Песни служителей Адхартаха. Призыв

Кровь ударила в нос смесью гнили и ржавчины, и Агнесса едва сдержала приступ рвоты. Почти не дыша и с трудом скрывая страх, госпожа осторожно отодвинула рукава рубахи и тут же отпрянула. Все руки мальчика были исписаны жуткими знаками, которые не оставляли никакого сомнения в их дьявольской природе.

Мать забилась в объятиях соседок. Те, кто были поближе и увидели кровавые письмена, – заохали, застонали от ужаса. Побледневший капеллан неистово перекрестился и принялся громко выкрикивать молитву.

– Это уже вторая смерть! Вторая смерть! – вторили друг другу люди. – Проклятая ведьма среди нас! Она убивает наших детей. Она не остановится.

Вдруг толпа осеклась на полуслове. Задние ряды расступились, открывая путь светлой фигуре, шествующей в наступившей тишине.

Случаются такие мгновения, когда красота, воля и достоинство одного человека останавливают, пусть и на короткое время, безумство толпы. Спокойная, как скала среди накатывающих на нее волн звериной ненависти и страха, Мелани д’Эвилль, виконтесса д’Авен, плыла словно королева, помазанная на престол царства природы.

Венок из васильков, маргариток и ромашек венчал ее локоны, освещенные потоком яркого солнечного света. В руках она несла букет из причудливо переплетенных веточек, листьев и цветов, источавших дурманящий сладкий аромат поздней весны. Белая льняная накидка завершала картину неземной чистоты Мелани.

Она остановилась около мужчины, державшего истерзанное тело, и посмотрела ему в глаза.

Тот, растерявшись, протянул к ней тело Симона.

Мелани грустно провела рукой по слипшимся волосам мальчика, вдохнула аромат своего букета и бережно положила его на грудь убитого. После чего, она повернулась к матери и сочувственно кивнула ей.

Кухарка, застывшая у ног сына и распухшая от слез, как гигантская лягушка, смутилась и кивнула в ответ. И потом она снова разрыдалась – злая на себя, на Бога, на Мелани и даже на своего единственного, мертвого теперь, сына, который оставил ее одну доживать свой век в вечной тоске по нему.

Мелани молча повернулась и проследовала мимо Агнессы, даже не взглянув, словно не узнала, и направилась к себе, прерывая эхо рыданий матери звуком своих неторопливых шагов.

Когда женщина скрылась, с толпы спало наваждение. Капеллан засеменил к Эльзе, осторожно отнял ее руки от стоп погибшего и, утешая, мягко, но настойчиво вывел из зала.

Госпожа выискала глазами стражников и негромко велела отнести мальчика в прохладный подвал до дальнейших распоряжений. Понимая, что нужно как-то успокоить оставшихся, она громко обратилась к ним:

– Прежде чем вершить суд, я должна выяснить все обстоятельства. Я переговорю с теми, кто нашел мальчика, а потом приму решение, как действовать дальше. А пока расходитесь.

Толпа недовольно загудела. Агнесса, не обращая на оставшихся людей внимания, громко приказала лесничему следовать за ней и удалилась в соседнюю комнату, где непослушными пальцами едва смогла запереть засов двери.

Лесничий прокашлялся и вкратце рассказал ей, что произошло.

Агнесса нахмурилась, услышав, что тело мальчика обнаружили в лесу, недалеко от места, где она встретила Мелани.

– Мы его даже не заметили. Слышим, какой-то странный стук в зарослях. Решили, что кто-то рубит деревья без разрешения. Но нет, это ветер раскачивал привязанный к омеле воловий череп. Его рога ударялись о ствол, издавая звук, похожий на стук топора. Я велел помощнику срезать череп, а сам собрался уходить. Вдруг слышу, что он громко чертыхается и зовет на помощь.

– Что вы увидели? Говори в подробностях, – нетерпеливо наклонилась вперед его госпожа.

Лесничий пожал плечами и тихо сказал, избегая ее глаз.

– На покрывале из сорванных полевых цветов под кроной дерева, широко раскинув руки и ноги, лежал мальчонка. У изголовья его валялся черный петух с оторванной головой, вместо нее из шеи торчали обрубленные когтистые лапки птицы. У ног лежала кошка без лапок. В каждую руку была вложена иссиня-черная ворона.

Агнесса прикрыла рот рукой от ужаса.

– И что вы?

– Да, испугались мы маленько, госпожа, нечистой силы, – он перекрестился. – Палками раскидали трупы животных по кустам, положили мальчика в попону и привезли в замок.

– А вы не нашли срезанные остатки плоти – кожу с лица или вырванный глаз?

Лесничий лишь развел руками.

– Нет. Только вот обрывок ткани… да еще вот это, – он достал из-за пазухи скомканную шерстяную тряпицу. – Валялись неподалеку от Симона.

– Кусок накидки от непогоды, такие носят повсюду, – догадалась молодая госпожа.

Лесничий согласно кивнул.

– И монахи, и знатные дамы, и купцы, – продолжила Агнесса, медленно разворачивая сверток, и внезапно обмерла.

Серебряный браслет, парный кольцу Мелани с переплетенными змеей и розой, переливался ярким зеленым светом.

Агнесса зашаталась и едва успела ухватиться за гобелен, чтобы не упасть.

– Может, подбросили? – не веря себе, спросила она.

Лесничий замотал головой.

– Да, кому оно надо? Жили до ведьмы спокойно, только она появилась. Одна беда за другой.

Подтверждение вины показалось столь явным, что ее вера в добрые помыслы Мелани разлетелась на осколки.

“Никакого оправдания этому исчадию ада – женщине, обманувшей меня, губящей моего отца и убивающей детей на нашей земле! Зачем я только спасла ее. – Она сбилась с дыхания от следующей мысли: – А что если д’Аркур потому и охотился на нее, чтобы покарать ведьму…”

В продолжение страданий Агнессы громкий стук потряс дверь, и раздался голос, который показался ей смутно знакомым.

– Именем святого престола приказываю немедленно открыть.

Стуки продолжились. Она сняла засов и отворила дверь настежь.

На пороге стоял тот самый загадочный монах из леса. Только в этот раз он был в чистых бело-черных одеждах и окружен дюжиной облаченных в доспехи воинов.

– Кто вы? И по какому праву вы вломились в мой дом? – истерично закричала она, обращаясь к предводителю.

– Я – Бернард де Ко, провинциал ордена проповедников во Франции, инквизитор Апостольского суда. Я нахожусь здесь по делам святой католической церкви и воле папы Александра IV, который “mandavit inquisitionem fieri contra haereticos suspectatos de haeretica pravitate”, то есть, поручил провести расследование против подозреваемых еретиков за распространение ереси в этих землях.

“Каким образом он смог так быстро все разузнать?” – подумала она, внутренне похолодев: о жестокости этого человека и его беспощадной нетерпимости к малейшим проявлениям ереси ходили страшные истории.

– И вот, представьте мою тревогу, – при этих словах провинциал хищно усмехнулся, и его худое лицо натянулось, отчего стало напоминать орла, – когда мне сообщают в Руане, что прислужники дьявола сотворили свой ритуал и убили ребенка у стен святого монастыря. А по приезде я обнаруживаю еще одну смерть. Получается, что некогда славный дом защитников католической веры де ла Рош укрывает у себя женщину, повинную в смертях обоих мальчиков.

Инквизитор сделал паузу, чтобы в полной мере насладиться ее растерянностью.

Он притворно вздохнул, прожигая хозяйку своими хищными черными глазками.

– Один достойный рыцарь поведал мне, как со своими воинами пытался помешать еретичке, скрывающейся под личиной благородной дамы, совершить сатанинский обряд в лесу. Однако другая дама, по всем признакам Агнесса де ла Рош, выкрала плененную ведьму и спрятала у себя в замке.

“Все-таки это правда, – ее язык прилип к небу от горького осознания. – Я вмешалась в праведный суд!? Ой, ведьма же еще говорила о какой-то смерти в трактире.”

Монах по-своему истолковал бурю эмоций на ее лице.

– Нет, нет, не беспокойтесь! – он успокаивающе поднял руку. – Я чувствую, что налицо роковая случайность. Признайтесь, ведь вы просто попали под дьявольские чары?

Не дождавшись ответа, он елейным голоском закончил свою мысль.

– Ну, а как же иначе? Ведь в ином случае, вы были бы отлучены от церкви, а имущество перешло бы короне.

Он участливо покачал головой и мягко сказал:

– А сейчас отправьте слугу за вашей гостьей.

Громкий голос Мелани разнесся по залу.

– Не стоит никого отправлять и вынуждать мою хозяйку превращаться в предателя из-за страха перед инквизицией. Вот я перед вами.

Монах радостно всплеснул руками.

– На ловца и зверь бежит, госпожа д’Эвилль. Как же я рад, что вы по доброй воле спустились к нам. Это будет обязательно учтено при рассмотрении вашего дела.

– Пойдемте, – не обращая внимания на слова инквизитора, спокойно сказала Мелани. – Не будем злоупотреблять гостеприимством этого несчастного дома.

Монах с шутовским поклоном сделал жест рукой, приглашая Мелани к выходу.

Женщина обернулась к хозяйке замка:

– Прощайте, Агнесса, желаю вам стойкости духа. Беда до сих пор только краем коснулась вас, чувствую, самая тьма еще впереди.

Она пожала плечами и загадочно произнесла:

– Жаль, что я не смогла спасти воробышка.

Будущая узница гордо прошла мимо инквизитора, и его воины взяли ее в кольцо. Осмелевшая толпа жителей замка громко судачила о происшествии.

Обескураженная произошедшим, Агнесса бросилась к отцу.

Он молча выслушал об убийстве мальчика, сцене в каминном зале и приходе инквизитора. Преодолевая боль, он приподнялся на подушках и не отрывая своих глаз от дочери, начал свой рассказ.

– Когда мне исполнилось девять лет, мой дед отправил меня пажом в дом Пьера де Куртинэ. Господь благословил этого внука короля Людовика Толстого множеством детей, но одна из его дочерей выделялась ослепительной красотой среди всех. Все пажи и оруженосцы при дворе были без памяти влюблены в нее. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, а госпоже наших сердец – около восемнадцати, я решился на безумную выходку. Бесстрашная юность! Я взобрался ночью по стене до ее окна и подтянулся, чтобы влезть внутрь – передо мной предстало лицо какой-то старухи, выглядывающей из комнаты. От неожиданности руки мои расцепились и, перебирая ими в воздухе в отчаянной попытке ухватиться, я с криком упал на землю. Острая боль пронзила мою спину. Вызванный лекарь, едва взглянув на меня, заявил, что следует готовиться к последнему причастию. Ночью к острой боли в спине прибавились жар и лихорадка.

Отец мягко улыбнулся своим воспоминаниям.

– Всю остальную жизнь я не понимал, привиделось ли мне тогда или все было наяву… В полночь открылась дверь, и в комнату вошла девушка, окруженная тусклым, подобно туману, сиянием. Сибилла тихо произнесла: “Я спасу тебя, маленький Муано, но никому не рассказывай о нашем маленьком секрете”.

Отец тяжело вздохнул.

– Не знаю, почему она назвала меня “муано” – воробьем. Возможно, из-за моего неудачного полета.

Агнесса невольно вскрикнула, вспомнив слова Мелани о воробушке. Отец погладил ее по руке и смущенно улыбнулся.

– Она закрыла мне глаза, и я заснул. Утром я встал совершенно здоровым. Чтобы избежать пересуд, меня отправили оруженосцем в свиту сына короля Франции Филиппа-Августа, где я потерял след прекрасной Сибиллы. Одни сплетничали, что она ушла в какой-то монастырь; другие— вышла замуж и покинула родные земли. Вскоре я и сам женился на твоей матери, и воспоминания о той любви окончательно выветрились из моей головы.

Отец грустно улыбнулся.

– Представь мои чувства, когда волей судеб дама из прошлого оказалась в нашем замке и выглядела всего на десяток лет старше, чем я запомнил ее пятьдесят лет назад. Ты помнишь нашу встречу?

Агнесса кивнула.

– Но ты не знаешь того, что, когда вы с Мелани навестили меня после отравления, она наклонилась и прошептала: ”Я снова попытаюсь спасти тебя, Муано”. Каждый день она приходила ко мне с лечебным отваром, и всякий раз останавливала меня жестом, запрещая заговаривать с ней. Мне становилось несколько лучше: напиток унимал судороги, и дышать становилось легче.

Следующая его фраза слегка озадачила Агнессу:

– Я рад отдать за нее жизнь. Ты даже не представляешь, от чего она спасла меня.

Он замялся, будто сказал что-то лишнее и уже другим голосом сказал:

– Я чувствую, что теперь скоро покину тебя! Нет, не спорь! Даже в самые тяжкие мгновения не забывай, что твой род – де ла Рош, а мы крепки, как скалы Нормандии.

Отец ласково похлопал ее ладонью по руке.

– Для меня она – не ведьма, а загадочная фея или королева волшебной страны. Рок проклятия лежит на ней, оттого она невольно окружена мелкими пакостями, как, например, скисшее молоко. Как у каждого человека есть тень от света, так у нее тень от колдовства.

– Ты думаешь, я поступила дурно?

– Это был не твой, а ее выбор. Она в очередной раз защитила нашу семью.

Со скрипом приоткрылась створка ставен на окне, впустив внутрь багряные лучи заходящего солнца. Комната преобразилась: засияли доспехи в углу, собаки, угрюмо лежавшие на полу, подскочили и радостно завертели хвостами, а незаметная доселе пыль обрела волшебные очертания и закружилась в потоке света.

Сквозь Агнессу прошла волна легкости, и впервые за долгое время она улыбнулась от всей души. Отец посмотрел на нее и тоже улыбнулся.

Однако створка громко хлопнула, и наваждение испарилось в вернувшемся полумраке.

Тоска тяжелым грузом навалилась на обоих снова.

– Отправь-ка вестового к аббату Фризо. Опиши, что здесь происходит, и что нам нужна его защита в делах с инквизиторами… – задыхаясь, попросил отец. – И напиши своему брату. Надеюсь, тебе Амори не откажет в помощи.

Отец отвернулся, чтобы Агнесса не увидела, как задрожали его губы при упоминании сына.

Той ночью Агнесса долго не могла уснуть. Какая-то мысль назойливо крутилась в ее голове, но не могла достаточно оформиться. Когда она уже почти сдалась, холодный, липкий пот прошиб ее.

“Что если, – ужаснулась она, – это ужасное убийство мальчика… это надругательство над телом… было единственным способом для Мелани спасти жизнь моего отца? Чем не сделка с дьяволом: молодая жизнь в обмен на выздоровление старика? Ведь тот факт, что она заботлива и добра к нам, не означает, что она будет такой же к другим. Как часто бывает в жизни, что глава семейства, души не чающий в своих отпрысках и считающий их избранными среди остальных, оказывается злобным и нетерпимым к чужим детям. Он бесконечно закрывает глаза на серьезные проступки своих мил чад и даже усматривает в них нечто положительное. Но не дай бог чужим детям попасться ему на глаза – за любые их действия их запишут в нечестивый легион без малейшего шанса на прощение. Человек по природе своей двуличен: он легко находит оправдание себе и обвинение другим. Не может ли статься, что ради спасения отца ведьма губит других и пребывает в искреннем убеждении, что поступает верно? Ведь принимать такую помощь – грех!”

Только под самое утро Агнесса забылась сном.

Следующим днем вернулся посланный к аббату гонец и привез на словах одну лишь фразу: “Денно и нощно молюсь о вас”.

А затем скончался граф Гумберт де ла Рош.

После обеда его состояние резко ухудшилось: у него начались мучительные судороги, все тело скручивалось и сжималось, а минуты затишья сменялись криками от боли в животе.

Капеллан вместе с пришлым монахом-францисканцем отправились исповедовать и причастить умирающего.

Когда Агнессу позвали, священники уже вышли от отца и молча проводили ее сочувственными взглядами.

Ей сделалось дурно от увиденной картины. Отец бился в агонии, его лицо приняло нечеловеческий синюшный оттенок, уши почернели. Среди его стонов она различила повторяющееся имя давно умершей жены – он звал ее на помощь.

Вдруг он захрипел, приподнялся на кровати и испустил дух, завалившись на бок. Несколько мгновений его ноги еще подергивались, но затем все было кончено.

Не в силах оставаться с ним, Агнесса с рыданиями выбежала из комнаты, ухватившись руками за выступ окна, медленно сползла на каменный пол.

Кто-то подходил к ней и что-то говорил, но напрасно: она не понимала ничего из-за душивших ее слез.

Рыцарь

Пронизывающий ветер Нормандии, играясь, высоко подбрасывал белый плащ с красным крестом за спиной одинокого рыцаря на утёсе.

Хозяин плаща задумчиво следил за линией горизонта, вовсе не обращая внимания ни на почерневшее небо, ни на грохочущие волны, что яростно накатывали на прибрежные скалы.

Воин был молод, но тонкие шрамы на обрамлённом русыми волосами волевом лице служили весомым доказательством того, что он уже успел побывать в бою.

Под плащом скрывалась простая кольчужная рубаха. Щит с красным крестом и дорожная сумка с припасами лежали рядом.

Единственным исключением из обычного вооружения брата-тамплиера был полуторный меч в искусных ножнах. Его красивое навершие с двумя всадниками на одном коне окружала витиеватая надпись девиза ордена: "Non nobis, Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam!” (Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу!) – работа мастера сразу притягивала взгляд.

Молодой граф Амори де ла Рош привёз этот меч из Акры полгода назад, когда вступал в должность командора тамплиеров во Франции. Он не смог с ним расстаться, хотя по строгому уставу все братья должны были довольствоваться общим оружием из арсенала.

Сверкнула яркая молния и спугнула с берега последних чаек.

Рыцарь торопливо накинул капюшон, но укрытия от дождя не искал.

Амори сложил руки на груди, и буря в его душе вторила непогоде снаружи. Мысли вернулись ко вчерашнему дню – к мигу, когда рухнул его мир. Всё началось, когда с разницей в полчаса к нему примчались два гонца.

Первый привёз в цитадель послание от его бывшего наставника – аббата Фризо. Второй – конюх из родового замка – ворвался во двор цитадели на загнанном коне и пронзительно крикнул:

– Беда, господин! Ваш отец скончался! Отравлен!

Он соскочил на землю и протянул кусок пергамента от сестры Амори.

Горькая весть пронзила тамплиера с такой силой, что он едва не упал.

"Больше не будет ни его сурового взгляда, ни постоянного укора. Он не любил меня, я знаю. Но отчего же так больно?” – злясь на себя и на свои чувства, подумал он.

Он схватился за горло, не зная, как продохнуть тягучий комок скорби. Вдруг чьи-то громкие всхлипы вернули его в действительность. Он принялся озираться, как слепец, стараясь понять, кто это.

Схватил слугу за грудки и дёрнул его с колен:

– Что ты несёшь?! – сорвался на крик Амори. – Кто посмел отравить… графа?

– Господин, это госпожа Агнес сказала… откуда мне знать… Да вы не узнаёте меня? Я – Рене. Когда-то учил вас ездить верхом.

С минуту командор прожигал гонца взглядом, затем выдохнул:

– Поешь и отдохни. Завтра на рассвете найду тебя и передам ответ сестре.

К тому времени братья ордена уже расходились из храма после вечерни, и Амори направился через величественный зал к небольшой двери уединённой молельни.

В тесной комнате хранились частицы мощей святых Бернарда и Бенедикта; в это время суток сюда никто не заглядывал.

Он перекрестился перед распятием, подвинул ближе пару свечей и сел на скамью у стены. Прислушался.

Эхо шагов братьев-рыцарей угасло.

Только раскидистые ветви старого дуба, раскачиваясь на ветру, скрежетали и шелестели листвой за витражными окнами, нарушая тишину.

Амори повертел в руках оба послания, колеблясь, с какого начать.

Решив, что долг превыше семьи, он оторвал сургучную печать с оттиском девиза ордена бенедиктинцев "Ora et labora”, нетерпеливо сдёрнул тонкую верёвку и начал читать:

"PAX.

Мир тебе, благородный Командор Братьев во Христе, рыцарей Ордена Храма.

Помилосердствуй, прими в дар бочонок весеннего мёда и полпуда восковых свечей. Неустанно молимся о твоём здоровье, граф, и о процветании вашего ордена…”

Коротко помедлив, Амори пропустил приветствие. Упоминание нового титула болезненно напомнило о смерти отца.

Тамплиер подвинул свечу и сосредоточенно принялся читать дальше вслух.

Слова "убитый мальчик”, "ведьмин обряд”, "сестра в опасности” вспыхивали в сознании, как вспышки молнии.

В одном месте Амори осёкся и удивленно перевёл взгляд на статую святого Бернарда. Отмахнулся, словно от набежавшего наваждения, и дочитал концовку письма.

"Кроме мальчика, пропал его учитель из монастыря.

Теперь страх, подобно огню в сухую погоду, разносится среди людей. По вашим землям рыщут вооружённые миряне и рыцари, ищут беглого монаха и ведьму.

Прошу тебя, приезжай при первой же оказии.

Magister tuus et amicus bonus (наставник твой и друг),

Аббат Фризо”.

Тамплиер устало потер переносицу.

"Вряд ли обычная гибель мальчишки настолько взволновала бы аббата. Дети гибнут постоянно: от голода, от болезней – да мало ли опасностей поджидают юнцов за порогом. В наше время легче умереть, чем выжить. Обстоятельства смерти – вот что напугало настоятеля. Но с его складом ума он не стал бы искать объяснения в нечистой силе… неужели это правда?”

Рыцарь задумчиво взял в руки второй запечатанный пергамент и долго рассматривал его, словно в оцепенении.

Все тяжёлые воспоминания детства, спрятанные в глубине души, запульсировали и вырвались наружу. Отец. Сестра. Замок.

– Не могу решиться его открыть, – пробормотал Амори.

Ветер за окном усилился и еще настойчивее застучал ветвями дуба, требуя от тамплиера большей решительности.

Амори собрал всю свою волю в кулак, глубоко вдохнул и развернул пергамент.

Лицо его немедленно посерело. Он непроизвольно вцепился свободной рукой в край скамьи так, что пальцы побелели.

Когда мука его кончилась, он закрыл глаза и повторил вслух последнюю мольбу сестры: “Вспомни! Ты обещал прийти на помощь, когда бы я ни попросила! Ты мне нужен, исполни обещанное. Твоя Агнесса.”

Амори встал и нервно зашагал по молельне.

Десять лет. Десять долгих лет с тех пор, как он видел отца в последний раз: тот стоял на стене и даже не кивнул сыну на прощание. Амори уехал в Святую землю, вступил в Орден Храма, дав обет служить славе Господней, оставив семью и земные наслаждения ради братства.

Смерть любимой жены во время родов сильно подкосила отца, и часть горькой обиды он перенёс на сына, очень похожего на мать, считая именно его виновным в утрате.

Годами Амори старался завоевать любовь отца. С утра до вечера он усердно занимался стрельбой из лука и фехтованием – всё было тщетно. Всю свою любовь вдовец дарил Агнес, сестре-близнецу несчастного Амори.

Так продолжалось, пока детям не исполнилось двенадцать.

Однажды в полуденный зной конюх разыскал Амори в небольшой лощине у широкого ручья и передал, что отец срочно требует его к себе.

Вскоре запыхавшийся мальчик вбежал в главный зал и глубоко поклонился отцу, который едва кивнул в ответ.

– В замок пришёл священник Фризо. Не могу сказать, что я рад его появлению, но много лет назад в Лангедоке он оказал мне услугу, в память о которой я обязан дать ему приют. Однажды он был замешан в тулузском мятеже. Его жизни, да и нашей, угрожает опасность, если о нём прознают посторонние. Держи язык за зубами!

Граф надменно посмотрел на сына, но Амори не отвёл глаз.

– Но долг чести выше страха смерти, – смутившись, продолжил граф. – Старик станет отрабатывать свой хлеб, обучая тебя всем этим премудростям.

Граф поморщился, словно его заставили перемешать рукой навоз:

– Грамматике, философии. В общем, ему отведено место в комнате рядом с часовней. Иди туда, он предупреждён.

И взмахом руки отпустил сына – к будущему наставнику, человеку, что впоследствии заменил Амори отца.

Кто его помянет

– Кхе-кхе, – хриплое покашливание заставило Амори резко обернуться.

В темном углу, рядом с погасшими факелами, прислонившись спиной к пьедесталу статуи святого Бернарда, стоял высокий грузный человек в коричневой монашеской тунике.

Из-под капюшона виднелись черные с проседью кудрявые волосы. Угрюмые складки лба сходились к переносице, брови были саркастически приподняты, а глаза имели непостижимый цвет. Мясистый нос придавал лицу плутовато-добродушное выражение, а широкие, гладко выбритые щеки говорили о человеке, любящем плотно поесть и непременно обильно запить съеденное доброй кружкой эля, а то и второй в придачу.

Незнакомец внимательно осматривал высеченные из камня фигуры святых и как-то по-особому поджимал губы, кивая головой всякий раз, когда приходил к некоему умозаключению.

– Эти отцы церкви да аббаты вечно выкинут что-нибудь этакое, – невпопад и несколько раздраженно начал неизвестно откуда взявшийся посетитель. – А потом иди и разбирайся с ними. Да и, признаться, жадноваты.

Он протянул руки к статуе, словно вопрошая: “ну как же так?”

– Кроме того, всюду лезут с поучениями, вдобавок бормочут на своей латыни. Только подумать – пишет: «magister tuus», да еще и «amicus». Получается, дружок подарил застывшего прошлогоднего меда, а что потом требует в ответ? Бросить все немедленно, прыгать на коня и мчаться вдаль разбираться. Нет уж, это какая-то чепуха!