о следах на границе. Клык против рисунка. Слово Грака против слова Урга. Весь его мир, построенный на простых и незыблемых правилах – верность клану, подчинение вождю, соблюдение традиций – пошатнулся, как плохо построенная запруда под натиском весеннего паводка.

Когда угли в очаге почти погасли, и снаружи стихли последние голоса, Дарра, которая всё это время молча сидела в углу, не выдержала. Она подошла к мужу и села рядом, её мозолистые, привыкшие к работе руки легли ему на плечо.

– Гром, – её голос был тихим, но настойчивым, как шум воды, подтачивающей камень. – Ты видел её глаза. Ты действительно веришь, что наша дочь, наша Кара, способна на такое? Привести чудовищ на землю, где родилась?

Гром дёрнулся, словно её слова были прикосновением раскалённого железа.

– Молчи, женщина! – прорычал он, не оборачиваясь. Его голос был глух и надтреснут. – Грох – вождь. Грак – его правая рука. Они видели доказательство. Клык. Все видели.

– А я видела рисунок Зура! – не отступала Дарра, её голос обрёл твёрдость. – И я слышала, как гудит Камень Голосов, даже здесь, у реки. И я знаю сердце своей дочери. В нём есть упрямство, есть гордость, но нет предательства. Ты сам учил её любить эту реку, эту землю. Разве ты забыл?

Слова жены были как маленькие, острые камушки, брошенные в стоячую воду его души. Они вызывали круги, которые расходились всё шире и шире. Он вспомнил, как Кара, ещё совсем девчонка, с восторгом и визгом ловила свою первую рыбу голыми руками. Как часами сидела у воды, изучая повадки бобров, не шелохнувшись, чтобы не спугнуть. Как её пальцы с невероятной ловкостью плели первую, пусть и неуклюжую, ловушку из ивовых прутьев. Неужели всё это было ложью? Неужели за этим скрывалась душа предателя?

– Грох убьёт любого, кто усомнится в его слове, – глухо произнёс Гром, и в его голосе впервые прозвучал не гнев, а страх. Голый, животный страх. – Он раздавит нас, наш клан, как гнилую ветку. Он только и ждёт повода, чтобы показать Щукам, кто здесь главный. Ты хочешь, чтобы наши дети остались без защиты?

Дарра отняла руку. Она не знала, что ответить на это. Страх мужа был осязаем. Он был правильным. Но правда дочери была ещё более реальной.

Не в силах больше находиться в душном, пропитанном страхом жилище, Гром вышел наружу. Прохладный ночной воздух немного отрезвил его. Ноги сами принесли его к реке, к тому месту, где они с Карой когда-то, ещё до её побега, начинали строить новую, хитрую запруду. Проект был заброшен, и теперь ивовые колья, вбитые в дно, обросли скользкой тиной, а недоплетённые щиты покосились под тяжестью нанесённого ила.

Он коснулся рукой гладкого, ошкуренного ивового прута. Пальцы помнили, как они работали здесь вместе, как её смех смешивался с шумом воды, как она спорила с ним, доказывая, что её способ плетения узла крепче. И тут его память, словно прорвав плотину, подкинула ему ещё одно, почти забытое воспоминание. Много зим назад, когда Грак был ещё молодым, заносчивым воином, он поспорил с Громом из-за лучшего места для ловли рыбы. Грак тогда, в пылу ссоры, чтобы доказать свою правоту, солгал, обвинив Грома в краже его сетей перед всем кланом.  Гром помнил это до мельчайших деталей: уверенное, наглое лицо Грака, его клятвы духами, его показное возмущение. А потом – его унижение, когда ложь вскрылась, и он стоял перед советом, пряча глаза, как побитый пёс. Гром почувствовал укол стыда – не за Грака, а за себя. За то, что он, зная цену словам этого человека, снова позволил его яду отравить свой разум и своё сердце, заставив отвернуться от собственной дочери.

Эта мысль, острая и ясная, пронзила его. Грак – лжец. Он лгал тогда, из-за мелкой, глупой обиды. Неужели он не солжёт сейчас, когда на кону стоит власть, месть и благосклонность вождя? А клык… Откуда он взялся так вовремя? Не слишком ли всё складно? Он вспомнил его лицо тогда – такое же уверенное, такое же лживое. А потом перед его внутренним взором снова встало лицо Кары у Ямы Позора. Он не мог забыть этот взгляд – в нём не было вины, только упрямство и боль. Два образа – лживая уверенность Грака и отчаянная правота дочери – столкнулись в его сознании. И плотина его страха рухнула.

Сомнение, до этого бывшее лишь маленьким, ноющим червячком в глубине души, превратилось в огромного, голодного змея, пожирающего его страх и покорность. Он не знал, правы ли Кара и Ург насчёт чудовищ. Мир был полон странных и страшных вещей. Но он почти был уверен, что Грак лжёт. А если лжёт Грак, то и Грох, который слепо ему верит, ведёт всё племя по ложному следу. Прямо в пасть беде.

Гром вернулся в своё жилище другим человеком. Каменная маска с его лица спала, оставив после себя лишь глубокую, выстраданную усталость и твёрдую, холодную решимость. Он больше не был просто мастером запруд. Он снова был отцом.

Он подошёл к тайнику в стене, скрытому за связками сушёных трав, и достал оттуда несколько предметов: свой лучший, отполированный до блеска каменный нож, который он берёг для особых случаев; моток самой крепкой верёвки из сухожилий тура; и несколько брусков вяленого мяса, припрятанных на чёрный день.

Дарра молча наблюдала за ним, её сердце замерло в тревожном ожидании.

– Что ты делаешь, Гром? – прошептала она.

Он не ответил. Он подошёл к ней и крепко, как не делал уже много лет, обнял, уткнувшись лицом в её пахнущие рекой и домом волосы.

– Прости меня, – прошептал он ей на ухо. – За мой страх. За моё молчание.

Затем он отстранился, его взгляд был твёрд. Он повернулся и вышел в предрассветную мглу. Он не знал точно, что будет делать. Пойдёт ли он к Ургу? Попытается ли тайно помочь Каре, передав ей эти припасы? Или бросит открытый вызов Гроху на следующем совете? Но он знал одно: он больше не мог молчать. Он сделал свой первый, самый трудный шаг, переступив через собственный страх. Пути назад уже не было.

Глава 63: Предупреждение Рока

Площадь у Ямы Позора опустела, но напряжение, оставшееся после утреннего столкновения, не рассеялось. Оно висело в воздухе, как дым от сырого костра – едкое и удушливое, проникая в лёгкие и заставляя сердца сжиматься в тревоге. Грак и его воины отступили, но не были побеждены. Они затаились, как разъярённый кабан в зарослях, готовясь к новому, ещё более жестокому удару. Кара и Торн, благодаря вмешательству Урга, были переведены из Ямы Позора под «охрану» Клана Лебедя. Это был хрупкий, временный компромисс, который мог рухнуть в любой момент. Они находились в небольшой, сухой пещере на территории Лебедей, у входа в которую стояли два молодых воина этого клана – скорее не стража, а почётный караул, но суть оставалась прежней. Они были пленниками, чья судьба висела на волоске.

Ург сидел у своего очага, его лицо было серым от усталости. Он понимал, что выиграл лишь мгновение, отсрочку. Грох и Грак не простят ему этого публичного унижения. Раскол в племени стал явным, почти физическим. Племя было похоже на треснувший глиняный горшок – ещё держит воду, но одно неловкое движение, и он рассыплется на черепки. Весь день Ург провёл в ритуалах и молитвах, пытаясь понять, что делать дальше. Он взывал к духам предков, но они молчали, словно отвернулись от своих неразумных потомков. А Камень Голосов продолжал свой низкий, мучительный, едва слышный гул, от которого ныли кости.

Когда луна скрылась за плотными облаками, и тьма стала абсолютной, Ург, ведомый каким-то внутренним, тревожным чутьём, вышел из своей пещеры и направился к реке. Он ждал. Он не знал, кого или чего, но чувствовал, что эта ночь должна принести ответ. Воздух был неподвижен и тяжёл.

Из прибрежных зарослей ивняка, как сгусток самой тьмы, вынырнула фигура. Это был Рок. Он выглядел хуже, чем когда-либо. Его одежда из волчьих шкур была изорвана в клочья, на лице виднелись свежие, кровоточащие царапины, словно он продирался сквозь непроходимые колючие заросли, а глаза горели лихорадочным, почти безумным огнём. Он, очевидно, бежал, не разбирая дороги, подгоняемый смертельным ужасом.

– Они здесь, шаман, – прохрипел он, хватая ртом воздух и опираясь на ствол старой ивы, чтобы не упасть. – Совсем близко.

– Кто «они»? – напряжённо спросил Ург, хотя его сердце уже знало ответ.

– Следопыт, – выдохнул Рок. – И… тени.

Рок, сбиваясь и постоянно оглядываясь через плечо, словно боялся, что за ним гонятся, рассказал Ургу то, что видел своими собственными глазами. После Совета он не поверил до конца ни одной из сторон и решил сам проверить северные рубежи, пытаясь найти следы тех самых «чудовищ», о которых говорил Зур. И он их нашёл.

Он видел их лагерь. Небольшой, но хорошо организованный передовой отряд, разбитый в скрытой, лесистой лощине, всего в половине дня пути от границ их земель. В центре лагеря, у большого костра, сидел Следопыт. А вокруг него – они. Рок не мог подобрать для них слова. Это были не звери, но и людьми в привычном ему смысле они не были. Приземистые, широкие в плечах, с покатыми лбами и мощными надбровными дугами, покрытые редкой, тёмной шерстью, они двигались с какой-то звериной, неуклюжей грацией. Рок, живя на границе земель, видел разных чужаков, но эти… эти были словно вылеплены из другой глины, из самой дикой, первобытной земли. Они были как лесные духи, принявшие страшный, материальный облик.

– Он говорит с ними, шаман, – шёпот Рока был полон мистического ужаса. – Не словами, как мы с тобой. Какими-то гортанными, щёлкающими звуками, жестами… как с обученной стаей. Он – их вожак. Он ведёт их.

Ург видел в глазах Рока не только страх. Он видел там крушение мира. Для Волка-изгоя Следопыт всегда был символом силы, пусть и жестокой. Символом того, что даже отвергнутые племенем могут выжить и быть хозяевами своей судьбы. Но то, что Рок увидел в той лощине, было не силой. Это было предательством самой сути – не племени, а самой человечности.

Но самым страшным было другое. Рок, рискуя жизнью, подполз достаточно близко, чтобы подслушать, как Следопыт отдавал приказы своим людям – тем немногим из Клана Волка, кто остался с ним. Их цель была чудовищной в своей простоте и жестокости. Их первый удар должен был быть направлен не на главный лагерь, не на воинов Щуки. Их первая цель – запруды Клана Бобра.

– Он хочет лишить племя еды и вызвать панику, – закончил Рок, его голос дрожал. – Сказал, что когда река выйдет из берегов и снесёт жилища «речных крыс», а голодные люди начнут метаться в хаосе, он ударит по главному поселению. Атака назначена на… на следующую ночь. У нас есть один день. Один день, шаман!

Ург молчал, переваривая услышанное. Всё встало на свои места. Видения Лары. Гудящий Камень. Рассказы Кары и Торна. Находка Зура. И теперь – это прямое, страшное подтверждение от Рока. Угроза была не просто реальной. Она была конкретной, спланированной и неотвратимой. И первая жертва была уже выбрана – Клан Бобра. Клан Кары.

Рок, видя молчание шамана, добавил, его голос был полон горечи и окончательного разрыва со своим прошлым:

– Я пытался отговорить его. Напомнил ему о законе крови, о том, что это безумие – вести чудовищ на своих. А он… он рассмеялся мне в лицо. Сказал, что у него больше нет «своих». Что это племя, которое изгнало и прокляло его, заслуживает лишь огня и смерти. Он больше не Волк. Он – что-то другое. Что-то страшное. Он предал не просто людей, шаман. Он предал дух Волка. И я… я не пойду за ним в эту бездну.

Ург положил руку на плечо измождённого разведчика.

– Ты сделал больше, чем мог, сын мой, – тихо, но твёрдо сказал он. – Ты выбрал свой путь, и духи это видят. Теперь скройся. Не возвращайся к нему. Твоя охота закончена.

Рок благодарно кивнул и, не сказав больше ни слова, растворился во тьме. А Ург остался один на берегу ночной реки. Он смотрел на тёмную, неспешно текущую воду и понимал, что время компромиссов, уговоров и советов безвозвратно прошло. Грох никогда не поверит ему без неопровержимых доказательств, а когда они появятся в виде горящих запруд и трупов его соплеменников, будет уже слишком поздно.

Он должен был сделать выбор. И он его сделал. Не как шаман, а как воин, защищающий свой дом, свою землю, своих людей. Он должен был предупредить не Гроха, а тех, кто станет первой целью – Клан Бобра. И он должен был освободить тех, кто единственный знал, как сражаться с этим врагом, кто смотрел ему в лицо и выжил. Он должен был выпустить на волю Кару и Торна. Даже если это будет означать открытую войну внутри племени. Потому что война снаружи была страшнее.

Глава 64: План Гроха

Грох метался по своей просторной, увешанной шкурами и боевыми трофеями пещере, как раненый медведь, запертый в тесном загоне. Он с рёвом швырнул в стену глиняную чашу с остатками вечерней похлёбки – та разлетелась на мелкие, звенящие черепки. Его правая рука, Бран, и несколько самых верных воинов стояли у входа, не смея произнести ни слова, боясь попасть под горячую руку своего вождя.

Унижение. Вот что он чувствовал. Публичное, едкое, как змеиный яд, унижение. Этот старый хрыч Ург, этот выскочка Зур – они посмели бросить ему вызов на глазах у всего племени! Они сорвали его триумф, превратив тщательно подготовленную расправу в жалкий фарс. И теперь по стоянке, он это чувствовал кожей, поползли ядовитые змеи сомнений. Его власть, казавшаяся незыблемой, как скала, дала трещину.

– Они смеются надо мной! – рычал Грох, его голос эхом отдавался от низких сводов пещеры. – Бобры, Лебеди… даже мои собственные щенки начинают коситься! Всё из-за этих двух выродков! Из-за Кары и Торна! Если бы не они, ничего бы этого не было!

Грак, который до этого молча стоял в тени, как верный пёс, ожидающий команды, шагнул вперёд. Его лицо было искажено злобой, но в глазах горел холодный, расчётливый огонёк.

– Убей их, вождь, – прошипел он. – Хватит с ними возиться. Просто убей. Скажи, что они пытались бежать. Никто не посмеет возразить. Клан Лебедя будет лишь шептаться в своих норах, но не более.

Грох резко остановился и посмотрел на Грака. На мгновение в его глазах мелькнуло одобрение, но тут же погасло, сменившись хитрым прищуром.

– Нет, – медленно, с расстановкой произнёс он, его ярость начала уступать место холодному, трезвому расчёту. – Это будет слишком просто. Слишком… очевидно. Если я убью их сейчас, этот старый лис Ург и его свора поднимут вой на всю долину, что я испугался правды. Что я заткнул рты тем, кто мог меня разоблачить. Я стану в их глазах не грозным вождем, а трусливым убийцей. Нет…

Он подошёл к большому плоскому камню, служившему ему столом, и опёрся на него своими огромными, покрытыми шрамами кулаками. Он думал. Это был не тот Грох, которого видело племя – ревущий, яростный зверь, идущий напролом. Это был другой Грох – хитрый, коварный охотник, расставляющий силки на опасную дичь.

– Их нужно не просто убить, – продолжил он, глядя на пляшущие тени от очага, которые корчились на стенах, словно души проклятых. – Их нужно уничтожить так, чтобы все, даже самые последние сомневающиеся, увидели их ничтожество. Их нужно сломать. Опозорить. Заставить самих духов отвернуться от них.

В его маленьких, глубоко посаженных глазках зажёгся зловещий огонёк. План рождался прямо сейчас – жестокий, коварный и, с его точки зрения, абсолютно безупречный.

– Мы устроим им Испытание, – провозгласил Грох, и в его голосе прозвучали нотки мрачного торжества. Он выпрямился, и его огромная тень, отброшенная очагом, накрыла присутствующих.

Бран и другие воины недоумённо переглянулись. Древние Испытания не проводились уже много поколений, они остались лишь в легендах, которые старики рассказывали у костра долгими зимними ночами.

– Какое Испытание, вождь? – осмелился спросить Бран, его голос был почтителен, но полон любопытства.

– Испытание Рекой! – усмехнулся Грох. – Древний суд, о котором поют у костра старики. Суд, где не я, не совет, а сами духи Реки выносят приговор.