Песни служителей Адхартаха. Призыв

Когда мы с моими служанками уложили гостью в постель, пришел паж и сообщил, что отец ждет меня.

Я наспех привела себя в порядок и с замиранием сердца спустилась по узким ступеням к отцу. Все еще находясь под впечатлением утренних событий, воображение мое рисовало ужасные картины отцовского гнева. Слабость и головная боль не покинули меня, я неуверенно вошла в зал, медленно ступая и ища взглядом опору.

Думаю, именно мой болезненный вид удержал отца от жестокого наказания.

– О, Боже милосердный, Агнесса, как ты бледна. Сядь, – он провел меня к резному креслу у стола. Затем, не отрывая от меня обеспокоенного взгляда, налил вина и заставил, несмотря на мое сопротивление, выпить кубок до дна.

– Отец, простите меня…– начала робко я.

Он нервно прервал меня рукой.

– Не могу даже выразить, как я зол из-за твоей сумасбродной выходки. Не поздоровится тем, кто тебя выпустил из замка.

Я молитвенно сложила руки и умоляюще затрясла головой.

– Отец, прошу вас, будьте милосердны. Это только моя вина.

– Оставим этот разговор на потом. Кто эта женщина? И что с вами произошло?

Во время моего рассказа удивление отца росло. Но вот что странно – он крайне оживился, когда я рассказывала о беседе монаха с неким вельможей, а вот наше спасение от людей д’Аркура не вызвало у него особого волнения.

– Не скрою, свидетелем очень странных событий ты стала. Следует хорошенько расспросить нашу неожиданную гостью, когда она придет в себя. Каким образом она очутилась в моем лесу? Да еще и одна? Честно скажу, я не верю в вину д’Аркура, ведь я слышал исключительно только о благородстве этого рода. Скорее всего, она – простая жертва разбойников. А вот та странная парочка монаха с неизвестным вельможей посредине нашего леса не выходит у меня из головы, простые ли они путники или соглядатаи? Бретонцы давно зарятся на наши земли, и нам следует быть наготове. Пожалуй, пусть воины осмотрят лес, вдруг найдут еще что подозрительное.

Отец вызвал начальника стражи и дал необходимые распоряжения, затем повернулся ко мне.

– А теперь иди-ка ты отдохни, но никаких больше прогулок вне стен замка!

Хотя я действительно валилась с ног, я все-таки нашла в себе силы зайти в конюшню. Ко мне сразу же подбежал Рене, чтобы рассказать о Светлячке, хотя я сама видела, что тот лежит почти неподвижно в стойле.

– Не знаю, госпожа, как нам удалось его поднять и довести до конюшни. На подъемном мосту он чуть от слабости не свалился в ров, да не утащил мальчонку моего с собой. Чудом оттянули мы его на пару шагов от края, прежде чем он упал. Так он, болезный, посредине моста долго пролежал, все с силами собирался. А теперь овес не берет, от репы отказывается. Вот только воды чуть попил да много-то нельзя воды-то после такого бега. Стражники говорят, что он, как дьявол несся, как вы еще столько-то удержались на нем да шеи свои не свернули. Странно это все, много я на своем веку видел, как лошади несут всадников, и сам попадал в такие истории, но чтобы так конь после бега страдал, не припомню. Обычно оно как? Ну, пробежался, ну, скинул ездока, ну, еще немного поигрался, да и остановился спокойно траву щипать, словно и не было ничего.

Конюх сокрушенно покачал головой. Я дала ему пару денье, которые быстро исчезли за пазухой.

– Постарайся поднять его на ноги, – расстроенно прошептала я и, не в силах более видеть страдания моего любимца, быстро ушла к себе.

Служанки не сообщили никаких перемен в состоянии гостьи. Она спала беспробудно, лишь изредка стонала во сне. Я приказала подготовить для нее мою одежду и будить меня немедленно, как только Мелани очнется. День еще был в полном разгаре, но едва я прикоснулась к подушке, как провалилась в глубокий сон, наполненный густым туманом без отчетливых воспоминаний.

Казалось, я пребывала в нем очень короткое время, когда услышала тихий шепот моей служанки Миранды.

– Госпожа, проснитесь. Я принесла вам одежду, надо поторопиться, уже дважды прибегал графский паж, доложил, что ваш батюшка ждет вас. Ваша гостья уже готова.

Оказалось, что я проспала остаток дня и целую ночь. Миранда помогла мне одеться, и я направилась в комнату Мелани. Самочувствие мое после хорошего сна улучшилось, а любопытство разгорелось сильнее.

Мелани сидела в кресле у окна в дальнем углу комнаты. Солнечные лучи, преломленные сквозь мозаичные окна, танцевали разноцветными зайчиками на ее пышных огненных волосах, изящно уложенных в красивую прическу. У меня не было возможности разглядеть Мелани внимательно до сих пор, ведь события неслись с ошеломительной быстротой. Сегодня же после отдыха и купания эта женщина засияла ослепительной красотой. На вид ей было чуть меньше тридцати лет, она была высокого роста и прекрасно сложена. Мне бросилось в глаза, как чудесно к ее волосам и бледному лицу подходила моя изумрудного цвета туника. Но все же взор приковывали ее глаза. Я даже не предполагала, что на свете бывают такие томные зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами. В них был и задор, и вызов, и женское коварство, и какое-то искрящееся лукавство, словно их хозяйка вот-вот вспрыснет со смеху, и потому они манили собеседника немедля присоединиться к грядущему безудержному веселью. Пожалуй, что немного портило ее, так это небольшая горбинка на носу, а также то, что ее улыбка странным образом перетекала в усмешку, вздергивая правый кончик рта немного вверх. Именно по этой причине я замерла в некоем замешательстве, в момент, когда она при виде меня сперва широко улыбнулась, как доброй приятельнице, но спустя мгновение уже легкая тень ухмылки появилась на ее чувственных губах, как при разговоре с соперницей. Однако стоило снова попасть под очарованье ее взгляда, и все остальные черты лица растворялись в зеленом сиянии, а мелкие недостатки представлялись уже настолько несущественными на фоне общей привлекательности этой женщины, что и нелепо их было даже упоминать.

Оглядываясь назад и пытаясь пережить свои первые эмоции, признаюсь тебе, дорогой брат, я понимаю, что была как очарована ею, так и внезапно скована своей внутренней робостью. Еще не заговорив, я уже чувствовала себя рядом с ней маленькой глупышкой и заранее искала ее одобрения моим нерожденным словам.

Она изящно, словно кошка, выгнулась и вытянула шею, на которой я заметила несколько родинок, причудливо складывающихся в форму полумесяца. Мелани грациозно выскользнула из кресла и приветственно протянула ко мне руки. У нее были красивые тонкие пальцы, на одном из которых диковинный перстень мгновенно приковал мой взгляд своим блеском: переплетенные змея и роза обвивали бирюзовый камень с зеленой сердцевиной. Свет настолько ярко переливался в камне, а все остальные элементы были столь искусно вырезаны, что даже возникала обманчивая иллюзия подвижности змеи.

“Странно, – поймала я себя на мысли, – как это разбойники не позарились на подобное украшение? Вроде вчера я не заметила его”.

Гостья крепко пожала мои руки, а затем, повинуясь внутреннему порыву, слегка коснулась их губами.

– Мой дорогой друг, – заворковала она нежным голосом, – ведь вы позволите мне вас так называть? После того, что вы сделали для меня, я не могу думать о вас иначе, как о смелой сестре, посланной мне во избавление от мук и вероятной смерти Богом.

– Я буду счастлива называть вас своей подругой, – пробормотала я, смущенная ее простотой.

– Вчера я настолько обессилила от попыток спастись от моих похитителей, что находилась в беспамятстве и не осознавала, где я, и кто передо мной. Сегодня же я счастлива выразить вам благодарность за то, что вырвали меня из рук разбойников и предоставили мне гостеприимный приют, уютную постель и одежду. Вас интересует моя история…

– Дорогая Мелани, – перебила я ее, – если вы в достаточных силах поделиться ею, прошу вас, давайте спустимся к моему отцу. Он ждет нас. Я поведала ему ту часть вашей истории, в которой принимала участие сама и рассказала о подозрениях в варварстве людей д’Аркур.

– Подозрениях? – страдальчески заломила руки гостья, – подозрениях, говорите?

В этот миг с меня словно спало наваждение. Передо мной стояла несчастная женщина, с болезненными синяками на руках, и с искусно скрываемым, но все же заметным ужасом в глазах. Она нервно кусала губы, и слезы накатились на ее пленительные глаза. Она предстала сразу какой-то хрупкой и ранимой, но все такой же прекрасной.

– Прошу вас не горячитесь! Стремление дознаться истины и помощь вам – вот что движет нами с отцом. Пойдемте, мы все обсудим, – я примирительно улыбнулась, – и заодно подкрепимся. Уверена, вы голодны.

– Просто умираю от голода! – улыбнулась в ответ моя гостья.

Когда мы спустились в обеденный зал, отец стоял у окна. Слуги заканчивали накрывать на стол для нашей трапезы.

Отец услышал наши шаги, обернулся и замер в замешательстве при виде моей спутницы, внимательно всматриваясь в ее лицо. Мы с Мелани остановились, не понимая, что послужило причиной подобного поведения хозяина. Это немая сцена продолжалась довольно долго, затем хозяин замка опомнился и подошел. Я представила их друг другу, и они чинно раскланялись.

Отец, странным образом волнуясь, объяснил свое смущение удивительным сходством между гостьей и Сибиллой де Куртинэ. Он поведал, что около пятидесяти лет назад был молодым пажом при дворе Пьера де Куртинэ, чью дочь ему и напомнила наша гостья.

Мелани заметно сконфузилась, но ответила, что граф несомненно прав. Сама она из рода де Куртинэ, и многие в семье отмечали ее необыкновенное сходство с бабкой.

Отец просветлел и уже шутливо сказал, что теперь просто обязан приложить все усилия, чтобы наказать негодяев, ставших причиной лишений дамы, с чьей родственницей он был знаком и “даже был безнадежно влюблен в пору юности”.

– Впрочем, простите старику мою невольную грубость. С годами блекнущие воспоминания о былых временах рисуют нам приукрашенные картины. В них люди кажутся красивее, отважнее и благороднее, чем в обычной жизни. Сейчас-то я вижу, что вы прекраснее, чем Сибилла.

Мелани загадочно улыбнулась, а отец еще раз поклонился и пригласил нас к столу. На правах хозяина дома он сел по обыкновению посредине, а нас посадил по обе руки от себя.

Ароматный запах рагу из кролика в хлебе разнесся по обеденному залу и так соблазнительно манил, что мы с Мелани излишне быстро накинулись на еду, что не подобает благородным дамам. Когда наш первый голод был утолен, мы омыли руки в принесенных чашах с ромашковой водой. Отец распорядился налить нам немного вина и подать грушевый пирог, а когда приказы были исполнены – отпустил слуг.

Мелани поняла, что мы с нетерпением ждали ее историю, кивнула и начала рассказ о своих злоключениях.

Для твоего удобства, дорогой брат, я постаралась передать его в точности без изменений.

История загадочной гостьи. Начало

Как Вы уже знаете, имя мое Мелани д’Эвилль, и я происхожу из великих родов Шартра – де Пюизе и де Куртинэ.

Моя мать, дальний потомок французских королей, любила при всяком удобном случае об этом напоминать своему мужу. Отец же мой был человек, любивший громко посмеяться, потому обычно отвечал, что нет нужды так часто об этом говорить, ибо он и без этого отчетливо видит корону на челе матери, только почему-то не из золота, а из рогов. На что матушка чопорно отвечала, что рыцарские турниры в поглощении вина повлияли не только на его зрение, но и на ум, иначе он бы понимал, что отсутствие рогов на его голове, скорее говорит не о его заслугах, а о ее добродетельности. Несмотря на словесные перепалки, оба души в друг друге не чаяли.

Отец, хотя и был храбрым человеком, но предпочел проводить время с семьей или в окрестностях наших земель на охоте, нежели чем, подобно большинству рыцарей, отправляться на подвиги и защиту Святой земли. На все вопросы он печально отвечал, что даму своего рыцарского служения уже нашел и согласно обету не имел права с ней разлучаться, а вот своим недостойным нравом святости земли Иерусалима мог даже и навредить.

“Дама” улыбалась изворотливости мужа и одобрительно кивала.

Вся родительская любовь досталась мне без исключения. Бог не дал им других детей. Жизнь моя беззаботно перетекала между моими родителями. Отец, вопреки обычаям нашего времени, охотно делился со мной умениями из семи рыцарских добродетелей, а мать учила тонкостям управления домашним хозяйством.

Но в однолетье жизнь моя изменилась.

Родители мои покинули этот мир от горячки, оставив меня, двенадцатилетнюю девчушку, одну на попечение моей странной бабки, Сибиллы, которую вы, милостивый государь, упоминали.

Я жила в ее отдаленном от дорог горном замке в Наварре, скрытом от любопытных глаз густыми зарослями плюща и терна до тех пор, пока мне не исполнилось двадцать лет. Бабушка, крайне нелюдимая женщина, постоянно повторяла, что более всего на свете ценит одиночество, поэтому оставляла меня на собственное усмотрение и мало посвящала времени моему воспитанию.

Она была до такой степени причудлива, что передавала свои распоряжения слугам через меня, проводя большую часть времени в своей комнате в компании доверенной служанки. Ее сумасбродство подтвердил тот факт, что, хотя она сама же устроила мою помолвку с сеньором Ришаром д’Эвилль виконтом д’Авен, вассалом и двоюродным племянником графа де Блуа де Шатильон, она не соизволила даже выйти благословить нас во время свадебного обряда, объясняя это муками расставания со своей любимой внучкой.

Мой супруг был стройным и беззаботным молодым человеком, и я помню лишь, что он чрезвычайно смущался в моем присутствии. На следующий день после нашей свадьбы, мы вынужденно простились: я отправилась в наше имение Эвилль, а он – вместе с рыцарями в крестовый поход вслед за королем Франции, где и сгинул, оставив меня молодой вдовой. После вестей о гибели супруга в Сирии, я провела в трауре более пяти лет, не покидая поместья.

Я пряталась от мира до тех пор, пока мой сюзерен и родственник мужа граф де Блуа не решил устроить праздничный рыцарский турнир по случаю объявления помолвки его дочери Жанны с сыном французского короля Людовика.

Король и его свита намеревались присутствовать на трехдневных торжествах, а затем на четвертый день в пятницу совершить совместный молебен во здравие и славу будущих молодоженов.

Примчавшийся гонец сообщил, что граф собирает всех без исключения своих вассалов и велит явиться в воскресенье; графиня Алиса Бретонская де Блуа поручила передать лично, что она намеревается удержать меня при себе еще, “как минимум на неделю после турнира, чтобы ближе познакомиться с милой затворницей”.

Я не буду утомлять вас долгим рассказом о моих приготовлениях и дороге в Блуа в сопровождении шестерых моих воинов и служанки. Скажу лишь, что хозяева встретили меня более, чем радушно. Граф шутливо пожурил меня, что я так долго лишала их своего присутствия и совсем забыла свой долг вассала.

– Ваш муж всегда будет в памяти дома де Блуа, – с легкой улыбкой продолжила меня корить его супруга, – Мы скорбим о его гибели вместе с вами, но вы уже достаточно времени провели в уединении. Пора выйти снова в свет.

Алиса Бретонская, будучи на пару лет меня младше, взяла на себя роль капризной, но милой сестры. Графиня отпускала меня только на ночь, чем, на мой взгляд, вызвала немало обид среди ее придворных дам.

Тем временем весь двор кипел приготовлениями ко встрече короля. Слуги носили запасы еды, плотники возводили на поле у графского замка ристалище и помосты для знатных зрителей. Удары молотков и свист пил раздавались с раннего утра до позднего вечера. Всюду деловито сновали оруженосцы и слуги съехавшихся на турнир рыцарей, выбирая места для установки шатров. Лагерь желающих участвовать в турнире разрастался так быстро, что графскому герольду пришлось несколько раз вместе с двумя пажами объезжать поле, узнавая вновь прибывших и их права на участие, а затем распределять их в отряды. К приезду королевского кортежа все поле уже пестрело рыцарскими гербами, слепило серебряным огнем доспехов, бушевало на ветру волнами знамен.

Как объяснила графиня, было заранее обговорено, что рыцари королевского домена и нормандского герцогства, в ознаменование недавнего окончательного отказа английской короны от Нормандии в пользу Людовика, выступят в едином отряде.

Все же остальные рыцари будут противостоять им в другом.

Первые под руководством барона Филиппа д’Аркура – любимца короля, будут носить повязки с желтыми лилиями, а их противники – серебряные в честь цветов хозяина турнира. Командовать рыцарями на стороне графа де Блуа поручили Жану Бургундскому, графу Шароле.

Все дамы во главе с женой короля Маргаритой Прованской должны были прикрепить букеты с маргаритками и поддерживать в равной степени обе стороны, чтобы не давать разгореться вражде, вовремя охлаждая буйные головы, и сохранить дух галантного рыцарства Европы.

К полудню понедельника долгожданный королевский обоз показался на горизонте. По мере приближения он все больше напоминал гигантского разноцветного змея, медленно ползущего по извилистой дороге мимо собравшихся у обочин простолюдинов, приветствующих королевскую чету.

Когда до замка оставалось около пары лье, навстречу королю выдвинулась кавалькада местной знати во главе с графом де Блуа. Мне и нескольким дамам была оказана честь приветствовать королевскую чету, поэтому у меня возникла великолепная возможность воочию наблюдать момент встречи с королевским двором.

Примерно на расстоянии полета стрелы обе группы остановились. От встречающего отряда отделился графский герольд, который громким голосом вопросил: ”Кто путешествует в землях графа де Блуа?”

Пришла очередь выехать вперед королевскому герольду, который выкрикнул в ответ: “Король Франции Людовик с супругой Маргаритой Прованской и двором совершили трудный путь, чтобы навестить своего доброго вассала, доблестного графа Жана де Блуа де Шатильон и его благочестивую супругу”.

Герольды съехались, поклонились друг другу и уже вместе заиграли в свои трубы, украшенные тканями, с вышитыми гербами своих хозяев.

Под их звуки мы приблизились к королевскому кортежу.

Граф спешился, быстро подошел к поджидавшему его верхом королю и, преклонив колено, произнес ритуальную фразу о великой чести приветствовать своего сюзерена в графстве. Король без помощи слуг спрыгнул с коня, поднял графа и обнял. Не выпуская его из рук, Людовик подвел его к королеве, которая ждала на норовистой лошади гнедой масти.

Жан де Блуа поклонился, и попросил позволить ему выбрать ее дамой его сердца, чтобы он мог беззаветно служить ей.

Маргарита, будучи, без сомнения, мудрейшей женщиной Франции, с улыбкой ответила, что разрешает только на время турнира, а потом требует вернуть эту честь Алисе Бретонской.

Графиня, которая стояла вместе с нами неподалеку, благодарно поклонилась, услышав доброту королевы.

– Ваше величество, позвольте и мне присоединиться к просьбе моего мужа служить вам и вступить в ваш не менее храбрый, но гораздо более утонченный и прекрасный отряд, чем воинство мужчин.

Королева рассмеялась.

– С радостью принимаю ваш оммаж, пока продлятся состязания! – И, посмотрев в нашу сторону, попросила: – А сейчас расскажите мне о ваших очаровательных спутницах.

Графиня представляла нас королеве, а та на удивление оказалась высоко осведомлена о каждой из нас. Она легко называла наши фамильные дома, знаменитых предков. Когда очередь дошла до меня, она заметно погрустнела.

– Ах, дорогая госпожа д’Эвилль, – обратилась она ко мне с искренним сочувствием, – Ваш муж погиб, защищая нашего брата, графа д’Артуа, Роберта Доброго. Две сотни отчаянных смельчаков ворвались в египетскую крепость Эль-Мансуру, и почти все полегли. Из той отчаянной битвы вернулись в лагерь пять или шесть человек. Людовик рассказывал мне, что семь рыцарей вместе с Робертом укрылись в доме и защищались столь рьяно, что долгое время сотни врагов не могли победить этих великих людей, и только спустя целые сутки рассвирепевшие от унижения враги растерзали на куски наших израненных воинов. Ужасная трагедия.

Королева обернулась, выискивая кого-то в толпе придворных.

– Нас сопровождает барон Филипп д’Аркур. Он единственный, кто уцелел в том бою из свиты короля. Я обязательно попрошу его рассказать всем нам историю о доблести наших героев. Возможно, и вы узнаете какие-то новые подробности, – королева наклонилась ко мне и тихо сказала: – Я чувствую необходимость отблагодарить вас за мужа, которого король забрал на следующий день после свадьбы.

Я скромно поклонилась. Маргарита Прованская ласково погладила меня по щеке и двинулась дальше к почтительно поджидавшим ее придворным.

Тем временем слуги подкатили на телеге пару бочонков с вином, разбили шатер на лугу у реки и разложили легкие закуски. Оба отряда окончательно перемешались. Все со смехом и громкими разговорами устремились к прохладной реке передохнуть после долгой дороги и слегка перекусить.

Граф представлял королю своих вассалов и хвастливо рассказывал ему об их былых заслугах в предыдущих турнирах и сражениях.

Людовик подбадривал рыцарей, вспоминал тех, с кем довелось участвовать в крестовом походе и шутливо сетовал, что граф подготовился и собрал лучших воинов.

– Да, тяжеловато нам придется, – притворно сокрушался король, затем, хитро улыбнувшись, добавил. – Правда, у меня все еще есть мой Филипп. Он стоит десятка, посмотрим, может, и не осрамимся.

Дошла очередь приветствовать бургундцев, угрюмо державшихся особняком. Повелитель похлопал по плечу склонившего голову Жана Бургундского и пожелал ему удачи в турнире.

Затем король обернулся и выкрикнул имя, заставившее меня почему-то вздрогнуть:

– Эй, д’Аркур, где ты? Мы желаем тебя видеть, неужели ты спрятался от будущих противников?

Из толпы придворных выступил высокий темноволосый мужчина около тридцати лет. В отличие от большинства дворян он был в боевом снаряжении, в длинной кольчуге и, несмотря на теплый день, даже в кольчужных чулках. Широкий кожаный ремень подпоясывал красно-желтую полосатую накидку-сюрко и удерживал богатые ножны с мечом, на который барон тут же воинственно положил левую руку, правой уперся в бок и, горделиво выставив одну ногу вперед, с вызовом стал бросать взгляды по сторонам, показывая готовность к немедленной схватке.

– Я здесь, ваше величество. Вы прекрасно знаете, что д’Аркуры не боятся никого. Я думаю, граф де Блуа меня намеренно отвлекает отменным куском окорока и местным вином, которое, вынужден признать, очень неплохое.

Людовик самодовольно пихнул гостеприимного хозяина в бок.

– Поберегите моих воинов, граф. Люблю этого молодца, – затем король пошутил. – Ты слышишь, что я говорю, Филипп? Если бы ты был мой брат, я бы передал корону именно тебе и мог бы спокойно уйти на покой в монастырь.

Младшие братья короля, Карл и Альфонс, бросили косые взгляды на д'Аркура.

Барон громко расхохотался, как будто ничего забавнее в жизни не слышал.

– Поверьте, ваше величество, мне тоже искренне жаль, что не могу называть вас братом. Но мне показалось, что вы заподозрили во мне труса…

– Ну, ладно, ладно, – примирительно сказал Людовик, – Вряд ли кто-то искренне решит, что ты бежишь боя, если даже в поездку к друзьям ты одет, как на войну.

– Вам ли не знать, ваше величество, после последнего крестового похода: друзья так часто предают, что именно к ним и надо ехать во всеоружии.

– Но не в этот раз, барон, – нахмурился король. – Здесь мамлюков нет. У графа мы можем чувствовать себя в безопасности, потому отвлекись от мыслей о былых сражениях. Пойди-ка лучше вырази свое почтение королеве и ее дамам – они заметно скучают. Ты обязан доказать, что мои вассалы не только воины, но и куртуазные собеседники.

Филипп молча поклонился и удалился, а Людовик повернулся к хозяину земель.

– Не сердитесь, граф. Филипп тяжело переживает из-за нашего неудачного похода.

– Как и все мы, ваше величество.

– Вы правы, граф, но обещаю, мы еще отомстим, – монарх печально вздохнул и клятвенно осенил себя крестом. – А сейчас не пора ли нам вернуться к нашим поданным?

– Конечно, повелитель, – граф показал рукой в сторону шатров с едой, готовый следовать за королем.

Чета монархов много шутила и подзадоривала будущих соперников во время легкого пира на природе, и только с наступлением сумерек единая кавалькада в приподнятом от вина настроении направилась к крепости де Блуа.