Метаморфозы смерти

– Почему у меня такое чувство, точно эта лира принадлежала мне в прошлой жизни? – обрадовался покровитель искусств, проведя пальцами по струнам.

– Сыграем вместе? – предложил Орфей.

Едва музыкант заиграл первым, большинство неофитов тотчас же ощутили, как у них выросли крылья за спиной. Вдохновлённые совершенной мелодией лириста новообращённые будто оторвались от земли и воспарили в воздухе над садом, наблюдая сверху фантастическую аномалию. На каменной площадке смешались две полярные действительности: алые розы с трепещущими на ветру лепестками имитировали дыхание самой жизни, а их за́мершие навек золотые копии выступали проводниками смерти. И все кандидаты сейчас находились на границе между светом и темнотой, но с каждым новым этапом посвящения Элевсинских мистерий должны были отдаляться в сторону мрака, чтобы познать всю его глубину и вернуться к жизни одухотворёнными личностями.

– Много прекрасных цветов создали боги себе для услады глаз и нам на радость, – следом запел печальную песню Орфей, и сердца особо впечатлительных неофиток сжались от грусти. – Меня же навсегда пленили белые ландыши! Тонкий стебелёк растения, унизанный маленькими кувшинками, гнётся к земле подобно женскому стану, распространяя вокруг себя душистое благоухание лесной чащи. И лишь однажды вдохнув его аромат, я уже не буду прежним. Жалко чудо-цветок приглянулся не только мне, но и богу смерти Танатосу. Тогда он прикинулся ядовитой змеёй и унёс нежное создание в царство мёртвых, спрятав от взора смертных людей глубоко под землёй. О ландыши, напоминающие мне слёзы быстротечной жизни, теперь не найду я покоя, пока не отыщу вас в садах владыки Аида.

Меланхоличное исполнение Орфея нагнало на неофитов тоску, и герои мысленно покинули мир живых вместе с белым ландышем, оказавшись на мрачных территориях подземного мрака, где стали свидетелями свадьбы Персефоны и Аида, словно лицезря продолжение мифа о Деметре. Ибо под звуки траурной лирики как раз и уместно было выдавать замуж похищенную невесту за владыку царства мёртвых. Музыка отлично воспроизводила грустные эмоции молодой богини, чувствующей себя крайне несчастной рядом с суровым на вид женихом.

Но потом голова музыканта поникла, а пальцы соскользнули со струн, и мелодия бы обязательно оборвалась, если бы её не подхватил бог искусств. И именно волнующая игра солнцеликого Аполлона заставила новообращённых очнуться.

– Он рождён лучше всех стрелять из лука, играть на лире и нести в свет красоту! – восхищённо проговорила богиня раздора и хаоса на ухо Артемиде. – И разве есть занятие, которое ему не по силам?

– По мифам моего брата всегда считали самым могущественным небожителем, после громовержца Зевса, – во всеуслышание подтвердила богиня охоты. – Естественно, и в музыке ему нет равных!

Возвышенная игра Аполлона никого не оставила равнодушным. Но музыкальный дар не являлся основным достоинством неофита, и слухи о разных заслугах героя давно разошлись по всем четырём сторонам света. Глядя спереди на златокудрого бога-красавца с лавровым венком на голове, новообращённые видели идеально сложенного высокого юношу с золотой лирой, покровительствующего искусству и всегда и во всём добивающегося успеха. Ведь не зря растение Аполлона символизировало талант, триумф и славу, так и сын Зевса одерживал победу в любом соревновании: игре на лире, стрельбе или кулачном бою. С правого бока же кандидаты лицезрели благородный профиль лучезарного небожителя, выдающий в своём владельце гордую, самолюбивую, и вспыльчивую особу. Вечнозелёный лавр олицетворял также символ бессмертия и всевластие, поэтому воплощающий его юноша обладал деспотичным характером с непреодолимой жаждой признания.

Ну а со спины перед новообращёнными представал скорее сребролукий и лучезарный Феб. Раз лавр наделял сверхъестественной мощью, Аполлон имел непомерную силу и мастерски владел серебряным луком, и его золотые стрелы в колчане за спиной, хотя и походили на застывшие солнечные лучи, считались грозными орудиями, несущими смерть. Олимпийцы опасались неуязвимого небожителя не хуже Зевса, и даже Аид и Посейдон старались с ним не связываться. И правда, герой был так страшен в гневе, что мог поднять восстание против самого метателя молний, и никогда не щадил соперников. А вот с левого бока юноша с умным взглядом уподоблялся мудрому оракулу, обладающего даром ясновидения и с помощью одного лишь шелеста лавровых листьев предсказывающего будущее и расшифровывающего божественные пророчества.

– Да, лира Аполлона хороша, но ей не сравниться с твоей свирелью, – а Эрида уже переметнулась к рогатому Пану, окружив его сладкой как цветочный нектар лестью.

– Нет равных, говоришь? – тут же вскрикнул бог дикой природы, оборвав игру покровителя искусств. – Давайте-ка это проверим в честном поединке! Моя сиринга против лир Аполлона и музыканта. Дионис составишь мне компанию своей песней?

– С радостью, – согласился бог веселья, и все обратили внимание на его раскрасневшееся от выпитого вина лицо.

– Но я, пожалуй, откажусь, – запротестовал Орфей, планирующий ещё побеседовать с вестником богов до возвращения неофитов в Афины.

– А я принимаю вызов, – с азартом провозгласил Аполлон. – И готов выступить против вас двоих.

– Тогда объявим прекрасную Эриду музой нашего соревнования, – предложил Пан. – А остальные участники возьмут на себя судейство.

Кандидатуру Эриды поддержало большинство неофитов, и девушка победно улыбнулась. С тех пор как Афродита одолжила новообращённой магический пояс, та не переставала ловить на себе восхищённые взоры. Однако в саду героиню начали одолевать назойливые сатиры, разогнав круживших поблизости небожителей. И теперь кандидатка мечтала избавиться от навязчивого внимания парнокопытных поклонников с ослиными ушами и хвостами, решивших вдруг засыпать красавицу глупыми комплементами.

– Мне как-то довелось жевать листья огненной лантаны, – протягивая алую розу, проблеял над ухом богини один из сатиров, также захватив мясистыми губами часть её багряно-каштановых волос, – но потом у меня распух язык во рту от их ароматной смолы…

– Я же однажды заснул подле лантаны в жару, – перебил другой сатир, выхватив из-за спины золотой цветок, который и приняла девушка, морща нос от запаха мокрой шерсти, – а она возьми да воспламенись, подпалив мне брюхо с хвостом.

«Держитесь подальше и от человеческой ипостаси лантаны адского пламени», – хотел посоветовать волосатым существам бог войны, но передумал. Да и в отличие от большей части кандидатов, Арес не посчитал хорошей идеей, назначить покровительницу смятения музой соревнования. Хотя неофит ошибался, ведь никто лучше богини раздора и хаоса не разжёг бы в сердцах участников соперничество и азарт. Правда, наряду с непреодолимым желанием победить у них вскоре могло возникнуть и стремление уничтожить противника любой ценой.

Затем в центр сада выступил красавиц Аполлон, и едва его пальцы заскользили по струнам золотой лиры, бархатный голос затянул сказания нараспев:

– Среди всех божественных творений растения самое удачное приобретенье. Так, олимпийский Пантеон обращён в цветущий Элизиум!

Следом рогатый Пан принялся с усердием дуть в свою флейту, состоящую из нескольких полых трубок разной длины, а Дионис подхватил песню:

– И в дивные цветы превращены все нимфы, в кого боги были безответно влюблены, а также ненавистные соперники.

Начало музыкального состязания выдалось интригующим, и небожители на какой-то момент перестали галдеть и затаили дыхание. Между тем в поединке сошлись две противоположные силы: светлая и тёмная в соответствии с давно образовавшими культами – аполонистическим и дионистическим. И, несмотря на то что божественных соперников соединяла неразрывная связь, никто из них не собирался просто так сдаваться.

– Растения – посланники света, несущие в жизнь гармонию и любовь, – продолжил Аполлон, – и наполняющая их магия солнца исцеляет тело и дух!

– А как же цветущие поклонники смерти, служащие вечной тьме? – с ухмылкой на губах пропел Дионис. – Их яд устраняет неугодных для уравновешивания мира мёртвых и живых.

Новообращённые потеряли интерес к Пану с флейтой, ибо в музыкальном поединке с Аполлоном рогатого участника полностью затмил Дионис. Если златовласый красавец с лирой представлял собой бога света и огненной бури, наделённого солнцем священной силой противостоять сущностям подземного мира, то курчавый юноша с чересчур женственными чертами лица воплощал тень своего соперника или его тёмную порочную сторону. В противовес благородному Аполлону, обычно руководствующегося разумом и моралью, соблюдающего во всём меру и полагающегося на искусство, науку и религию, нечестивый Дионис после злоупотребления вином претворил в себе все червоточины жизни и тьму мистерий, преисполненные животной силы, низменными пороками, жертвоприношениями, безмерно выпитым кикеоном, дикими плясками и оргиями.

– Неофиты избраны богами и к священному таинству приобщены, – солнцеликий Аполлон кивнул лунной сестре Артемиде. – Пусть снизойдёт на нас всех прозренье и благословлённый свет!

– Да не уничтожит нас всех откровенье, что мистерии веками хранят, – в свою очередь, выдал соперник, – и помогут нам боги, ведь последний день ритуала станет испытаньем для всех.

Задержавшись рядом с Дионисом, Аполлон почувствовал удуший от него запах пряностей и вина, а вовсе не благовонных масел, когда кандидатам следовало придерживаться поста до возвращения в Элевсин. Но бог виноделия и веселья лишь беспечно развёл руками, столкнувшись с осуждающим взглядом златокудрого неофита. Хотя чего Аполлон ожидал от небожителя, подарившего смертным в качестве дара вино. Эллины же учинили в благодарность покровителю ежегодные празднования – Великие Дионисии, в которых начали злоупотреблять его подношением, тогда как в обычный период сдержанно подходили к возлияниям, придерживаясь культуры винопития.

Вот и сам бог веселья успел незаметно от остальных кандидатов мистерий с десяток раз осушить магический мастос, и теперь, приложив палец к губам, подмигнул сопернику, прося сохранить открывшийся тому секрет втайне. Но в ответ на ехидную улыбку Диониса противник только раздражённо поджал губы, зарядив наэлектризованную атмосферу вокруг ещё большим напряжением.

Не случайно Аполлона прозвали богом света, фаворитом солнца, лучезарным и сияющим Фебом, его талант, красота и сила явно приходились даром небес. Дионис же выступал скорее порождением тени, любимцем ночи, наделённым всеми известными пороками. Пока музыка первого героя изливалась сродни жизненному потоку энергии, а песня побуждала к духовному озарению, исполнение второго – погружало в трагедию о соблазнах и ловушках бессмертной души, поражая слушателей чересчур вульгарными поворотами.

– А сколько несостоявшихся возлюбленных числиться среди цветов и не счесть, – расхорохорился покровитель веселья. – И все они познали бесценный урок – не стоит отвергать богов!

– Уж не пьян ли наш Дионис? – после очередного неприличного куплета вдруг осенило даймона насмешек и критики.

– И это в строгий пост! – совсем не удивилась Апата – богиня лжи и обмана.

Тем временем любопытные взгляды собравшихся продолжали метаться от одного исполнителя к другому. Перевоплотившийся из вечнозелёного лавра Аполлон выделялся почти безупречной внешностью и всё в нём представлялось идеальным, от выразительного лица с гордым профилем и надменной полуулыбкой, аккуратной причёски с уложенными надо лбом золотыми кудрями на манер крылатых цикад, до узких плеч с талией и атлетического торса. Когда мягкий андрогинный образ переродившегося из вьющегося плюща Диониса содержал в себе много изнеженных черт: призывный взор с поволокой, чувственные губы и изящные запястья смотрелись чересчур женственными, непослушные янтарно-каштановые кудри постоянно ниспадали на глаза, а в плавных жестах сквозила необычайная лёгкость.

– Гляди-ка, музыка Аполлона оживила даже статуи, – хмыкнул Мом, обращая внимание Апаты на тени под стоящими неподалёку мраморными изваяниями. – И у нас появились ещё две музы Эрато и Терпсихора – покровительницы лирической поэзии и танцев.

Конечно, даймон понимал, что силуэты каменных скульптур привело в движение колеблющееся пламя факела на стене, но сравнение их с богинями показалось ему забавным. А потом в момент выступления Диониса ветер подул сильнее, и тени забились в бешеном ритме, напомнив Апате уже хмельных менад – безумных последовательниц культа бога виноделия и веселья.

– По мне так они похожи на танцовщиц-менад, – возразила неофитка. – Да и Дионис своими скабрёзными песнями скоро превратит музыкальный поединок в настоящую вакханалию!

Мом тоже часто слышал от посетителей Нимфей рассказы об их встречах с менадами – сумасшедшими поклонницами культа бога виноделия, производящих слишком пугающее впечатление. Именно благодаря их усердиям большинство Дионисий оборачивались непристойными празднествами, где сливались воедино безудержное веселье, излишние возлияния, дикие пляски и развратные действия. На них в декорациях ночи полуобнажённые девушки со спутанными волосами в образе нимф, обвешанные шкурами оленей и змей, опьянённые вином и одурманенные выпитой кровью убитых животных, в исступлении извивались под звуки бубна и тамбурина, вознося клятвы божественному Дионису. Но и этим всё не ограничивалось, и порой менады пускались в плетение тайных заговоров, планируя жестокие преступления.

– Хотел бы я перенять обязанности даймона ветра, чтобы срывать листву с деревьев и девиц, – разошёлся покровитель виноделия. – И беззапретно виться вокруг их тонкого стана на зависть богов.

Между тем своими вызывающими песнями Дионис накалил нешуточные страсти. Хотя его томный голос и развязные жесты неспроста взбудоражили умы новообращённых. Как и вьющийся плющ содержал в себе весьма токсичные вещества, провоцирующие у окружающих состояние помутнение рассудка, сравнимое с опьянением, так и от песни его человеческой ипостаси кандидаты впадали в восторженный экстаз. Но если небожители ощутили на себе исключительно воодушевление от приподнятого настроения, то сатирам и царю Мидасу едва не снесло голову от внезапно навалившегося на них чувства дикого веселья и высшей степени счастья.

Тогда тёмные желания низших божеств полезли наружу. И лишь один из сатиров присоединился к эмоциональному рукоплесканию Мидаса, оглушительным ликованием перекрыв слова песни, остальные его собратья впали в крайности. Двое рогатых существ затеяли ожесточённый спор о том, чьё выступление лучше – Аполлона или Диониса, порываясь ввязаться в драку. Трое сатиров изверглись бранными ругательствами на мраморных куросов и друг друга. Ну а самых тихий даймон стал присматриваться к золотым атрибутам небожителей, задумав подлое воровство.

Вскоре Афине надоели непристойные шутки сатиров, и она решила ненадолго отлучиться из сада. Незаметно выскользнув за ограду из роз, неофитка направилась к морю, рассчитывая побеседовать с Тритоном. Странные чувства отрешённости от реальности испытал и Орфей. Однако благодаря приливу небывалой смелости, юноша, наконец, отважился подойти к вестнику богов с довольно дерзкой просьбой.

– Гермес, помоги мне выкрасть из сада владыки мёртвых белые ландыши, – заплетающимся языком проговорил музыкант.

А стоящий рядом с Немезидой и Афродитой бог хитрости, счастливого случая и воровства не соизволил даже обернуться, услышав нелепое вопрошание смертного.

– При чём тут я? – недоумённо обронил неофит.

– Сатиры рассказали мне от твоей роли посредника между смертными и богами, – продолжил настаивать юноша.

– Ах, ну конечно… – недовольно пробормотал Гермес, с трудом приняв заинтересованный вид под любопытными взглядами небожительниц. – Только если хочешь пробраться в подземное царство, тебе придётся умереть.

– Не обязательно, – парировал музыкант. – Сатиры мне поведали о…

– Может, рогатые даймоны и составят тебе компанию в приятной прогулке по подземному царству? – не удержался от ехидного замечания новообращённый.

– Но ты единственный посланник, кого на своих мрачных территориях принимает повелитель царства мёртвых. Также мне известно, что став проводником душ, ты получил от владыки, чьё имя не произносят вслух, магический жезл-кадуцей, открывающий все затворы подземного мира, – возразил лирист, оглядываясь в поисках атрибута новообращённого, который тот постоянно везде забывал.

– А ты хорошо обо всём осведомлен, – хихикнула Афродита.

– Зачем тебе понадобились ландыши? – удивлённо спросила Немезида.

– Я не случайно в песне сравнивал белые ландыши со слезами. В этот цветок обращена моя возлюбленная Эвридика, – вздохнул герой.

Ещё вчера очнувшись от многолетнего сна в человеческом теле посреди дивных роз в саду храма Посейдона, музыкант сразу ощутил невероятную тоску на сердце. Герой даже отказался музицировать на Элевсинских мистериях вопреки наставлению иерофанта, и сатирам пришлось долго убеждать лириста. В итоге после длительных увещеваний и угроз превратить юношу назад в астру цвета упавшей с неба звезды низшим божествам всё-таки пришлось раскрыть Орфею правду о его трагической любви к лесной дриаде. И хотя он почти ничего не помнил о своей прошлой жизни, нежный образ Эвридики тут же явился ему в мыслях, и фантазии о прекрасной нимфе более не отпускали лириста.

– Но раз твоя Эвридика в царстве теней, значит, она умерла! – осенило Афродиту, и улыбка пропала с её лица.

– Ей укусила ядовитая змея, – признался Орфей. – Тогда Танатос – ужасный бог смерти забрал её в царство вечного покоя, обратив белым ландышем. С тех пор она растёт в саду всемогущего владыки теней, но я хочу вернуть её назад в мир живых.

– Попав в загробное царство, смертные уже не возвращаются обратно, – заверил лириста Гермес. – Исключительные правила действуют лишь для богов.

– Это мы ещё посмотрим! – упрямо заявил влюблённый музыкант, с силой сжав в руках золотую лиру, отчего его пальцы побелели. А потом грустно улыбнувшись, добавил, с нежностью глядя на переливающиеся в свете факелов струны: – Без возлюбленной моя земная жизнь обречена на одиночество. Вот что страшнее самой смерти! Но завтра после чествования времени всем неофитам предстоит отправиться в храм Асклепия у подножия Акрополя. Там в пещере святилища спрятан один из входов в царство мёртвых. Я прошу тебя помочь мне найти его!

Осознав, наконец, чего добивается Орфей, бог хитрости ему заговорщически кивнул. И Немезида какое-то время не могла оторвать взгляда от сощуренных чёрных глаз обаятельного мошенника, хранящих в глубине тайны всего мира. А затем взор новообращённой сместился к открытому участку на груди юноши. Со своей бледной кожей Гермес наверняка не особо-то выделялся среди мертвецов подземного царства, но богиня возмездия каждый раз поражалась её необычным свойствам. Та казалась невероятной прозрачной, и Немезида настроилась рассмотреть через её покров сердце неофита, зажатого в тиски рёбер, представляя его таким же алым, как мистический мак.

«И чего задумал Гермес?» – задалась вопросом богиня возмездия, – «Неужели очередную авантюру? Но не хватит же ему наглости похитить одну из душ прямо из-под носа владыки царства мёртвых?»

Только на бесстрастном лице юноши не отразилось и намёка на коварный замысел, словно он намеренно провоцировал великую мстительницу. И Немезида опять ощутила растерянность от вызывающего поведения неофита. Почему-то покровитель воров, даже планируя тёмное деяние, продолжал крутиться около карающего божества, призванного ловить за руку всех мошенников, точно совсем не боялся её праведного гнева. И совершенно зря. Пусть благодаря ангельскому виду небожительница с мечтательно распахнутыми зелёными глазами и воздушным пучком медово-солнечных волос производила впечатление лилейного неземного создания, не стоило заблуждаться на её счёт.

Немезида была рождена воплощать справедливое возмездие и в силу сурового характера не умела прощать ошибки. Поэтому ловкий плут и хитрец напрасно рассчитывал на собственное обаяние. Карающее божество взяло на себя обязательство безжалостно наказывать за проступки всех смертных и богов, а значит, очаровательный мошенник являлся неудачной для неё парой. Однако лукавый разбойник явно на что-то надеялся, обхаживая своего палача. Да и неофитка не понимала, её тянет к юноше ввиду его природного магнетизма или влечёт предчувствие неотвратимого преступления, за которое ей следует обрушить на виновного всю силу возмездия.

И всё-таки новообращённая хотела бы обладать менее жестокой сферой влияния в роли богини и отвечать за растительность, погоду или красоту, променяв плётку и острый нож на более безобидные и приятные взору атрибуты. Как и до сих пор Немезиде представлялись совершенно чуждыми чувства ярости и негодования. Но небожителям не доводилось выбирать своё предназначение, и героине полагалось побыстрее свыкнуться с судьбой и готовиться сокрушать даже тех, кто ей глубоко небезразличен.

А в следующий момент беседу новообращённых с музыкантом внезапно прервал один из сатиров, в одурманенном состоянии подскочивший к девушкам.

– Дионис в песне представил вас всех цветами, – проблеял рогатый даймон. Впрочем, к богине возмездия он не рискнул обратиться напрямую, видимо, догадавшись о её мстительной природе или же поймав недовольный взгляд Гермеса, и потянулся к венку покровительницы красоты: – И вот я сейчас гадаю, не королева роз ли объявилась предо мной?

– Держись от меня на длинной дистанции, сатир, – пригрозила низшему божеству Афродита, скрестив руки на груди.

– Смотри, как остра на язычок, – захохотал сатир, и к нему присоединились ещё двое подскочивших собратьев. – Не хочешь ли со мной прогуляться вдоль золотой изгороди вокруг храма, красавица, полюбоваться серебристым светом лунной ночи?

– И не мечтай, – гневно отчеканила неофитка.

– Ладно-ладно, спокойно, я не хотел ничего дурного, – неожиданно запричитал сатир, испуганно попятившись назад, – и уже ухожу…

– То-то же, – продолжила дерзить новообращённая, и, не подозревая, что даймонов отпугнул вовсе не её доблестный вид, а грозная фигура, поднявшаяся за девичьей спиной.

Очевидно, переродившаяся из красной розы Афродита своей роковой красотой привлекла внимание сатиров сродни яркому пламени. И рогатые даймоны потянулись к ней, не боясь обжечься, точно загипнотизированные. Но обнаружив позади неё убийственно чёрную тень, напоминающую очертаниями бога жестокой войны, в страхе отпрянули. Далее выступившее на свет лицо Ареса с суженными в гневе глазами и плотно сжатыми губами подтвердили догадки низших божеств. Не сулила ничего хорошего и напряжённая поза неофита с рельефно выступающими под хламисом стальными мышцами, и сатиры поспешили ретироваться, пока с них заживо не содрали шкуры. Ибо засматриваться на цветок, приглянувшийся богу войны, было не просто неразумно, а опасно для жизни.

Тем временем вышедшая на берег Афина ещё издали заметила Тритона, ворочавшего золотого куроса на мраморной лестнице храма Посейдона. Подняв изваяние со дна, морской вестник поместил его на крайней ступени, а затем нырнул за следующим. После того как проклятье царя Мидаса преобразило подводные территории у затопленного святилища, божество решило вернуть все созданные руками человека творения обратно на сушу, так ему не понравилось, что вместе с застывшими русалками они стали составлять единое целое. А ведь двуногие никогда не являлись ровней морским существам.

Богиня мудрости ускорилась, стремясь быстрее добраться до лестницы с уходящими под воду ступенями, но ни один шаг неофитки не приблизил её к намеченной цели. И вроде бы Афина продолжала движение, и золотые цветы на пути сменяли живые розы и каменные куросы, только при этом новообращённая оставалась на том же самом месте, словно повторяя судьбу аргонавтов, тоже однажды попавших в заколдованный круг во владениях Тритона. Никто не мог подойти близко к морскому богу без его дозволенья, а уж покровительницу мудрости он тем более не ожидал ещё раз увидеть сегодня.

Между тем Тритон вскоре снова показался из воды, и, заметив на берегу Афину, позволил ей всё-таки достичь ступеней.

– Ты первое божество, кого мне довелось нынче встретить, не считая неофитов, получивших второе рождение, – приблизившись к морской границе, проговорила новообращённая.

– Разве? – возразил сын Посейдона, и его глубокий голос слился с шумом моря.

– Я хочу спросить тебя про Медузу Горгону – поверженное Персеем чудовище, – продолжила Афина, сжимая в руке факел.

– Ты про самую красивую жрицу твоего культа, посмевшую разозлить свою покровительницу и поплатившуюся за дерзость? – ухмыльнулся собеседник. – И что тебя интересует?

– Она погибла или нет? – протараторила неофитка, смущённо отведя взор.

– Персей же принёс тебе её голову в качестве трофея прямо в Афины, – промолвил Тритон, приподняв в недоумении бровь.

– И тебе известно, где она сейчас? – не отставала девушка.