– Двадцатое ноября. Открытие стекольной мастерской по адресу…
Задумался, какой адрес может быть у пустыря? Надо будет выяснить. А когда опять поднял глаза, то увидел, что из бывшей СЭС, а теперь, получается, что уже из стекольной мастерской, выходит женщина. В темной норковой шапке и бардовом пальто. Он сразу узнал ее, свою бывшую ученицу Надю Обходимову.
– Надя! – крикнул ей вслед. – Надюша, постой!
3
Все-таки заметил! Надежда Евгеньевна с трудом удержалась, чтобы не перейти на бег, не припустить что есть мочи. Ведь если догонит, то день можно считать испорченным – уже ничего не сделаешь из того, что наметила!
Она тоже сразу увидела его, как только вышла из мастерской, – одинокую сухопарую фигуру на берегу реки, в долгополом черном пальто, ни дать ни взять, генерал Хлудов из кинофильма «Бег». Ей всего-то оставалось завернуть за угол здания, как он вдруг обернулся да еще и снял очки…
В прошлый раз он продержал ее на морозе полтора часа. Не отпустил, пока не вывалил все проблемы, связанные с изданием очередной своей брошюры, и окончательно добил концепцией развития Карска в условиях глобального потепления. Какое потепление?! Если сейчас, в ноябре, когда календарная зима еще не наступила, морозы зашкаливают за сорок. Пусть это нехорошо – удирать от него, но куда хуже оказаться опять в роли жертвы, когда даже прохожие сочувствуют тебе взглядами. Еще бы, ведь он всему городу известен – «Паша-летописец» или «Профессор». Так называли его еще в школе, когда он вел историю, которую уже столько лет преподает она сама!
Надежда Евгеньевна боялась оглянуться, даже голову в плечи втянула, ведь бывало и такое, что он ее догонял. Казалось, чем старше (а ведь ему уже за восемьдесят перевалило), тем прытче становится. Продавщицы в магазинах стонут – он завел привычку устраивать им экзамены, воспринимая всех как учениц! И вдобавок расплачивается советскими монетами. Одно время Анисья, соседка его по квартире, ходила чуть не следом за ним и обменивала деньги. Даже и не позавидуешь такой кипучей старости…
Она забежала во двор поликлиники, по всему периметру удачно обсаженный елками, и только тогда немного отдышалась. Было и стыдно, и радостно, что ушла от погони. В случае чего можно придумать, что торопилась на прием к врачу. Зато теперь можно действовать по прежнему распорядку. Работа в школе приучила ее составлять, помимо учебных, еще и повседневные бытовые планы. И поскольку особой хозяйственностью не отличалась, это здорово ей помогало. Итак, один пункт на сегодня выполнен – вызов стекольщика на дом.
Еще вчера, как только в учительской кто-то обмолвился, что в городе открылась стекольная мастерская, она наметила себе зайти туда сразу после уроков. Давно надо было починить окно в Димкиной комнате, уже второй год оно частично заколочено фанерой. Это скрадывает свет, а ведь сыну надо много заниматься.
У одинокой женщины всегда проблемы со всякими починками, попробуй, кого позови. Школьный завхоз и без того загружен работой, в школе тоже без конца все ломается. В домоуправлении стекольщика не допросишься, они у них в дефиците, поскольку чаще имеют дело с бутылочным стеклом – пьянчуги поголовные. А тут и уламывать никого не надо, заплатил деньги – придут и сделают.
К тому же и сам стекольщик сразу вызвал симпатию: аккуратного вида, вежливый мужчина. Сразу видно, не какой-нибудь зашитый алкаш, спохватившийся на склоне лет, что времена изменились и любыми путями надо добывать себе копейку. И когда только успел обустроиться в этом заброшенном здании, которое снаружи и сейчас выглядело страшновато, несмотря на покрашенную входную дверь. Зато внутри все было вполне прилично. Мастерская заняла небольшой квадратный зал, где раньше была приемная санэпидстанции. Она бывала здесь однажды, когда вызывала бригаду дератизаторов для уничтожения крыс на школьной помойке. В глубине виднелся коридор, в который выходили двери прежних лабораторий. Потертый деревянный пол был чисто выметен, а на единственное окно повешена темно-синяя штора.
Когда она вошла, ступив на прорезиненный коврик, над головой прозвенел колокольчик – все указывало на внимательное отношение к посетителю. Только бы не содрали три шкуры! – еще мелькнуло у нее в голове. С этими частниками надо быть начеку, не то заморочат мелочами,
вроде колокольчиков, оглянуться не успеешь.
Мастер сидел за высоким письменным столом, наподобие конторки, освещенном неяркой настольной лампой. Рядом в простенке на стеллаже были выставлены образцы стекла и какой-то фурнитуры для окон. Всю центральную часть помещения занимал большой рабочий стол-верстак.
– Мне надо починить окно, – сказала она почти с порога.
Жестом указав на стул возле конторки, он сразу начал оформлять заказ. Уточнив размеры стекла, посоветовал заказать потолще, не в четыре миллиметра, а в пять. Разумеется, она согласилась.
– Здесь все-таки Север, – пояснил он, кивнув на свое окно. – Тут не годится то, что сошло бы для Средней полосы.
Она лишь поддакнула, ему видней. Подвинув к себе объемный журнал, спросил фамилию.
– Обходимова.
– Инициалы?
– Эн.Е.
– В вашем случае надо бы наоборот, – усмехнулся он, записывая.
– В каком смысле? – не поняла она.
– Сначала инициалы, а потом фамилию…
– Ах, да…
Конечно, ей был известен этот трюк с ее фамилией, еще когда была в профкоме, ее все так и называли – «Н.Е.Обходимовой». Однако в школе-то ее знали годами, а этот сообразил сразу.
– Я, наверное, у вас первая заказчица? – спросила она, заметив, что он вписал ее в самом начале, и тут же спохватилась, не подумал бы, что напрашивается на пустячный приз или какую-нибудь скидку.
– Были, были уже клиенты, я ведь давал объявление в газету, некоторые, правда, интересовались зеркалами.
– Зеркалами? – переспросила она.
– Нет, вот зеркалами я не занимаюсь. Они, по сути, украшательство, а вот стекло – это для жизни….
Не успела она задуматься над этим, как он спросил:
– Позвольте уточнить, вы стекло чем замеряли – складным метром или портновской лентой?
– Ученической линейкой, – опешила она. – У сына взяла… а что, это имеет какое-то значение?
– Да. Поскольку бывает небольшая, но все же существенная разница в делениях. Женщины обычно пускают в ход ленту для шитья. Поэтому для большей точности я предпочитаю производить замеры сам, металлической рулеткой.
Она тотчас прониклась к нему еще большим уважением, поскольку всегда ценила точность, с какой профессионалы подходят к своему делу.
– Вот и славно. Ждите в пятницу к пяти.
И денег-то за вызов и стекло взял меньше, чем она предполагала, во всяком случае, даже ей, учительнице, его услуга была по карману. Надо будет завтра поделиться с коллегами, ведь узнав о мастерской, многие вспомнили о когда-то треснувших и разбитых стеклах, коллектив-то почти сугубо женский.
А сейчас торопилась домой, чтобы перед тем, как пойти на аэробику, приготовить сыну поесть.
Дома, когда уже переоделась в халат и налила себе чаю с лимоном, опять вспомнила о своем постыдном бегстве от Павла Никифоровича. Представила, как он гнался за ней – одинокий, никому не нужный, почти свихнувшийся старик. В прошлый раз он напрашивался прийти в школу, хотел выступить на уроке… и не понимает, как это сложно! Часов у нее много, нагрузка большая, но времени все равно не хватает, чтобы объяснить ребятам то, в чем ей и самой бывает трудно разобраться. Ведь новейшая история сейчас самый противоречивый предмет. Учебники и методички не помогают, а зачастую еще больше запутывают. А тут еще он, Павел Никифорович, со своими партсъездами и цитатами из Ленина! Или про военные базы понесет околесицу, про какие-то бункеры в окрестностях Карска. Мальчишки, конечно, развесят уши, но ведь это же фантастика чистой воды! Да, базы есть, обычные военные базы, каких сотни по стране, вовсе не какие-то сверхсекретные…
Со слезами разжевав ломтик лимона, она задумалась, что же все-таки приготовить? Где-то вычитала, что если лимон съедать без сахара, то сжигается жир. Почти такой же эффект, как от ананасов, только вот на них она пока не заработала. Димка обещал забежать часам к шести. Именно забежать, минут на двадцать. С тех пор как он устроился оператором на местную телестудию, она его почти не видит. Ну, что, скажите на милость, в их городишке можно снимать с таким рвением? По городскому каналу проходят одни и те же сюжеты – заседание администрации, открытие после ремонта какого-нибудь цеха или утренник в детском саду, наводящий скуку на тех, кто не родители… Вот Димка и носится со своей камерой то в садик, то на комбинат, снимает и для телевидения, и для газеты. Перед выборами его и вовсе запрягут, может, даже этих двадцати минут не останется.
Ничего, кроме жареной картошки, на ум не приходило. Кулинарка она некудышная. Тот же Димка, когда мог улучить время, готовил куда лучше ее, даже пиццу однажды сделал. Она же никогда не придавала значения еде. Если б не сын, прожила бы на одних бутербродах, ну, салатик какой-нибудь… вот только непонятно, от чего так поправилась за последние месяцы? Юбки, в которых ходит на работу, стали нехорошо обтягивать живот, а тратиться на новую одежду не хотелось бы. Деньги пригодятся Димке, когда он следующим летом поедет в Петербург поступать в институт.
Но даже если оставить финансы в стороне, все равно нельзя так распускать себя, расплываться. Вот потому-то и записалась на аэробику.
Картошка получилась сухой, хоть и полила достаточно масла, но ничего, с квашеной капустой сойдет. Димка все равно похвалит, он у нее такой. Она уже укладывала в сумку трико и чешки, когда, наконец, услыхала его торопливые шаги. Как всегда, поднимался по лестнице бегом.
– Привет, ма! Картошечкой пахнет! – и, как мальчишка, зашвырнул на вешалку свою кроличью ушанку. – Куда? На тренировку? К новым спортивным рекордам?
– Не смейся над мамой, – уже застегнув пуховик, она потрепала его густые черные кудри. Вот так в последнее время они и встречаются – в тесной прихожей, возле двери.
– Как-нибудь заскочу на твою аэробику. Сниму о вас сюжет!
– Да мы в объектив не поместимся! Дамы-то все у нас габаритные. Ты лучше на дискотеку сходил бы и без камеры – просто потанцевать!
Он уже стучал на кухне тарелками, когда она вышла. По дороге озаботилась тем, что пора купить ему новую шапку, ондатровую или даже норковую. Ведь кролика сейчас никто не носит. Только… только Павел Никифорович носит. И даже поморщилась оттого, что мысль таким опосредованным путем опять вернула ее к старику.
4
Занятия аэробикой проходили в актовом зале Масложиркомбината. Поначалу это название смущало, ведь сюда приходили как раз избавляться от жира, но потом ничего, свыклись. Да и прямая выгода была: стоимость аренды, а, значит, и абонемента на занятия была здесь куда дешевле, чем в Доме культуры, куда ходили на шейпинг молодые девчонки.
Надежда Евгеньевна пришла вовремя, к семи, однако опять получилось, что раньше всех. Когда жизнь четко расписана по урокам, поневоле будешь дисциплинированной. В пустом зале было прохладно, даже холодно. Преподавательница Светлана Витальевна (или попросту Светочка, как называли ее женщины) в накинутой на плечи дубленке допивала чай, пристроившись у края пианино. Надежда Евгеньевна уже переоделась в трико, когда подтянулись другие: Наташа, продавщица продуктового магазина, сразу следом за ней Люба Ватрушкина, буфетчица из аэропорта, Зина, бухгалтерша этого же комбината, которая приходила на занятия прямо из своего кабинета.
– Все, больше никого не ждем! Будем считать, что остальные испугались мороза! – объявила, скинув дубленку, Светлана Витальевна. – Разминаемся! Разогреваемся!
И, щелкнув кнопкой старого громоздкого «Панасоника», включила музыку. Записи тоже были, в основном, старые – Джексон, «АББА», Уитни Хьюстон… Женщины вышли на середину рыжего паласа и стали раскачивать торсами, приподнимаясь на носки и поводя руками над головой в такт поначалу медленной музыке.
– Приседаем, приседаем… ниже! – командовала Светочка. – Па-ва-рот налево! Па-ва-рот направо! Хорошо…
Под ритмичные звуки начали резко вскидывать руки, сжимая-разжимая кулаки. Светочка, подбадривая, хлопала в ладоши.
– Отлично. Наташа, держим спину! Любовь Андреевна, налево! Где у нас лево? Умница!
За два года они неплохо отработали движения, в прошлом году даже провели показательное выступление перед работниками комбината. Однако кто-нибудь все равно сбивался, поворачиваясь не в ту сторону или отставая. Чаще других путалась Ватрушкина, самая неуклюжая изо всех. Надежда Евгеньевна знала ее со школьных лет, когда та еще была Любой Смирновой и уже тогда – толстушкой. Люба не намного старше ее, но всегда выглядела взрослее, солиднее своих лет. У нее и в детстве был такой же неприветливый взгляд, может, еще и потому, что ее постоянно травили, обзывая Жирой. Что ж, редкому толстяку удается избежать насмешек в детстве.
– Так… копчик смотрит в пол! Мышцы пресса напряжены. Выпад! Не зеваем, девочки…
– Можно? – в зал впорхнула Юля, самая молодая из них и самая худая. Ей бы на шейпинг записаться, не смущать старых теток, но она жила неподалеку и упорно приходила сюда.
– Опоздала на электричку? – строго пошутила Светочка и переставила кассету. Никаких электричек в Карске, разумеется, не было, просто при случае тренерша любила ввернуть что-нибудь этакое из своей прежней ленинградской жизни.
– Так расходимся по местам! – велела она, и все рассредоточились по невидимым квадратам на паласе.
Сегодня здесь просторно, но, бывает, и тесниться приходится, особенно весной, когда женщины повалят сюда растрясать килограммы, накопленные за зиму. После летних отпусков группа опять заметно редеет, остаются лишь самые стойкие, костяк из пяти-шести человек, примерно те, кто пришли этим вечером.
Зазвучала лирическая мелодия из сборника «Танцевальные хиты», дальше будет веселенькая песенка Ванессы Паради, под которую надо прыгать. Надежда Евгеньевна обвела взглядом зал и представила, как выглядели бы
они на телеэкране, если бы Димка, и в самом деле, их снял: четыре толстухи, одетые, кто во что горазд. Она сама в своем черном трико, в котором ходила еще в группу здоровья сразу после родов. Для аэробики даже оно оказалось тесноватым, пришлось вшить цветные вставки по бокам, получилось сносно, во всяком случае, лучше тренировочных, тоже, видать, еще советских, штанов, в которых занимается Ватрушкина. Бухгалтерша Зина в обтягивающих рыночных лосинах, делающих ее ноги похожими на сардельки. Вот подбежала Юля в зеленых шортиках, молодым все идет, что ни надень.
Меж тем Светлана Витальевна демонстрировала довольно сложные танцевальные па, по-балетному высоко задирая ноги в полосатых гетрах – выше головы. Разумеется, ни у кого из группы так не получалось, даже у Юли, однако все старались, тянули носочки. Надежда Евгеньевна смотрела на преподавательницу с восхищением, смешанным с жалостью: сейчас перестарается и опять надорвет поясницу. Потом будет вести занятия, опираясь на пианино. На ней и сейчас поверх велосипедок был надет пояс из собачьей шерсти. Худенькая, маленькая, вечно мерзнущая балерина, заброшенная в Карск всего лишь случаем. И надо же было ей, ленинградке, повстречать не самого лучшего вертолетчика (по слухам, отъявленного грубияна) и приехать за ним сюда, в буквальном смысле – на край света!
Мелодия сменилась, и Светочка запрыгала – резво, как резиновая, тряся высоко заколотым конским хвостом. Девчонка, да и только, а ведь ей уже хорошо за тридцать. Надежда Евгеньевна знала и о том, что они с мужем пытались завести ребенка, даже, вроде, выезжали куда-то на лечение, в маленьком городе трудно что-либо утаить. И вот сейчас скачет неистово, а стало быть, опять никаких результатов. Следом за ней грузно задвигались и ее подопечные.
– Делаем выпады в прыжке! Пружиним, глубже…
– Ой! – вдруг вскрикнула Юля.
– В чем дело? – остановилась Светлана Витальевна.
Оказалось, что Ватрушкина, делая выпад, скакнула за пределы своей территории – прямо на вытянутую ногу девушки. Эта Люба сегодня всех передавит, – подумала Надежда Евгеньевна, которая и сама дважды за это занятие увертывалась от нее.
К Юле кинулась бухгалтерша, а Ватрушкина, тяжело дыша, отошла к скамье.
– Голова что-то закружилась, – пробормотала она, оправдываясь и потирая потный лоб.
Сидела бы дома, раз неважно себя чувствуешь, – по-учительски строго отметила про себя Надежда Евгеньевна.
– Ладно, заканчиваем… – сказала Светочка, видя, что в строю никого не осталось. – Надеюсь, не вывих?
– Вроде, нет, но место опасное – плюсневые кости самые слабые, – ответила Зина, хлопоча над ногой. Точно медик, а не бухгалтерша.
Преподавательница, потирая спину, ушла в свой угол, остальные потянулись в раздевалку. Виноватая Ватрушкина позади всех – нескладная, с пузырями на коленях… Вот так же, наверное, с уроков физкультуры плелась позади класса, – подумала Надежда Евгеньевна. Все-таки человек с годами не меняется. Как учитель, она часто задумывалась над этим. Ведь можно поменять фамилию, место работы, прическу, но внутри ты все равно – прежний. Вот Люба, по сути, так и осталась «Жирой». И школа ничего не может исправить… Когда живешь в небольшом городе, то плоды твоей педагогики всегда на виду, ты встречаешь бывших учеников, у которых уже семьи, свои дети-школьники, и знаешь, что тот, кто дебоширил на твоих уроках, сейчас с таким же азартом проделывает фортели у себя на кухне…
В красном уголке, где они переодевались, до сих пор хранились флаги, рулоны плакатов и даже барабан.
– Ой, как дует! Смотрите, аж занавеска пляшет! – поежилась Наташа, чье место было у окна.
– Рамы рассохлись, стекла неплотно вставлены, – по-хозяйски объяснила бухгалтерша, это ведь была ее вотчина.
– А в городе открылась стекольная мастерская, – сказала Надежда Евгеньевна.
– Как грибы плодятся эти частники, лишь бы деньги качать, – проворчала Наташа.
– А какая-нибудь ветеринарная служба нигде не открылась? – спросила Ватрушкина.
– Тебе зачем? – спросила Зина.
– Да собака у меня приболела…
– Хочешь, я нашу учительницу по биологии спрошу? Она сама собачница и другим помогает, – предложила Надежда Евгеньевна.
– Не надо, – отказалась та, и заранее было ясно, что откажется, уж такая натура.
– А я вчера диету новую откопала, с понедельника сяду, – сообщила Юля, натягивая колготки. – Три дня ешь что-то одно, к примеру, курицу и только курицу, потом три дня – только бананы…
– Ой, три дня бананы… я не смогу! – протянула Наташа так расстроено, что все засмеялись.
– Зачем тебе диета?! – повернулась Любовь Андреевна к Юле. – Ты ж худая, как рыбья кость!
– Это, смотря с кем сравнивать! Мне еще три кило надо сбросить, а то в джинсы еле влезаю!
Они, бывало, препирались, эти двое. Любовь Андреевна при случае поддевала Юлю, а та отвечала ей тем же – работа на рынке, где Юля
торговала бельем, приучила ее огрызаться. Ватрушкина больше других была недовольна появлением этой «пичужки» в их группе. Ну да, поневоле будешь комплексовать – видите ли, в джинсы она не влезает! И потому, когда Юля давеча вскрикнула, Надежда Евгеньевна подумала даже, уж не нарочно ли Ватрушкина повредила ей ногу? Она и сама в своем трико со вставками поначалу чувствовала себя не очень комфортно рядом с девушкой, однако потом решила, что будет зато, на кого равняться. Не на Зину же с ее семидесятым размером! К тому же Юля, постоянная читательница глянцевых журналов, частенько делилась новомодными секретами похудения. Надежда Евгеньевна втайне их запоминала.
У ворот комбината расстались. Надежде Евгеньевне было по пути с Наташей, Ватрушкиной тоже, однако та, по своей привычке, откололась от них, углубилась сразу в темные дворы. Вот всегда она так, – опять отметила Надежда Евгеньевна, подхватывая под руку Наташу. Отчего бы не пойти вместе?
Мороз настоялся к ночи, он не просто пощипывал, но будто царапал щеки. И все равно приятно было возвращаться после аэробики! Она ведь могла тоже не пойти сегодня, пропустить, как другие, однако не дала себе послабления. Разве не показательно, что в такой холод на занятия явились только работающие женщины, тогда как домохозяйки остались дома, возле батарей и плит? Разве это не победа, пусть и крохотная, над собой, над своим телом? Она взглянула вверх, отыскивая всполохи северного сияния – как раз в такой мороз оно загорается, однако небо сегодня было черным и пустым, точно сразу проваливалось в космос.
– Какая ночь… глухая, – сказала и Наташа, зябко передернувшись. – Надежда Евгеньевна, знаете… Я так не смогу, не смогу так жить!
– Три дня на бананах? – весело, еще в тон своему настроению, спросила она.
– Я не о том, понимаете… – Наташа подбирала слова. – Мне кажется, что… что мой Володька мне изменяет!
– С чего ты взяла?! – удивилась Надежда Евгеньевна.
– Он часто ездит в Синий Бор и подолгу там остается.
– Ну и что из того? Он же у тебя шофер!
– Ну, да, шофер… – грустно проговорила Наташа, чуть отстранясь.
Она когда-то училась у нее, давным-давно. Сейчас, наверное, мало кто вспомнил бы, какой была Наташа тогда, в старших классах, а ведь настоящей была красавицей, с длинной темной косой, высокая и тонкая… Это теперь они как бы сравнялись в возрасте: обе полные, с короткими стрижками, с уже закрашенной сединой. Наташе за тридцать, а выглядела она гораздо старше. Мужа ее, Володьку, Надежда Евгеньевна тоже учила. И подумала сейчас, что он как раз из тех, кто может сподличать – непростой был мальчишка, скрытный. Однако ведь не брякнешь сейчас такое.
– Я вот думаю даже съездить туда…
– Куда?
– Да в проклятый этот Синий Бор! – в отчаянии Наташа даже вырвала руку.
– Это же далеко! Немедленно выбрось из головы! – сказала она с теми наставительными учительскими нотками, от которых всегда старалась избавиться. – Не забивай себе голову! – добавила мягче. – Володя… хороший парень, я знаю, я ж его учила. Он был такой… – она напряглась, пытаясь вспомнить о нем что-то положительное, – такой молчун, себе на уме, но ведь это не повод заподозрить его…
Хотела сказать «в предательстве», но осеклась.
– Правда?! – выдохнула Наташа, враз поверив ее словам.
Даже не по себе стало от такого простодушия – ее и в самом деле легко обмануть! А Володька Гнедых, уж кем-кем, а простаком точно не был.
Но вот показались впереди окна ее дома. Третье справа – Димкино, то самое, инвалидное, с фанеркой. Теплым желтым маячком светилось оно в ночи. Занимается… – почему-то растрогалась она, и этот свет настольной лампы мгновенно растопил тревоги о чужих проблемах.
5
Ишь, под ручку пошли! – ухмыльнулась Любовь Андреевна, сворачивая за угол. Как закадычные подружки! Эта вечная советчица Надька – всякой бочке затычка. «У нас учительница биологии, она поможет, сю-сю…» – передразнила ее мысленно. Ходячая скорая помощь, заикнуться не успеешь, как дюжина добрых подсказок тебе наготове. Вот и Наташка за ней увязалась, наверняка, чтобы советоваться, зашушукались сразу. О семейных делах, небось. Видать, не зря ходят слухи про Наташкиного мужа, поговаривают, что в каком-то поселке у него есть женщина, и даже не просто женщина, а целая семья. Так-то. А она, дурочка, нашла к кому обратиться – к Обходимовой! Которая сама-то сроду замужем не была, и сынок-то у нее, всем известно, нагуленный…
Любовь Андереевна темными дворами вышла к аптеке. Может, купить аспирина? Или что-нибудь желудочное? Она ведь давеча наврала про собаку, что заболела. Джека не заболела, она, похоже… умирала.
Еще в воскресенье это была жизнерадостная псина, даже чересчур веселая и приставучая. У нее дурацкая привычка крутиться под ногами, просто колесо, за что ее частенько выгоняли из квартиры. И вот позавчера она как
раз и вернулась с такой прогулки сама не своя, растянулсь на подстилке и не вставала, ко всему безучастная, даже к оленьим косточкам. Никому уж больше не мешала… Любовь Андреевна сглотнула комок в горле.
Стоя у аптечной витрины, она не решалась попросить что-нибудь для собаки. Но ведь это тоже живое существо, и если людям аспирин помогает, то почему бы не дать его Джеке? Тут, может, и пригодилась бы учительница биологии, но времени в запасе, она чуяла, уже не оставалось. Могла ли собака простудиться? Ведь морозы ей были нипочем, она рыскала по окрестным дворам и возвращалась к ночи – всегда довольная, бодрая. Здесь не заведено выгуливать собак, как в больших городах, еще и одевая их чуть не в пальто. К тому же, Джека – помесь лайки, а это выносливая северная порода… Так ничего и не спросив у аптекарши, она купила упаковку аспирина и вышла.
Когда поднималась по лестнице, прислушалась с надеждой – не раздастся ли знакомый лай? Может, отлежалась и сейчас, как обычно, встретит ее? Однако за дверью было тихо, даже когда забренчала ключами, вставляя их в замочную скважину… хоть бы Маринки не было дома, она, вроде, собиралась сходить к подружке.
