Метаморфозы смерти

– Мне показалось, или кто-то сегодня меня целый день избегает? – поинтересовался бог хитрости, счастливого случая и воровства, мельком взглянув на неофитку.

– А зачем ты мне подсунул украденную тобой лампу из храма Афины Полиады? – возмутилась Немезида, и громовой раскат придал недовольству девушки гневный окрас.

– Между прочим, она создана для служения богам, – возразил Гермес, в свою очередь, заручившись поддержкой молнии, и в следующее мгновенье вспышка озарила непоколебимую уверенность в его глазах. – И, осветив тебе темноту ночи, лампа отлично выполнила возложенную на неё задачу.

Растерявшаяся богиня возмездия не нашлась с ответом, так лихо обаятельный мошенник перевернул всё вверх тормашками, представил ситуацию в выгодном для себя свете. А хор запел о разверзнувшейся почве под Персефоной и вырвавшейся оттуда золотой колеснице, запряжённой двумя парами скакунов, под управлением владыки подземного царства.

И под оглушительный громовой раскат на сцене театра немедленно обозначились новые действующие лица, явившись, словно из-под земли. Четыре жреца в чёрных плащах и масках с лошадиными мордами принялись вращать в воздухе горящие факелы, и их развивающиеся плащи и извивающиеся тени под ногами на самом деле напомнили неофитам поднимающихся из преисподней коней окраса кромешной темноты, а пылающие дуги – колёса огненной колесницы. И за ними в ореоле мерцающих искр возникла демоническая фигура чернокудрого бога Аида, своим мрачным видом демонтирующая вездесущую силу и непомерную власть.

И лишь Афина посмела оторвать взгляд от развернувшейся перед зрителями на сцене трагедии. Богиня мудрости вдруг обнаружила на соседней ступени серебряный кубок с узором дивных нарциссов на ножке и даже потянулась взять его в руки, да не успела. Сидящая по другую сторону от находки наставница узнала в повелителе мира мёртвых иерофанта, и, взмахнув от воодушевления руками, опрокинула сосуд девушке под ноги. У Афины не возникло ни единого предположения, кто оставил здесь наполненный до краёв кубок, но расплескавшаяся по камню жидкость не имела никакого характерного цвета, и разгадать содержимое уже не представлялось возможным.

А Фиалке удалось определить в Аиде главного толкователя мистерий благодаря его пурпурному гиматию с пряжкой на груди. Обычно этот невероятно красивый цвет наделял своего хозяина магической притягательностью, одновременно придавая поистине царственный вид, но в случае с иерофантом таинственный оттенок скорее предупреждал об опасности. И хотя лицо на маске верховного бога Аида сохраняло суровое выражение, наставница почувствовала торжество иерофанта в момент, когда он схватил вырывающуюся Персефону. Тогда же фигура небожителя на фоне сверкающих декораций, испещрённых ломаными молниями, и остальными зрителями воспринялась зловещим предзнаменованием.

– И что теперь? – обернувшись к Аресу, поинтересовалась Афродита.

– Владыка сумеречного царства давно заглядывался на пленительную Персефону, – под громовое сопровождение запели жрицы. – Если тёмный бог повелевал смертью, она воплощала собой жизнь! Похитив божественную невесту, владыка увёз её в загробный мир, желая сделать своей женой. И отныне темнота заменила ей свет, души мёртвых заняли место живых существ, а возвышенный Олимп обернулся подземным прибежищем между золотым Элизиумом и мраком Тартара.

– Она найдёт там любовь? – не унималась с расспросами покровительница красоты.

– Не сомневаюсь, – заверил бог войны непривычно мягким тоном, словно и сам готов был признаться в чувствах неофитке.

Но только герой поймал на себе нежный взгляд Афродиты, выражающий сердечную симпатию, как стрела Купидона с медным остриём и совиным оперением сразила неофитку, вмиг задув огонь зародившейся в ней привязанности. Разумеется, Арес и не догадывался о мести злопамятного Купидона, однако, завидев такую резкую трансформацию эмоций, растерялся. На его глазах прекрасная роза выпустила колючие шипы, неприветливо скрестив руки на груди, сродни цветку, прикрывающему лепестки от враждебно настроенного объекта, её взор затуманился недоверием, а алая линия губ исказилась гримасой неприязни. И на образовавшемся пепелище безразличия теперь уже не стоило ожидать романтических всходов, ибо корни ненависти прочно закрепились в отравленном сознании новообращённой.

– Да что тебе известно о любви? – одёрнула Ареса богиня красоты. – Разве в кровавой войне под твоим покровительством верховодит не предательство?

Не дождавшись ответа, Афродита переключила внимание на сцену, где Аиду всё-таки удалось похитить Персефону. Он увёз её в подземное царство мёртвых на золотой колеснице, запряжённой чёрными скакунами, в роли которых выступали мрачные жрецы с горящими факелами в руках. После чего на поляну возвратились нимфы, и к ним присоединилась сама богиня Деметра. Обнаружив исчезновенье Коры, героини принялись звать девушку, а, не услышав отклика, зашлись в стенаниях и плаче, предполагая незавидную участь несчастной. Притом на мгновенье отвернувшись от зрителей, жрицы успели незаметно сменить маски, и радость на их лицах обернулась грустью.

– О горе! Куда могла пропасть моя божественная дочь? – разгневанно вскрикнула Деметра, и хористки повторили её реплику для усиления звука. – И как вы посмели оставить её одну?

Если Каллигения сразу признала вину, то другие три нимфы попытались отрицать очевидное, и немедленно поплатились за дерзость. Богиня превратила их в сирен – мифических птиц с женскими головами, и наказала облететь весь мир в поисках дочери. Тогда жрицы развернули припасённые заранее веера в форме лотоса с павлиньими перьями и, взялись ими размахивать, изображая полёт, а Деметра присела на каменные плиты в печальном унынии.

– Пропажа дочери сильно огорчила богиню плодородия, и она забросила свои обязанности, отправившись разыскивать Кору по всему свету, – поведал продолжение истории хор. – И лишь на девятый день солнечное божество Гелиос раскрыл ей личность похитителя Персефоны. Но отчаяние матери уже достигло предела, и весь урожай на земле погубила страшная засуха. Угроза голодной смерти нависла и над людьми, и те взмолились Зевсу, прося о пощаде.

– Молите и вы, неофиты, о милости Деметру и её дочь Кору, – провозгласил ступивший на сцену Керик, – зажечь вам факел мистерий, чтобы в его свете рассмотреть, наконец, начертанные судьбой знаки. Вам предстоит пройти путь богини: девять дней скитаний Деметры от смерти и до возрождения Персефоны. И осознать непостижимое! Вашей настоящей жизни не существует. Она иллюзия, и только прошлое и будущее наполнены смыслом. Как и физическое тело – хрупкий сосуд с душой в заточении. Освободите же её, прибегнув к воспоминаниям и дару предвиденья.

– Принять объятья мрака и поцелуй смерти, чтобы возродиться и вернуться к свету! – пробормотал вдруг Дионис – бог виноделия, притянув к себе удивлённые взгляды Пана, Фиалки и Афины.

Затем под завершение пьесы хлынул дождь, словно естественное очищение кандидатов предусмотрели сами боги. В то же время Амур отвлёкся от финальной сцены разыгрываемого на орхестре выступления, сосредоточившись на развязанной им драме в зрительном зале. Прекрасная богиня красоты сначала подарила надежду своенравному Аресу, а потом отвергла героя. Но могучий воин под воздействием чар Купидона воспринял её отказ слишком близко к сердцу, хотя ещё совсем недавно не сомневался, точно в груди его нет вовсе.

Да и в целом бог войны чувствовал себя весьма странно, будто впервые потерпел поражение, но не на поле боя в схватке с равным по силе противником, а в словесной перебранке с хрупкой девицей. Кто бы мог подумать, что пренебрежительное отношение способно разить не хуже меча, и пусть от любовных страданий не истекали кровью, эти терзания причиняли нестерпимые душевные муки.

«Эх, Арес, Арес… Не следовало тебе злить Амура», – в свою очередь, возликовал Эрот. – «Познай-ка теперь превратности безответной любви и агонию безудержной страсти. Интересно, продолжил бы ты и дальше мечтать о поцелуе Афродиты, зная, как на губах неофитки ощутишь лишь смертельный яд?»

3 часть. День третий. Музыка небесных сфер

На следующее утро всем мистам предстояло пройти очищение в море, поэтому на рассвете цепочка паломников потянулась в сторону афинского порта Пирей. Участники захватили с собой также поросят для омовения их в солёных водах перед принесением в жертву Деметре. Сменился и настрой процессии с торжественного на траурный в честь сопереживания горю богини, потерявшей дочь, и лица кандидатов приняли скорбные выражения.

И только новообращённые из элевсинских Нимфей не последовали за остальными участниками к новому порту Пирей. Отделившись от основного шествия, они поплелись за повозкой с иерофантом и погруженной туда статуей Деметры в направлении старого недействующего порта Фалерон, где первоначально и проводились морские омовения участниками мистерий, пока якорную стоянку Афин не перенесли в другое место. И к малочисленной группе неофитов помимо дадуха, пивомия и керика поспешили присоединиться ещё с десяток священнослужителей.

Итак, под заунывное пение хора процессия с неофитами миновала холм муз, и через южные ворота на берегу реки Илисос вышла на дорогу, ведущую к Фалерской бухте в заливе Эгейского моря.

– Отчего мы ни пошли к порту Пирей, как остальные половники? – спросил у наставницы Аполлон – бог искусств.

– Это распоряжение иерофанта, – пояснила Фиалка, сама узнавшая о планах толкователя мистерий лишь на утро. – К тому же старый порт Фалерон находится чуть ближе.

По пути рогатый Пан принялся расспрашивать Гиацинта по поводу длинных стен, тянущихся от Афин до самого побережья, так как часто в Нимфеях слышал о них восторженные отзывы путников. Тогда мистагог поведал ему об укреплениях, построенных вдоль дорог для защиты афинян от вторжения врагов. Всего было возведено три стены: первые две соединяли полис с военной гаванью и торговым портом Пирей, а последняя – с соседней Фалерской бухтой. Оборонительные сооружения не позволяли недоброжелателям отрезать Афины от морских поставок продовольствия, превращая полис в неприступную крепость, где могло найти убежище едва ли не всё население Аттики.

Арес же поравнялся с идущими в хвосте процессии Афродитой и Немезидой, чтобы предложить неофиткам понести их мешки с поросятами, но оказалось, его уже опередил вездесущий вестник богов Гермес.

– Почему ты без конца крутишься возле меня? – неожиданно набросилась на новообращённого Афродита. – Хватит меня преследовать!

– Не нужно постоянно выпускать шипы, очаровательная роза, – сквозь зубы процедил покровитель войны, намекая на непростой характер неофитки. – Или как тебя ещё принято называть? Золотая, прекрасновенчанная и улыбколюбивая богиня.

– Разве тебе не известно, что шипы служат цветку природной защитой? – одёрнула саркастического юношу красавица.

– Я не представляю для тебя никакой угрозы, – на сей раз с улыбкой заверил неофит. – Напротив, готов стать твоим защитником!

Диалог новообращённых напомнил Немезиде выяснение отношений между поссорившейся парой, потому она ускорила шаг, давая им возможность поговорить наедине. А идущая спереди богиня раздора и хаоса Эрида, наоборот, замедлилась, почувствовав накал страстей. Афродита же обычно предпочитала сохранять дружелюбный настрой даже в сложных ситуациях, демонстрируя милый нрав, но в последнее время Аресу удавалось вывести её из себя одним лишь своим присутствием.

Причём Афродита сама недоумевала, с чего вдруг её симпатия к юноше сменилась жуткой неприязнью. Ещё день назад смелый и сильный неофит казался ей вполне приятным в общении собеседником, выделяющимся эффектной внешностью среди остальных небожителей. И сейчас, когда герой улыбнулся, взгляд девушки притянули милые ямочки на щеках, какие наблюдались и на основаниях листков золотистого лютика, хотя уже через мгновенье лицо Ареса снова приняло непроницаемое выражение. Но всё же, несмотря на позитивную ауру, солнечный цветок являлся смертельно ядовитым растением, так и его человеческое воплощение – собрало в себе все негативные черты.

Конечно, покровительница красоты была не слепа и видела, как бесцеремонно Арес обращается с другими кандидатами: постоянно хвастается и грубит, нагло насмехается и часто провоцирует на конфликт. И в эти моменты импульсивный бог вероломной войны выглядел особенно злым и агрессивным варваром. Не зря Ареса не любили олимпийцы, люди редко ему поклонялись и строили храмы, а великий Зевс обязательно бы заточил в адский Тартар, если бы тот не родился его сыном. Однако рядом с Афродитой безумный воин вёл себя совершенно по-иному. И всё же небожительница не находила места от пристального взора юноши, примечая золотые искры в карих глазах героя.

– Тогда защити меня от самого себя! Хорошо? Ибо никто, кроме тебя, мне так не досаждает! – в результате выпалила покровительница красоты, тряхнув светловолосой головой, венчанной цветочной короной.

– Как пожелаешь, моя роза, – спокойно отчеканил Арес, но заходившие желваки на скулах выдали его сдержанную ярость.

– Ну а я бы не отказалась от покровительства такого всемогущего защитника! – вмешалась в разговор Эрида.

Бог войны в силу врождённых способностей мастерски владел любым из имеющихся в свете оружий, но вот со своенравной Афродитой справиться никак не мог и вынужден был откланяться. По пути он вручил богине раздора и хаоса большой нож с деревянной рукояткой.

– Держи, с этим ты сама сумеешь о себе превосходно позаботиться, – почти не глядя в сторону девушки, рявкнул Арес. – Но целься прямо в сердце, второго шанса может и не выдастся.

– Признайся, Афродита, в чём твой секрет? – саркастически поинтересовалась Эрида, когда неофит отдалился. – Как тебе удалось очаровать бессердечного Ареса?

– Наверняка ей помог магический пояс, – поспешил присоединиться к беседе Мом – даймон насмешек, злословия и критики, указывая на цестус, обёрнутый вокруг тонкой талии неофитки. – Я слышал, он кого угодно делает невероятно соблазнительным.

– Правда? – усмехнулась Эрида, заправляя за ухо выбившуюся прядь багряно-каштановых волос.

– И да, и нет, – загадочно ответила Афродита, решив лишний раз не упоминать, что она прекрасна и без чар цестуса. А затем сняла матерчатый пояс, обшитый драгоценными камнями, и протянула его растерявшейся неофитке со словами: – Хочешь, я одолжу его тебе, Эрида. Но только при одном условии. Пообещай мне свести с ума заносчивого Ареса!

– Непременно, раз ты настаиваешь, – обворожительно засмеялась неофитка, примеряя пояс, и Афродита тотчас же пожалела о своей просьбе.

До скалистого побережья Фалерской бухты процессия добралась задолго до того, как солнечный диск достиг самой высокой точки на небосклоне. Если окрестности Пирей пестрили множеством портовых и сельскохозяйственных построек, то до Фалерона неофитам выдалось пересекать малозаселённую и почти пустынную холмистую местность. А всё из-за реки Кефис, что с завидной регулярностью заливала здешние территории, делая их непригодными для строительства и земледелия. И хотя старый порт сейчас редко использовался афинянами, на его берегу сохранилось несколько важных святилищ.

В ясную погоду Эгейское море с кристально прозрачными глубинами и бирюзовым цветом волн выглядело особенно завораживающе. Притом оно тоже являлось частью мифологической истории Аттики, раз было названо в честь афинского царя Эгея, с горя сбросившегося в бурлящую пучину со скалы, в момент когда сын Тесей забыл поменять чёрный парус корабля на белый, возвращаясь после победы над Минотавром. Да и Фалерская бухта получила имя аргонавта Фалера.

А процессия со жрецами и неофитами тем временем направилась мимо жертвенника Деметры к храму Посейдона, на заднем дворе которого виднелся дивный сад с плетистыми кустами роз, растущими прямо в глиняных горшках. Миновав алтарь в окружении цветочных зарослей, участники последовали к главному входу в святилище, ожидаемо располагающегося со стороны моря. Оттуда же послышалось волшебное пение и мелодичный звук лиры, но почему-то жрецы и мистагоги поторопились заткнуть уши воском, заранее заботливо переданным им дадухом-факелоносцем.

– Зачем вам это понадобилось? – поинтересовался у Фиалки даймон насмешек и критики, указав пальцем на её ухо, так чтобы та поняла, о чём речь.

– Смертным людям нельзя слышать неприглушённое пение сирен, – слишком громко ответила наставница, переполошив остальных новообращённых, – иначе можно сойти с ума.

Чересчур живо спрыгнув с телеги, иерофант первым ступил на мраморную лестницу храма. Она одновременно вела на возвышение к дверям прямоугольного святилища, окружённого со всех сторон колоннадой, и вниз в морскую пучину к истинным владениям бога Посейдона. И неспроста эллины при возведении сооружений всегда старались встроить их в окружающий ландшафт. Таким образом, отражающиеся в море колонны величественного периптера со спускающимися в воду ступенями представлялись продолжением храма на каменистом дне.

Именно здесь на границе между небом, морем и землёй изначально совершали очистительное омовение кандидаты в дни Элевсинских мистерий. Но сегодня к их великому торжеству решили присоединиться также низшие божества, поэтому в воде герои заметили покровительствующих морским глубинам Нереид, среди прибрежных скал – размахивающих крыльями сирен, а на ступенях – развалившихся сатиров. И все они зачарованно внимали игре юноше, стоящем с лирой в руках по колено в воде. Ловко перебирая струны худыми пальцами, музыкант извлекал на инструменте настолько божественные звуки, что его заслушались и прибывшие неофиты. И если жрецы со статуей Деметры потянулись на поклон волнам и владыке Посейдону, новообращённые замерли на месте, впав в состояние некого транса от гипнотизирующего ритма чувственной мелодии.

Хотя светлые волнистые волосы лириста в потоке солнечных лучей отливали золотом, а сам он внушительной фигурой и благородными чертами лица уподоблялся божеству, юноша приходился обычным смертным. Ведь не зря музыкант никак не отреагировал на прибытие священной процессии – он тоже заткнул уши воском, частично приглушив слух, и не распознал их появления. Когда же на его плечо легла рука иерофанта, лирист вздрогнул и чуть не выронил инструмент.

Едва музыка затихла, вышедшие из оцепенения неофиты поспешили погрузиться в воду с брыкающимися поросятами под мышками. И преграждающие им путь сатиры принялись с неохотой расступаться, шумно втягивая носом воздух и исподлобья заглядываясь на стройные формы прекрасных неофиток, структурно выделяющиеся под намокшими туниками и пеплосами. В свою очередь, Артемида подметила схожесть рогатых даймонов с богом пастушества. Как и Пан, существа имели звериные нижние конечности с копытами, хвост и мужской торс, обильно покрытый жёсткими волосами, больше сравнимый с шерстью. Только в отличие от новообращённого на их бородатых человекоподобных лицах часто застывало диковатое выражение, точно они могли в любую минуту потерять самообладание и перенять полностью животное обличие.

– Вон божественный посланник, о котором ты спрашивал, – проблеял вдруг один из сатиров музыканту, кивнув в сторону Гермеса с кадуцеем, и тот сразу понял, о чём он, хотя и не расслышал слов.

Облокотившись на каменного истукана под водой, лирист сосредоточился на развернувшемся перед ним действием, не забывая периодически оглядываться на сатира, взявшего на себя обязательность подать ему знак в подходящий момент. Рогатый даймон же то и дело недовольно косился на стоящего рядом с ним мраморного куроса. Люди размещали обнажённые скульпторы атлетов у входа в храм в качестве благодарности богу Посейдону за покровительство, однако сатиры постоянно скидывали их в море.

Низшие божества со своей нелепой наружностью недолюбливали куросов за их чересчур идеальный внешний вид, ибо сами не могли похвастаться ни сверхъестественно высоким ростом, ни волнистыми волосами до плеч, да и вместо приятных улыбок рогатые существа скорее демонстрировали жуткий оскал. В прошлый раз его собратья столкнули в воду парочку изваяний, но сейчас они снова плотным строем выстроились у подножия храма, чередуясь с кустами роз и явно испытывая терпенье парнокопытных созданий. Притом скульпторы всегда изображали истуканов с выдвинутой вперёд левой ногой, имитируя движение, поэтому сатиры ощущали особое удовольствие, придавая ускорения летящим с обрыва статуям.

Затем внимание рогатого существа привлекла неофитка, выделяющая среди остальных небожительниц невероятно обворожительной внешностью. Её собранные в высокую причёску багряно-каштановые волосы напомнили ему олимпийский факел, и сама девушка быстро воспламенила к себе интерес не только сатира, но и большинства его собратьев и даже новообращённых. Чудотворный пояс богини красоты на самом деле обладал волшебными способностями, и едва надев его на талию, Эрида сразу начала ловить на себе восхищённые взгляды. Правда, на Ареса – покровителя войны и грустного музыканта с лирой магия цестуса почему-то не распространялась, будто их сердца уже были заняты кем-то другим.

А потом из глубины вынырнуло ещё одно необычное божество, и, приняв у жрецов статую Деметры, ненадолго скрылось с ней по воду. Сначала никто толком не успел рассмотреть существо, но стоило ему повторно показаться на поверхности, Фиалка узнала в нём Тритона. В отличие от Нереид, с любопытством наблюдающих за действиями священной процессии с некоторого расстояния, бог моря имел дельфиний хвост вместо рыбьего. К тому же если нимфы внешне походили на человеческих созданий – гибкими станами, миловидными лицами и густыми, длинными волосами, позволяющих прикрыть их наготу, то на руках истинного морского божества Тритона обнаружились перепонки, в плечи врослись раковины, а кожа отливала лазурным блеском.

– Тритон! – не сдержавшись воскликнула Фиалка.

– Сын Посейдона? – удивилась Афина, никак не ожидавшая столкнуться на берегу с отпрыском своего главного врага.

Между тем жрецы принялись взывать к морскому владыке с мольбами об очищении участников для великого таинства, и зашедшие в воду по пояс неофиты стали окунать туда же жертвенных поросят, повизгивающих от испуга. Тогда сатир подал сигнал музыканту, и тот взялся за лиру, но теперь к его трогательному исполнению присоединились сирены. Кандидаты ещё по пьесе в театре Диониса помнили о девах из свиты Персефоны, обращённых в женщин-птиц разгневанной Деметрой. Неужели миф оживал прямо на их глазах?

И пусть с первого взгляда крылатые сирены казались фантастически прелестными созданиями, обладающими наряду с чарующим голосом птичьими телами и женскими головами, музыканту всё-таки выдался случай узреть их истинную сущность, когда прошлой ночью эти чудовища чуть не разорвали лириста на части. А ведь только вчера юноша был обычным цветком и составлял компанию розам в саду храма Посейдона. Пока на побережье под покровом таинственного мрака не объявился один из элевсинских жрецов в сопровождении сатиров. Выполняя поручение, священнослужитель обратил его в человека и, вручив лиру, передал просьбу толкователя мистерий:

– Не зря ты, будучи астрой небесного оттенка, напоминал всем яркую звезду! Завтра тебе предстоит подыгрывать в священных мистериях самим сиренам. Поразишь всех искусным исполнением – иерофант оставит тебе человеческое обличие, не сумеешь произвести впечатление – вернёшься корнями обратно в глиняный горшок.

И вот сейчас нынешняя действительность наложилась на события минувшей ночи. Как тогда юноша уселся на мраморные ступени храма и, взявшись за лиру, заиграл чудесную мелодию, проявляя бесспорный талант, будто всю жизнь занимался музицированием, а не соревновался с розами за внимание бога солнца Гелиоса; и лунный свет преклонился перед дарованием лириста, бросив звёзды к его ногам в отразившейся небесной карте на морской поверхности. Так и в настоящем времени под звуки инструмента стоящего в воде музыканта стих ветер, волны изменили направление, и заслушивавшиеся неофиты замерли в неестественных позах, подражая каменным куросам.

Также ночью его игру неожиданно разбавили волшебные голоса, дрожащие от избытка чувств, и лирист моментально попал во власть их божественного звучания. Мелодичные чары быстро поработили музыканта, лишив воли, и, отложив на ступени лиру, он направился к морю, словно загипнотизированный. Юноша хотел знать, кому принадлежит столь сладостное пение, а потом разглядел неподалёку от берега прекрасных дев и вспомнил про упомянутых жрецом сирен. Сидящие на скалах существа в потоке лунного сияния представились ему райским видением в одеждах, покрытых пышными перьями. Но тут путь лиристу преградили сатиры.

– Не слушай сирен, Орфей! – закричал рогатый даймон. – Они погубят тебя!

Пока один из сатиров навалился на юношу, а второй попытался засунуть в его уши воск, музыкант запрокинул голову к небу, желая понять, откуда раздался хлопающий звук крыльев.

– А дивные создания умеют летать! – блаженно улыбнувшись, возликовал музыкант.