– Видал? – он показал ему камень. – Надо срочно вызвать милицию. Ничего не трогать. Можно и журналистов сразу…
– Ух, холодрыга! Вовсю сквозит! – поежился помощник.
– Да, и завхоза мигом сюда! – приказал Дутов секретарше.
– Завхоз в отпуске, через неделю только будет.
– Через неделю?! Послезавтра финны приезжают! Мне, что прикажете, окно подушкой затыкать? – он в сердцах бросил булыжник на стол, прямо на фотокарточки дочек, сквозь миловидные лица которых теперь, казалось, проступала мерзкая физиономия их отца-террориста.
– Откуда могли кинуть? – спросил Блинский, внимательно изучая площадь. – Может, просто пацаны какие?
– До шестого этажа? Что за пацаны?! Ты подумай!
И в самом деле – кто и откуда? Чтобы добросить до самого высокого в городе этажа? Ведь даже если Ленину на самую плешь каким-то образом взобраться и из рогатки, к примеру, пульнуть, все равно не долетело бы… нет, рогаткой тут не обошлось. И, стало быть, пацаны, легкомысленно предложенные Блинским, автоматически отметались. Тут катапульта нужна, а ее проще всего установить на крыше ближайшего сарая.
– Покушение на мэра, – подытожил Блинский. – Завтра «Карская Заря» выйдет с таким заголовком.
И все-таки он молодец, понял правильно. Ему самому было бы нескромно так заявить, а Блинский все возьмет на себя и в «Карскую Зарю» сообщит все должным образом. Сумеет расставить акценты. На что рассчитывал Мохначенко? Убить? Вряд ли, хотя исключать этого полностью нельзя – ведь ранить мог бы точно… Вывести из себя, запугать? Но неужели не просчитал
при этом, что камешек можно будет против него же и обернуть? Он опять взял орудие преступления и аккуратно переложил на прежнее место, на свои бумаги.
– Так, а что же все-таки со стеклами будем делать? – почти окончательно совладав с собой, спросил Ирину.
– Знаете, – чуть подумав, ответила она, – в городе, вроде, открылась стекольная мастерская, где-то объявление мелькнуло. Может, они смогут сделать быстро?
– Отлично, разузнайте и пошлите туда машину, а заодно позвоните еще и на телевидение… И главное – ничего не трогать! Все осколки пусть остаются на месте! – велел он запоздало подоспевшему охраннику. Тот как раз уже сдерживал натиск сотрудников, прибежавших на шум из соседних кабинетов.
Милиция прибыла на место происшествия оперативно – еще бы, не каждый день к ним поступает такой важный вызов. Они замерили все расстояния, изъяли булыжник и, чтобы не мешать главе города, оформляли протокол за столом секретарши. Оператор с телевидения уже потыкался камерой во все углы, Блинский умчался в редакцию. И когда в дверях появился незнакомый мужчина среднего роста, в куртке-аляске и с чемоданчиком в руке, Дутов сразу определил, что это – стекольщик.
– Проходите, – он вышел ему навстречу, протягивая руку. – Дутов, Виктор Викторович. Мэр.
– Канев, Сергей Иванович. Стекольщик, – в тон ему ответил тот и руку пожал крепко.
Дутов ценил свое умение общаться с простыми людьми, с такими вот работягами. У него ровное ко всем отношение, так же по-дружески он поздоровался давеча и с милиционерами (с каждым по отдельности).
– Вот видите, что у нас произошло, – он подвел его к окну, возле которого еще возились два оперативника. – Погодите, не убирайте камеру! – сказал репортеру, заметив, что тот снимает камеру с плеча. – Вас как зовут?
– Дима, – ответил тот, чернявый парень, похожий на кавказца.
– Вот что, Дима, снимите-ка меня еще раз на фоне окна. Сейчас светлее стало и лучше будет видно, что отверстие как раз на уровне моей головы! Голова Сергея Иваныча приходится ниже, так? В кадре хорошо получается? Четко?
Когда тот закончил снимать, стекольщик попросил принести стремянку. Он скинул куртку, под которой у него оказался рабочий жилет с множеством карманов и раскрыл чемоданчик с инструментами. В ожидании лестницы провел пальцем по стеклу.
– Примерно полгода назад… – пробормотал он.
– Что? – переспросил Дутов.
– Мыли полгода назад… – он показал запыленный палец.
– Ах, да… – не сразу дошло до хозяина кабинета. – Вроде, весной мыли,
как обычно.
– Стекло, оно, как жизнь, должно быть прозрачным! – задумчиво изрек стекольщик, глядя куда-то в самый конец проспекта – туда, где высились краны речного порта.
– Да… – согласился мэр, испытывая неловкость, ведь теперь при дневном свете он и сам увидел мутные разводы на стекле. Грязное окно… еще ладно, что это заметил стекольщик, а если б увидели финны? Ведь он непременно подвел бы их сюда – показать панораму. Финны, у которых дома все вылизано и от которых зависит судьба важнейших контрактов?
Меж тем принесли складную лестницу. Мастер поднялся на пару ступенек, еще раз осмотрел рамы, извлек из одного кармана рулетку, из другого блокнот, карандаш, по обыкновению всех мастеров, засунул за ухо. Дутов, к этому времени уставший от суеты, следил за его спокойными уверенными движениями, испытывая нечто похожее на зависть: человек делает свое дело, никуда не выдвигает свою кандидатуру и никто на него не охотится…
– Весь кабинет промерз, – сказал он, как бы оправдывая этим свое безделье. – Б-р-р, холодильник!
– Вот потому-то Россия и не Америка, – ответил тот сверху.
– Что? – опять не понял его мэр.
– Все дело в изотерме, – пояснил тот, – надо просто сравнить кривую изотермы, график годовых температур…
Дутов на мгновение онемел от такой учености стекольщика, хотя по нынешним временам не стоило бы так удивляться, бывает ведь, что и профессора метут улицы. И как-то неожиданно для самого себя предложил:
– А знаете, что… вы сейчас слезайте, и мы с вами согреемся! Я попрошу секретаршу приготовить кофе.
Конечно, он умел быть свойским с людьми, но не до такой же степени! Что на него нашло?! Может, все от того, что пришлось выпроводить (по сути, прогнать) старого учителя? Осадок-то неприятный остался, так хоть таким путем нейтрализовать.
Пока Ирина варила кофе, стекольщик, сделав все замеры, на время залепил дыру скотчем. На улице чуть посветлело, и хозяин кабинета выключил свет.
– После обеда установим, не беспокойтесь, – деловито пообещал стекольщик и – теперь уже вроде как гостем – подошел к столу. – Мы сейчас простые стекла вставим, а уж погодя, как обустроюсь, поменяем все на стеклопакеты…
– Сергей Иваныч, – отхлебнув первый, самый горячий и оттого самый приятный глоток, спросил Дутов, – у вас северная фамилия, в Карске много Каневых. Вы, случайно, родом не из наших мест?
– Нет, сам я прежде здесь не бывал, – стекольщик держал дымящуюся
чашку как положено, культурно (а не просовывал палец в ручку, как это делал Блинский). – Однако родители, тут вы угадали, были родом отсюда. Иначе, наверное, и не отыскал бы на карте ваш город…
Дутова немного укололи эти его слова насчет карты, дескать, настолько незначителен ваш городишко, но тотчас осенила дельная мысль, как это простое кофепитие обернуть себе на пользу, сделать частью своей работы.
– Вот вы, Сергей Иванович, – сказал он с задушевностью, – новый человек у нас в городе, и каковы же ваши первые впечатления? Они ведь, как известно, самые верные.
И в самом деле, заметил же он грязь на окне, может, еще что-нибудь стоящее подскажет?
– Хороший город… – ответил тот, но Дутов понимал, что это не более, чем вежливость, и ждал от него другого.
– Как градоначальнику мне приятно это слышать, но, может, вы столкнулись и с какими-то недостатками? Вот вы открыли мастерскую, собираетесь еще и стеклопакетами заняться… Не возникло ли каких-то сложностей, проволочек? Мне, моей команде важно это знать.
Стекольщик задумался, чуть прищурив серые, ледяного оттенка глаза – исконно северные… А еще Дутов не мог не отметить, что он вел себя очень правильно: сидел на краешке стула, не облокачиваясь на его рабочий стол, а то ведь другие, бывает, только окажи им любезность, тут же и распустятся, панибратствовать начнут.
– У вас замечательная центральная улица…
– Проспект, – поправил его Дутов, несколько недовольный, что тот проигнорировал его вопрос.
– Ну, да, фонари точно в Питере… – отметил он именно то, чем Дутов более всего гордился, – и еще это здание из красного кирпича, с мозаикой на фасаде…
– Досуговый центр, – подсказал Дутов, это ведь тоже было его детище. Он уже выпил одну чашку кофе и налил себе из кофейника вторую, тогда как гость сделал лишь пару мелких глотков.
– … прогуляться-то приятно, а вот зайти некуда!
– Зайти?!
– Ну, да, зайти, выпить кофе, посидеть и побеседовать, вот как мы сейчас с вами. Я здесь пока что человек одинокий, может, поэтому для меня это значимо…
– У нас есть… – Дутов аж весь напрягся, вспоминая, где в его владениях можно посидеть вот так, как сказал стекольщик. Ведь понятно, что он имел в виду культурно провести время, не в какой-нибудь распивочной, которых было предостаточно, и наконец выпалил:
– Кафе «Олень»!
– Столовая «Олень»? Да, я туда заглядывал…
Дутов хотел еще упомянуть бар при ресторане «Чора», но вовремя догадался, что простой труженик, навроде этого, сидящего напротив, туда не пойдет. Из принципа. Как ни за что не пошел бы туда его отец, всю жизнь проработавший на стройке. И что удивительно, как раз сегодня он вспоминал ту кофейню в центре Осло, в которой было так уютно, и даже промелькнула мысль – вот бы и в Карске такую!
– Наши северяне к кофе-то не особо привычны, им бы чаю… – (да водки, – добавил про себя). Он возражал сейчас не столько собеседнику, сколько себе, потому как, и правда, – сам об этом думал!
– Да дело не в напитках, какая, в сущности, разница? – чуть усмехнулся тот. – На мой взгляд, в любом городе, а уж особенно в северном, должно быть больше таких мест, где люди, как ни банально это звучит, отогревали бы душу…
– Сергей Иваныч, милый, – Дутов откинулся на спинку кресла («милый» вырвалось невзначай, но ему, и в самом деле, показалось, что он знает этого сухопарого смышленого мужичка уже много лет), – все упирается, сами знаете, куда – в финансы! Мы и так из последних сил достраивали Досуговый центр, чтобы нашим деткам было куда притулиться долгими зимними вечерами. Берите печенье, не стесняйтесь! Конечно, если карчане окажут мне честь и выберут главой города на второй срок, я в лепешку расшибусь, но такой кафетерий отгрохаю, москвичи позавидуют! Вот в прошлом месяце я был в командировке в Норвегии…
– Зачем? – мягко перебил его тот. – Безо всякого грохота – взяли бы да и
открыли какую-нибудь пышечную.
– П-пышечную?! – весь дутовский пафос сошел на нет.
– Ну, да, небольшую, мест на десять-двенадцать, – Сергей Иванович поставил чашку на блюдце, не стукнув. – Это не потребует больших затрат. Сейчас много франчайзинговых фирм, которые в кратчайшие сроки поставят оборудование.
Вот это да! У него, должно быть, даже вытянулось лицо, и если б он не был уверен, что перед ним всего-навсего стекольщик, которого он сам же и вызвал, то побился бы об заклад, что это – хитростью пробравшийся к нему в кабинет представитель какой-нибудь из этих самых «франчайзинговых» фирм – слово-то какое!
– Однако засиделся я у вас, а ведь у меня заказы. Ваши стекла еще надо вырезать, а день тут короткий, того гляди стемнеет…
– Да, у меня тоже… совещание, – опомнился и мэр.
Проводив его до двери, он вернулся к столу. В кабинете, и в самом деле, снова стало сумрачно. Однако он не стал включать свет, а так и сидел какое-то время в полутьме. Экономлю электроэнергию… – попробовал обмануть себя. Не хотелось признаваться, что боялся, просто боялся включать… Окно, по которому черной паутиной расползлись трещины, сейчас выглядело
особенно зловеще.
Ничего, будут новые, прочные и чистые, – успокаивал сам себя и в памяти вдруг всплыло: «Жизнь должна быть прозрачной…» А ведь что-то в этом есть, в этих словах…
ЖИЗНЬ ДОЛЖНА БЫТЬ ПРОЗРАЧНОЙ.
Где Блинский? Надо с ним обмозговать, не отпечатать ли это на предвыборных плакатах?
8
По дороге из школы ученица шестого класса Василиса Гнедых заглянула на почту, где был самый большой в городе газетный киоск.
– Свежий «Кул» или «Упс» есть? – спросила уже после того, как оглядела край прилавка с молодежными журналами. Некоторые пылились здесь еще с лета.
– Нету, – ответили ей.
Ну, конечно, в эту дыру под названием «Карск» все и всегда приходит с опозданием. Девчонки по всей стране уже развешивают в своих комнатах новые постеры с новыми звездами, тогда как сюда неделями не летают самолеты, а поезда и вовсе не ходят…
Купив упаковку жвачки, Василиса вышла и тут же получила в лоб – здоровенным снежком. Даже очки залепило. Из-за угла высунулся Толик Пряхин из параллельного класса, гаденыш, каких поискать.
– Вась-вась, Васюха-поросюха! – давясь от смеха, выкрикнул он.
– Фак! – ответила Василиса и показала ему средний палец, хорошо, что была в перчатках, а не в варежках.
А если б очки разбил?! – возмущалась уже по дороге. Нет, надо прекратить тратиться на жвачки и уже завтра начать копить деньги на операцию по исправлению близорукости. Пятнадцать тысяч, как сказала мама, огромные деньги. Сейчас ей тринадцать, так? Если откладывать в день по десятке, то к тому моменту, как ей исполнится восемнадцать, она сможет накопить, так-так… даже приостановилась, считая, но с математикой у нее было слабовато. И как же тогда быть с журналами, их ведь она тоже не сможет покупать, а как хотелось бы повесить над диваном еще одного Эминема… Ну и что? – трезво возразила сама себе. – Повесишь картинки и останешься в этих дурацких очках, а где это видано, чтобы топ-модели ходили по подиуму в очках? Она, во всяком случае, такого не видела.
Вспомнив о предстоящей карьере модели, она выпрямилась, поправила лямки неудобного рюкзака. Надо уже сейчас выправлять осанку, оттачивать шаг, и главное, голову выше держать, смотреть как бы поверху… и бац, растянулась! Что же за день такой сегодня?!
Поднялась, отряхиваясь. Огляделась по сторонам – не покажется ли откуда рожа Пряхина? Не он ли опять подстроил? Но, похоже, вообще никто не видел, как она полетела, аж шуба расстегнулась. Здесь безлюдно, рядом нет домов, ведь для того, чтобы сократить путь, она вышла к Чоре. Мать строго-настрого запретила ей возвращаться из школы этой дорогой, но она же не выходит на лед – хотя реку, накрепко промерзшую, спокойно можно пересечь, вон сколько следов! Чего опасаться? Сейчас здесь светло, не столько от краткого дневного света, сколько от безбрежной белизны снега. И пустынно, как на какой-то далекой планете. Лишь два заброшенных строения виднеются неподалеку: кочегарка и еще одно здание, вытянутое наподобие барака, на которое, – она пригляделась внимательней, – что-то повесили, объявление, что ли? В прошлый раз там ничего не было, ведь каждый раз, проходя мимо, она посматривала на черные окна, потому как постройки-то эти, и правда, немного пугали. Пустые здания всегда кажутся мрачными и таинственными, и оттого одновременно страшат и притягивают. Вот и сейчас она свернула с тропы, чтобы подойти поближе.
Когда у самого крыльца выяснила, что это всего-навсего какие-то «Работы по стеклу», то испытала легкое разочарование – вот если б открыли канцелярский магазин, ну или косметический… или кондитерский. А ведь решила не тратиться! – напомнила себе и решительно встряхнула рюкзак, да так, что громыхнуло содержимое. И этот миг заметила, что в снегу на обочине узкой расчищенной дорожки, ведущей к ступеням, вроде, что-то блеснуло…
Наклонилась – маленький голубоватый шарик, похожий не леденец «Чупа-чупс», только без палочки. Протянула было руку, но сразу отдернула – блестящая штучка могла быть привязана к нитке все тем же вездесущим Пряхиным или его дружками, такими же дебилами. Однажды возле школы она попалась на их глупую старую шутку с кошельком. И сейчас для проверки легонько пнула шарик носком сапога – опять сверкнув, он тотчас увяз в снегу. Так ведь может и с концами пропасть!
Оглянувшись на крыльцо (не наблюдает ли кто?), Василиса присела и выудила находку – круглая стекляшка, похожая на льдинку… Чтобы не выскользнула, сняла перчатку, положила на ладонь и поднесла к самым очкам – неужели всего-навсего стекло? Похоже, да… но все же не совсем обыкновенное – из прозрачной глубины, из самой середины расходились голубые лучи… А вдруг драгоценный камень? – размечталась она, да и всякий на ее месте понадеялся бы на такое. И значит, надо прятать находку в карман и поскорей уносить отсюда ноги. Ей случалось подбирать на улице
деньги (десятку и даже полтинник), сломанную заколку, которую починила и успешно потом носила, пока не потеряла сама, но ничего более ценного не попадалось.
Подарю маме не день рождения! – решила, уже отойдя на приличное расстояние. Как удачно попалась эта штуковина, именно в тот момент, когда решила ничего не покупать! Можно просверлить дырочку и носить на цепочке, как кулон. Мать и ей даст поносить, потом, может, и вовсе передарит, как не раз бывало с вещицами, которые нравились Василисе. Отойдя подальше, она опять вытащила камешек, чтобы еще раз удостовериться – не тащит ли домой какую-нибудь дрянь, отходы мастерской? Может, только показалось?
Однако, нет – шарик по-прежнему красиво светился, даже сиял… Теперь он отражал розоватый свет ее ладони и вбирал в себя синеву быстро наступающих сумерек, и от этого смешения красок свечение получалось и вовсе необыкновенным, фиолетовым… Такого чуда она не видела даже на ярмарке, в секции, где продаются украшения и сувениры… Нет, вовсе не такой плохой сегодня день, как думалось поначалу.
Уже почти стемнело, когда она добралась, наконец, до продуктового магазина «Чайка», где работала ее мать. Каждый раз в ее смену она заходила сюда после школы. Народу в колбасном отделе было пока немного, мать нарезала колбасу для какой-то бабульки. Видно было, как она старалась, но дешевая «Молодежная» была чересчур мягкой и крошилась… Василиса окинула взглядом все отделы, где стояли сложа руки другие продавщицы (в колбасном-то отделе прохлаждаться некогда), и в который раз отметила – ее мать была самой красивой во всем магазине. На ней лучше, чем на других, сидела белая шапочка, из-под которой всегда выбивался один непослушный локон… Да что там магазин, она, и вообще-то, самая красивая! Василиса надеялась, что и сама похожа на мать, только этого пока никто не замечает, скорее всего, из-за толстых очков, но вот когда вырастет…
– Что так поздно, Василиса? – строго спросила мать, хотя строгой вовсе не была.
(Вот, – немного злорадно подумала девочка, – дала такое дурацкое имя, которое не сократишь, не станет же родная мать называть меня «Васей», как Пряхин).
– Опять гуляла? Смотри, нос поморозишь. Ну, чего нового?
– Да так… – неопределенно ответила Василиса, от запаха и вида колбас ощутив острый голод.
– Что получила сегодня? Небось, троек опять нахватала?
– Одну только… по физике, – тихо пробормотала девочка, чтобы не услыхали другие.
– Ладно, дома разберемся. Ну, пока народу нет, говори поживей, чего тебе? Опять оленьей?
– Ага, – сглотнув слюну, ответила Василиса. Сырокопченая оленья колбаса была ее любимой, она уже представила себе, как дома перед телевизором будет посасывать эти жесткие, темные, крепко соленые ломтики. Один недостаток был у этой колбасы – слишком дорогая.
– Разоришь ты меня, – проворчала мать, уже взвешивая несколько кусочков. – И сарделек еще возьми для отца. Вернется из рейса, поест. И сразу беги домой!
– Хорошо, мам! – взяв продукты, Василиса послушным быстрым шагом направилась к выходу.
Медвежонок! До чего ж она в этой шубе на медвежонка похожа! Такая же неуклюжая, – подумала Наталья, глядя ей в спину, и отчего-то вдруг жалость пронзила…
Присела на край табуретки. Сейчас затишье, но скоро люди пойдут с работы, и тогда только успевай поворачиваться. Все-таки приедет сегодня Володька или опять нет, как в прошлый раз? Когда его напарники вернулись, а он остался ночевать в Синем Бору. Сказал, что двигатель заглох. Должна ли она верить? По сотне раз за день приходили в голову эти мысли. Она уже ни о чем другом думать не может, даже о дочке. Скоро, наверное, ошибаться будет, взвешивая, а для продавца нет ничего хуже. Покупатели быстро нажалуются.
Она устало прикрыла глаза и на какой-то миг воспоминания унесли ее в прошлое. Когда у них с Володькой все только начиналось… После школы она собиралась ехать в Ленинград вместе с Олей Рочевой поступать учиться на искусствоведа. Почему на искусствоведа, она ни тогда, ни тем более сейчас, не смогла бы толком объяснить. Просто было в этом что-то возвышенное… А Володька тогда учился на шофера. Все ребята в Карске тогда были шоферами или сварщиками – единственное в городе ПТУ обучало только этим специальностям. Смешно, но за ней одновременно ухаживали два шофера и один сварщик. И как-то все закружилось тем летом: белые ночи, дискотеки в Доме Культуры, поездка в тундру за морошкой… и в результате Оля Рочева уехала в Ленинград одна. Она и по сю пору иногда звонит ей оттуда, правда, все реже, работает в каком-то музее, а она… она, не пойми как, очутилась вот тут – в колбасном отделе. Открыв глаза, Наталья посмотрела вокруг, точно очнувшись: разделочная доска, большие стальные ножи, стены, облицованные розовым кафелем. Как промелькнули годы! Через неделю ей исполнится тридцать четыре, потом тридцать пять, потом сорок, а она все так же будет кромсать ветчину…
– Полкило дачных! – громко сказала покупательница, и до нее дошло, что та повторяет просьбу. Эта тетка живет в панельном доме напротив, бывшая партработница, въедливая – страсть.
Наталья тяжело поднялась с табуретки и отмотала десяток сосисок. Вчера полночи проворочалась без сна, ожидая мужа, заснула под утро, и они, вот
эти сосиски-сардельки приснились ей по-кошмарному: будто они живые и даже шевелятся, вроде гигантских внутренностей, кишок, а она их резала, по живому-то…
Одна сосиска оторвалась и укатилась под прилавок. И всего-то наклонилась, чтоб ее достать, а когда разогнулась, обнаружила, что вдоль витрины уже выстроилась очередь. Вот так всегда, точно бежишь по кругу, по какому-то замкнутому – «краковскому» – кругу… По молодости еще можно было мечтать, что это временно, что удастся все же вырваться и поехать куда-то учиться, хоть на кого, необязательно на искусствоведа… Но родилась Василиса, которую не без умысла назвала как героиню сказки, надеясь на то, что дочь окажется умнее ее. Ведь красота никакого счастья не приносит и быстро пропадает. Вот у нее уже нет ни роскошной косы, ни стройной фигуры. И когда в Карск приезжают ее бывшие одноклассники, из тех счастливчиков, кто вырвался отсюда, то даже не узнают ее. Одутловатая тетка в нелепой белой шапочке, жонглирующая сосисками. Даже муж по ночам не интересуется ею. А ведь она читает советы сексолога в «Спид-Инфо» и на аэробику записалась, да что толку? Не помогают и китайские чаи, которые пьет литрами, и дочка, как назло, растет вовсе не Премудрой, а обыкновенной троечницей и рвется в какие-то модели…
– Я попросил черкизовских шпикачек, а вы что взвешиваете? – разъярился следующий покупатель.
– Ой, простите, – виновато улыбнулась она, обнаружив, что, и в самом деле, вместо черкизовских положила на весы местные шпикачки, о которых шла дурная слава (дескать, рыбой отдают). Ведь мигом обвинят, что нарочно подсовывает…
Взяв себя в руки, сосредоточившись, она обслужила еще четырех клиентов, а потом попросила Раю, отпускавшую рядом сыр и масло, ненадолго заменить ее.
Вышла в подсобку, закурила. Курить начала недавно, где-то год назад, с тех пор как с Володькой начались нелады… А что, говорят, от сигарет тоже худеют. Нет, надо что-то делать с собой, со своей жизнью. Иначе даже на этой опостылевшей работе будет не удержаться. И после нескольких затяжек отчетливо вдруг поняла, что именно надо делать.
Все же срочно ехать в Синий Бор!
9
Звонок напугал, хоть она и ожидала его. Ровно в пять, одновременно с
сигналами точного времени по радио. Хорошо, что успела немного прибраться – прошлась тряпочкой по поверхностям. Ведь неважно, кто к тебе придет, слесарь, переписчик или стекольщик, в доме должен быть порядок.
– Куда? – с порога спросил он, держа перед собой стекло, обернутое коричневой бумагой.
Она провела его в Димкину комнату, в которой прибраться было практически невозможно – столько чертежей, приборов, приспособлений (и даже еще детские конструкторы). В этом хаосе мог разобраться только сам Димка, а у него не было на это времени. Она лишь разгребла немного стол, чтобы можно было положить инструменты.
Быстро оглядев окно, он вынул фанерку, которая два года прикрывала Димку от холода.
– Хулиганы? – кивнул на торчащие зубья старого стекла.
– Да нет, это он сам, сын… Решил установить самодельный телескоп, чтобы наблюдать за северным сиянием.
